экономистов и социологов. Но, отвергая объективные законы человеческого развития, отвергая исторический прогресс, идеологи старого мира бессильны предвидеть будущее. Только единственно верное марксистко-ленинское учение, доказавшее на деле свою жизнеспособность и непреоборимую силу, указывает человечеству дорогу в грядущее.

С огромной уверенностью в будущее прозвучали слова товарища Н. С. Хрущева на декабрьском (1963 год) Пленуме ЦК КПСС: «Без фантазии, основанной на реальном фундаменте, нельзя жить. Не надо быть слепым кротом. Необходимо предвидеть будущее, размышлять, намечать дальнейшие пути».

Облекать в художественные образы представления о будущем, просветлять его черты, скрытые завесой времени, — такова роль научно-фантастической литературы, которая занимает ныне заметное место в идеологической борьбе двух миров.

                                                                                                    ***

На Западе и особенно в США научной фантастике придается значение как одному из средств идеологической обработки широких масс. Достаточно сказать, что только в США активно подвизается на этом участке литературы около ста писателей, из которых не менее двадцати объявляются критикой крупнейшими фантастами современности. Ежегодно выходит сто – сто двадцать новых научно-фантастических книг, не считая многочисленных антологий и сборников.

В США сейчас издается несколько специальных журналов, выходящих большим тиражом («Galaxy», «Amazing Stories», «Fantastic Universe», «Astounding Science Fiction», недавно изменивший название на «Analog», «Fantasy and Science Fiction» и другие). Кстати, последний из упомянутых журналов имеет параллельные издания в Англии, Франции, Италии, Японии и скандинавских странах. Разработана целая система присуждения премий за лучшие научно-фантастические произведения года. Самая почетная установлена в честь Гуго Гернсбека, который считается одним из основоположников англо-американской научной фантастики. Если даже отвлечься от шумихи и крикливой рекламы – обязательных спутников литературного бизнеса – то все же нельзя не обратить внимания на большую популярность научной фантастики.

Пользуясь этим, издатели-монополисты массовыми тиражами выбрасывают на книжный рынок «полуфабрикаты» и просто «эрзацы», рассчитанные на дешевые вкусы обывателей. В мутном потоке такой беллетристики находятся и многочисленные комиксы с изображением в картинках и описанием «подвигов» суперменов, и приключенческие романы «ковбойского типа», и стандартные детективные истории, и книги, которые называются просто «фантазиями». В этих последних раскрываются тайны «потустороннего мира», вводятся в действие сатанинские силы, призрачные властители звездных систем и галактик и прочий мистический вздор. Авторами таких «произведений» нередко являются магистры астрологии, доктора оккультных наук и преуспевающие спириты. Но сейчас нас интересуют буржуазные писатели, признанные ведущими представителями современной англо-американской фантастики, и книги, в которых наиболее отчетливо выражены их представления о будущем.

Первое, что бросается в глаза, — социальные пророчества английских и американских фантастов исходят не из идеи прогрессивного развития общества (на основе чего создавались все классические утопии), а из идеи регресса, угасания, вырождения, возвращения вспять, грядущей гибели человечества. Слово «утопия» к современной западной фантастике применимо только с частицей «анти», и недаром буржуазные критики и писатели сами употребляют термин «антиутопия», когда речь заходит о социальной фантастике. Например, американский теолог Уолш Чед, преподающий богословие в кембриджской епископальной школе (штат Массачусетс), в книге с весьма выразительным названием «От утопии к кошмару» (Лондон, 1963) вынужден констатировать непреложный факт: утопический роман в западной литературе прекратил свое существование в XX веке; на смену ему пришел роман антиутопический, рисующий будущее в самом мрачном свете. «Антиутопия» — одно из красноречивых выражений идейного кризиса и духовного обнищания буржуазии. А между тем Уолш Чед наивно объясняет гибель утопии угрозой атомной войны и возникновением «тоталитарных режимов», провозглашая при этом «антиутопию» идейным оружием «западной демократии».

Подобные романы как раз и пишутся для того, чтобы сеять у людей уныние и неверие в светлое будущее человечества. В нашей печати давно уже получила подобающую оценку «антиутопия» реакционного писателя Олдоса Хаксли «Великолепный новый мир» — откровенный пасквиль на идеал коммунистического общества. И в предсмертной книге «Остров» (1962) Хаксли проявляет себя как воинствующий антигуманист.

Вымышленный остров Пала, жители которого, по представлениям автора, достигли высшего общественного прогресса и благополучия, становится жертвой агрессии и возвращается в орбиту капиталистического мира со всеми его противоречиями. «Мы все грешники на одном космическом корабле,- говорит один из героев романа,- и корабль этот постепенно погружается… Отдельные крысы пробуют бежать с него, но им не удастся уйти далеко. История да и другие крысы всегда позаботятся, чтобы они потонули со всеми остальными. Вот почему у Палы нет ни малейшей надежды».

«Нет ни малейшей надежды…» Этот мотив доминирует почти во всех произведениях буржуазной западной научной фантастики — и когда человек сталкивается со стихийными силами природы и с общественной неустроенностью и когда он вовлекается в водоворот политических страстей и пытается осознать свое назначение в непонятном, пугающем его мире…

Беспомощность человека перед беспощадными силами мироздания, неумолимыми и неотвратимыми, — так можно охарактеризовать одну из самых распространенных тем, которым посвящены десятки романов, рассказов, повестей.

В 1961 году в Лондоне и одновременно в Нью-Йорке вышел роман Брэйна Элдиса «Долгие сумерки Земли». Писатель использует сомнительную астрономическую гипотезу о предстоящем разогревании Солнца. Яростно пылающее светило постепенно уничтожает все живое на Земле. Низкорослые зеленокожие существа с дикарскими обрядами — все, что осталось от человечества, — прячутся в дуплах деревьев. Нет ни городов, ни селений. Память о прошлом утеряна. Единственные орудия труда — палка и камень.

Не сулит людям ничего хорошего и роман молодого английского писателя Баларда «Потонувший мир» (Лондон, 1963). Эксплуатируя ту же астрономическую гипотезу, автор возвращает Землю к триасовой эпохе. Растопленные солнцем ледяные шапки полюсов поднимают уровень мирового океана. Значительная часть суши находится под водой, а уцелевшая заросла миазматическими джунглями. Цивилизация постепенно угасает, хотя люди еще пытаются, — правда, без большого успеха — бороться за существование. Сюжет романа связан с историей одной археологической экспедиции, пытающейся на месте потонувшего Лондона найти какие-нибудь материальные ценности.

Ничего нового эти писатели не выдумали! Еще накануне первой мировой войны и в годы войны на Западе появлялись фантастические романы о грядущей гибели нашей планеты. Один из них, «Гибель Земли», был написан, между прочим, известным французским беллетристом Рони-старшим. Писатель положил в основу романа прямо противоположную гипотезу — постепенное охлаждение солнца, которое приводит людей к таким же бедствиям.

Если в этих романах человечество погибает по не зависящим от него причинам, то в целой серии других, порожденных военным психозом и термоядерной истерией, цивилизация уничтожается в результате опустошительных тотальных войн.

Пол Андерсон в рассказе «Прогресс» (1961) изображает жизнь на Земле через несколько столетий после атомной мировой войны, которая каким-то чудом не коснулась коренных жителей Новой Зеландии — маорийцев. Став лидирующей нацией, они способствуют искусственному разъединению народов, раздроблению государств и препятствуют развитию тяжелой промышленности даже там, где оно возможно. Когда в Индии под руководством браминов, опять занявших ведущее положение, заново открывается атомная энергия, группа маорийцев тайно разрушает построенный там термоядерный реактор. «Слава богу! Мы имели уже однажды высокую технику и знаем, к чему это приводит!» С точки зрения маорийцев, а может быть, и самого автора, человечеству для благополучия и счастья вполне достаточно парусных судов, ветряных мельниц и приливных электростанций, сохранившихся от прошлого.

А вот Самюэль Делани, автор романа «Драгоценности Эптора» (Нью-Йорк, 1962), заглянув на полторы тысячи лет вперед, нашел на нашей бедной Земле людей, переродившихся вследствие многочисленных мутаций, и странных чудовищных животных, возникших в результате радиоактивных излучений. Само собой разумеется, что от цивилизации почти ничего не осталось. Вместо науки — идолопоклонство и магия. Разрозненные мелкие государства ведут между собой бесконечные бессмысленные войны.

Эти мрачные пророчества прямо перекликаются с пессимистическими взглядами многих буржуазных ученых и публицистов, не верящих в способность народов предотвратить угрозу всеобщего самоубийства. «Человечество уподобилось пороховнице, в которой свободно дерутся дети с карманами, полными спичек»,- пишет французский буржуазный политический деятель Рене Жилуэн в книге с пугающим названием «Современный человек — свой собственный палач». Считая, что наука и техника на их нынешнем уровне выросли в грозную мистическую силу, несущую людям неминуемую гибель, Жилуэн пророчествует: «День и час катастрофы — неизвестны. Нельзя предвидеть случай, который ее вызовет. Но то, что она должна произойти и, притом, скоро, — очень очевидно».

В очень трудном положении оказываются буржуазные фантасты, пытающиеся в рамках «антиутопии» выдвинуть программу спасения той части человечества, которая, может быть, уцелеет после водородных бомб. Конечно, самый простой способ — черпать социальные идеи из старого опыта человечества. Таковы патриархально-пастушеская идиллия, военно-феодальные клановые отношения или, на худой конец, возвращение к «доброму» капитализму «викторианской эпохи». Кстати, каждый из этих вариантов реставрации прошлого имеет своих теоретиков. Так, например, католический социолог Ж. Бардэ, автор нашумевшей книги «Завтра — 2000-й год!», видит панацею от всех бед в создании феодально-теократического государства: «Единственная среда, где человек может избежать поглощения машинами, вновь обрести ритм космоса и бога,- это деревня».

Уже упоминавшийся Пол Андерсон в новой повести «Не будет перемирия с королями» (1963), перекликаясь с модной теорией «децентрализованного общества», продолжает развивать свою излюбленную идею о возвращении к земле и полунатуральному хозяйству на мелкофермерской основе. Действие отнесено примерно на полвека вперед, когда после очередной войны Америка раздробилась на мелкие государства. Наука и техника еще сохраняются, но на очень примитивной основе. Есть машины, но нет бензина, есть радио, но нет источников энергии. Попытка консолидации слабо объединенных территорий под руководством пришельцев из другого мира пресекается консерваторами, на стороне которых все симпатии автора. Пришельцы уничтожены, все остается, как было.

А вот напечатанный в 1962-1963 годах на страницах журнала «Аналог» роман «Викинги пространства» популярного американского фантаста Бима Пайпера. Чего только тут нет! Колонизация звездных систем, пиратские набеги на планеты, приключения в космосе героя-супермена, носящего звучное имя «барон Траск оф Траскон», борьба с демагогом, установившим фашистскую диктатуру на планете Мардук, преследование по галактическим трассам похитителя невесты героя и так далее и тому подобное.

Но за всем этим калейдоскопом ошеломительных событий неизменным остается одно — война всех против всех. Этот роман, написанный опытной рукой и рассчитанный на самого широкого потребителя, в данном случае интересует нас лишь постольку, поскольку автор выражает в них свои политические воззрения. Буржуазная демократия, по мнению Пайпера, окончательно дискредитировала себя. Она порождает фашистскую диктатуру. Каков же выход? И тут фантазия Пайпера обращается к далекому прошлому. Во всей Вселенной, по автору, торжествует военно-феодальный строй раннего средневековья с иерархической лестницей от выборного короля межпланетных викингов до рядового дружинника-пирата.

Феодальный строй, но уже в галактических масштабах, утверждается и Ван Фогтом в романе «Мудрец из Линна» (1962).

Фантастика в подобных произведениях (им несть числа!) устремлена не вперед, а назад, не к будущему, а к прошлому. И в этом есть своя закономерность: буржуазные писатели вслед за философами и социологами проповедуют релятивизм, бессилие разума перед таинственной и непостижимой Вселенной, иллюзорность социального прогресса. История понимается ими как вечный круговорот событий: что было, то будет вновь. К такому «открытию» буржуазные историки пришли еще в XIX веке. Подобная «концепция» продолжает существовать и поныне. Английский профессор А. Тойнби провозгласил «великий серийный порядок» со стадиями кризиса и распада; небезызвестный Питирим Сорокин, подвизающийся в США, — повторяемость социальных процессов в разные исторические периоды; другой американский социолог, К. Райт, утверждает, что история, проходя различные циклы, возвращается к исходному пункту. Почти по Экклезиасту: «Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои».

Таким образом, исторический фатализм становится как бы защитной реакцией идеологов старого мира и сводится в конечном счете к проповеди бесцельности борьбы народов за социальный прогресс, за свое лучшее будущее.

Самая характерная черта англо-американской буржуазной фантастики нашего времени — проецирование на будущее отношений сегодняшнего дня, общественных проблем, событий и конфликтов, свойственных современному капитализму. Так, писатели переносят противоречия империализма в воображаемые миры, в космос, где царят те же отношения господства и подчинения, колониальная политика, волчьи законы грабежа и наживы.

«Основные проблемы общественного уклада, вроде проблемы собственности на средства производства, — замечает известный польский писатель-фантаст Станислав Лем, — являются как бы неприкосновенными для всей американской фантастики и стоят вне рамок дискуссии. Поэтому даже острая критика монополистических финансовых трестов, содержащаяся подчас в книгах американских фантастов, не сопровождается какими-либо выводами. Законы общества, в котором они живут, представляются американским писателям столь же неизменными, как законы природы. Хаотические сцены схваток в сфере «свободной» капиталистической конкуренции или изображение обществ, управляемых с помощью электронных мозгов, — вот единственная альтернатива американской фантастики».

Эти темы и идеи переносятся даже в ... космос. На нашей планете в разных странах появляются какие-то таинственные люди, обладающие неограниченными средствами. Они скупают земли, дома, предприятия, драгоценности — одним словом, все, что имеет какую-нибудь ценность. Оказывается, это пришельцы из космоса! Изучив методы концентрации капитала финансовыми монополиями, они маскируются под людей, чтобы захватить без кровопролития жизненное пространство и колонизовать нашу планету… Таков сюжет романа Клифорда Саймака «Они ходили, как люди» (Нью-Йорк, 1962).

Итак, капиталистическая формация остается фундаментом для всех социологических построений как в буржуазной науке, так и в буржуазной литературе. Однако современный капитализм настолько себя дискредитировал, что даже, по мнению его адептов, нуждается в некоторой трансформации.

Одна из самых распространенная теория периода общего кризиса капитализма — создание технократического государства. Джеймс Бернхэм, автор нашумевшей книги «Революция управляющих» (1940), считает, что руководящая роль в обществе должна принадлежать (и уже отчасти принадлежит) высококвалифицированным организаторам производства: директорам предприятий, администраторам, главным инженерам, которые должны сосредоточить в своих руках и верховную власть в государстве. Идеи технократии в истолковании Бернхэма и его последователей выражают идеологию современного монополистического капитализма и направлены против социалистической революции.

С теорией технократии смыкается и отчасти даже вытекает из нее не менее реакционная теория «элиты». Суть ее сводится к резкому противопоставлению «пассивной массы» и высокоодаренных индивидов, которые в силу интеллектуального превосходства призваны управлять и господствовать. Есть только некоторые нюансы в толковании понятия «элиты». Одни видят в ней закономерный продукт развития техники, другие (американский социолог Эмиль Ледерер) относят к элите людей, наделенных «харизмой» (божественной благодатью), третьи объясняют ее происхождение биопсихологическими фактами: «гены выдающихся личностей» (английский биолог Дарлингтон), «экстраординарная физическая и нервная энергия» (Шумпетер) и т. д. Хотят или не хотят этого приверженцы подобных взглядов, но и теория технократии и теория элиты объективно утверждают и пропагандируют в завуалированной, а иногда и в совершенно недвусмысленной форме диктатуру монополистического капитала.

В научной фантастике с ее социологическими «прогнозами» и взглядами на будущее науки и техники, эти идеи, естественно, находят свое отражение.

В Англии и США широко популярен и часто переиздается роман Мак Интоша «Придуманный мир». Автор рисует картину идеального, по его мнению, общества будущего. Всеобщее благополучие обеспечивается кастовой системой. Каждый человек, достигший определенного возраста, подвергается испытаниям на знания и способности. Не желающие держать испытаний остаются вне интеллектуального ранга. Они носят черные значки и выполняют самую примитивную работу. Над ними распределяются по восходящим ступеням Серые, Коричневые, Пурпурные, Красные, Оранжевые, Желтые и Белые. Каждая категория и подразделения внутри нее определяют не только интеллектуальные способности и возможности, но и соответствующие привилегии. Самая высшая категория — носители Белой Звезды. Таких всего несколько десятков. Пришельцы с другой планеты, задумавшие завоевать Землю, настолько восхищены этим совершенным общественным устройством, что отказываются от своих агрессивных замыслов и становятся единомышленниками землян.

К чему на деле может привести режим технократии, видно из повести Мак Рейнольдса «Спикизи»*, опубликованной в январе прошлого года в журнале «Fantasy and Science Fiction», Действие происходит в Америке в XXI веке. Капиталистическое общество реорганизовано на функциональной основе. Юристы стоят во главе государственного аппарата, инженеры управляют производством, врачи ведают здравоохранением и т. д. Назначение на вакантные должности производится вышестоящим начальником. В конце концов это приводит к тому, что все должности в иерархической системе управления фактически становятся наследственными, так как отцы назначают на лучшие посты своих сыновей. Все стабилизировалось, людям не к чему стремиться, исчезают стимулы для дальнейшего развития. На страже этой системы находятся не только государственные институты насилия, но и религия, нечто вроде буддизма, проповедующая покорность судьбе. Самое высокое звание «Герой-технат» — не присуждалось уже больше тридцати лет, ибо нет людей, которые стремились бы чем-то отличиться перед обществом. И когда группа инакомыслящих пытается провести некоторые реформы, чтобы спасти государство от застоя, заместитель начальника полиции, воспользовавшись создавшимся замешательством, уничтожает реформаторов вместе с министрами и… устанавливает диктатуру «сильной личности».

Наши читатели знают современную научную фантастику Запада по сборнику американских новелл, выпущенному Издательством иностранной литературы, и по отдельным рассказам, появляющимся время от времени в периодической печати. Если судить по этим переводам, то можно вынести ошибочное представление, будто буржуазная научная фантастика наших дней в общем аполитична и довольно безобидна. Более того, некоторые рассказы увлекают умело построенным сюжетом, интересной выдумкой и остроумными допущениями. Хотя наука и техника сами по себе меньше всего занимают воображение западных фантастов. Высокий технически потенциал и крупные научные достижения скорее лишь подразумеваются и служат как бы трамплином для переброски героев в необыкновенную обстановку.

Наибольшей известностью пользуется у нас творчество Рэя Бредбери, талантливого американского писателя, доводящего до сатирического гротеска теневые стороны современного капиталистического мира. Гуманистическая направленность произведений Бредбери не вызывает сомнений. Но главное зло он видит не в социальном устройстве буржуазного общества, а в бурном развитии науки и техники. Подавляющих человеческую личность. Свою тревогу за судьбы человечества и многовековую культуру он выражает в мрачных фантастических образах, доходящих иной раз до кошмарных галлюцинаций.

Но есть и такие американские фантасты, которые не гнушаются откровенной антисоветской пропаганды, отдают свои перья на службу самой черной реакции. Чтобы нашим читателям было ясно, как изготовляется подобная стряпня, приведем типичную схему типичного антисоветского романа. Автор его Филипп Уайли в начале сороковых годов позволил себе даже острую критику «американского образа жизни» в книге «Поколения змей», создавшей ему репутацию «левого» писателя. Но в своем новом романе «Триумф» (1963) Уайли сделал поворот на сто восемьдесят градусов.

Это действительно триумф человеконенавистнической клеветы! Здесь в несчетный раз изображается гибель жизни на Земле: русские лидеры обрушили на Северное полушарие запас термоядерных бомб, предварительно укрыв в подземных убежищах Сибири нужных им людей.

Эта операция преследовала две задачи: во-первых, раз и навсегда покончить с «холодной войной», и, во-вторых, запугать народы Южного полушария и навязать им коммунизм. Но пресловутый «ответный удар» с американских атомных подводных лодок уничтожил… население Советского Союза. И в итоге этой молниеносной тотальной войны уцелело лишь несколько человек в Северной Америке, вынужденных скрываться в атомных убежищах от смертельной радиации.

Конечно, антикоммунистическая пропаганда в такой грубой форме рассчитана на политическую слепоту обывателей. Для читателя с более развитым интеллектом создаются произведения, претендующие якобы на объективность и глубокомыслие. Таков, например, фантастический роман французского писателя Сержа Кансера «Волки в городе» (Париж, 1962).

Перенеся действие в XXI век, автор постулирует торжество коммунизма на всех материках земного шара. Материальные потребности полностью удовлетворяются, социальные противоречия давно забыты, наука и техника достигли высочайшего уровня. И тем не менее люди несчастливы. Почему? Прежде всего «осталась старая рана: душевный разлад индивидуума, постоянно страдающего от столкновения личных желаний с общественной сущностью». Это старая песня! Противники коммунизма еще в прошлом веке утверждали, что гармония между личным и общественным недостижима, что учение Маркса и Энгельса будто бы направлено на подавление индивидуальной свободы, а потому противоестественно.

По мнению С. Кансера, отсутствие социальных противоречий, свойственных капитализму, лишает изображенное им общество стимула для дальнейшего развития: «История революций кончилась с рождением человека-робота. Назревает смерть человечества, не понявшего, что его существование поставлено под вопрос уже не угрозой термоядерной катастрофы, а мелкими каждодневными привычками». Это и приводит в конце концов к бунту молодого поколения. Скука и бездеятельность порождают разврат, бессмысленные преступления, ненависть к родителям. «Перевешаем всех отцов!» — вопит сын главного героя романа Люк. Молодые люди в этом романе бунтуют не против смерти, а против жизни, ибо они лишены идеи, ради которой стоит жить. «Антиутопия» С. Кансера не менее характерна для современной западной литературы, нежели клеветнические романы типа произведений Уайли.

В буржуазной научной фантастике, так же как в философии и социологии, все сводится в конечном счете к сознательному или бессознательному стремлению увековечить существующий строй и привилегии господствующих классов. Вот почему завтрашний день человечества в изображении этой литературы полон потрясений и катастроф, бессмысленных, ничего не меняющих в социальной структуре или — еще хуже — отбрасывающих человечество назад, к первобытной диктатуре дубины и ножа. На защиту старого мира поднимаются свирепые «ангелы смерти» в обличии всемогущих ученых, политиков, начальников секретных служб, владеющих неслыханными истребительными средствами и широчайшей возможностью карать непокорных везде и всюду: от тесных городов нашей планеты до отдаленных галактик.

                                                                                             ***

Известный биохимик и одновременно один из самых серьезных американских писателей-фантастов, Исаак Азимов, снабдил своим предисловием сборник советских научно-фантастических рассказов, изданный в Нью-Йорке в 1962 году**.

Ему бросилось в глаза, что советские писатели в своих построениях исходят из предпосылки: «если коммунистическое общество будет существовать, то благородство и доброта человека будут свободно развиваться и люди — жить в любви и согласии». В качестве иллюстрации Азимов приводит три совершенно разных по содержанию рассказа из сборника: «Сердце змеи» И. Ефремова, «Шесть спичек» А. Стругацкого и Б. Стругацкого и «Суд над танталусом» В. Сапарина. Азимова удивляет, что Ефремов, изображая в своем рассказе встречу в космосе двух звездолетов — с Земли и с какой-то далекой неизвестной планеты, — приходит к выводу, что такая встреча закончилась не враждебным столкновением, а первым контактом, основанным на взаимопонимании, дружбе и согласии. Азимову, видимо, кажется более естественным допущение, сделанное американским фантастом Мюрреем Лейнстером в рассказе «Первый контакт». Аналогичная встреча двух звездолетов приводит там к конфликту, и развязка соответствует обычной «психологии хитрой бизнесменской практики»: происходит вероломный захват чужого звездолета. Но ведь «Сердце змеи» Ефремова как раз и задумано как полемическое противопоставление «Первому контакту» Лейнстера и другим подобным произведениям!

А дальше следует такое рассуждение. «Я думаю,- пишет Азимов, — что если стать на точку зрения достаточно скептическую, то можно предположить, что эти рассказы были написаны специально для американских читателей и написаны с целью смутить нас и ослабить нашу волю, что советский человек вообще не увидит этих рассказов, ибо он питается идеями всеобщей ненависти». Правда, после этого чудовищного домысла Азимов делает оговорку: «Однако я этому не верю. Разумнее предположить, что рассказы действительно написаны для советского читателя, но они тщательно отобраны и потому не являются типичными. Чтобы проверить это, нужно только найти журналы советской фантастики и просмотреть весь материал без отбора».

Авторам этих строк по роду своей литературной работы приходится из года в год прочитывать все или почти все произведения советской научной фантастики, которые печатаются в журналах, альманахах, сборниках или выходят отдельными изданиями. И мы можем заверить господина Азимова, что тот высокий гуманизм, который он нашел в нескольких рассказах, «отобранных для американских читателей», является неотъемлемым и типичным признаком советской научной фантастики, как и всей советской художественной литературы в целом.

А этого гуманизма, взаимопонимания, веры в лучшее будущее всего человечества мы как раз и не обнаруживаем в подавляющем большинстве американских научно-фантастических произведений, хотя, и не собираемся мазать их одной краской. Ведь недаром сам Азимов вынужден признать, что современной американской научной фантастике вообще не свойственна идея социальных преобразований, так как, по его словам, «наши писатели-фантасты серьезно сомневаются в том, что какое-либо новое общество будет лучше… что какие-либо приемлемые преобразования автоматически приведут к утопии».

Мысли, высказанные Азимовым, могут служить лишь подтверждением того, что даже честные американские интеллигенты настолько оглушены официозной антикоммунистической пропагандой, что часто не в состоянии отличить черное от белого.

Между тем принципиальное отличие нашей научно-фантастической литературы от литературы буржуазного Запада имеет объяснение: советские писатели строят свои представления о развитии общества и наук о природе, опираясь на прочный теоретический фундамент. Только идеология научного коммунизма открыла путь от беспочвенных утопий к обоснованным социальным предвидениям, которые воплощаются в жизнь на наших глазах. «Построение коммунистического общества стало непосредственной практической задачей советского народа,- говорится в Программе КПСС.- Постепенное перерастание социализма в коммунизм — объективная закономерность; оно подготовлено всем предшествующим развитием советского социалистического общества».

Если Программа партии указывает конкретные перспективы строительства коммунизма на ближайшие два десятилетия, то писатели-фантасты заглядывают вперед на века. Но как бы воображение ни обгоняло действительность, советские фантасты всегда стараются соизмерять свои мечты о будущем с объективными законами общественного развития. Отсюда совершенно естественный для произведений советского научно-фантастического жанра жизнеутверждающий оптимизм, неистребимая вера в могущество разума, способного преобразовать и природу, и общество, и самого человека. Потому безграничный прогресс науки и техники при коммунизме представляется нашим писателям величайшим благом. И, как следствие этого, традиционная в научной фантастике тема — человек и машина — неизменно решается в пользу человека: машина, как бы она ни была «самостоятельна», всегда будет нашим другом и помощником, а не соперником и врагом, таящим угрозу для цивилизации!

Но ошибочно было бы полагать, что в научно-фантастических произведениях советских писателей коммунистическое будущее изображается в тонах сплошной идиллии: полное благополучие, самоуспокоенность, отсутствие всяких конфликтов. Напротив! Герои произведений, действие которых происходит в близком или далеком будущем, вечно в исканиях, они испытывают чувство неудовлетворенности достигнутым, дающее стимул к дальнейшему поступательному движению, полны жажды деятельности, задумывают и совершают грандиозные дела, идут на великие подвиги. И если им приходится жертвовать собой в извечной борьбе с природой, то даже гибель их звучит оптимистически.

Так качества нового человека раскрываются в разных аспектах, но на высшей морально-этической основе, отвечающей сознанию человека коммунистической эпохи.

Мы не ставим своей задачей дать обзор современной советской научно-фантастической литературы или подробно останавливаться на творчестве отдельных писателей. Хотелось бы только показать, как трактуется в нашей фантастической литературе тема будущего.

А. В. Луначарский еще в 1929 году говорил: «Величайшие утопические романы будут написаны в нашей стране, и очень скоро, можно дать голову на отсечение. Тем более, что мы будем бороться за осуществление этой утопии».

Первые попытки изображения будущего общества были сделаны в советской литературе в двадцатых-тридцатых годах (В. Итин «Страна Гонгури», Я. Окунев «Грядущий мир», Я. Ларри «Страна счастливых», А. Беляев «Звезда КЭЦ» и др.).

После XX съезда КПСС необычайно активизировались все роды литературы, в том числе научная фантастика. Появился, скажем, широко известный социально-фантастический роман И. Ефремова «Туманность Андромеды». На примере этого романа видно, что осуществленный социализм вносит качественные изменения в прежнее понятие «утопии». Прекраснодушные мечты утопистов, создававших в отрыве от общественной практики свои воображаемые «города Солнца», уступили место научно обоснованным социальным построениям. Открылась возможность заглянуть в близкие и далекие дали. Этой возможностью вслед за И. Ефремовым воспользовались и другие советские писатели, стремящиеся изобразить будущее общество и людей будущего. Среди них – Аркадий и Борис Стругацкие, опубликовавшие за последние три-четыре года несколько повестей, связанных общими героями, переходящими из книги в книгу («Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Возвращение (Полдень, XXII век)», «Стажеры»), Г. Мартынов («Каллисто» и «Гость из бездны»), И. Забелин («Пояс жизни») и др.

Идея непрерывного совершенствования человека и раскрытия всех его духовных и физических возможностей окрыляет воображение наших писателей. В научно-фантастической литературе утверждается образ нового человека, свободного от родимых пятен прошлого и могущего стать вдохновляющим примером для наших молодых современников. Если И. Ефремов в «Туманности Андромеды» вполне сознательно приподнимает своих героев над людьми нашего времени, то братья Стругацкие переносят на людей будущего черты наших лучших современников. Они исходят из той мысли, что через двести-триста лет большинство людей будут такими, какие сегодня кажутся исключительными.

Необычные для нас условия и обстоятельства, в которых действуют герои Стругацких, порождают новые этические нормы и правила поведения. Так, молодые стажеры на космических кораблях, посещающих все уголки солнечной системы, держат экзамен и на высокие человеческие качества... Этический пафос Стругацких находит яркое выражение в их новой повести «Попытка к бегству», где утверждается верная мысль, что нельзя совершить «прыжок» в коммунизм, минуя трудности настоящего. Право войти в коммунизм завоевывается делами сегодняшнего дня!

В романе «Каллисто», предназначенном для читателей школьного возраста, Г. Мартынов нарисовал широкую картину нового общественного устройства, перенеся действие на воображаемую планету, которая, по мысли автора, является прообразом завтрашнего дня Земли. Эта книга нашла отклик среди юных читателей, и нельзя преуменьшить ее воспитательное значение. И в романе «Гость из бездны», где наш современник Волгин, перенесенный волею автора в грядущие времена, становится свидетелем и участником великих свершений наших далеких потомков, и в своем последнем романе «Гианея» Г. Мартынов успешно разрабатывает все ту же неисчерпаемую тему.

Атмосфера светлого будущего присутствует и в произведениях, не связанных с традициями утопического романа. О чем бы ни писали советские фантасты, в их книгах проступают контуры нового общественного устройства и намечаются новые отношения между людьми.

Читая философско-фантастические повести Геннадия Гора «Докучливый собеседник», «Странник и время», «Кумби», посвященные перспективным проблемам биологии, психологии и кибернетики, мы сталкиваемся с тем же комплексом социальных вопросов, только решенных под иным углом зрения. И для Гора новый человек – носитель не только высокого интеллекта, но прежде всего – высокого нравственного сознания. Именно поэтому, сталкивая в самых невероятных ситуациях человека с наисовершеннейшей кибернетической машиной, Г. Гор развертывает целую систему доказательств в подтверждение своего исходного тезиса: никакая «думающая» машина не заменит человека, живущего богатой, разносторонней общественной жизнью. С памфлетной остротой решают «кибернетические конфликты» и новеллисты А. Днепров и И. Варшавский.

С социальными проблемами будущего неразрывно связана широко распространенная в научной фантастике тема «первых контактов». Мы уже говорили, что советские писатели решают ее только в гуманном плане. В романтической повести Г. Альтова и В. Журавлевой «Баллада о звездах» люди оказывают помощь разумным существам на одной из планет в системе Сириуса. Эта планета в силу законов тяготения должна изменить орбиту и надолго отойти от своих двух солнц. Превратить с помощью кремниевой цепной реакции единственный спутник этой планеты в маленькое непотухающее солнце — таков грандиозный план, задуманный людьми Земли в дни, когда «Флаг Объединенного Человечества» уже развевается на многих планетах, открытых отважными исследователями далеко за пределами солнечной системы.

Превосходство коммунистической идеологии над буржуазной придает советским писателям веру в разум, в беспредельную доброту и могущество Человека, который сумеет в конце концов построить счастливый и свободный мир на всей Земле. К этому сводится главная мысль нового фантастического романа А. Казанцева «Льды возвращаются». Советские ученые создают Б-субстанцию, останавливающую расщепление атомных ядер. Злонамеренная попытка кучки американских монополистов искусственно воздействовать на внутрисолнечные ядерные процессы с помощью той же Б-субстанции кончается крахом: агрессоры встречают решительный отпор не только со стороны социалистического лагеря, но и со стороны собственного народа. Солнце Жизни и Солнце Разума никому и никогда не удастся потушить!

Можно было бы привести немало примеров, говорящих о том, что все построения и гипотезы советских фантастов неотделимы от коммунистического гуманизма. И хотя новая книга И. Ефремова, «Лезвие бритвы», строго говоря, не относится к научно-фантастическому жанру, ни в каком другом произведении проблемы формирования духовных и физических качеств нового человека не ставятся столь широко и многогранно. Если «Туманность Андромеды» — роман о влиянии науки на развитие общества, то «Лезвие бритвы» — роман о влиянии науки на самого человека. Писатель своим произведением говорит: внутри каждого из нас таятся нераскрытые могучие силы, пробуждение и развитие которых в наших условиях ведет к подлинному духовному богатству и личности и коллектива.

В любой досоциалистической формации условия жизни не допускают сколько-нибудь серьезной постановки и тем более решения такой проблемы. И. Ефремов, используя новейшие достижения разных наук, доказывает, что задача развития всех потенциальных возможностей, заложенных в человеке, должна решаться уже в наши дни. Вместе с тем он показывает, что естественное стремление к добру и красоте, свойственное людям всех наций, всех стран — от Италии до Индии, где развертывается действие романа, — гаснет, погибает или обращается в свою противоположность при капиталистическом строе. Строя роман на огромном научно-познавательном материале, И. Ефремов включает в сферу своих интересов биологию и медицину, психологию, педагогику, этику, эстетику, критику религиозных и философских учений и т.д. «Лезвие бритвы» в целом противопоставляет идеологию коммунизма — капиталистической идеологии через сравнительный показ основ поведения человека в разных социальных условиях.

Несмотря на то, что приключенческий сюжет вступает в противоречие с очень сложным научным содержанием и разрыхляется всевозможными отступлениями, это произведение можно рассматривать как смелую и пока единственную в своем роде попытку создания научного романа нового типа.

Как логический вывод из всех рассуждений автора звучат слова его главного героя, советского ученого Гирина, доказывающего в споре с индийскими философами, что подлинное преобразование человека возможно только при коммунизме. «Почему?- наверное, спросите вы. — Я отвечу — потому, что никакая религия или другая идеология не обещает равной жизни на земле каждому человеку — сильному и слабому, гениальному и малоспособному, красивому и некрасивому. Равной со всеми в пользовании всеми благами и красотами жизни теперь же, не в мнимых будущих существованиях, не в загробном мире».

Мы попытались выделить некоторые принципиально общие черты, которые дают ключ к пониманию идейной направленности советской научно-фантастической литературы. Но было бы ошибочно пренебрегать высоким эстетическим критерием, определяющим достоинство любого художественного произведения. Делать скидки на «специфику жанра» — значит выводить научную фантастику на периферию большой советской литературы.

Во многих упомянутых произведениях авторам удалось правдоподобно и выразительно показать новую общественную среду, научно-технические достижения, детали быта, картины еще не существующих прекрасных городов, преобразование природы и даже воображаемые пейзажи на планетах других звездных систем. Но далеко не всегда убедителен образ нового человека. Дело в том, что наш современник, механически перенесенный в будущее, органически не сливается с этой новой средой. Или, наоборот, люди будущего настолько абстрагируются от условий нашего времени, что теряют свою «трехмерность».

Создать образ нового героя, человека будущего – задача чрезвычайно сложная. Поиски, которые ведутся в этом направлении, еще не привели к желаемому успеху.

                                                                                                    ***

Следует прямо сказать, что у нас, в Советском Союзе, все еще недооценивается роль научно-фантастической литературы в осмыслении будущего и еще меньше учитывается ее значение как действенного идеологического оружия. Об этом свидетельствует, в частности, невнимание к такому нужному жанру как фантастический памфлет, бичующий империалистов, колонизаторов, поджигателей войны. Видимо, только этим можно объяснить, что в активе нашей литературы есть лишь несколько подобных произведений. Это прежде всего великолепная киноповесть Л. Леонова «Бегство мистера Мак-Кинли». Напомним также романы Л. Лагина «Патент AB», «Атавия Проксима», романы С. Розвала «Лучи жизни» и «Невинные дела».

До сих пор, к сожалению, продолжает существовать ошибочное мнение, что научная фантастика – всего лишь разновидность приключенческой беллетристики для детей и юношества. Толстые литературные журналы, как правило, вообще пренебрегают этим жанром. Такие произведения почти не рецензируются. Исключение составляют недодуманные плохо написанные книги, которые дают благодарный материал для фельетонов. Дискуссии по научной фантастике, которые изредка возникают на страницах «Литературной газеты», ограничиваются второстепенными вопросами, не затрагивающими коренных проблем развития жанра. Достаточно вспомнить недавнее обсуждение романа А. Казанцева «Внуки Марса».

Между тем после XX съезда и особенно после запуска первого в мире искусственного спутника Земли начался приток молодых сил в научно-фантастическую литературу. В Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове и баку при журналах и издательствах созданы творческие объединения писателей-фантастов. Издательства «Молодая гвардия», «Детская литература», «Знание» не только выпускают книги фантастов, но и регулярно издают сборники и альманахи, которые в какой-то степени заменяют отсутствующий специальный журнал.

Исключительная популярность этого самого молодого в нашей литературе жанра подтверждается тем, что любая научно-фантастическая книга, каким бы высоким тиражом она ни была издана, не залеживается ни на прилавках книжных магазинов, ни на библиотечных полках. Поэтому особенно важно не только открыть широкую дорогу новым научно-фантастическим произведениям в печать, но и нацелить писателей на решение главной задачи: создавать такие научно-фантастические книги, которые служили бы средством возбуждения трудовой и творческой энергии, воспитывали бы дерзновение, мужество, пытливость ума, коммунистическую нравственность и другие качества нового человека, живущего в новом мире.

*Speak easy (англ.) – говори без стеснения. Так называются «забегаловки» и дешевые ночные кабаки в США.

** Это перепечатка сборника, выпущенного в Москве на английском языке Издательством литературы на иностранных языках.

Журнал «Коммунист», 1964, № 2, стр. 75-86.

P.S. Как сказано в библиографиях, статья Евгения БРАНДИСА и Владимира ДМИТРЕВСКОГО «Будущее, его провозвестники и лжепророки» была опубликована в октябрьском выпуске журнала «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» за 1965 год. Однако это не так. В американском журнале был опубликован лишь небольшой отрывок из нее, который я представлю в обратном переводе с английского в ближайшую неделю в своей колонке без выхода в «Калейдоскоп фантастики».

критики и рецензенты ловят за крылья и упорно опускают на землю?». И по странному совпадению завершающая дискуссию статья называется «О литературе крылатой мечты».

И третье. Статья трех авторов завершается фразой «на первых порах собирателем новых творческих сил в научно-фантастической и приключенческой литературе должен стать специальный журнал по типу ранее издававшегося журнала «Мир приключений». А это именно то, за что ратовал Внуков.

Забавно еще, что студент Внуков через несколько сам лет стал писателем, так, во всяком случае, утверждают и Фантлаб, и «Архив фантастики». А среди написанных им произведений есть фантастика.

В защиту любимого жанра

Письмо в редакцию

Я, постоянный читатель «Литературной газеты», с интересом слежу за ее материалами.

В прошлом году я с удовлетворением отметил появление двух статей под общим заголовком: «Что мешает развитию приключенческой литературы» (одна – В. Коротеева в № 135 газеты от 14.XI.53 г. и вторая – обзорная в № 147 от 12.XII.53 г.). Я хочу поделиться своими мыслями о вопросах, поднятых в этих статьях.

Сначала о журналах. Одно время у нас издавались три интересных журнала – «Всемирный следопыт», «Вокруг света» и «Мир приключений». Несмотря на известные недостатки, эти журналы приобрели всесоюзную известность. Подшивки «Мира приключений», «Вокруг света» и «Следопыта» старыми подписчиками бережно сохраняются до сих пор.

На вопрос: «Как вам удалось сохранить эти журналы?» обычно отвечают: «Ребятам берег. Сейчас таких занимательных журналов нет!»

«Позвольте, но «Вокруг света»...

— Э-э-э, — машет рукой собеседник, — разве теперешний «Вокруг света» удовлетворяет читателей?»

И действительно, перелистав «теперешний» журнал, убеждаешься в правоте этих слов. Журнал не оправдывает своего названия. Это просто географический путеводитель. Отсутствуют на его страницах приключения, путешествия, фантастика и охота. Изредка появится какой-нибудь очерк о плавании советского корабля в зарубежных водах или о путешествии по отдаленным уголкам страны, какие-нибудь куцые «Путевые записки» и – все.

Но ведь такой отчет о пребывании в чужой стране или об освоении новых земель можно прочитать в «Известиях» или «Огоньке».

Бытуют в журнале очерки типа: «По дорогам Афганистана», «Ирак» и т.д. Увы, их мало кто читает! В любой брошюре по названной стране, изданной Географгизом, материал изложен полнее и интереснее.

О фантастике, приключениях и охоте говорить нечего. Они в загоне. А почему нет приложений к журналу? Опыт их выпуска вполне себя оправдывал.

Теперь о книгах. В магазинах о произведениях приключенческого жанра лучше и не спрашивайте. Везде получите одинаковый ответ: «Что вы, что вы! У нас подобных книг давно не было!» И опять встает вопрос.:

Почему?

Почему нет на полках книжных магазинов с детства любимых романов и повестей Жюль Верна? Чем провинился перед редакциями солидных издательств Александр Беляев, писатель-фантаст, человек огромной эрудиции? Почему так трудно приобрести произведения современного мастера научной фантастики И. ЕФРЕМОВА, книги которого раскупаются буквально «залпом»?

Мечта о подвигах, о приключениях с тысячами опасностей, о далеких странах, о смелых путешествиях и исследованиях зарождается у человека в золотую пору юности и владеет им иногда всю жизнь.

Мечта и фантазия в тесном единении идут рядом. Фантазия дает толчок многим смелым начинаниям. Без нее нельзя обойтись даже, казалось бы, в такой «сухой» науке, как математика.

Так почему же эту прекрасную птицу иные маститые критики и рецензенты ловят за крылья и упорно опускают на землю? Почему познавательно-приключенческую литературу наряду с научно-фантастической они рассматривают подчас как ненужный хлам и не удостаивают ее своим вниманием.

А ведь я, например, впервые в жизни узнал, не проходя еще этого в школе, что свет имеет скорость 300 000 км/сек., что орбита Земли – эллипс, что при определенных условиях воздух может обращаться в жидкость и что родина «лихорадочных деревьев» — эвкалиптов – Австралия, из книг Жюль Верна и А. Беляева. Они задолго до моих учителей научили меня ориентироваться в незнакомой местности, разжигать костер во время проливного дождя и многому другому. А совсем недавно, прочитав чудесную повесть И. ЕФРЕМОВА «На краю Ойкумены», я познакомился с флорой Африки и историей древнего Египта.

Эти книги – те же учебники, только преподносят они знания в увлекательной и живой форме. Они, бесспорно, имеют огромное воспитательное значение и должны быть поставлены на полку между учебной и художественной литературой.

Вопрос о тематике журнала «Вокруг света» или об издании нового журнала, который развил бы и продолжил традиции жанра приключений и фантастики, заслуживает внимание писателей. Молодежь ждет подобного журнала, и его появление будет настоящим праздником для юного поколения.

Необходимо по-настоящему заботиться о переиздании многих отечественных и зарубежных произведений фантастической литературы, поднять вопрос о привлечении широкого круга писателей к научно-фантастическому и приключенческому жанру.

Студент Н. Внуков.

Ленинград.

«Литературная газета» № 121 от 9 октября 1954 года. Стр.2.

надо поближе к сегодняшнему дню, лучше — в пределах пятилетнего плана, еще лучше — совсем не фантазировать. Были и такие, которые ограничивали место действия — уверяли, что писатель не имеет права удаляться за пределы земной атмосферы, а планеты и звезды, дескать, — отрыв от действительности. В результате попытки создать фантастический роман превратились в своеобразный барьерный бег. И что греха таить, ловкачи, которые перепрыгивали все барьеры, слишком много занимались прыжками, слишком мало думали о художественном воплощении замысла.

И вот сейчас перед съездом хочется громко сказать: давайте расчистим дорогу научно-фантастическому жанру, давайте уберем все барьеры. Пусть к нам приходят ученые, пусть нас не боятся маститые писатели. Пусть будут книги о далеком и о близком, о геологии и агрономии, предоставим автору выбирать средства, но пусть он даст нам произведения глубокие по мысли, увлекательные по сюжету, с яркими, художественными образами.

Нет, суть вопроса не в «обветшалых традициях», против которых ополчился В. НЕМЦОВ в своей статье «Традиции и новаторство». Главное, по нашему мнению, заключается в том, чтобы решающим, отличительным признаком советской научно-фантастической литературы, как и всех других литературных жанров, был образ героя нашего времени, воплощающего свои дерзновенные замыслы о переустройстве нашей планеты.

Некоторые критики считают фантастику чем-то вроде заштатного раздела научно-популярной литературы, полагая, что научно-популярные книги пишутся о работах ученых, а научно-фантастические — о их замыслах. Получив в руки новый роман, такой критик прежде всего осведомляется, кто из ученых работает над этой проблемой, дает ему книгу на отзыв и получает исправный разгром с точки зрения сегодняшнего состояния науки. Но вот беда, далеко не всегда ученый специалист компетентен в вопросах литературы.

Известно, что Жюль Верн, например, не подсказывал изобретателям конкретной технической идеи подводной лодки. В своем романе он воплотил давнюю человеческую мечту о покорении морских глубин. И так как наряду с замечательным писателем-фантастом над осуществлением этой проблемы настойчиво бились лучшие умы эпохи, подводная лодка была изобретена.

В научной фантастике может быть роман об уничтожении болезней, о стремительном росте деревьев, об управлении погодой, изменении климата Арктики, о путешествии в глубинах океана. Пусть автор не угадал научных методов (кстати сказать, Жюль Верн тоже их не угадывал), ученый найдет правильные методы. Пусть специалисты утверждают, что идея беляевского человека-амфибии невозможна с точки зрения современной науки. Это не так важно. Важнее другое: рано или поздно человек станет хозяином океанских глубин.

Вплотную к научной фантастике примыкает обширная, не связанная с наукой литература, использующая фантастические образы и ситуации. Среди этих книг есть произведения, оставшиеся в веках: «Путешествия Гулливера» Д. Свифта, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Раблэ, «Остров пингвинов» А. Франса, «Шагреневая кожа» О. Бальзака, «Хромой бес» Лесажа, «Янки при дворе короля Артура» М. Твена. В этом далеко не полном перечне встретились разнообразные произведения. Перед нами огромное богатство, богатство, которое многим и многим писателям позволяло создавать на фантастической основе глубоко реалистические книги. Так зачем же все стричь под одну гребенку, к примеру, отправлять «Баню» Маяковского на консультацию к физику и, получив ответ, что появление фосфорической женщины из будущего противоречит закону причинности, снять со сцены эту глубокую и прекрасную вещь.

Мы очень бегло коснулись разнообразных задач, стоящих перед фантастической литературой. Советскому читателю нужны все виды фантастики — популярная книга и политическая сатира, мечта о будущем и путешествие в прошлое — нужны десятки книг ежегодно. К сожалению, издательства не справляются с этой задачей, выпускают новые научно-фантастические вещи очень робко.

Вместе с тем отрадно отметить, что перед съездом писателей оживилась работа молодежной периодики. Журнал «Техника молодежи» проводит конкурс на научно-фантастический рассказ, специальный номер журнала «Знание—сила» посвящен научно-фантастическому и приключенческому жанру.

Эти факты убедительно показывают, что на первых порах собирателем новых творческих сил в научно-фантастической и приключенческой литературе должен стать специальный журнал по типу ранее издававшегося журнала «Мир приключений».

«Литературная газета» № 147 от 11 декабря 1954 года. С. 3.

осуществление этой темы. Ну, и кое-что из их опыта можно будет почерпнуть!»…

Только и всего! Недоумение и неудовлетворенность читателя законны. «Фантастическая» идея не осуществлена даже в модели! Реализация ее оборвана автором на самой начальной, предварительной стадии. Повесть закончена буквально у порога фантастики. Почему же, в самом деле, она называется научно-фантастической?

Есть у того же автора сборник рассказов «История одного взрыва». Молодой читатель, интересующийся практическими приложениями физики, охотно прочтет сборник. Пища для мысли есть. А для воображения?..

Так же как у В. Охотникова, непропорционально малое место занимает фантастика в книгах Л. Платова «Архипелаг исчезающих островов», Н. Лукина «Судьба открытия», Н. Дашкиева «Торжество жизни» и ряде других. В сборнике научно-фантастических новостей «Три желания» В. Немцова все время видна борьба между «чувством необычного», которое есть у автора и проявляется в выборе темы, и опасением перешагнуть через «грань возможного», останавливающим авторское перо как раз там, где должна начаться специфика жанра. Можно поистине удивляться необычайному постоянству, с каким культивируется эта осторожность в произведениях фантастического жанра.

Интересны ли эти книги читателю? Да! Нужны ли ему? Безусловно. Фантастичны ли? Нет!

                                                                                   ***

Почему так получилось?

Писатели говорят в своих книгах о важном и нужном; о том, как в нашем «сегодня» начинается будущее.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — поется в песне. Нет нужды доказывать, что процесс превращения сказки в быль в высшей степени увлекателен, поучителен, показ его нужен читателю. Что касается «были» и первых шагов ее превращения в небывалое, то они изображаются писателями в большинстве случаев убедительно и способны увлечь читателя романтикой «овладения будущим». Но ведь это же наш сегодняшний день! Это наш советский, социалистический быт! Вчера смелая новаторская мысль наших изобретателей и проектировщиков создала небывалую в мировой технике электростанцию на атомной энергии мощностью в 5 тыс. киловатт, а сегодня эта мысль уже работает над конструированием станций мощностью в 50 — 100 тысяч киловатт. Что это: фантастика или быт? Единая высоковольтная энергетическая сеть, охватывающая всю страну, в законченном виде еще не существует. Но она уже есть — величественная, реальная — в энергетическом плане, первые звенья которого уже стали действительностью в облике Цимлянской ГЭС, становятся былью в гуле гигантских работ Сталинград- и Куйбышевгидростроя. Но даже и в той части, которая еще ждет своего осуществления, — это не научная фантастика, а научный план. Можно ли, не совершая насилия над логикой, смешивать эти два понятия?

Если герои «Первых дерзаний» В. Охотникова, подростки и взрослые, работают с увлечением над идеей «звукокопателя», который на страницах романа так и не вошел в жизнь; если герои «Огненного шара» В. Немцова в полном опасностей рейде проверяют аккумулятор, все необыкновенные возможности которого, способные пленить воображение читателя, — в будущем, за пределами произведения, можно ли говорить здесь о фантастике?

Боязнь заглянуть далеко вперед приводит к тому, что вместо смелой мечты писатели чаще всего преподносят читателям проблемы, техническое осуществление которых уже стоит на очереди дня. Поэтому в книгах, претендующих на фантастику, зачастую описываются поиски технических решений. Это мельчит фантазию, сводит ее к поискам чисто конструктивных или технологических находок. Случается порой, что жизнь обгоняет куцую мечту автора, и к моменту выхода такой книги в свет описанные в ней поиски уже становятся реальностью…

Мечтать в пределах сегодняшнего дня и ближайших пятилетних планов очень нужно, — как можно чаще, как можно больше! Это с успехом делает научно-популярная литература, не забывающая осветить в своих книгах наряду с историей и новейшими достижениями разных наук также перспективы их развития на ближайшие десятилетия, и именно в связи с нашими пятилетними планами. Стремясь положить ту же задачу в основу литературы художественной, писатели создают не что иное, как научно-популярную беллетристику.

Можно ли что-нибудь возразить против этого? Ничуть! Такая беллетристика нужна. Она принесет свою долю пользы определенному кругу читателей. Но какое отношение это имеет к научной фантастике?

Некоторые писатели забывают, что подлинным «воздухом» фантастики является не просто новое, а необычайное, подчас даже не только необычайное, но и невероятное; что именно в фантастике, больше чем в любом другом жанре, способно приобрести огромную силу и обаяние литературное допущение, иначе говоря — условность.

Не будь этой условности, как одного из незыблемых законов жанра, вся фантастика немедленно потерпела бы крах.

Специалисты утверждают, что идея жюль-верновского «Наутилуса» с его способностью неограниченного пребывания под водой, добычею электрической энергии из воды и пр. не более реальна, чем идея вечного двигателя. Но разве очарование книги, ее образовательное и воспитательное значение стали от этого меньше? В «Гекторе Сервадаке» кусок Африки, оторванный столкновением с кометой и унесшийся в небесное пространство вместе с несколькими людьми и затем с математической точностью вернувшийся на прежнее место, с научной точки зрения — чудовищная бессмыслица. Но эта озорная и смелая шутка жизнерадостного писателя дала ему возможность наполнить книгу ценным познавательным астрономическим материалом и некоторыми политическими идеями своего времени. Писатель с мудрой усмешкой как бы вызывает читателя с первых же страниц, раньше чем тот найдет в конце расшифровку парадокса, на жаркий спор, предвидит и недоверчивые улыбки, и взрывы иронического смеха, и возгласы возмущения. Ему надо, чтобы читательская мысль бурлила, кипела, изумлялась, негодовала, а не текла спокойно в русле привычных представлений.

Да только ли в наследии прошлого мы найдем образцы этой смелости, стремления взволновать читательское воображение, погрузить его в атмосферу необычного?

В повести И. Ефремова «Звездные корабли» тема обитаемости звездных миров «повернута» автором так, что читатель невольно останавливается изумленный.

Испокон веков, в сотнях «космических» романов встреча обитателей земли с марсианами или жителями других планет относилась к далекому будущему или, как у Уэллса, к современности. Ефремов перенес визит обитателей иных миров на землю к отдаленному прошлому, когда на ней еще не было человека. Этот домысел или, если хотите, вымысел писательского воображения, научное обоснование которому бесполезно было бы искать в данных современной палеонтологии, переворачивает вверх дном устоявшиеся представления, поднимает множество вопросов, заставляет перебрать в памяти, переосмыслить все, что до сих пор было известно по этому поводу. Это и есть выполнение фантастикой ее прямых функций — пробуждения творческой активности мысли.

И у других писателей, еще ищущих и экспериментирующих, есть изобразительное мастерство, хотя не у всех и не всегда достаточно отстоявшееся, есть хороший юмор, есть уменье показать читателю неожиданности развертывающихся событий не в виде надуманных «приключений» старой буржуазной фантастики, а в виде естественных трудностей, непредвиденных препятствий, закономерно преодолеваемых умом, волей, мужеством героев.

Главная беда и авторов, и произведений, и жанра, однако, заключается в том, что фантастика у них не только обеднена, но и оттеснена на задний план. Лишь моментами она мелькнет заманчивым силуэтом где-то в последних кадрах и скроется прежде, чем читатель успеет вглядеться в нее, сжиться с ней.

А сжиться ему надо непременно. В одной из читательских анкет так прямо, с подкупающей искренностью, и сказано:

— Хочется хоть немного пожить в будущем, посмотреть, какое оно!

                                                                                ***

Пренебрежение спецификой жанра кладет отпечаток не только на тему, на ее «радиус действия». Оно сказывается и на развитии сюжетной линии, нарушая присущие жанру пропорции, и на характеристике героев, короче говоря, — на художественном мастерстве писателя в целом. Здесь тоже оказывается много нерешенного, недоделанного, недодуманного.

Стремясь следовать принципам социалистического реализма, писатели подчас не замечают, что они подменяют принципы литературными канонами, заимствованными из бытового и психологического романа.

Привлекательный многими чертами инженер Крымов из «Дорог вглубь» В. Охотникова, умеющий отдаться, как он говорит, «вдохновенной романтике творческих исканий при конструировании новых машин», герои романов В. Немцова и других писателей, возможно, воспримутся читателями как типические характеры, проявляющиеся в типических обстоятельствах.

Но что это за характеры? И каковы эти обстоятельства?

Те и другие явно не соответствуют свойствам жанра, так же как и методика их изображения. Изобразительная манера здесь расточительна вместо того, чтобы быть лаконичной. Она допускает обилие психологических и иных деталей. Каждая из них по-своему интересна и содержательна, каждая что-то добавляет к облику героя, а все вместе — уводят в сторону от фантастической линии повествования, делают образ героя бытовым.

Схематичности, условности действующих лиц, свойственной старой фантастике, разумеется, не может быть места в фантастике советской. Но, с другой стороны, не может оправдать себя и та широкая палитра красок, нюансов, какой пользуются в изображении характеров художники литературы психологической. В научно-фантастическом произведении, так же как и в художественных произведениях других жанров, должны жить и действовать живые люди, с полноценно, выпукло очерченными характерами, с ясно ощутимой динамикой развития этих характеров, со всеми контрастами и противоречиями как в психике отдельного человека, так и в отношениях между людьми. Все эти моменты должны быть, однако, отражены в произведении методом максимально скупым, лаконичным, уплотненным. Научная (то есть познавательная) и фантастическая (то есть вводящая в область необычного) линии должны занять в произведении подобающее им место, иначе теряется самый смысл, обесцвечивается специфика жанра. Бытовая размашистость образа вместо романтической его заостренности, нежелание (вряд ли можно предполагать неумение) сразу поместить действующих лиц в гущу фантастических событий, предоставив характерам «доразвиваться» в условиях, отличающихся от обычных, стремление заранее «сформировать», подготовить героев к предназначенной им роли — приводят к тому, что развитие действия, которое, ясно, должно быть динамичным, надолго застывает на подготовительной стадии, характеры героев тускнеют, обычное занимает непропорционально большое место, а необычное входит на минутку с заднего крыльца лишь для того, чтобы показать читателю, как хорошо, продуманно, обоснованно оно было подготовлено.

                                                                              ***

Советская научная фантастика очень молода. Она заметно накапливает силы и в основном развивается в верном направлении.

Тем более насущно и неотложно внести ясность в понимание задач жанра и его специфики. Надо полагать, что Второй всесоюзный съезд советских писателей в числе других творческих вопросов советской художественной литературы поставит и внимательно обсудит также вопросы дальнейшего роста одного из популярных и любимых читателем ее разделов — научной фантастики.

Продолжение следует.