Первым изданная на русском языке «Ложная слепота» Питера УОТТСА стала событием. Твердая научная фантастика, насыщенная терминами, ссылками и идеями – один список использованной научной литературы в конце книги насчитывает 144 позиции.
«Морские звезды» — роман-дебют УОТТСА, в котором отчетливо просвечивается будущая «Ложная слепота» — тот же фейерверк терминов, герои-психопаты и их взаимоотношения, масса тщательно проштудированной научной литературы по биологии, геологии и психологии. В «Слепоте» действие происходит в далеком космосе, в «звездах» — в глубинах океана. Впрочем в первом и втором есть что-то общее: недаром космические съемки в фантастических фильмах, когда хотят точно передать атмосферу невесомости, снимают в водной толще. Многокилометровые глубины морского дна, по сути, такая же чужая планета со своей атмосферой и биосферой.
В прелюдии к роману говорится о будущем глубоководном проекте: «Говорят, там внизу будут жить люди?» «Угу.» «Здорово. А кто?» «Рекламу видела? Пресс-релизы? Самые лучшие и самые умные. Они будут сражаться с вечным мраком и поддерживать огонь цивилизации». Когда б они знали, из какого сора... Нормальные люди в рифтеры (от слова «рифт» – многокилометровые, зарастающие магмой трещины земной коры в океанских глубинах) не пойдут, да если и пойдут, то не выдержат: «Возьмите дюжину детей. Любых детей. Хорошенько взбейте и смешайте, пока не останется только несколько комков. Двадцать или тридцать лет подержите на небольшом огне; доведите до медленного кипения. Снимите буйных психопатов, шизоаффективных, людей с синдромом расщепления личности и слейте их. Дайте остыть. Подавать с дофаминовым гарниром. Что вы получите? Нечто погнутое, но не сломанное. Нечто подходящее для трещин, слишком извилистых для всех нас».
Человечество в лице транснациональной компании пользуется услугами этих рифтеров, но когда они там внизу наткнулись на нечто опасное без колебаний приносит их в жертву: типичная дилемма Сикорский-Абалкин. Впрочем, такой жертвой может стать и любой из нас, даже случайно некстати оказавшийся песчинкой в жернове государства.
В одном из интервью известный писатель-фантаст и фронтовик Евгений ВОЙСКУНСКИЙ рассказал, как родился его роман «Кронштадт»: «Мы пришли в Кронштадт, это было 6 декабря 1941 года, и вскоре тральщик БТЩ-217 встал на ремонт к стенке морского завода. Я там часто бывал, это были голодные времена, и я однажды, придя на этот тральщик, стоявший у стенки морского завода, увидел, как из каюты комиссара тральщика вышла тоненькая девушка, завернутая с головы до ног в огромный платок, с огромными глазами. Было понятно, что комиссар — красавец-мужчина, чернобровый такой — подкармливал эту девушку. Ну, мог ли я тогда, 19-летний юнец, начинающий военный журналист, представить себе, что эта сценка врежется в память и ляжет в основу романа, который спустя многие годы мне удалось написать?»
Это напоминает историю, из которой родился фильм «Военно-полевой роман»: Петр Тодоровский как-то после войны в продавщице пирожков узнал фронтовую медсестру, с которой крутил роман командир дивизии, вскоре погибший.
«Кронштадт» — одно из лучших произведений 80-х годов о Великой Отечественной войне. ВОЙСКУНСКИЙ описал собственные фронтовые впечатления: отход конвоя с острова Ханко, мины, бомбардировки, матросский быт, блокадный голод в Кронштадте, война на Балтике. Он был тогда фронтовым корреспондентом в газете «Огневой щит». Герои романа получились живыми, полнокровными и разными. Военные будни – тяжелой работой с недосыпом и усталостью: «Полк лыжников там, на льду, был сильно измотан. В 9 часов полк поднялся в атаку и пошел к острову, но был остановлен плотным минометным и артогнем. Лыжники залегли. Не реагировали на приказы продвигаться. Засыпали под огнем». А победа в каждом локальном бою обеспечивалась в первую очередь не героизмом (хотя и его хватало), а наличием достаточного количества боеприпасов и исправностью судовых механизмов. И, конечно, детали: «Чайкам на заливе теперь вообще-то живется сытно. Много мин и бомб рвется в воде, и всплывает оглушенная рыба – легкая добыча для прожорливых птиц».
Сборник молодой российской фантастики, из авторов которой «зубром» на тот момент можно было назвать разве что известного исследователя советской космонавтики Антона ПЕРВУШИНА. Его «Критерии подобия» — классическая научная фантастика, где чрезвычайная ситуация во время добычи изотопов на Луне в 2026 году попеременно рассматривается с точки зрения трех космонавтов, каждый из которых считает поведение других не совсем адекватным. А один из них, заподозрив проявление чуждого разума, начал осуществлять программу, как сказал Рудольф СИКОРСКИЙ в другом произведении по аналогичному поводу, «производства святой воды в промышленных масштабах». При этом ПЕРВУШИН, как всегда, хорош в реалистичности и доскональном знании космической техники и лунных реалий. Повесть — образец того, что лидеры издательства «Снежный ком» тогда активно проповедовали как возвращение к твердой научной фантастике.
НФ-антураж строго соблюден и в трех детективах Елены КЛЕЩЕНКО, действие одного из которых проистекает на той же Луне, но пятьюдесятью годами позже – в 2078-м. Кто-то похитил формулу генетического материала, синтезировав который можно стать в десятки раз умнее обычного человека. Как определить похитителя, по отношению к которому ты выступаешь трехлетним ребенком в сравнении со взрослым? В другом рассказе пираты тиражируют на сайтах части будущей издательской сенсации, в то время как все участники предстоящего выпуска печатной версии трилогии комфортабельно заперты вплоть до момента торжественного выпуска книги. Каким образом тексты попадают в свободный доступ, кто из вынужденных отшельников работает на «пиратов»?
Не все произведения сборника равноценны. В затянутой повести Елены КРАСНОСЕЛЬСКОЙ «Точка отсчета» в один сюжетный узел завязаны серебристые облака, снежный человек, путешествия во времени, исчезнувшие цивилизации, ученые и бандиты – все это нагромождение автор попыталась как-то очеловечить любовным четырехугольником, где женским является только один угол. В другой, тоже чрезмерно длинной повести «Сфера» Дмитрий ЛУКИН описывает аппарат, в поле действия которого проявляется животная природа человека, то, что он пытается скрыть за лоском цивилизации. Понятно, что главный герой это испытание с честью выдерживает.
Готовя предыдущий пост о поэме «Гораций» Томаса Маколея вдруг наткнулся в интернете на упоминание – и не одно — картины итальянского художника Ахилла ФУНИ «Гораций Коклес убивает свою сестру».
Увидел и опешил. Какой Коклес?! Какую сестру?! Публий Гораций Коклес в VI веке до нашей эры удерживал от этрусских войск мост через Тибр, пока римляне за его спиной этот мост разрушали. Как пишет Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях», "Гораций получил прозвище Коклеса, потеряв на войне один глаз. Другие утверждают, будто он был до того курнос, что между глазами почти не оставалось промежутка, а брови у него срослись, и, народ, желая назвать его "Киклопом", но, плохо выговаривая это слово... превратился в Коклеса".
Жак-Луи Давид. Клятва Горациев. 1784
А сестру убил другой Публий Гораций (не Коклес) лет на сто раньше – в VII веке до нашей эры. Это известная история о легендарном сражении между тремя братьями Горациями и тремя братьями Куриациями. Причем их матери были сестрами, а сестра Горациев была невестой одного из Куриациев. Соперничали города: Рим и Альба-Лонга. Но вместо массового сражения было принято решение выставить от каждого войска троих бойцов. И друг против друга встали двоюродные братья. Это, конечно, не битва на Курукшетре, но в итоге жив остался один Гораций. Когда он возвращался с трофеями-доспехами убитых кузенов, ему навстречу вышла сестра, оплакивая жениха. И тот, долго не думая, заколол ее мечом: «Так да погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!».
На эту тему написаны аж три оперы (одна из них – Антонио Сальери) и в 1640 году — трагедия Пьера Корнеля, после которой убитую сестру все начали называть как в этой пьесе — Камиллой. Хотя в римских семьях женщины носили имя главы рода. То есть она была Горация. И все остальные дочери старшего Горация, если они были, тоже носили имя Горация. Подозреваю даже, что и братья выжившего и его отец были еще и Публиями.
Знаменитая картина Жака-Луи Давида «Клятва Горациев» в Лувре, где трое бойцов вскинули руки в так называемом «римском салюте» к мечам, передаваемым им отцом, — как раз об этом событии. Справа ближе к нам с зеленой повязкой на голове – их сестра, которая будет убита.
Ну а что касается убивающего сестру Горация, то в оригинале и речи нет ни о каком Коклесе. Для итальянского художника так назвать картину было бы позором. Работа была написана в 1932 году в Италии Бенито Муссолини. Что и позволило известному советскому философу и историку культуры, другу Дьёрдя ЛУКАЧА, автору работ «Почему я не модернист?» и «Кризис безобразия», Михаилу ЛИФШИЦУ назвать работы ФУНИ искусством фашисткой Италии. Для советской интеллигенции книга «Искусство и современный мир» 1978 года стала форточкой в новое западное искусство. Черно-белые иллюстрации (плюс цветная вкладка), очень подробное описание работ художников – ЛИФШИЦ это все же не какой-нибудь ДЕБОРИН.
Achille Funi. Publio Orazio uccide la sorella. 1932
Но, похоже, и на старуху бывает проруха. На странице 285 книги Михаил ЛИФШИЦ показывает и анализирует картину ФУНИ, которую называет «Гораций Коклес убивает свою сестру»: «здесь перед нами так называемая «ориентации на классические формы» в самом последовательном виде. Нетрудно понять, что эти намеки на классицизм XVII века и символы нарочитой академической красивости – типичная модернистская самоирония в сочетании с мистикой неискреннего трагизма». Искреннее желание разоблачить сыграло с маститым искусствоведом плохую шутку. И эта его ошибка фигурирует в сети до сих пор.
В романе Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» есть персонаж-помощник казначея, кривой на один глаз и прозванный Коклесом. Добрый малый, усердный, но непреклонным во всем, что касалось арифметики, он верил только таблице умножения, которую знал назубок, как бы ее ни выворачивали и как бы ни старались его сбить. К сожалению или счастью, искусство не ограничивается арифметикой. Каким бы памфлетом разразился Михаил ЛИФШИЦ, если бы узнал, что Государственная Третьяковская галерея купила «Ветку» Андрея МОНАСТЫРСКОГО.
Были времена, в жертву сын и жена/ Деньги, руку ли, дом, забыв о своем -/ Ведь в беде страна.
В фильме «Обливион» Джек Харпер в исполнении Тома КРУЗА в развалинах нью-йоркской библиотеки находит книгу стихов Томаса Маколея «Песни Древнего Рима». На станции он читает XXVII строфу:
— И смерти нет почётней той
Что ты принять готов
За кости пращуров cвоих
За храм своих богов.
Когда его захватывают «падальщики», ранее за ним наблюдавшие, их глава, которого сыграл Морган ФРИМЕН, зачитывает ему те же строки из поэмы «Гораций». В немалом количестве интернет-источников утверждается, что принадлежат они древнеримскому поэту, что памятник себе воздвиг «нетленный», Квинту Горацию Флакку, а переведены на английский Маколеем. Это неправда. Стихи написаны самим Томасом Маколеем. Складывались они в Индии, в просвещении которой он сыграл колоссальную роль, а изданы были вскоре после того, как он успел побыть в правительстве Великобритании государственным секретарем по вопросам войны.
В «Песнях Древнего Рима» (Lays of Ancient Rome) 1842 года — четыре гигантских стихотворения из истории Рима и два — из европейского времени (победа при Иври Генриха IV и разгром «непобедимой» Армады). Написаны в виде баллад, которые, по словам Маколея, похожи на те, что могли бы петь в те давние времена. Каждому римскому стиху предшествует прозаический текст о том же событии с исторической точки зрения.
В советское время переводилась только поэма «Виргиния». И понятно почему: речь идет о восстании плебеев против власти аристократов в 449 году до н. э.:
Плебеи, люди с любящей
И верною душой.
Питер ДЕННИС
Остальное, насколько могу судить, целиком не переведено до сих пор. Включая «Гораций», где речь идет о подвиге Публия Горация Коклеса. Он во время войны Рима с этрусским царем Порсеной сдерживал с двумя сотоварищами вражеские войска на мосту через Тибр, пока за их спиной этот мост разрушали соотечественники. За миг до того, как арка упала, сотоварищи успели перескочить назад, а Гораций продолжал сражаться в одиночку, но, наконец, и он бросился в реку и смог доплыть до родного берега.
Забавно, что имя Гораций согласно Dictionnaire Gaffiot latin-français 1934 года – этрусского происхождения от "Horatius" — "танцор, славный танцор, изящный".
О подвиге Горация Коклеса было широко известно и до Маколея. Чуть ли не каждый источник по истории Рима упоминал и этот рассказ, и другой – о стойкости Муция Сцеволы во время той же войны с Порсеной. Даже Дон Кихот говорит своему оруженосцу: «Однако Санчо, желание славы никогда не угасает в нас. Как ты думаешь, что заставило Горация броситься в полном вооружении с моста в глубины Тибра? Почему Муций сжег себе руку?».
Стихи Маколея апеллировали к патриотизму и более чем на сто лет вошли школьную программу Великобритании. Как пишет Артур Конан Дойл в эссе «За волшебной дверью»:
— Одна из вещей, которую человечество еще не осознало, — это значение благородных воодушевляющих слов… Когда вам потребуется какая-нибудь замечательная фраза о мужестве или патриотизме… Тогда вы сможете найти целый букет таких фраз в песнях Маколея. Мне посчастливилось выучить наизусть песнь «Гораций» еще в детстве. Она запечатлелась в моем восприимчивом уме, так что даже теперь я могу почти всю ее продекламировать наизусть.
Северино БАРАЛЬДИ
В эссе цитируется другой — Николая ПАЛЬЦЕВА — перевод строфы:
И дано ль погибнуть краше,
Чем средь полчища врагов
На защите древних башен
И святынь своих богов?
В английском фильме 2009 года «Навстречу шторму» («Into the Storm», не путать с очень похожим – с теми же героями «The Gathering Storm» 2002 года) премьер-министр Уинстон Черчилль говорит в 1945 году на заседании правительства «в детстве в школе у меня была феноменальная память. Я выиграл приз за чтение «Песен древнего Рима» Маколея. Целиком. Знал всю чертову поэму наизусть от начала до конца:
— Когда сказал Гораций
Отважный страж ворот
К любому из живущих
Однажды смерть придет.
И смерти нет почетней
Той, что ты принять готов
За пепел пращуров своих
За храм своих богов».
Той же цитатой на фоне титров и начинается этот фильм-биография Черчилля.
Поэма Маколея настолько была знакома каждому окончившему школу англичанину, что даже в эпилоге какотопии Энтони БЁРДЖЕССА «Семя желания» майор военного ведомства иронизирует в разговоре с Тристрамом Фоксом: «Отребье будет призываться сразу по достижении половой зрелости. Каждый должен умереть, и история учит нас (вы, как историк, тут со мной согласитесь), что смерть солдата – лучшая смерть. «Достоин вечной славы тот», как сказал один поэт. Прах его отцов, храмы его богов и так далее».
В самом конце фильма «Обливион» Джек Харпер опять – перед тем, как взорвать вместе с собой управляющий корабль пришельцев – цитирует поэму Маколея:
— Я не знаю, кто ты и откуда. Я хочу рассказать тебе об одной книге. Об истории древнего Рима. Вы ведь Рим уничтожили. Отличная книга. Там один парень по имени Гораций в одиночку бился с целой армией. И Гораций сказал: «И смерти нет почетней той…» Все умирают, Салли. Главное умереть достойно.
P.S. Заметку проиллюстрировал работами современных художников, указанных в базе «Фантлаба», — Питера ДЕННИСА и Северино БАРАЛЬДИ.
облако тэгов
