По существу, все читатели Корнелии Функе всегда сходятся в одном: ее сказки настолько реалистичны, что это – не совсем детская литература.

К примеру, Lerkas справедливо отмечает, что «в обработке Функе старые сказки теряют свою наивность и лубочность, в них становится больше мифологичности, легенд, чего-то зловещего».

Ей вторят остальные. Колесник Константин Эдуардович добавляет, что ««Бесшабашный» написан в столь модном в последнее время жанре «жесткой сказки», производя впечатление этакой «Звездной пыли» light».

Все так. Все справедливо.

Но меня удивляет только одно: люди почему-то обходят молчанием главную фишку Функе и ее творчества в мировой литературе. А ведь она – прямая, и, возможно, последняя наследница немецкого романтизма.

Замечание Lerkas, что «чем дальше продвигаешься в Зазеркалье вслед за Джекобом, тем сильнее ощущение, что автор вполне способен оставить читателя без «хэппи энда», потому что, как это ни странно, но сказочный мир максимально приближен к жизненным реалиям. Там невозможно победить всех и выйти без потерь из любой передряги, потому что никто не всесилен, даже имея в кармане золотой ключик открывающий все замки или слизь-невидимку» приближает к пониманию этого факта, но рецензенты вдруг останавливаются перед очевидным, словно боятся признать факт не просто существования чистого романтизма в литературе, но и его бесспорно сильных позиций в фэнтези и в мистике.

Колесник Константин Эдуардович вынужден признать: «И все же, чем-то этот роман меня зацепил. Возможно, тем, что в какой-то момент отчетливо понимаешь: хэппи-энд в этой истории отнюдь не обязателен. И вот тогда начинаешь действительно переживать за героев романа всерьез».

Так в чем дело? Это переживание за явно вымышленных героев, эта некая шаблонность, непременное обилие цитат или скрытое, но все же цитирование, литературная игра реальными фактами в мифологической обертке, эта сказочность, рассчитанная вовсе не на детей – все ведь прямо указывает на используемый жанр. Может, причина общего молчания в том, что еще в школе нам вдолбили, что «романтизм мертв, а я – еще нет»?

А что характерно для романтизма? Постановка резких злободневных социальных вопросов в мягкой форме сказки. А еще романтикам казалось, что они пытаются решать проблемы, но на самом деле они ставили вечные вопросы бытия, не всегда находя на них ответы даже для самих себя.

Собственно, Функе, скорее всего, выросла на зловещих сказках и Гауфа, и Гофмана, она впитала этот трагический дух немецкого романтизма, который сквозит у нее в каждой строчке. И «Бесшабашный» – это не просто сказка, это аллегория, попытка осмыслить путь Германии.

По сути, перед нами разворачиваются картины мистического восприятия истории глазами немца-мечтателя. Скажем, это гофманский Ансельм, и мы видим мир через призму его сознания. Так почему же до сознания читателей никак не доходит тот простой факт, что все мы вовсе не на мосту, а – в разных стеклянных банках? Мы и немцы видим мир по разному не потому ли, что колбы, по которым нас рассадили, – из разного стекла?

Наш читатель не улавливает сарказма Функе в некоторых социальных вопросах, характерных именно для немецкой ментальности. Неудивительно, что многих раздражает то, что для них так туманно. «Разочаровал зазеркальный мир. Сплошное нагромождение сказочных существ, артефактов, стереотипов. Ни какой системы».- Раздраженно бросает Rogallic.

Однако, если рассматривать роман с точки зрения соответствия романтизму, а не веяниям модной ныне фэнтези, то никакого нагромождения стереотипов как раз и нет. Символичное построение, игра литературными шаблонами – да, и, может быть, не та игра, к которой привык русскоязычный читатель, но что роман – это большое «кладбище домашних любимцев» самой Корнелии – явное заблуждение.

Итак, читатели в лице Lerkas ясно видят, что «Зазеркалье Функе это мир где-то второй половины 19-го века. Первые железные дороги, электричество, фотография и вместе с тем карлики, эльфы, феи, великаны, оборотни, ведьмы и всё то, что мы привыкли видеть в сказках братьев Гримм». Но они явно не понимают, что конец ХIХ – начало ХХ века были именно таким фантастичным нагромождением всего вместе. Телефон, железные дороги, синематограф и тут же повальное увлечение спиритизмом и вера в могущество каббалистических и оккультных символов.

Дело в том, что нарисованный мир «Бесшабашного» вовсе не мультяшный, и даже не параллельный – он просто раскрывается под другим, непривычным для нас, градусом зрения.

И появление гоилов – расы, вырвавшейся из-под земли символизирует не только военное прусское влияние над обескровленной войнами Германией. Гоилы необходимы в романе так же, как Хоббитания в мире Толкиена. Кроме того, описание этой расы – по сути не карикатурное, а мистическое понимание возникновения фашизма.

Рана, полученная от гоилов превращает людей в новых гоилов. И у каждого из них — «гранитный камушек в груди». «Stein und stein» – эта песня не только о том, как замуровывают любовь, мечту, но и о том, как фашизм захватывает умы даже честных и хороших людей.

По сути, Корнелия вскрывает не просто язвы прошлого, она показывает настоящий механизм идеологических войн с мистической приправкой. Даже герб гоильского короля – черный паук на красном фоне.

Собственно, если приглядеться, свастика – паук и есть. И Шелоб – Толкиеновская древняя паучиха – это прямое указание на те мистические силы, которые пришли из под земли и подняли Гитлера над толпой.

А чего стоит мирный договор с Аустрией! Королева проиграла, но она борется, она не сдается! В романе Германия и фашизм противостоят друг другу именно как люди и каменные захватчики. Нам показано почему и как именно гоилы победили.

Меня всегда интересовал вопрос, почему Толкиен в своей трилогии сковал всего девять колец всевластия? Ведь в фашисткой Германии в замке Вевельбург было и 12 кресел оберфюреров, и двенадцать колец верхушки СС? Почему, точно описывая помощников, прибывающих из разных стран, (в реальности фашистский режим был и в Италии, и в Испании), Толкиен испугался магической трактовки этих самых колец? И почему во «Властелине колец» не всплыл ни один наградной кортик с черным солнцем на рукояти?

А еще меня всегда умиляло, что Толкиен назвал одного из хоббитов, спасающих мир от черной чумы, Пипином – одним из германских королей, подчеркивая тем самым, что он разделяет немецкий народ и фашистский режим.

Умерший и восставший король Мордора – это Третий Рейх, всего лишь третья немецкая Священная Империя. Та, которую основал Карл Великий. Умершая и возродившаяся идея единства немецких племен предстает перед нами в образе жутком и величественном именно потому, что эту идею, как маску, напялили на себя нацисты.

Кстати, этой аллегории возвращающегося к жизни темного властелина знаменитая Роулинг просто не понимает, поэтому у нее Воланд де Морт воскресает не как легенда, а просто как детский кошмар о бегущих по стенке глазах.

Но вернемся к «Бесшабашному».

По сути, текст романа – это гимн духовным немецким ценностям. И слово «Swan», мелькающее в названиях городов и в именах легендарных героев цементирует эти ценности в единый монолитный блок. Ну кто, если подумать, может скрываться под маской человека-лебедя? Думаю, Людвиг II Отто Фридрих Вильгельм Баварский. Уж ему-то под стать этот титул. И древние легенды о Граале, Орле, Лебеде, агате, и об охраняющих их рыцаре – они всегда противостояли злу с востока: Кощею, что был вместо рыцаря, тоже живущем на острове, дубу вместо благородного камня, утке вместо лебедя, трусливому зайцу – вместо орла, и, наконец, игле – символе змея, вместо Грааля.

Нас поворачивают не просто лицом к красоте Нейншванштайна, но к внутреннему духовному смыслу, спрятанному в великих замках Баварии.

И нет в этом противостояния между немцами и славянами, потому как на Руси Кощея тоже не жаловали. Но есть борьба с язычеством, с Мировой Уточкой, со священными дубовыми рощами волхвов, которых хватало по всей Европе. Это битва христианства с народными верованиями.

Колесник Константин Эдуардович убеждает нас, что «Достоинства и недостатки романа тесно переплетены между собой. Есть очень удачные находки, а есть и немало моментов, в которых автор явно что-то недодумала. Например, соединение магии и технологий в параллельном мире выглядит весьма привлекательным. Картины подземной столицы гоилов так и просятся в мультфильм Миядзаки. Но при внимательном рассмотрении понимаешь, что эта конструкция совершенно нежизнеспособна, и такой технологический рывок, тем более, опирающийся на действия одного человека, попросту невозможен». Что ж, при такой постановке вопроса, аргументация выглядит убедительной.

Но если посмотреть на книгу с точки зрения переосмысления немцами своей истории, то конструкция оживет. Ведь именно после прихода к власти Гитлера, экономика Германии чудесным образом задышала. Именно один человек сделал тот самый технологический рывок. Факт бесспорный. Пресловутого золотого запаса не было, но механизм военной машины был запущен и работал. Всем известно, что экономика Германии не выдерживала военной нагрузки. Она должна была рухнуть еще в начале Великой Отечественной Войны. В 1942 году этот вопрос обострился до предела. И чудо, что Рейх продержался аж до 1945 года! Так что Функе ничего не выдумывает, а просто опирается на исторические факты.

Фамилия героя, их характеристики, и даже количество – тоже выбраны вовсе не спроста. И то, что отец главного героя создал для гоилов самолеты – вовсе не допущение, а исторические реалии. Фашизм захватил и присвоил все достижения немецкого народа. Именно так все и было, как описано в книге.

Более того, нам ясно дают понять, что «Бесшабашных» – трое. Мы видим только двух сыновей. И где-то в неопределенной дали маячит их отец.

Папа долгие годы занимался подготовкой к технологическому рывку в подземном городе. И он – это прошлое, наивное прошлое интеллигентской прослойки, верящий в идеалы и в мед германской поэзии. Но он несет ярко выраженный черный цвет для людей волшебной страны.

Младший сын – Вилли – это юнцы, поверившие в святость Гитлера, марширующие в уверенности своей неизбежной победы. Нифрит, то есть камень, на котором возведут новый храм. Пламенный дух, ярость гоилов – это огонь.

И, наконец, Джекоб, слоняющийся по стране в поисках артефактов ради любви к артефактам. Вот он-то и есть – мед поэзии, он – будущее Германии. И ведь это он, а не отец, вытянул брата из каменного плена фашисткой идеологии.

И что мы видим: черный, красный, желтый. Немецкий флаг. Настоящий, объединяющий нацию в единое целое.

И вы не видите романтизма и символизма, пропитавшего в романе каждую строчку?

И как, после всего этого, можно утверждать, что перед нами сказка, написанная для непонятной аудитории: скучная для десятилетних, тоскливая для студентов, но вызывающая восторги вперемежку с удивлением у тех, кто умеет думать.

А, может быть, мы все смотрим не туда? Что значит сюжет, герои, язык, если книга выпадает из памяти, как только вы закрыли ее? И в чем магия Корнелии Функе, если даже недоумевая, разочаровываясь, люди все-таки долгое время живут захлестывающими их книжными эмоциями? Даже чтобы написать свое «фи», влепить на «Фанлабе» автору свою единицу или двойку – даже на это может подвигнуть лишь талант автора, чтобы бы там все ни говорили.

А ведь эта книга не только о Германии и для немцев, она на почве местного понимания исторических проблем и реалий, несет всем народам надежду.

Ясно, что начав полотно с таким размахом, Корнелия, по определению, не могла бы уложиться в рамках одного романа. Зная другие вещи Функе, могу утверждать, что всей переполняющей ее полноты чувств и боли за родину она может не вместить и в трилогию. Однако это не сделает ее менее великой.

Я утверждаю, что это – магия возрожденного Функе немецкого романтизма, привнесенного и опосредованного в мировой фэнтези. Корнелия не побоялась поднять знамя романтизма из рук тек, кого оплевали и забыли, она поднялась как свобода над Французскими баррикадами. Она уже стала знаковой фигурой в литературе, человеком, не побоявшимся говорить о проблемах, которые ее волнуют.

В тексте использованы цитаты из рецензий на книгу К. Функе, размещенных на сайте «Лаборатория Фантастики»

перепечатал из блога, потому как здесь эта статья выглядит более уместной

http://niko-ra.ucoz.ru/blog/o_chem_grezja...

Буду честен: в первых классах я был отличником, но раз я не Маша Старцева, то придиралой не был. Скорее — Васечкиным, которому повезло. В среднем звене оставался нормальным середнячком, потому как информация всегда интереснее за стенами школы, и там ее больше, как оказалось. И только аттестат у меня с тройками, как считала вся школа — из одной только вредности и принципиальности, но причина была совсем другой. И еще в школе я обвинял рейтинговую систему оценок в несовершенстве. Мне это сходило с рук, потому что дураком я не был, более того — у меня были надежно прикрыты тылы. Хотя, да, разговоры за жизнь с отцом были.

А в институте мне все популярно объяснили. "Ну не могу я тебе поставить неуд. И даже трояк не могу. — Это сказали мне с глазу на глаз, когда я осенью был не в состоянии нормально пройти переэкзаменовку, то ли по ИРЛЯ, то ли по другому специфическому, важному, да, но несколько скучному предмету. — Ведь потом вся кафедра, весь институт будет говорить, что именно я "завалила" талант. Мне такая слава зачем?" Вот тогда-то до меня, наконец-то, как до жирафа, дошло, что никто никогда не воспринимает оценки всерьез, просто никто на рожон не лезет и не выпендривается.

В оценки верят люди, так и не вышедшие из детского возраста, те, кто позволяет себя оценивать, вечные дети. А еще их боготворят настоящие математики, программисты от бога — но это совсем другой разговор, другие люди.

Кто там что ставит, скажем, моим рассказам — меня никогда не заботило. Скажу больше: человек, не поленившийся прочитать, а потом еще и найти страницу, нажать кнопочки, точно он голосует на выборах — сам факт этих действий достоин уважения, а для меня еще и показатель, что чем-то я читателя зацепил, ведь сам-то я могу поставить пару десяток хорошим авторам, но мне лень. А тут человек пришел, написал, скажем, что мои тексты — отстой, поставил мне 1 и три четверти, пылая праведным гневом, но он не понимает, что даже так он льет воду на мою же мельницу.

Поэтому, когда появилась статья о смене рейтенговой системы я как-то особо не проникся, потому как вообще не понимаю ее, но из природного любопытства зашел на свою страницу. Наверное, что-то изменилось в этом самом рейтинге. Я ведь не знаю, что там было раньше. Может он стал выше, может — ниже. Наверное, это кому-то очень важно, возможно это направляет читателей к более рейтинговым писателям, и это хорошо. Если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно.

Ну, посмотрел я оценки, и заржал

Давно я так не смеялся. Вот они, последние, на самой вершине оценочной шкалы:

Последние оценки Валентина Никоры

Валентин Никора «За гранью игры»

оценку поставил ДмитрийВладимиро 13 января 2013 г. в 18:05 1

Валентин Никора «Имеющий выбор»

оценку поставил ДмитрийВладимиро 13 января 2013 г. в 18:04 1

Валентин Никора «Байты крови на маске»

оценку поставил ДмитрийВладимиро 13 января 2013 г. в 18:04 1

Валентин Никора «Потаённое (То, о чём не могу рассказать)»

оценку поставил ДмитрийВладимиро 13 января 2013 г. в 18:04 1

Валентин Никора «Портабельный»

оценку поставил ДмитрийВладимиро 13 января 2013 г. в 18:04 1

Валентин Никора, Людмила Никора «Гарри Поккер и Полный маразм»

оценку поставил ДмитрийВладимиро 13 января 2013 г. в 18:04

И самый большой прикол в этом рейтинге заключается в том, что почти все эти рассказы доступны для прочтения и выложены на сайте и им можно поставить заслуженную единицу. Вот только рассказ "Имеющий выбор" засвечен был лишь на прошлой лабораторной работе и оценить его по достоинству можно было лишь тогда, полгода или год назад — пусть поправят знатоки, я, правда, не помню.

Рассказ был про нациста, совершившего прыжок во времени. Цель публикации — посмотреть на реакцию молодого поколения. Жена предупреждала, что люди не в состоянии абстрагироваться, что они увидят только пропаганду фашизма, которого, кстати там не было. Жена оказалась права.

А я сам так увлекся этой игрой, что стал расширять текст и до сих пор его не выложил. Он так и болтается в работе.

Вопрос знатокам: как можно оценить текст, если он недоступен?

Отсюда вывод:

Это как же я смог обидеть читателя, что он не поленился, вошел в переписку с участниками прошлой лабораторной работы, или поднял свои архивы, если он тоже играл, но не оценивал, прочитал и впаял мне заслуженную награду

Смешнее могло быть лишь, если бы он мне 0 поставил.

И логичнее: 0 текста в сети, одно название, ну так 0 ему баллов!

Наверное, такой оценки нет. А жаль

Написал я рассказ, торопился, хотел отправить на конкурс. Ну вдогонку другому, более слабому. Что бы играть, так сказать, с чувством выполненного долга. Пару месяцев в сеть я выхожу изредка, потому как дома интернета временно нет, вот и перепутал время. Опоздал. Но дело не в этом. Рабочее название было "Песец писателю". Нет, ну я собирался его облагородить, типа "Писателю пришел полный пушистый..." ну или что-то в этом духе без особых кундюшек.

И все бы ничего, но этот самый песец долго себя не заставил ждать. Он явился и не в страшных снах, а наяву. Компьютеры, оргтехника — вся дребедень, связанная с эле-електричеством, вокруг меня стала давать сбои и умирать в агонии.

Первым накрылся компьютер на работе. Сдох в буквальном смысле.

Когда я пришел домой, ребенок смотрел мультики. Не долго длилось его счастье. Ноут накрылся медным тазом с самурайской серьезностью. Я, в принципе, не понял, чего он вдруг завис. И сейчас он не реагирует ни на что, даже мультизагрузочные диски с системой. Зато можно работать в биосе . Там тоже кнопочки есть.

Это еще не все. Кошмар оказался с продолжением. Утром на работе сдохли жалюзи, вышибло все пробки и при любом включении эти самые пробки вылетали снова на раз. Все компы зависали.

Этот рассказ-убийца есть у меня и на флешке. Когда, через пару часов, мы все запустились, я открыл его и назвал по другому. Вообще на другую букву. И про копец всему в названии ничего уже не было. Все вокруг стало стабилизироваться.

Компьютеры пока не починены, но я вот в сеть смог зайти и даже написать эту, хм, исповедь. И ничего — пока все работает.

Вот я и думаю а не выслать ли это творение на фанлабовский конкурс. Вот веселуха начнется. Интересно, движок подвиснет, или вообще все обвалится?

В общем, если неприятности начнутся, значит таки я выслал вам рассказ. Посмотрим, что будет?

Это старая-старая статья долгие годы валялась на компьютере. Я ее так и не опубликовал. Я про нее давно забыл, но недавно в книжном магазине увидел переиздания Антона Орлова. При том скудном выборе книг, который наблюдается сегодня в Каменских магазинах, этот факт порадовал меня. И я подумал, вдруг кто-нибудь откроет для себя любопытного автора, скрывающегося под мужским псевдонимом.

Знакомство с творчеством Антона Орлова началось для меня, естественно, в «Уральском следопыте» — в этом центре фантастической мысли общероссийского уровня. Роман «Мир-ловушка», носящий в то время другое, рабочее название, стал для меня откровением. Но, вчитываясь, я видел, как причудливо переплетаются достоинства книги с изъянами, плавно перетекая друг в друга и порождая любопытный авторский стиль.

Итак, что же представляют собой миры А. Орлова? Во-первых, меня заворожил, задел за больное место быт героев. Общая социальная необустроенность, комичность и парадоксальность жизни, алогичность поступков и лейтмотивов свершений создают единственную аллюзию: эти книги мог создать только российский автор и скромное вуалирование, а вовсе не мистификация под перевод с английского, вызывает лишь улыбку. Что ж, времена, когда наши фантасты вынуждены были прятаться за звучными инородными именами (как, к примеру, знаменитая Мэделайн Симонс, якобы жившая в Англии и накропавшая «Меч и радугу»), — прошли, но псевдонимы, «раскрученные» имена и товарные марки остались. И сейчас уже не так и важно, кто скрывается под тем или иным именем, и кто такой на самом деле Ван Зайчик…

Антон Орлов? А что такого? Звучно, стильно, ярко.

Но вернёмся к нашим баранам. То бишь к романам.

Первая книга «Антираспад» сразу задала общий тон всему последующему этапу творчества. Обанкротившаяся фирма создаёт фикцию, эдакую компанию типа «МММ» и, ее сотрудники, питаясь рыбьими хвостиками, полученными бартером вместо денег, ищут лазейки, дабы обойти идиотизм налоговых законов. Ситуация буквально зарисована с натуры. Более того, измывательство над ненавистной рекламой — сделано профессионально. Создаётся впечатление, словно автор когда-то подрабатывал в одном из журналов-однодневок: уж больно язвительно и точно передан подводный смысл и манера проведения рекламных акций в нашей стране.

Антон Орлов в гротеско-гиперболизированной форме сумел отразить и образ сумасшедшего уходящего ХХ века, и всю нашу пост-советскую действительность. Развал экономики, засилье местных «царьков»-губернаторов, невыплата заработной платы, появление так называемых независимых телестудий — всё это фантастика для западного европейца или сытого калифорнийца, но самая, что ни есть, горькая правда жизни.

Автор, сам того не замечая, превратился в зеркало времени. Его сюжетные линии: разборки с налоговиками, проблемы малого бизнеса, коррумпированность правительства и даже попытка понять логику террористов, подрывающих дома в собственной стране — все они взяты не из газет, а из разговоров на кухне, в трамвае, в городском парке. Антон сумел уловить то, чем дышала страна в конце девяностых. И этой тенденции: отражать реальность через призму собственных и общественных симпатий — Орлов даже не пытается изменить.

Уже в «Гонщике», где действуют и упоминаются герои из предыдущего романа, появляется многостраничное насмешливое, хотя, в чем-то и верное, описание фанатов-«ролевиков», такими, каковыми они кажутся в реальной жизни. «Толканутых» эльфов в последнее время в нашей стране прибыло, точно грибов после дождя. Они стали частью городской субкультуры и встречаются чаще панков или престарелых хиппи. Отношение «ролевиков» к реальности и друг к другу такие же по-детски безалаберные, как и в романе. Игра для взрослых детей. Хотя меченосцы и верят, что когда добро восторжествует и последний орк упадёт бездыханным, они, то бишь «ролевики», а не настоящие орки, вернутся в благоустроенные квартиры есть мамины плюшки и нежиться в теплой ванне с «плачущим Стингом в плеере».

Во второй книге Антона всё сильнее слышится праведный гнев против засилья наркоманов и рисуется, правда, очень схематично, точно на правительственных плакатах, образ молодого журналиста-эксцессора, занимающегося сбором эксклюзивного материала сенсационного характера: драки, взрывы, убийства. Без допинга эксцессор не только испытывает ломки, беспричинный страх, но уже не в состоянии, вообще, нормально жить.

Кстати, именно с «Гонщика» во всех последующих романах война с «наркотой» принимает у автора причудливые формы. Её проблематика поднимается и в «Жёлтых небесах», и служит фундаментом для создания образа одной из повелительниц Панадара в «Мире-ловушке». Впрочем, у той богини, помимо тяги к вину и «травке», вскрылась наклонность к лесбийской любви, как, впрочем, и у Илси в «Антираспаде». Так что набор социальных тем, волнующих автора, расширяясь от книги к книге, всё-таки имеет своё постоянное, незыблемое ядро. И это делает Орлова предсказуемым.

К примеру, в последних трёх книгах с разных сторон поднята проблема большого города, узнаваемого во всех деталях. И можно смело утверждать, что чуть ли не треть фантастических зарисовок имеют земные корни. Впрочем, мегаполисы здесь живые, реальные, объемные, а не кукольно-игрушечные, как у некоторых других авторов.

Ещё одна отличительная черта Антона: от романа к роману наблюдаются заметные подвижки, как в языковом плане, так и в динамико-сюжетном. С одной стороны, стилистические ляпы, типа: «Из-за поворота выехал полицейский электромобиль — он непроизвольно напрягся, но машина, промчавшись по заснеженной улице, исчезла за углом» («Антираспад, с. 350); где не совсем понятно кто напрягся: бомж или автомобиль — исходят на нет. С другой — неоправданная тавтология в рамках одного абзаца или даже предложения, многословность и там, где можно было бы обойтись фразой — целая страница, — остаются. Некая затянутость и вымученность наблюдается в каждой книге, но с человеческой точки зрения это как раз и объяснимо. «Большие деньги всегда достаются не тем, кто их заслуживает» («Гонщик», с. 124). И нищий автор вынужден дотягивать, подгонять свои «вещи» под объём, требуемый издательствами. Умри, а выдай на гора не меньше восемнадцати авторских листов! Вот и получается, что «вся наша жизнь — это цепочка компромиссов» («Желтые небеса», с. 435).

Интересная особенность: миры, выдуманные Орловым, во многом театральны и здорово напоминают обычные комиксы, герои которых прямолинейны и обладают не жизненным букетом пороков и достоинств, причудливо переплетённых в сакральный узор темпераментов и судеб, а одной-двумя идеями-фикс, которые полностью тормозят развитие личности. Герои все получаются какие-то неполноценные. Девочка в шестнадцать лет (!) не знает элементарных вещей («Антираспад»). Деградирующий эксцессор не понимает того, что он — не лучший журналист, а лишь игрушка в руках фортуны и сильных мира сего («Гонщик»). Проснувшаяся истинная или ложная память о городе с жёлтыми небесами попросту отметается к финалу книги, так как усложняет психику героя, делая его живым, а не бумажным фантомом («Жёлтые небеса»). И только в последнем романе, в «Мире-ловушке» заметно движение автора от прямолинейных до пародийности злодеев и честных до тупости главных героев в сторону реальной жизни. Боги-наркоманы — это, по крайней мере, — стильно.

Хотя, справедливости ради, следует признать, что и среди нас полно именно туповатых граждан, целью бытия которых является пара порочных идей, главная из которых заключается в обладании большим количеством колбасы, тёплым толчком и мягкой перины… Но, боже, как хочется верить, что их, этих истинных хозяев судеб, хотя бы не превалирующее большинство.

И всё-таки, Антон Орлов, не смотря на некоторые незначительные промахи, остаётся в литературе именно как социальное отражение умонастроений уходящей эпохи. Описки и ляпы — это дело десятое. У Лукьяненко, к примеру, всегда можно найти что-нибудь «эдакое», и только рот раскроешь, чтобы радостно объявить об этом миру и граду, как Сергей уже сам в Интернете «светит»: это, мол, все подстроено, чтобы читатели не расслаблялись. И это не самый плохой ход. Ведь в этом вопросе важно, смеется ли автор вместе с нами над ошибкой или надувает губы, обиду затаив.

Антон Орлов это вовсе не подкачанный парень и не худосочный очкарик. Это вообще женщина. И, оставаясь верным правилам корректной критики, боюсь просто обидеть автора. Женщины — это вообще другие миры, иные вселенные. И если мы, читатели-мужчины, обожаем искать в книгах утопии и антиутопии, планы, как бы нам получше обустроить Россию, то автор, отражая нашу реальность в своих книгах, зачастую живет именно эмоциональным восприятием действительности, а не логически-математическим.

Антон Орлов идет своей дорогой. Ни хорошей, ни плохой, а именно личной тропой познания себя и мира. Он не обнажает свою душу, а наносит мазки на полотно, точно так же, как художники. Можно писать душой, можно — умом, и читателю это все равно, лишь бы «вещь» цепляла!

Зачем приписывать что-то человеку? Но вот пофантазировать — от этого никто не в силах отказаться. Итак, что я вижу?

Орлов, рисуя вымышленные, фантастичные миры, художник в рамках современной культуры медленно, шаг за шагом, отходит от научной фантастики, упрощает сюжетные линии, делает динамичным действие, подпускает любовной интриги и уходит в фэнтези. Для Антона этот необратимый процесс, этот медленный откат в совершенно сказочную действительность обернулся победой. Первая книга в жанре фэнтези оказалась у Антона лучше всех предыдущих.

Если верить критикам-прогнозистам, то через пару тройку романов Орлов может уйти из фантастики в детектив, особенно, если его финансовое положение не изменится в лучшую сторону. Что ж, может быть. Тем более что предпосылки для этого есть. «Распальцованные» бандиты всплывают в каждом романе. Но, почему-то думается, что Антон найдёт иную дорогу. Сейчас, когда в потоке времени чётко прослеживается рост автора, можно утверждать, что новые фантастические книги Орлова окажутся лучше, чем предыдущие. И это здорово. От «Антираспада» до «Мира-ловушки» писатель проделал бесконечный путь и из беллетриста, вскрывающего социальные язвы, он превратился в автора-пересмешника.

Антон сумел сохранить свое лицо и в фэнтези сдвинул общепринятые каноны жанра в нужную ему сторону. И конец света — тема, навязшая на зубах, — подана не как мистическая или «толканутая» проблема уничтожения всемирного зла в зародыше. «Мир-ловушка» — это просто смешная, порой саркастичная сказка для взрослых, где проблемы субкультуры современного мегаполиса сплелись в неразрывный гордиев узел. В этом романе автор поднял наболевшие вопросы и проблемы предыдущих книг, и создал из них мозаику не вторичного, а нового, автономного мира.

А если взглянуть на творчество Орлова пошире, с высоты, так сказать, птичьего полёта, то можно увидеть, что, находясь внутри третьей волны фантастов в Екатеринбурге, выплеснувшей для нас ещё и А. Больных, А. Щупова, Т. Суворову, Н. Ипатову иже со товарищами, Антон столкнулся с иными трудностями, нежели в застойные годы. Он старается не отрываться от уходящего вперёд поколения, но жизнь уводит его на неведомые тропы. Ведь каждый фантаст проделал свой неповторимый и тернистый путь в отечественную литературу. Кто-то дослужился до звёзд на погонах, кто-то едва сводит концы с концами, кто-то впервые издался и принял отрезвляющий ушат критиканства; но все они, присягнувшие на верность мечте, писали, как жили, а жили, как дышали.

И сейчас каждый из них оказался перед камнем судьбы, именуемым в народе выбором чести. И Антон Орлов идет по своей персональной «Долине Совести».

2001

БИБЛИОГРАФИЯ:

1. Орлов А. Антираспад: Фантастич. Роман. /Пер. с англ. И. Кобловой. — М.: Армада, «Изд-во Альфа-книга», 1999, — 509 с. — (Фантастический боевик).

2. Орлов А. Гонщик: Фантастич. Роман. — М.: ЗАО Изд-во «Центрполиграф», 200, — 507 с. — (Перекрёсток миров).

3. Орлов А. Жёлтые небеса: Фантастич. Роман. — М.: ЗАО Изд-во «Центрполиграф», 2000, — 500 с. — (Перекрёсток миров).

4. Орлов А. Мир-ловушка: Фантастич. Роман. — М.: ЗАО Изд-во «Центрполиграф», 2001, — 520 с. — (Перекрёсток миров).

Что такое фэнтези в сознании читателя? Это драки, скучные монологи о добре и зле. Волшебники и драконы — без них просто нет жанра. Динозавры и вараны под драконов косить не смеют! Ибо — не положено! Эти миры вечно заселяют куртуазные маньяристы, повергающие самого дьявола шпажонкой, картавящие на французский манер, читающие стихи, пьющие вино, соблазняющие дам и убивающие злодеев, зачастую в одно и то же время.

Соблазнить королеву или хотя бы вернуть ей ожерелье, убить дракона или мантикору, на худой конец изгнать дьявола в священные воды моря Нафиг-Нафиг, пообщаться с магом — и умереть! Увы — этот типовой набор уже не так востребован. После торжественной победы Поттера над мировой фэнтези, появился еще один непременный и самый важный атрибут жанра — школа.

Теперь в каждой книге обязательно есть школы волшебников, героев, да кого угодно, но непременно со штатом преподавателей в старом замке, в подвалах которого непременно спрятана пара скелетов. Расчет здесь верен: фэнтези любят школьники, и школьная жизнь в ином мире — это им интересно. Для автора тоже образуется прекрасный полигон, дабы поупражняться в схоластике, теософии, теологии. Можно заниматься моралью, и при этом прикрываться сюжетной линией: дак, школа, там жизни учат.

Фэнтези не просто скатилась в школьную тематику, она погрязла в ней, начала тонуть в ней, забывая, зачастую, что сама давно не девочка с бантиками.

Если раньше кровь лилась рекой, Ведьмаки мочили чудищ налево и направо, Волкодавы искали справедливости, а хоббиты таскали кольца, то теперь все они оказались в школе, по обе стороны доски.

Итак, теперь у нас все учат и учатся. Поучают поучат. Иногда это интересно, иногда забавно, иногда натянуто. В целом из прочитанных за последнее время подобных книг в голове складывается эдакий бестиарий, тьфу ты, прости Господи, педадогоарий, причем самые колоритные и типажные его представители, к чести Роулинг, обосновались именно на ее страницах.

Но зато школьные влюбленности и страдания, муки написания рефератов — это разрабатывают другие. К примеру «Год грифона» — забавная, легкая книжка о школьниках, легко читаемая, без особых выкрутасов ровная фэнтези с участием в школьном процессе грифонов и людей.

Проблемы школьного образования, финансирования, содержание материала, система оценки знаний — все это из скучных заседаний педсоветов перекочевало в романы, как будто учителя враз решили покончить с нищетой и переквалифицироваться в писатели. Бог им в помощь. Пусть дерзают. Особо к ним придираться и не хочется, потому что это даже и не интересно.

А вот то, что в этой волне можно откопать вполне достойные и любопытные книги стало для меня откровением.

Нет, не ожидал я найти новое любопытное имя во всей бесконечной смене уроков, интриг и страданий от неразделенной любви если не к вампиру, так к директору школы.

Но я открыл для себя интересного писателя. Это Антон Фарб с его романом «День святого Никогда».

С первых строк книги мне было ясно, что такой стилизацией и обилием чисто советского и постсоветского юмора забугорный автор владеть не может. Житомир, Ивано-Франковск, Владимир, Нижний Новгород — только наши города порождают наш своеобразный тайный язык. Сначала я даже подумал, что это не настоящая фамилия, а стильный псевдоним. Но потом я нашел автора в "Контакте".

И вот что удивительно: я совсем не обнаружил его страницы на Фанлабе. А автор явно этого заслуживает. Ну да, это фэнтези, но зато как блестяще она стилизована. До самого конца я так и не смог определиться: Ойкумена — это параллельный поток времени или будущее объединенной Европы.

Ткань повествования пересыщена мелкими реалистичными деталями. Столица без имени, но в тексте постоянно мелькают Мадрид, Питер. И, вообще, все реалии вполне узнаваемы. Булгаковское «Собачье сердце» стучит в груди романа. Только здесь не профессор, а бывший Герой и ищет не омоложения, а по-прежнему, подвигов, хотя не сознается в этом.

Описание быта профессуры настолько стилизованно под нашу русскую действительность 1916 года, что просто диву даешься. Иногда проскальзывают даже устаревшие обороты, словно автор забыл их подчистить.

И вот что удивительно — это книга не о школьниках, а о преподавателе — старом, больном, впадающим в воспоминания и ностальгию. Такой школьной фэнтези я не ожидал. Никаких любовных мук выбора между вампирами и оборотнями, а именно профессорская дилемма: что добро, что зло?

Мир напоминает детство Бореньки Бугаева. Те же предчувствия, стачки, метели. Это даже не совсем фэнтези и не философская притча, а некое осознание трагедии декадентов Серебряного века, погибающего мира, не оставляющего преемников.

Здесь нет никаких глобальных побоищ и массовых убийств — так, по мелочям, а смерти — по касательной. Ну замерзли в реке трупы, так ведь самой гибели и агонии на страницах нет. Ходынка — она осталась за страницами книги. Зато прекрасно передан мистических дух «Симфоний» Белого, «Двенадцати» Блока.

Черные всадники в метели, кровь на снегу. Современники видят в этом только назгулов, но стоит посмотреть более глобально — и вдруг открывается картина восприятия нашей октябрьской революции глазами эмигрантов: учителей, священников, художников.

Стоит отметить сам язык. Он детален до скурпулезности, он ничего не оставляет без внимания. По началу, когда шло описание мундиров уланов и драгунов я даже грешным делом подумал, что при таком внимании к каждой петельке автор может оказаться женщиной, но вчитываясь все глубже в текст, осознал, что это просто стилистика, манера повествования, которая подкупает своей всеобъемлемостью. Да, автор скользит по многим темам, но будь то парадигма драконов или проблемы нравственности героев — Антон всегда на высоте и каждое слово отдается горами прочитанных книг. Весь романтический антураж с тяжелыми канделябрами, шествие по спускам улиц Нижнего города — все создает живой колорит.

Одно только меня разочаровало — финал истории.

«День святого Никогда» при таком красочном и помпезном подходе вдруг оказался в чудовищном нигде. Финал просто перечеркнул муки и жизнь героев, их поиски, их раздумья. Убить дракона, чтобы он возродился с новыми мистическими способностями — вот идея книги. Но конец истории так скомкан, словно неудавшийся черновик, что поневоле задаешься вопросом, а может быть была какая-то другая, более полная версия романа?