Что касается «корпуса литературы» в «Господине Зима», самое явное из него – «Снежная королева» Андерсена. Есть даже прямой парафраз, где девочка Тиффани — в ледяном дворце Зимовея. И поцелуй. А когда Роланд возвращается из подземного царства с Летней королевой, фигли ему советуют: «И не обертайся, пока не выбремся отсюдыть – эт вродь как трыдиция» — это уже шутка от «Орфея и Эвридики», как и рука в реке – из Короля Артура. Плюс какое-то количество мелких ссылок к сказкам братьев Гримм (особенно к Белоснежке), Льюису Кэрроллу и греческой мифологии.

Некоторые цитаты потерялись при переводе. Вот, например, в 8 главе после того, как Зимовей начал делать опасные для мореходства гигантские айсберги, изображающие фигуру Тиффани, она ему заявила «Я не хочу, чтобы корабли разбивались о мое лицо». На самом деле, в оригинале сказано следующее:

"No more icebergs looking like me. I don't want to be a face that sinks a thousand ships".

Дословный перевод:

«Никаких больше айсбергов, похожих на меня. Я не хочу быть лицом, потопившим тысячи кораблей»

Что является переиначенной цитатой из «Трагической истории доктора Фауста» Кристофера Марло. Причем, это одна из любимых цитат ПРАТЧЕТТА. Про корабли и лицо Елены Прекрасной, он упоминает в «Безумной звезде» и в «Эрике».

Если вернуться к параллели с Бене Гессерит, с помощью «охранительной миссии» выдуманные легенды и мифы оказывают влияние на реальную жизнь и тем самым в какой-то мере воплощаются. В краткосрочной перспективе этим же занимается у ПРАТЧЕТТА ведьма Вероломна (в оригинале «Тенёта»):

— Ты слышала, какие слухи ходят обо мне?

— А, что у вас демон в подвале живет? И что вы питаетесь пауками? И что к вам захаживают короли и принцы? И что любой цветок, если посадить его в вашем саду, расцветет черным?

— Правда? – просияла госпожа Вероломна. – А вот этого, про цветы, я не знала. Как мило!

Как выяснилось, большую часть этих слухов распространила сама ведьма. И была она могущественной ведьмой прежде всего потому, «что все считали ее такой»:

— Конечно, нам не нужны ни волшебные палочки, ни путанки, ни даже остроконечные шляпы, чтобы быть ведьмами. Но все это помогает устроить представление! Люди этого ждут. Тогда они готовы поверить в тебя. Я не достигла бы в этой жизни того, чего я достигла, если бы расхаживала в смешной шапочке с помпоном и клетчатом переднике.

Свои черепа, паутину и прочую атрибутику Вероломна заказывала в «Лавке полезных мелочей и увеселительных товаров Боффо», располагающейся в Анк-Морпорке на 10-й Яичной улице. Ее шляпа тоже из этой лавки, она именуется в каталоге как «Старая Злая Ведьма Номер Три, Самое То Для Вечеринок Со Страшилками».

Интересно, что в том же 2006 году вышел дебютный роман Джо АБЕРКРОМБИ «Кровь и железо». Есть в нем примечательный эпизод, где маг Байяз со товарищи, добравшись наконец до столицы, грязные и истощенные, идут в театральную лавку, где покупают костюмы мага из мерцающей ткани с диаграммами, не менее нелепое одеяние ученика и наряд «могучего воина, принца с далекого Севера», дабы произвести впечатление на королевский двор.

И действительно сработало!

Забавно примечание современных издателей к этой сентенции КИРЕЕВСКОГО в конце книги:

— Фридрих II Великий (Friedrich II der Grosse) (1712–1786) — король Пруссии с 1740 г, вошел в историю как родоначальник «просвещенного абсолютизма». В его правление прус. юриспруденция считалась образцовой по добросовестности судей и их независимости от администрации. И.В. Киреевский напоминает известный анекдот о мельнике, не желавшем снести свою мельницу (несмотря на то, что того требовал сам Фридрих II, которому мельница мешала в его новой резиденции Сан-Суси близ Потсдама). Мельник собирался подать жалобу в суд, но король уступил. «Il уa des juges a Berlin» («В Берлине есть судьи»)», — сказал он по-французски, узнав о смелости мельника.

Король французский язык, конечно, знал и переписывался с Вольтером, который некоторое время даже пожил в Сан-Суси, но фразу «Il ya des juges à Berlin», ставшую крылатой именно по-французски, все же сказал не он. И, понятно, что не мельник, вряд ли знавший иностранные языки.

Франсуа Андриё

Фраза стала широко известной с подачи французского поэта Франсуа Андриё (François Andrieux), написавшим в 1797 году стихотворение «Мельник из Сан-Суси»:

«Упрямый, черт, но я готов платить.

Хотя бы мог взять и без денег. У меня — корона!»

«Не выйдет, чтобы захватить,

Есть суд в Берлине – торжество закона!»

Монарх смутился, очарован был:

При короле — и в справедливость верят!

И тут же план свой изменил:

«На мельницу права твои удостоверят».

(мой очень вольный перевод)

Те, кто цитирует Франсуа Андриё, ограничиваются лишь четверостишием или, в крайнем случае, восемью указанными выше строчками, что искажает стихотворение. Андриё был не только поэтом но и политиком – президентом Трибуната, и даже успел вызвать недовольство Первого Консула, которому сказал еще одну прославившую его фразу: «Гражданин Консул, вы член Отделения механики [Французского института] и знаете, что опираться можно только на то, что оказывает сопротивление». И стихотворение про мельника — отнюдь не панегирик Фридриху II. Заканчивается оно словами по поводу захвата прусским королем Силезии: «это монаршие игры: уважаем мельницу, воруем провинцию».

ЛЕСКОВ

Этот исторический анекдот поминает и Николай ЛЕСКОВ в рассказе «Колыванский муж»:

— У них, у немцев, хороша экономия и опрятность. В старину тоже было довольно и справедливости: в Берлине раз суд в пользу простого мельника против короля решил. Очень справедливо, но все-таки они немцы и нашего брата русака любят переделывать.

Но гораздо более интересен, как и в случае с КИРЕЕВСКИМ, современный комментарий (ну, относительно современный – из 8 тома 11-томника ЛЕСКОВА 1958 года):

— Подразумевается знаменитый исторический факт о конфликте между прусским королем Фридрихом Великим и владельцем мельницы в потсдамском парке. Фридрих Великий в середине XVIII века задумал строить в этом парке дворец Сан-Суси, но ему мешала расположенная там мельница. Мельник отказался ее снести, подал на короля в суд и выиграл процесс. Отсюда пошла французская поговорка: «Il у a encore des juges à Berlin» («Есть еще судьи в Берлине»).

Здесь уже упоминается суд, который якобы принял решение в пользу мельника.

ЕЛИСЕЕВ

О суде, как о факте, заявляет современный литературный критик Никита ЕЛИСЕЕВ в статье 2003 года в журнале «Эксперт» под названием «Петр и Александр»:

— Вспомнилась удивительная, непривычная для нас история про Фридриха II, прусского, тоже вроде бы представителя просвещенного абсолютизма. Но какого-то иного, непривычного для нас, странного для нас абсолютизма. Для своих фонтанов в Сан-Суси король приказал построить какую-то запруду, мельницу какую-то водозаборную. В результате другая мельница, стоящая ниже по течению, прекратила работать. Мельник подал на короля в суд и... выиграл процесс. Король согласился с решением суда.

"Il y a des juges а Berlin!" ("Есть еще судьи в Берлине!") — вот как он отреагировал на проигранный им процесс. По-французски отреагировал, поскольку, как все просвещенные абсолютисты, не любил страну, которой ему довелось править, и предпочитал говорить не по-немецки.

КОНИ

На самом деле, не было никакого суда с королем по поводу мельницы в Сан-Суси. Не было даже угрозы суда. Не было и желания со стороны короля снести мельницу. Немецкие историки всю эту историю перелопатили уже не раз. Как раз наоборот — у мельника были опасения, что из-за строительство дворца его ветряная (не водяная) мельница может недополучить ветра и он по этому поводу обратился по инстанциям, чтобы снизить арендную плату. Но, как выяснилось, ветра меньше не стало. Король же, наоборот, настаивал, чтобы пейзаж его резиденции украшали мельницы, поэтому дал денег мельнику на строительство еще одной (на эту тему немало публикаций на немецкоязычных сайтах).

Распространению исторического анекдота изрядно поспособствовал историк Франц Куглер в своей монументальной «Истории Фридриха Великого» 1840 года. На русском языке с аналогичным названием в 1844 году вышла книга Федора Кони, не только во многом опирающаяся на работу Куглера, но и иллюстрированная теми же рисунками Адольфа Менцеля. В 22-й главе «Человек и философ» КОНИ пишет:

— При построении Сан-Суси король желал расширить сад, но плану его мешала ветряная мельница, которая стояла на самом видном месте. Он хотел купить ее, но мельник не соглашался продать, несмотря на то, что король обещал ему выстроить новую мельницу и даже положить пенсион.

-- А знаешь ли ты, что я могу взять твою мельницу насильно! -- сказал ему король.

-- Попробуйте! -- отвечал мельник. -- Разве в Берлине нет уголовного суда?

-- И то правда, -- сказал Фридрих, -- видно, мы дела не поладим.

Он отпустил мельника с подарком и переменил план своего сада.

Забавно, что этот короткий сюжет, несомненно, взятый у Куглера, – почти буквальный пересказ стихотворения Франсуа Андриё. Он представлен в книге в ряду других аналогичных исторических анекдотов о характере Фридриха.

А ближе к концу, в главе 40-й «Государственная деятельность», Кони рассказывает о другом мельнике и о другом суде. Это знаменитый процесс мельника Арнольда, наделавший много шума в Европе, и судебные документы сохранились до сих пор. Об этом процессе (вот здесь как раз речь идет о мельнице водяной) в Германии написаны целые книги:

— Мельник Арнольд имел в Новой Марке водяную мельницу, за которую обязан был платить ежегодную подать помещику, графу Шметтау. В продолжение многих лет он исправно исполнял свои обязанности; потом за ним оказались недоимки, и, наконец, он совсем отказался от платежа. Помещик подал на него жалобу в кюстринское областное правление. Арнольд показал, что граф Шметтау продал соседнему владельцу, барону Герсдорфу, участок своей земли, на котором сосед, пользуясь протекавшей речкой, вырыл огромный пруд для разведения карпов и отвел в него воду. От этого у мельницы Арнольда сделалось мелководье, он мог работать только два месяца в году, во время разливов, и был доведен до разорения. Но суд не обратил внимания на отзыв мельника, даже не нашел нужным исследовать, справедливо ли его показание. Определили: продать мельницу и удовлетворить помещика. Все было продано с молотка, за бесценок, и бедняк с семейством своим остался без куска хлеба. Арнольд подал апелляцию в высшую инстанцию, но и там приговор кюстринского суда был признан действительным. Тогда бедный мельник продал часть своего платья и пустился со всем семейством в Потсдам, просить защиты короля (это все цитата из Кони).

И король помог. Фридрих направил дело на рассмотрение Судебной палаты Берлина — высшего суда Пруссии. Однако и этот суд подтвердил предыдущие судебные решения. Король рассвирепел и приказал подвергнуть наказанию участвовавших в деле судей и чиновников. Он отстранил главного канцлера барона Макса фон Фюрста от занимаемой должности, приказал отправить в тюрьму Шпандау трех судей Берлинской Судебной палаты, а также четырех советников кюстринского правительства. Позиция короля была широко обнародована (далее уже цитата не из Кони, а из реального исторического документа):

— Ввиду в высшей степени несправедливого решения юстиции против мельника Арнольда с поммерцигской крабовой мельницы в Неймарке Его Королевское Величество накажет виновных в качестве назидательного примера другим, с тем чтобы все юстиц-коллегии в других провинциях увидели бы себя как в зеркале и не совершили бы подобной грубой несправедливости. Ибо они должны знать, что самый незначительный крестьянин, или даже более того, нищий попрошайка — это такой же человек, как и Его Величество, и заслуживает такого обращения со стороны юстиции, при котором все люди равны. Это может быть принц, ходатайствующий против крестьянина, или наоборот — так вот принц перед судом равен крестьянину, и в таких делах решаться должно только по законности и не взирая на лица.

Понятно, что народ королю рукоплескал. И именно этот судебный процесс в народной памяти соединился с историей про мельницу в Сан-Суси про то, что есть еще справедливость в стране.

Однако истинная история, как вы можете убедиться, абсолютна противоположна легенде: король не просто проигнорировал судебные решения – он их порушил, а судей наказал, в том числе и из Высшего суда в Берлине. Исходя не из формального закона, а из чувства справедливости. Как он ее понимал. После его смерти выяснилось, что дело обстояло не совсем так, как представлялось Фридриху, и уже его наследник судей амнистировал. Юристы до сих пор спорят об этом прецеденте. Вот здесь, в частности, можно поизучать англоязычное исследование от известного историка Дэвида М. Любке.

То есть и МАМАРДАШВИЛИ, и ХАЙЕК в данном конкретном случае оказались наивными идеалистами. На самом деле, реальное решение принималось не в соответствии с решением независимого суда, а вопреки ему – так, как почитал целесообразным и справедливым монарх, поставивший себя выше суда.

Вывод: это была грандиозная международная афера ряда ученых.

Но есть ведь и железобетонный довод о сигнале, который поступал на Землю в течение нескольких лет со стороны Веги, до которой 26 световых лет:

— Майкл, это безумие. Десятки тысяч людей записывали Послание, расшифровывали его, строили Машину. Послание записано на магнитные ленты и лазерные диски… На распечатках оно хранится в обсерваториях всего мира. Или вы решили, что все радиоастрономы организовали заговор и привлекли к нему аэрокосмические и электронные компании?

И был ответ: для имитации нужно лишь было разместить в ближнем космосе ряд частных спутников с передатчиками, которые якобы вещали с того участка неба, где Вега. Благо, что ученым подсказал с расшифровкой имевший возможность запустить такие спутники мультимиллионер Хадден, лучший на планете специалист по дешифровке электронных сигналов, он же выступил генподрядчиком по строительству Машины.

А полным нокаутом стал факт, что сигналы перестали поступать в момент запуска Машины:

— Эти радиоволны были отправлены к Земле 26 лет назад. Вот они летят между Землей и Вегой. Когда волны оставили Вегу, догнать их в пространстве уже невозможно. Их не остановишь. Не могли же ваши веганцы 26 лет назад наперед с точностью до минуты знать, в какой именно момент будет включена Машина.

Логично объяснить такое совпадение можно только тем, что сигналы поступали с земной орбиты.

Мир, полный демонов

Весь этот разговор — буквально зеркальное отображение дискуссии в 10-й главе романа с двумя религиозными проповедниками: Палмером Джоссом и Билли Джо Ренкиным. А в роли Майкла тогда выступила Элли:

— Если бы Господь действительно хотел бы поведать нам нечто, Он мог бы и получше справиться с этим делом. Ведь он не обязан был ограничиваться только словами? Почему вокруг Земли не обращается колоссальное распятие? Почему текст 10 заповедей не врезан в поверхность Луны?

Иронизировала по поводу пророчеств о приходе Спасителя:

— И Матфей, и Лука приводят совершенно различные родословные. И что прискорбнее всего, родословная идет от Давида к Иосифу, а не к Марии. Или Бог-Отец ни при чем?

Да и вообще, христиане и мусульмане считают что Вселенной 6000 лет:

— В то же время, по мнению индуистов, — а их в мире достаточно – Вселенная бесконечно стара и неоднократно испытывала периоды промежуточного творения и уничтожения… Эти точки зрения не могут быть правильными одновременно.

Впрочем, и этот разговор – тоже калька более ранних вопросов из 2-й главы романа старшеклассницы Элли жене священника в воскресной школе:

— Элли сразу же заметила, что в первых двух главах Книги Бытия излагаются две различные и противоречащие друг другу версии Творения. Она не понимала, откуда мог взяться свет и как исчислялись дни до сотворения Солнца; кроме того, ей трудно было понять, на ком все-таки мог жениться Каин.

То есть еще с детства она жаждала непротиворечивых доказательств. В разговоре с Палмером Джоссом она называет себя не неверующим атеистом, а ждущим убедительно подтверждения агностиком:

— Убедительные доводы в пользу существования Бога отсутствуют. Но и обратного тоже ничто не доказывает.

Джосс рассказал, как обрел бога: в него ударила молния, он был в состоянии клинической смерти, в момент выхода из которой увидел, что поднимается по темному тоннелю к ослепительно яркому свету, а впереди разглядел «могучую фигуру воистину божественного облика».

Элли, как человек образованный, сразу же узнала в повествовании многочисленные аналогичные рассказы выходящих из клинической смерти:

— Вы видели светящуюся фигуру и решили, что она-то и есть ваш Бог. Никаких свидетельств того, что именно этот огненный силуэт сотворил Вселенную и установил законы морали, вам не было предоставлено. Но, конечно, вы были потрясены. Впрочем, есть и другие возможные объяснения. Роды, например. Начиная свою жизнь, человек по длинному тоннелю поднимается к свету.

Интересно, что в конце романа пятеро ученых по длинным червоточинам двигаются к центру галактики: «додекаэдр несся по длинному черному тоннелю, едва не касаясь его стенок». Ну, а потом — мир-пляж и инопланетянин в виде отца Элли.

Как саркастически пошутил Майкл Китц:

— Вас встретил безвременно усопший отец, сообщивший, что вместе с друзьями занят перестройкой вселенной. «Отче наш, иже еси на небесех!» Что мы видим? Воздействие религии, историческую антропологию, наконец, Фрейда. Вы же не только пытаетесь убедить нас, что ваш отец восстал из мертвых, вы хотите еще утверждать, что он-то и сотворил Вселенную.

То есть для всего мира все, о чем рассказывает пятерка «путешественников» — это лишь слова. Точно такие же слова, какими проповедуют религиозные деятели. Но для самой «пятерки» все, что с ними произошло, — откровение. С коим, как евангелисты, они пойдут по миру.

Наука – как свеча во тьме

Параллели очевидны. В единственном своем художественном романе Карл САГАН, который в популяризаторских книгах достаточно антиклерикален, по сути, утверждает, что наука – та же религия. В какой-то мере — парафраз идей Куна о «структуре научных революций»:

— Она спросила Эда, случалось ли тому хоть однажды испытать чувство религиозного благоговения.

— Да, отвечал он. – Когда впервые взял в руки труды Евклида и когда я в первый раз понял закон тяготения Ньютона, уравнения Максвелла и общую теорию относительности. Мне посчастливилось: я испытал много религиозных откровений.

— Нет, — возразила Элли. — Я имею в виду… что-нибудь не относящееся к науке.

— Никогда, — мгновенно отозвался он. – Никогда без науки.

В конце романа Элинор Эрроуэй получила письмо от умершей в доме престарелых матери, которой она уделяла очень мало внимания. Ее отец, — тот, кого встретила «на небесах» — умер, когда она училась в шестом классе. Через два года в семье появился отчим. Элли всегда считала, что он женился на матери по расчету и не любил ту. Когда пытался воспитывать, она заявляла, что он ей не отец. Да и в науку ушла больше из чувства протеста, дабы обрести независимость.

По истечению десятилетий выяснилось: отчим по настоящему любил ее мать. А в посмертном письме, написанном много лет назад и долго хранившемся, мать написала, что отчим и есть ее настоящий отец.

При последней встрече преподобный Джосс спросил: любила ли она кого-то в жизни помимо «отца»? «Так, наполовину, с полдюжины раз. Но шума было много, а сигнал было сложно выделить. А вы?». «Никогда, — ответил он.

Еще в юности, учась в университете, Элинор как-то обратила внимание на своих сокурсников, собиравшихся посвятить себя науке:

— Поглощенные обучением, готовясь мерить глубины природы, сами они были почти беспомощны в обычных людских делах. Быть может все их силы поглощали научный рост, непрестанное состязание в учебе, так что времени оформиться как личность уже не оставалось. А может, напротив, именно определенные социальные недостатки заставили их выбрать поле деятельности, где подобные дефекты будут не так заметны?

Честно говоря, и сама Элли, хотя и представляла себя тогда а-ля «блондинка в законе» среди соучеников-задротов, далеко от них не ушла. И даже перед тем вселенским космическим «вокзалом» чувствовала себя как в детстве – в ожидании чуда перед Изумрудным городом. Майкл Китц очень точно заметил про Фрейда. Она идеализировала то, что потеряла: умершего давно в прошлом отца. Который на самом деле родным отцом не был.

Элли – как те сокурсники – не ощущала опоры в себе: вера ее не устраивала, она хотела уверенности. И получила ее, воспользовавшись полученной у звезд подсказкой про число «пи». С помощью мощных обсерваторских ЭВМ вычисляла это число до невообразимого ранее количества цифр после запятой. И обнаружила в «пи» однозначно говорящее Послание: это отношение длины окружности к диаметру, встроенное в саму структуру действительности, – искусственно, а значит, и вся Вселенная – рукотворна. Она обнаружила доказательство существования Творца, как бы там его не называли. Это даже больше, чем если бы колоссальное распятие вращалось вокруг Земли.

Элли наконец определенно может сказать без тени сомнения: я знаю, что Творец есть. Но вера ли это? И что тогда является верой?

— Пятак Сары видел мир ясно. Теперь его так же ясно видела и Мария.

Наивная. Она сделала все по правилам, даже заплатила бандитской крыше. Но сорвала куш, который был ей не по рангу, и резко выпятилась из общего ряда. Ее попросту кинули, отобрав все. Без всяких правил и понятий. Даже бандитских.

Выстроенный сверкающий образ будущего тут же раскололся. И она оказалась в худшем положении, чем была до того.

Да и богач-пятак, тоже решивший сыграть свою игру и сорвать куш не по рангу, вскоре был убит. Не смотря на то, что «видел мир ясно».

В конце романа Мария стреляет в журналистку Люси, которая, чтобы возродить город Финикс, пыталась увезти документы, за которыми все охотятся. Стреляет без раздумий только потому, что услышала — за бумаги обещана хорошая жизнь там, где много воды:

— У нее были старые глаза. У моего папы была та же проблема. Она думает, что мир должен быть устроен так-то. Но он уже изменился. А она этого не понимает – потому что видит только то, каким он был раньше.

Этим заканчивается роман.

Маячили где-то за…

Чтобы не быть голословным по поводу первой главы, где действует третий главный персонаж романа «Водяной нож» Анхель Веласкес, обосную. Там уже звучит эта мелодия. Молодая девушка-наемник называет Анхеля «старик», а он говорит в ответ:

— Ты слишком молодая, не помнишь, как было раньше. Раньше нужно было встречаться с адвокатами и бюрократами, с их кучами бумаг, с чехлами для ручек…

Анхель замолчал, вспоминая старые времена, когда он — телохранитель — стоял позади Кэтрин Кейс во время встреч с лысыми бюрократами из городских служб водоснабжения, Бюро мелиорации, Министерства внутренних дел. Они говорили о принципах мелиорации, о сотрудничестве, эффективной обработке сточных вод, повторной переработке, создании банков воды, уменьшении испарений, вырубке тамарисков, ив и тополей. Пытались переставлять шезлонги на «Титанике», играли честно, верили, что если как следует обмозговать проблему, то ее общими усилиями удастся решить.

А потом Калифорния порвала книжку с правилами и выбрала новую игру.

На благо людей

Такие книги называют роман-предупреждение: люди, остановитесь, вы толкаете мир к пропасти! Все признаки будущего обезвоживания описанных в «Водяном ноже» штатов США, налицо уже сегодня. Именно об этом значимая в «Водяном ноже» книга журналиста Марка РЕЙСНЕРА «Пустыня Кадиллак: Американский Запад и его исчезающая вода» (1986 и дополненное издание 1993 года) и одноименный документальный фильм 1997 года.

Но со времен Кассандры люди не внемлют предупреждениям. Как бы ни били в колокола ученые, журналисты, писатели и общественники. Люди могли, может быть, вскинуться, если бы перемены к худшему случились вот прямо сейчас. Может быть… А когда эти перемены идут плавно, не спеша, или небольшими рывками, большинство остается лягушкой в медленно подогреваемой воде, плоть до самого кипятка, когда уже делать что-либо поздно:

— Но вот насчет нас, благородный дон. Как вы полагаете? Приспособимся, а? Под Орденом-то, а?

В «Водяном ноже» границу Невады охраняют наемные «Псы пустыни»: они буквально садистки убивают всех (а как еще их остановишь?), кто пытается бежать сюда из гибельного юга, ведь ресурсов на всех не хватит. Как говорит Анхель Веласкес, поменяй этих людей местами, и убиваемые начнут так же калечить рвущихся в Неваду, а убивающие – рваться сюда и молить о пощаде, так как на юге – еще более верная смерть:

— Никто бы не изменился. Живешь в хорошем доме — ты один человек; живешь в трущобах — вступаешь в банду, садишься в тюрьму. Если идешь в Национальную гвардию, то играешь роль солдата… Может, у людей действительно есть выбор. Однако чаще всего они просто делают то, к чему их подталкивают.

То есть не просто будущее стало ужасным, но это ужасное будущее сделало страшными людей, вытащило из них то, что в более спокойные времена запечатано глубоко внутри. Идея будущего, которое делается нами, но не для нас, – одна из тех, над которыми на протяжении всего своего творчества бились братья СТРУГАЦКИЕ. В этом контексте "мы" — те, кто способен удивляться происходящему, наблюдать его и, в какой-то мере, не поддаваться ему.

Откуда явились в наш мир мокрецы? Из мира, как пояснил позже Борис Натанович, экологической катастрофы. Мира, где что-либо уже сделать невозможно. Они вернулись не допустить катастрофу. А для этого необходимо изменить неизменяемое – людей. С кем работают мокрецы? С тинейджерами типа Марии, в головы которых еще не впитались устоявшиеся образы мира, которые еще верят, что мир можно изменить умом и что физик «главнее» солдата, готовыми безоглядно двигаться только вперед:

— Вам хотелось бы, чтобы мы работали на благо людей. То есть фактически на благо тех грязных и неприятных типов, которыми наполнены ваши книги… Дело в том, что изображаемые вами объекты совсем не хотят, чтобы их изменяли. И потом они настолько неприятны, настолько запущены, так безнадежны, что их не хочется изменять. Понимаете, они не стоят этого. Пусть уж себе догнивают – они ведь не играют никакой роли… Вы просто никак не можете поверить, что вы уже мертвецы, что вы своими руками создали мир, который стал для вас надгробным памятником.

Последняя фраза гимназистки на встрече с Виктором БАНЕВЫМ чуть ли не дословно повторяет слова бачигалупинской Марии.

Похоже, американский автор размышляет над теми же проблемами, что СТРУГАЦКИЕ.

Не забыть бы вернуться…

Роман Паоло БАЧИГАЛУПИ все же не называется «Просто Мария». «Водяной нож» — окрестили Анхеля Веласкеса и ему подобных. Он — бандит, убийца, наемник. И выполняет порученное даже, если знает, что в результате погибнут многие. Но вопреки ожидаемому, не убивает после допроса двух других порученцев, которые должны были найти его труп, или, если он еще жив, очень жестко допросить:

— Это просто солдаты, такие же, как я. Для них это обыкновенная работа. Работа, за которую не стоит умирать… И однажды, когда им поручат завалить тебя или меня, они вспомнят, что мы оказали им услугу.

Впрочем, понятно, не из-за этой надежды он оставил их в живых. Как не из-за соображений паблисити Невады в первой главе-прологе спас жизнь управляющему комплекса подачи воды в городок Карвер-сити Соломону Ю перед тем, как взорвать этот комплекс и обречь многие тысячи жителей на долгую смерть от жажды или при попытке достичь границы с Невадой (или другим таким же штатом с такими же наемниками на границе).

Он – тот самый солдат, который «главнее» физика.