Сегодня, 21 сентября, исполнилось 90 лет со дня рождения советского писателя-фантаста Дмитрия БИЛЕНКИНА (21 сентября 1933 года – 28 июля 1987 года).
Как пишет Геннадий ПРАШКЕВИЧ в «Красном сфинксе», Дмитрий БИЛЕНКИН, окончив в 1958 году геологический факультет МГУ по специальности «геохимик», уже внештатно сотрудничая к этому моменту с «Комсомольской правдой», распределился во Всесоюзный институт минерального сырья. Первая его внештатная публикация в «Комсомолке» — «Решение «несчастливой задачи» была опубликована 4 марта 1958 года.
Я нашел эту публикацию, она начинается так:
— Известному немецкому математику Давиду Гильберту принадлежат слова «Мы должны знать – мы будем знать».
Речь в этой заметке идет о решении 13-й задачи Гильберта, относящейся к области теории функция действительной переменной. Она была выдвинута в 1904 году. А «несчастливая» она потому, что носит № 13. Как по этому поводу пошутили на одном из конгрессов: «Старику Гильберту следовало бы пропустить при обозначении несчастливый номер: этим бы он облегчил труд тех, кто пытается найти ответ его задачи №13».
Но, как пишет БИЛЕНКИН, «студента 4 курса механико-математического факультета МГУ Владимира Арнольда меньше всего волновали рассуждения о «счастливых» и «несчастливых» числах» и он решил эту задачу:
— Понимаете, — говорит Арнольд, — я работал столько времени, сколько мог работать. Трудно рассказать, как я пришел в решению задачи. Поиски должны довести до остервенения, должны cтать злейшим врагом? которого надо победить во что бы то ни стало. Тогда становишься беспощадным к себе и загадка поддается.
Впрочем, вот она, эта
заметка:
Но самое интересное здесь другое. Владимир Арнольд закончил вуз и стал одним из крупнейших математиков XX века: Лауреат Ленинской премии (1965), премии Крафорда (1982), премии Вольфа (2001), Государственной премии РФ (2007), премии ШАО (2008). Академик АН СССР, иностранный член Национальной АН США (1983), Французской АН (1984), Лондонского королевского общества (1988) и пр., пр., пр.
Первый опубликованный фантастический рассказ Дмитрия БИЛЕНКИНА – «Откуда он?» в 12 номере «Техники – молодежи» за 1958 год. И хотя практически во всех биографиях Дмитрия Александровича неизменно после слов, что он окончил в 1958 году геологический факультет МГУ следуют слова, что он «участвовал в геологических экспедициях в Кызыл-Кумы, Бет-Пак-Далу, Забайкалье, работал в Средней Азии и Сибири», на самом деле в большинстве из этих экспедиций он участвовал студентом на практиках (летом 1958-го окончил вуз, весной 1959-го перешел в штат "Комсомольской правды"). По распределению он попал во Всесоюзный институт минерального сырья, и в первой публикации в «Технике – молодежи» позиционировал себя как инженер.
Забавно, что из одной биографической статьи в другую описывается сюжет первого рассказа БИЛЕНКИНА про инопланетный цветок выросший на грядке у подмосковного дачника с фразой, взятой из заметки Игоря ХАЛЫМБАДЖИ «Три тропы Дмитрия БИЛЕНКИНА», опубликованной в студенческой многотиражке «За знания» из Комсомольска-на-Амуре, «юный хулиган ночью вырвал его с корнем». Насчет «хулигана» сказано, конечно, сильно: цветок вырвал сын самого дачника, чтобы подарить любимой девушке. Впрочем, вот этот рассказ:
Что касается самой первой книжки Дмитрия БИЛЕНКИНА, ее нет в базе данных Фантлаба. Вышла она в 1959 году (сдана в печать в октябре 1958-го) и называется «Искуственная кожа» (М.: «Советская Россия», библиотечка «Для громкого чтения», тираж 10 тыс. экз.). Это научно-популярная брошюрка о том, как делают искусственную кожу с несколькими цветными вкладками-иллюстрациями. Начинается она так:
— Косматая женщина с покатым лбом, освещенная трепетными отблесками пещерного костра, стояла на коленях перед грудой шкур и, ритмично покачиваясь, бормотала заклинание:
Воины племени добыли вас на охоте; руки женщин зазубренными скребками отделили вас от мяса, натянули на распорки, высушили, размяли и натерли для мягкости жиром и нежным мозгом. В зимние дня и ночи ваше тепло не подпустит холод к сердцам храбрых воинов племени, когда те уйдут на охоту; вы примете на себя колючки, предназначенные для их тел; в пещере вы будет согревать слабые тела детей и стариков; вы сделает е удобным каменное ложе. Пусть видит вас в пещере огонь этого костра, и следующего, и следующего за следующим, и огонь костра новых лун.
Первый полный перевод знаменитой поэмы Альфреда Теннисона «In Memoriam A.H.H.» появился на русском языке спустя 159 лет — в 2009 году. Он был сделан Эммой Соловковой и вышел в санкт-петербургском издательстве «Европейский дом». В 2018-м «Литературные памятники» представили еще один полный «In Memoriam A.H.H.» в переводе Татьяны Стамовой. Казалось бы, «тема любви» на ближайшие несколько лет закрыта до следующей столь же мощной попытки. Обе книги (или их электронные версии) осели в коллекциях немногочисленных любителей, которые могут теперь периодически пригубливать из бокала «кастальского». Не зная, что вино уже прокисло.
«Клык и коготь»
В романе Агаты Кристи «Пять поросят», в главе «Рассказ леди Диттишем» центральный персонаж — художник Эмиас Крейл, убитый за 16 лет до начала романа, говорит: «Жизненные проблемы не решаются с помощью красивых изречений из современных авторов. Не забывай, у природы окровавленные клыки и когти». Он цитирует хрестоматийные для британцев строки Альфреда Теннисона из части LVI поэмы (если можно ее так назвать) «In Memoriam A.H.H.».
Чаще всего они упоминаются в связи с теорией эволюции Чарльза Дарвина, потому что «природа с окровавленными клыками и когтями» как нельзя лучше выражает наши современные представления о естественном отборе». А это уже цитата из самого начала книги Ричарда Докинза «Эгоистичный ген». Забавно, что двумя предложениями выше Докинз еще раз цитирует те же клыки и когти уже в связи с Конрадом Лоренцом, с которым автор, по его словам, категорически не согласен в оценке того, что самое важное в эволюции – благополучия вида или благополучие индивидуума. ЛОРЕНЦ, в свою очередь, поставил эпиграфом к главе 9 «Приручение землероек» книги «Кольцо царя Соломона» все те же самые строки Теннисона, представленные в российских изданиях в ином переводе:
Природа, обагряя кровью клык,
Против себя же поднимает крик.
Вся LVI часть поэмы целиком в переводе Татьяны Стамовой дана в качестве эпиграфа к фантастическому роману в псевдовикторинском духе Джо Уолтон «Клык и коготь» (издан на русском в 2020 году). Вот четверостишие
с уже знакомыми нам словами:
И верил, что Любовь от Бога,
Она – закон его, хотя
Природы алый клык и коготь
С сим кредо спорят не шутя.
Те, кто сейчас с довольным видом посмотрел на полку с этим недешевым томом Теннисона, считая, что там есть эти слова, глубоко ошибаются. В Литпамятниках хрестоматийные строки в исполнении того же самого переводчика выглядят так:
И веровал, что благ Господь
И правит все любви закон
(Хотя Природа испокон
Порабощает дух и плоть).
То есть известных всему миру "клыка и когтя" в Литпамятниках нет.
И было бы странным дать эпиграф с такими словами к произведению, названному отсутствующими в переводе «Клыком и когтем». Да и весь роман, в какой-то мере, построен на этом образе. Возможно, странность перевода обнаружилась, когда издатели обратились за авторскими правами к переводчику и высказали недоумение. А возможно, сразу по выходу Литпамятников отозвались читатели, не обнаружившие хрестоматийных строк. Но, Татьяна Стамова перевод четверостишия изменила.
В другом переводе — Эммы Соловковой в книге 2009 года эти же строчки переведены вообще неузнаваемо:
Что верит, что любовь есть Бог
И что она — закон Всего,
Природы вопреки когтям.
В 2018 году Эмма Соловкова на сайте «Самиздат» свой перевод чуть модернизировала:
Кто верит, что любовь есть Боже,
Благой Закон творенья тоже,
Природы вопреки когтям.
Но проблема узнаваемости осталась. Для сравнения вот оригинал (разное количество строк потому, что у Соловковой стихотворение по-иному структурировано):
Who trusted God was love indeed
And love Creation's final law—
Tho' Nature, red in tooth and claw
With ravine, shriek'd against his creed
Бог и Природа
В пустейшем детективном женском романе 2016 года Норы Робертс (под псевдонимом Джей Ди Робб) «Подмастерье смерти» эпиграфами поставлены строки из Уильяма Вордсворта и Альфреда Теннисона. Этот роман – 43-й в цикле про сотрудника полиции Еву Даллас. Нора Робертс – англоязычная Дарья Донцова. Такая же многостаночница. А детективная загадка в романе сходна до степени смешения с описанной Ли Чайлдом в «Выстреле» 2005 года (более известном по фильму 2012 года «Джек Ричер»). Что касается эпиграфов, на мой взгляд, их функция техническая – попытка придать хоть какую-то глубину повествованию: не просто-де детектив, но и размышление о сути человеческой. Но таких размышлений, к сожалению, в нем нет.
Как утверждается в сноске (книга вышла в 2020 году), это перевод Эммы Соловковой. Но в издании «Европейского дома» 2009 года — совсем иной ее перевод:
Бог и Природа здесь в конфликте:
Подчас Природы злы мечты?
Та жизней вовсе не щадит,
Заботясь тщательно о виде.
Как выяснилось, Эмма Соловкова на протяжении лет свои переводы дорабатывает. На ее страничке на сайте Самиздат, в 2018 году (с неизвестными изменениями 2023 года) размещен уже третий вариант перевода:
С Природой Бог в борьбе всегда
Из-за её презлой работы?
О видах столь полна заботы,
Защиты жизней столь чужда.
В свою очередь, перевод Татьяны Стамовой в «Литературных памятниках» звучит так:
Так с Богом во вражде Природа?
Что говорит она? «Греши!»
Он – о бессмертии Души,
Она – о продолженье рода.
А вот оригинал:
Are God and Nature then at strife,
That Nature lends such evil dreams?
So careful of the type she seems,
So careless of the single life.
Интересно, что здесь как раз идет речь о том, о чем Ричард Докинз написал книгу «Эгоистичный ген»: куда ведет эволюция – к благополучию вида, или к благополучию индивида?
«А потом снова вернуться в начало и повторить этот путь еще хоть тысячу раз…»
«Истолкование священного текста истинно, если оно пробуждает в тебе
надежду, энергию, трепетный восторг; если же оно вызывает нерадивость
в служении, то дело в следующем: это искажение смысла сказанного,
а не подлинное истолкование»
Руми
«Годы риса и соли» не первый роман, рассказывающий о мире, в котором Европа вымерла от чумы еще в средние века. Об этом писал Роберт Силверберг во «Вратах миров» 1967 года и Л. Нил Смит в «Хрустальной империи»1986 года. Как и у РОБИНСОНА почти все это опустевшее пространство заняли мусульмане.
Человек, который убил Магомета
Историческая развилка в «Годах риса и соли» началась еще до начала книги: Тамерлан двинулся не на Восток (в Китай), как это произошло в реальности, а на Запад, где и узнал о чуме. На каждом из этих путей его ожидала смерть в феврале 1405 года.
Не буду пускаться в рассуждения о том, возможен ли при исламе в отсутствие протестантской этики «взрыв» развития науки. Дело в том, что в реале этот «взрыв» был. Стоит обратить внимание хотя бы на арабские корни алгебры, алхимии или на само написание цифр, что пришло к нам оттуда же. В романе не раз упоминается Ибн-Хальдун, на год переживший Тамерлана и предвосхитивший идеи Адама Смита и Джона Кейса. Арабским переводчикам и переписчикам мы должны быть благодарны за античное наследие, которого в ином случае мы бы практически полностью лишились. Специалисты до сих пор спорят, почему прервался «мусульманский ренессанс». Сыграла ли роль личности в истории: имеются в виду идеи пресловутого Мухаммад аль-Газали, арабского Савонаролы. В Китае, во всяком случае, смена императора (сына вместо отца) в 1424 году привела к свертыванию программы по развитию флота. К этому времени количество морских кораблей в Поднебесной было таково, что Непобедимая Армада, собранная полтора столетия позже, плакала бы в сторонке.
Обезьяна приходит за своим черепом
В первой главе «Годов риса и соли» мы застаем и смерть Железного Хромца и конец эпохи императора Чжу Ди с его флотом и евнухами. А сама глава – нескрываемая стилизация под «Путешествие на Запад». Она и начинается с такого заявления:
— Обезьяна никогда не умирает. Она вечно возвращается, чтобы прийти на помощь в минуту опасности так же, как приходила на помощь Трипитаке во время первого многотрудного путешествия из Китая на Запад за священными буддийскими сутрами. Теперь она приняла облик низкорослого монгола по имени Болд Бардаш, всадника в армии Хромого Тимура.
Роман состоит из 10 самостоятельных книг (новелл), действие которых проистекает
во временных интервалах от 1405 по 2002 год, если судить по хронологии в начале книги. Каждая из них написана в духе описываемой в ней эпохи. Имена основных действующих лиц в этих 10 книгах начинаются на одни и те же буквы – К, Б, И, С (и еще пара-тройка второстепенных). После неизменной смерти в конце каждой из книг все они встречаются в бардо (состояние существования, промежуточное между двумя жизнями на земле).
То есть предполагается, что в каждой следующей книге действуют их реинкарнации с теми же параметрами характера (это могут быть и мужчины, и женщины или даже звери). Тем самым эти самостоятельные повествования связываются в единое полотно.
К – бунтарь, ищущий справедливости;
И – ученый, стремящийся постичь истину;
С – недостойный правитель, мошенник или лентяй.
И наконец, Б – основной протагонист романа, нередко продолжающий действовать после смерти К. Его характер сложнее. Это порядочный человек, основательный, деятельный, способный самостоятельно жить при любой власти, но почему-то неизменно прибивающийся к К.
Именно его в первом же абзаце РОБИНСОН сопоставляет с обезьяной из «Путешествия на Запад». Однако, в первоисточнике Сунь Укун – не просто обезьяна, а царь обезьян, который сначала устроил скандал в аду и вычеркнул из книги мёртвых своё имя, а потом дважды поскандалил на небесах, и войска Нефритового императора не смогли с ним ничего поделать в силу его неуязвимости, так что пришлось вмешаться непосредственно Будде. При этом он действительно предан Сюаньцзан (он же Трипитака) в его путешествии на Запад, однако последнему пришлось надеть на него особый ограничивающий обруч. Все эти характеристики, честно говоря, были бы более свойственны К, чем Б, который судя по вышеизложенному, отнюдь не прост.
Скиталец по звёздам
Через два года после «Годов риса и соли» Дэвид Митчелл выпустил «Облачный атлас», составленный из отдельных самостоятельных историй, происходящих на протяжении нескольких сотен лет, со сходной идеей реинкарнации (мне нравится, как это передано в фильме).
Впрочем, Ким Стенли РОБИНСОН в последней книге «Первые годы» остроумно переигрывает идею реинкарнации. Происходит это в беседах Чжу Исао (И):
– Начало жанру жизнеописаний положено в религиозной литературе: сборники житий христианских святых и мусульманских мучеников, а также буддийские тексты, описывающие жизнь через длинные последовательные перевоплощении, — «Сорок шесть переселений» Гангхадары (тибетский текст), «Двенадцать проявлений Падмасамбхавы», а также «Биография Гьяцо Римпоша, с первой по девятнадцатую жизни»…
Например, такой буквалист, как Дху Сянь, будет пытаться точно сопоставить даты смерти и рождения своих героев, вписывая ряд выдающихся актёров истории в серию перевоплощений, и утверждать, что они совершенно точно всегда были одной душой из-за выбора профессии, но из-за трудностей с совпадением дат в конце концов он был вынужден делать некоторые дополнения к своей серии, чтобы все его герои шли друг за другом последовательно. В итоге в своих бессмертных трудах он приходит к формуле «делу время, потехе час», таким образом, оправдывая чередование жизней гениев и генералов с третьесортными портретистами или сапожниками. Зато даты совпадают! – Чжу радостно ухмыльнулся.
Потехе час
Переводчик Елизавета Шульга к концу, похоже, подустала, от переложения непростого романа, допустив здесь несколько промахов:
— Вписывая ряд выдающихся актёров истории в серию перевоплощений, и утверждать, что они совершенно точно всегда были одной душой из-за выбора профессии.
Вот оригинал:
— Strings of prominent historical actors through several reincarnations, asserting that he can tell they have always been one soul by what they do.
А вот более точный перевод:
— Создает цепочки выдающихся исторических деятелей через их реинкарнации, утверждая, что они были одной душой, исходя из сходства их деятельности.
Actors – это далеко не всегда актеры. Гораздо чаще оно так и переводится: актор.
Аналогичным образом нелепа фраза «он приходит к формуле «делу время, потехе час», таким образом, оправдывая чередование жизней гениев и генералов с третьесортными портретистами или сапожниками», хотя даже из контекста понятно, что ради совпадения дат Дху Сянь вынужден был вставлять в свою хронологию перевоплощений людей второстепенных, оправдывая это тем, что душе надо хоть немного передохнуть от великих дел: «кто много работает, должен и расслабляться».
Хитроумный идальго
В последней книге романа среди других примеров Чжу Исао (И) упоминает самаркандского антолога, «старца Красное Чернило, который в своей коллекции реинкарнаций собрал жизнеописания, используя для выбора героев что-то вроде момента клинамена, поскольку каждая повесть в его сборнике содержала момент, когда герои, чьи перевоплощения всегда носили имена, начинавшиеся с одних и тех же букв, приходили к перекрёстку в своей жизни и отклонялись от задуманного для них курса».
Это напоминает ситуацию, когда в начале второй части известной всем книги Санчо Панса и бакалавр обсуждают с Дон Кихотом вышедшую тиражом 12 тысяч экземпляров первую часть:
— Будто вышла в свет история вашей милости под названием «Хитроумный идальго дон Кихот Ламанчский», и будто меня там вывели под собственным именем Санча Пансы, и синьору Дульсинею Тобосскую тоже, и будто там есть все, что происходило между нами двумя, так что я от ужаса начал креститься – откуда, думаю, все это сделалось известным сочинителю?.. Автор этой книги прозывается Сид Ахмет Бен-Нахали!
— Это мавританское имя, — сказал Дон Кихот.
То есть у «Годов риса и соли» есть повествователь, он тоже араб, как и в случае с Дон Кихотом. О нем мы узнаем еще в конце 4-й книги — «Алхимик», когда вся группа персонажей очередной раз собралась в бардо. Разочарованные, не видящие смысла в своих многочисленных перерождениях: «они не могут избежать колеса рождения и смерти; и старец Красное Чернило, их летописец, должен рассказать их истории честно, смотря в лицо реальности, иначе истории эти ничего не значат. А они непременно должны что-то значить».
Как заметил Санчо Панса «история должна быть правдивой», на что рыцарь печального образа заметил, что «Эней не был столь благочестивым, как его изобразил Вергилий, а Одиссей столь хитроумным, как его представил Гомер».
И действительно, что-то слишком уж белые и пушистые получились в «Годах риса и соли» К, Б, и И, и слишком уж неприятным – С. Впрочем, во все времена были те, кто взыскует справедливости, и те, кто упивается властью. Нужно только грамотно расставить их в повествовании, слегка разбавив «третьесортными портретистами или сапожниками».
Старец Красное Чернило выстраивает свою 600-летнюю хронологию под определенную утопическую идею: пусть хоть тысячу раз приходится начинать с начала, не нужно опускать руки, а пытаться вновь и вновь, чтобы достигнуть «священной горы». К, Б и И рождаются опять и опять, и будут рождаться, пока стоит мир.
Поэмы Оссиана
Ну а что касается правдивости историй, то, несмотря на рассказанное в "Дон Кихоте" о разнице между поэтом и историком, Ким Стэнли РОБИНСОН непрямо указывает на обратное. В той же последней книге Чжу Исао упоминает концепции Рабинтраната и Белого Ученого. Если по поводу первого есть примечание редактора русского издания: «Рабиндранат Т. (1861-1941) – личность, широко известная как в родной Индии, так и за ее пределами: писатель, поэт, композитор, художник, общественный деятель», то Белый Ученый в переводе указывается просто как таковой.
Если же посмотреть оригинал, то мы обнаруживаем там «Rabindra and Scholar White». Ничего не буду говорить по поводу первого из них – не знаком с его идеями, но второй – все же должен переводиться как ученый Уайт. И он, судя по пересказу концепции, действительно является реальным Хейденом Уайтом, одна из базовых книг которого – «Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX веке» — издана на русском.
Базовая его идея состоит в том, что труды историков не являются научными в полном смысле этого слова. Историк, извлекая из необозримого числа исторических событий лишь те, которые, по его мнению, важны, выделяя их в последовательное «и завершенное в себе целое», действует подобно писателю, сочинившему сюжет и выстраивающему вокруг этого законченное произведение (формулировка Арона Гуревича):
— Дискурсивные связи между фигурами (людей, событий, процессов) в дискурсе не являются логическими связями или дедуктивными соединениями одного с другим. Они, в общем смысле слова, метафоричны, то есть основаны на поэтических техниках конденсации, замещения, символизации и пересмотра. Вот почему любое исследование конкретного исторического дискурса, которое игнорирует тропологическое измерение, обречено на неудачу в том смысле, что в его рамках невозможно понять, почему данный дискурс "имеет смысл" вопреки фактическим неточностям, которые он может содержать, и логическим противоречиям, которые могут ослаблять его доказательства (а это уже сам Уайт).
Рассказанные нам истории «непременно должны что-то значить», и роман РОБИНСОНА очень даже значит. Это такая же утопия, как «Город Солнца», «Вести ниоткуда», «Облик грядущего» и «Туманность Андромеды». Пусть даже если описан не результат как у предшественников, а Путь: «годы риса и соли» еще длятся, но «если вы хотите выйти из колеса, упорствуйте».
Название романа Джо УОЛТОН «Tooth and Claw» взято из поэмы Альфреда Теннисона «In Memoriam А.-Г. X.». Та же самая цитата — в заголовке моей заметки, но в другом переводе. Как и предыдущий обозреваемый мною роман Джо УОЛТОН, «Клык и коготь» выбивается из стандартного ряда и оба они цепляют эмоционально. На автора, мало знакомого русскоязычному читателю, стоит обратить особое внимание. Впрочем, других ее книг пока не перевели.
«Клык и коготь» в слегка (стилизация лишь чуть-чуть обозначена) старомодной манере начинается со сцены умирания главы семейства Бона Агорнина. В преддверие конца съехались пятеро его детей. Стоит вопрос о наследстве. Проблема в том, что старший сын Пенн – священник, поэтому на наследство претендовать не может, а младший – Эйван, хотя и служит чиновником в столице, еще молод и слаб, чтобы противостоять соседям, которые сразу же начнут испытывать его на прочность. Поэтому поместье перейдет под управление мужа старшей дочери Даверака до тех пор, пока один из его сыновей, повзрослев, не станет полноценным владельцем. Даверак имеет титул повыше, чем у Бона Агорнина, – Сиятельный, поэтому выдавая за него дочь, Агорнину пришлось выделить немалое приданное, в результате чего двум младшим дочерям – Эйнар и Селендре – наследства осталось всего ничего (не на уровне фермера, конечно, но на солидную партию рассчитывать нечего). Поэтому одна из них вынуждена ехать приживалой в семью Даверака, другая – в семью брата-Пенна. А далее – о надеждах, чувствах, разочарованиях этих девушек и их братьев: практически – «Гордость и предубеждение» или «Разум и чувства». Одно лишь уточнение: все эти персонажи – драконы. А Бон Агорнин имеет длину 21 метр.
Но… Это в рассказе можно повествовать о чем-либо якобы обычном, а в последнем абзаце все неожиданно перевернуть. В романе Джо УОЛТОН мы изначально знаем, что речь идет о драконах (как сразу же узнаЕм в детективном сериале о Коломбо, кто убийца).
Более того, роман предваряют «Посвящения, благодарности и замечания», в которых автор сразу же признается, что книга во многом обязана викторианскому роману Энтони Троллопа «Фрамлейский приход» 1861 года.
И действительно, найдя в сети дореволюционный перевод «…прихода» я сравнил: у Троллопа, похоронив, почтенного отца, священник Марк Робартс (его жена Фанни – человеческая копия жены Пенна Фелин) взял к себе сестру Люси, на которую положил глаз сын Леди Лофтон Людовик, в то время как мать хочет женить его на холодной красавице Гризельде, дочери важного церковного чина (и Людовик и его мать и Гризельда – имеют полных аналогов в «Клыке и когте», последнюю здесь зовут Геленер, она дочь священника, занимающего высокое положение в церковной иерархии, и ее, как и у Троллопа, потенциальный жених зовет «ледышкой»).
О том, как возникла идея романа, Джо УОЛТОН пишет на своем сайте:
— Это сентиментальный викторианский роман, в котором все персонажи — драконы, поедающие друг друга. Идея пришла мне в голову в один прекрасный день, когда читала Троллопа, а муж пошел на работу. Днем позвонили из библиотеки и сказали, что у них появилась заказанная мною книга, и я пошла за ней. Это был роман Урсулы Ле Гуин «На иных ветрах». Я отвлеклась от Троллопа и сразу же начала ее читать. Поэтому, когда Эммет вернулся домой, я уже погрузилась в нее.
— Как книга? – спросил он.
— Довольно хорошо, но автор не понимает драконов, — сказала я.
Эммет удивленно посмотрел на меня:
— Троллоп не понимает… драконов?
И в этот миг меня озарило, что как раз Троллоп прекрасно понимает драконов. А вот когда он пытается писать о людях (особенно о женщинах), его книги теряют психологический реализм. Но драконы могут быть именно такими. Они могут быть связаны биологическими императивами, чтобы вести себя как люди из сентиментального викторианского романа. Я начала хихикать. Я приготовила ужин и упорядочила в своей голове все построение мира. И решила позаимствовать сюжет «Фрамлейского прихода».
В другом эссе она пишет, что «Эйвана, брата, я в основном взяла из другого романа Троллопа под названием «Три клерка». И далее продолжает:
— Троллоп, похоже, искренне верил, что ни одна женщина не только совершенно неспособна зарабатывать себе на жизнь (несмотря на то, что его мать содержала их семью), но и в то, что женщины могут любить только один раз, что они существуют в непробужденном состоянии, а когда они впадают в любовь они запечатлевают ее, как утята, и никогда больше не смогут полюбить ни при каких обстоятельствах. Я превратила это причудливое убеждение в физическую биологию для своих драконов — у драконьих девиц золотая чешуя, и когда неродственный дракон-самец находится слишком близко, нарушая их интимное пространство, — бац, их чешуя становится розовой, что видно всем. Если после этого не будет официальной помолвки, то девушка — опозорена.
При всем при том, «Клык и коготь» — не еще одна «Гордость и предубеждение и зомби». Это не пародия. Автору удалось достоверно передать сословные и денежные отношения/ограничения и так пройти по острию сюжетного ножа, сделав свою иронию буквально воздушной, что начинаешь поневоле переживать несчастным «девушкам» Эйнар и Селендре, которым брат Эйван судебным иском против Даверака чуть не разрушил судьбы. Ну, а в конце, как это и положено в викторианском романе, -«вознаграждения и свадьбы», где «рассказчик вынужден признаться, что потерял счет как предложениям, так и признаниям».
Джо УОЛТОН даже обнаружила в «Фрамлейском приходе» упоминание дракона, хотя и в переносном смысле:
— Я полагаю, моя мать хотела бы женить меня на какой-нибудь драконице. Так бы, право, и сделал это, чтобы ей самой житья в доме не было от этого создания. Вот поделом бы ей было!
Это один из двух эпиграфов.
Второй эпиграф, понятно, из «In Memoriam…» Теннисона. Один, правда, нюанс: в процитированном переводе Татьяны Стамовой слово «драконы», которое в оригинале было – «Dragons of the prime, That tare each other in their slime», к сожалению, исчезло:
— Чудовище, каких
Не знают толщи недр земных.
Кстати, точно так же, как и у Джо УОЛТОН, – «Tooth and Claw» (с неуказанной ссылкой на Теннисона) называется серия сезона 2006 года из «Доктора Кто», в которой Доктор с Роуз попали в XIX век, где встретились с королевой Викторией и спасли ее от оборотня (или не спасли – история темная). Эта серия знаменательна тем, что дала старт очень неплохому вбоквелу «Торчвуд».
Существование стимпанка показывает, что викторианская эпоха вполне созвучна фантастике. Любопытно, кстати, что переводчица Нила СТИВЕНСОНА, Уильяма ГИБСОНА и Грега ИГАНА Екатерина ДОБРОХОТОВА-МАЙКОВА одновременно переводит Энтони Троллопа и Шарлотту Бронте (к сожалению, ее недавнего перевода «Фрамлейского прихода» в свободном допуске не обнаружил, пришлось воспользоваться изданием 1861 года из «Русского Вестника»).
Говорят, что великие силы Поднебесной после длительного разобщения непременно воссоединяются, а после длительного воссоединения вновь разобщаются
Как всегда, предупреждаю, что ниже спойлер едет на спойлере и спойлером погоняет
Пропуски
Во-первых, в русском издании романа Майкла СУЭНВИК "Полет феникса" пропал эпиграф ко всему роману из «Искусства войны»:
— Сунь-цзы сказал: война — это великое дело для государства, это почва жизни и смерти, это путь существования и гибели. Это нужно понять.
Во-вторых, точно так же не вошло предуведомление от автора:
— Я пишу о Китае, которого я не видел, не перестрадал и о котором не узнал от других, о Китае, которого нет, не могло быть и никогда не будет, и поэтому мои читатели ни в коем случае не должны принимать его за настоящий. Никакие оскорбления или выдумки не были предназначены для страны или людей, которые я уважаю и которыми восхищаюсь.
В-третьих, в начале книги были еще и благодарности:
— Я искренне благодарю Джона Минфорда за любезно предоставленное мне разрешение использовать его перевод начала книги Сунь-Цзы «Искусство войны», Пита Тиллмана за его опыт в области ядерного оружия и Ши-я Ма за разъяснения китайской истории. Также Грегори Фросту за мастерскую интерпретацию Обри Даргера. Я благодарен сотрудникам «Мира научной фантастики» за их щедрое гостеприимство в Чэнду и всем, кого я встретил в Китае, особенно Дженни Бай, Си Цинь и Хайхун Чжао, за их дружбу и поддержку. Исследование мест событий романа было проведено Фондом искусств MC Porter Endowment.
В-четвертых, нет посвящения:
— Марианне, такой красивой, как Китай для меня.
Впрочем, подозреваю, что надо было уложиться в определенное количество страниц, и чем-то необходимо было пожертвовать.
Герои
Главные герои – два плута: Даргер, называющий себя Гениальным Стратегом, и Довесок (он же Благородный Воинствующий Пес) с песьей головой и человеческим телом (результат генетических манипуляций).
Как сказано в "Энциклопедии научной фантастики" Клюта, Лэнгфорда и Николса, Даргер (Darger) назван в честь андеграундного художника-любителя Генри Дарджера, представителя стиля ар-брю, а истоком Довеска стала собака, выучившая английский язык, из книги Томаса Пинчона «Мейсон и Диксон».
О последнем рассказывал и сам Майкл СУЭНВИК в интервью 2014 года в «Amazing Stories»:
— Я читал книгу Томаса Пинчона «Мейсон и Диксон», в которой есть очаровательная говорящая собака. У меня сразу же возникло желание создать свою собственную говорящую собаку. Чтобы удостовериться, что мое творение было самостоятельным, я поставил его на две ноги и одел так, как можно встретить в иллюстрированном сборнике стишков Матушки Гусыни. Я поместил его в доки Лондона в постутопическом будущем, с которым играл в своем воображении. Затем, поскольку мне нужно было кто-то, с кем он мог бы поговорить, появился неприметный аферист по имени Обри Дарджер. В этот момент двое негодяев захватили контроль над сюжетом и убежали с ним, оставив меня суетиться, безумно строча и крича: «Подождите! Подождите меня!"
Полное имя Пса — Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё, сокращенно – Довесок. Почему такое сокращение, становится понятно, если посмотреть как звучит имя в оригинале — Sir Blackthorpe Ravenscairn de Plus Precieux, сокращенно – Surplus (в переводе – Излишек или Довесок).
Перевод
Несмотря на мои точечные претензии к переводу – он хорош. Переводчику удалось точно схватить дух романа.
Приведу лишь один, но характерный пример. В эпиграфах автор пародирует расхожие мемы и шаблоны, парадоксы, далеко не все из которых мы в России в состоянии распознать. Вот, например, в эпиграфе к главе 10 говорится о том, что
перед опасной битвой, чтобы воодушевить солдат, Воинствующий Пес три раза бросил кости на судьбу, и каждый раз выпадала шестерка. После победы один из солдат осмотрел кости и выяснил, что шестерка выпадает всегда. На что в оригинале слышит:
"Храбрость!" — сказал Пес-Воин. — И загрузить кости».
Как-то не совсем изящно. В переводе это прозвучало так:
«Все дело в отваге! – воскликнул Воинствующий Пес. – И в капельке свинца».
Тут уже слышатся отголоски «доброго слова и пистолета».
Роман
Это плутовской роман на фоне постапокалипсиса: наше будущее здесь является глубоким прошлым, временем Утопии, когда человечество достигло технологических вершин, но после ожесточенной войны с искусственными разумами вновь погрузилось в глубокое средневековье. Почти все, что было связано с техникой, стало непонятным и магическим («вершину горы венчала пагода с непонятным религиозным символом на крыше – «спутниковой тарелкой», как называли ее древние»), при том, что достижения генетики продолжают существовать и использоваться («ящиком с обучающими сигарами разжились в табачной лавке… Даргер остановил свой выбор на антологии классической поэзии. Что касается Довеска, он дымил историей периода Южных и Северных династий. Пока они курили и болтали, специализированные мозаичные вирусы преодолевали гематоэнцефалический барьер и распаковывали закодированные тексты прямо в лобную долю мозга»).
Даргер и Довесок поступили на службу Тайному Императору, силой объединяющему Китай, ведь время перемен – это время возможностей.
– Госпожа, это же Обри Даргер! В Лондоне он спас королеву Алису из лап злейшего врага. Во Франции отыскал давно утраченную Эйфелеву башню. В Праге единолично победил армию големов. Вся Москва боготворит его за то, что он пробудил князя Московии от многолетней спячки и вскоре после этого внес кое-какие существенные улучшения в Кремль, а стало быть, и в весь город.
Даргер, не имея ни военного образования, ни военного опыта, строит из себя Великого Стратега уровня Сунь-цзы. У него всегда наготове расчеты и непогрешимая психополемология, показывающая как победить в будущей битве.
Удивительно, но все его стратегемы срабатывают: войско Тайного Царя, ставшего с его подачи Тайным Императором, практически бескровно берет обманом один город за другим.
Та часть романа, которую некоторые читатели назвали «Санта-Барбарой», — на самом деле важна как противовес военным успехам (здесь чувствуется скрытая отсылка к «Сну в летнюю ночь» — если в романе есть Тайный Император, постоянно скрывающий свой облик, прячущийся за масками, иной одеждой или иным обликом, то, надо полагать, в нем есть точно такие же пасхалки). Дабы решить любовный треугольник, Даргер нагромождает одну схему на другую и начинает в них запутываться. Даже Император удивляется:
— От Гениального Стратега я ожидал более успешного решения всех этих любовных дилемм.
В сопоставлении с любовными победы военные достаются Даргеру слишком легко. И только в конце романа выясняется, почему.
Аналогия
В другое время и в другой стране Остапу Ибрагимовичу попался лишь один равный противник ему — Александр Иванович Корейко, сопротивление которого заставило Великого Комбинатора собраться, напрячься и поработать куда более творчески. Разговор с Корейко, когда Остап пришел к нему с папкой, очень напоминает разговор Даргера с Хитрой Лисой – именно она оказалась единственным по-настоящему сильным противником.
— А нищий-полуидиот? — спросил Остап, чувствуя, что парад удался. — Хорош?
— Мальчишеская выходка! И книга о миллионерах — тоже. А когда вы пришли в виде киевского надзирателя, я сразу понял, что вы мелкий жулик. К сожалению, я ошибся. Иначе черта с два вы меня бы нашли.
А теперь сравните:
— Вполне понимаю, что ты сделал. Так же поступают иллюзионисты. Если зрители уверены, что из колоды карт покажется пиковый туз, фокусник превращает все карты в пиковые тузы. Или заставляет этого туза вспыхнуть пламенем. Или подбрасывает колоду в воздух, и карты оборачиваются воронами и разлетаются прочь. Ты знал, что я считаю тебя хвастуном и обманщиком, и применил уловку, на которую мог попасться только круглый дурак. Мне казалось, я знала, что у тебя на уме, а потому угодила в собственную западню. Если бы я по достоинству оценила твою хитрость, то, поверь, этот день закончился бы по-другому (глава 12).
Связи здесь нет. Но одинаковые ситуации вызывают одинаковые реакции.
Гипертекст
Впрочем, СУЭНВИК был бы не собой, если б не насытил текст культурными отсылками. На самой поверхности – легкая стилизация под «Троецарствие», которое упоминается в тексте дюжину раз. И хорошо, что легкая – более глубокий ориентализм было бы тяжелее читать. Хотя плутовское «Путешествие на Запад» в романе не упоминается, Довеска вполне можно сопоставить с Чжу Бацзе со свиной головой. Далее упомяну только о тех реминисценциях, которые не отмечены примечаниями в русском переводе.
В 9 главе Даргер перед наступлением на Перекресток произносит речь перед солдатами:
— Я не алчу золота, богатых одеяний, роскоши. Моя единственная гордыня – смиренность в служении. Лишь до одного я жаден: хочу, чтобы весь мир узнал о том, что я исполнил свой долг. Сегодня я буду сражаться и проливать кровь бок о бок с моими детьми, ибо все вы мне как сыновья и дочери. Если бы я вас не любил, то прогнал бы прочь, чтобы оставить всю заработанную славу себе. Но эту славу мы разделим поровну. Те, кто переживут битву и вернутся домой, будут до самой смерти праздновать этот день, хвастать шрамами и заставлять внуков по новой выслушивать набившие оскомину истории… Нас мал, но, к счастью… мы братья по оружию.
Речь эта составлена из нескольких источников, но основа взята из речи Генриха 5 перед битвой при Азенкуре в день святого Криспиана (Шекспир «Генрих V» , акт IV, сцена III).
— Клянусь Юпитером, не алчен я!
Мне все равно: пусть на мой счет живут;
Не жаль мне: пусть мои одежды носят,
Вполне я равнодушен к внешним благам.
Но, если грех великий — жаждать славы,
Я самый грешный из людей на свете…
Кто, битву пережив, увидит старость,
Тот каждый год и канун, собрав друзей.
Им скажет; "Завтра праздник Криспиана",
Рукав засучит и покажет шрамы:
"Я получил их в Криспианов день".
Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас -
О нас, о горсточке счастливцев, братьев.
Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,
Мне станет братом: как бы ни был низок,
Его облагородит этот день.
И что самое интересное, речь фальшивого Тайного Императора в 19 главе перед битвой с Севером имеет тот же источник:
— Гениальный Стратег обещает победу, как и много раз прежде. Он всегда держал слово. Но, быть может, вам кажется, что ему просто везло, что на этот раз все переменится, что его планы пойдут наперекосяк. Если так… я не стану вас удерживать. Пусть эти слова достигнут ушей всех, кто мне служит. Те, кто не желает разделить богатства и славу завоевания Севера, вольны уйти. Такие солдаты мне не любезны и не нужны. В знак моей доброй воли через Белую реку перекинут этот мост. Каждый, кто пожелает смыться без гроша в кармане, должен просто обратиться к Гениальному Стратегу или Воинствующему Псу за пропуском, подтверждающим, что он трус и дурак. Покажете этот пропуск охранникам у моста и проваливайте на все четыре стороны.
А вот другой отрывок из речи Генриха V в день святого Криспиана:
— А лучше объяви войскам, что всякий,
Кому охоты нет сражаться, может
Уйти домой; получит он и пропуск
И на дорогу кроны в кошелек.
Я не хотел бы смерти рядом с тем,
Кто умереть боится вместе с нами.
А в 10 главе Даргер прямо ссылается на Шерлока Холмса:
– Подобно Древнему Мастеру Дедуктивного Мышления я считаю мозг местом, которое каждый заполняет по собственному выбору. Болван тащит туда что ни попадя и, когда нужно извлечь из памяти что-то конкретное, не может разобраться в своем бардаке. Мудрец откладывает про запас лишь то, что поможет ему в работе, но делает это усердно и скрупулезно. Для меня жизненно важны вопросы стратегии, а вот вертится Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли, меня совершенно не волнует, и потому я не считаю нужным это знать.
Полагаю, что комментария нет, потому что это очевидно.
Сплошные фениксы
В 6 главе Умелый слуга передает своему хозяину Довеску восстановленную трость со спрятанным клинком, на котором ювелир вырезал ряд изображений, в числе которых – по предложению Умелого Слуги — два гоняющихся друг за другом феникса. Слуга говорит, что это подарок от юного сына вражеской чиновницы, которого отряд Довеска сцапал по дороге, перекинул через загривок лошади, использовал в качестве языка и отпустил. Довесок недоумевает:
— Быть может, мой вопрос покажется тебе странным, но в моей культуре украшенный меч – это своего рода подарок, который старший преподносит младшему в награду за выдающуюся службу – например, за победу в битве или захват флагманского корабля противника. У вас так же?
Умелый Слуга отвел взгляд. – Дерзкий сопляк! Так и хочется заехать ему этой тростью!
Эта деталь была предвестником окончательного Объяснения событий.
На последних станицах бессмертная по имени Неумирающий Феникс, прежде чем насильно отправить Даргера с другом далеко за пределы страны, дарит ему серебряную шкатулку, на которой, в частности, тоже изображены два гоняющихся друг за другом феникса – «two phoenixes chasing each other».
Эта фраза очень напоминает заголовок романа — «Chasing the Phoenix». «Полет феникса», на мой взгляд, неправильный его перевод. Точнее было бы — «Гоняясь за Фениксом» или хотя бы «В погоне за Фениксом». Есть такой фильм 2004 года – «Flight of the Phoenix» про авиакатастрофу в пустыне Гоби, который как раз прямо и переводится «Полет Феникса».
На протяжении романа фигурирует «Невеста Феникса», которую сначала настойчиво ищет Тайный Император, потом, найдя, готовится с нею воссоединиться. Но это не женщина, а термоядерная боеголовка
И здесь тоже смущает перевод словосочетания «the Phoenix Bride» как «невеста Феникса». Я бы понял, если б в оригинале было «Phoenix's Bride» или «Bride of Phoenix». Может, правильнее — «Невеста-Феникс»?
Когда в 10 главе Даргер с Довеском приходят в лабораторию к Белой Буре, напялив белые лабораторные халаты, перчатки, стерильные тряпичные башмаки, шапочки на волосы и маски, закрывающие нос и рот, они видят как «в середине светящегося круга ослепительно сверкал бронзовый корпус феникс-установки», в которой и располагалась «невеста Феникса». А страницей позже Император все же ее называет «моя невеста».
Когда Император говорит о свадьбе, подразумевается алхимическая свадьба, когда они с невестой сольются в очистительном огне термоядерного взрыва, прихватив с собой миллионы окружающих.
У Императора не получилось, он погиб, но когда в самом конце Даргер уже считает, что ухватил удачу за хвост, поставив во главе Империи ложного правителя, на сцену и выходит женщина по имени Неумирающий Феникс, которая ему объяснила, что его игра – лишь деталь подготавливаемой десятилетиями настоящей Большой Игры, а удача была заложена еще задолго и не им.
Именно она подарила ему шкатулку с фениксами. Что же обозначают именно эти фениксы, затерянные среди других многочисленных фениксов романа. На мой взгляд, это символ неостановимого стремления Даргера и Довеска. К чему? Может, к богатству при неизменной каждый очередной раз потере этого богатства? На самом деле не богатство для них главное – а именно стремление к нему. «Phoenix» переводится еще и как совершенство и, может быть, «Chasing the Phoenix», как и бесконечное движение двух плутов, — это, в какой-то мере, «погоня за совершенством», за идеалом, за непостижимым. И суть их, кайф их, драйв их – это именно бесконечная погоня за этим идеалом, пусть даже если им самим кажется, что этот идеал — богатство.
Не за материальным благополучием же они гонятся, не смотря на слова Даргера о покое в подконтрольном городке, небольшом выводке жен и слуг. Как заявила Довеску Огненная Орхидея, уехавшая перед битвой с Севером с накопленными деньгами «зажить дома тихо и спокойно»:
— Я бы позвала тебя с нами, но знаю, что ты не поедешь. Ты слишком честолюбивый. И еще слишком непоседливый.
Миллион, полученный Остапом Бендером, счастья ему не принес. Если бы драгоценности не отобрали румынские пограничники, он бы их все равно очень быстро спустил. Не ради денег он все это на самом деле затеивал. Хотя сам считает, что ради денег. Он жил в эти дни и месяцы. Жил по-настоящему. Полной жизнью. И поэтому, получив деньги, сразу же поскучнел. Даргер и Довесок пусть и не по своей воле покинули Китай, но они двинулись дальше к новым приключениям и опасностям. Ради самих приключений. Другого драйва у них нет и не будет.
облако тэгов
