Кто не увлекался приключенческой и научно-фантастической литературой! Нас пленяли образы героев, преодолевающих препятствия на пути к цели, наше воображение поражали экзотические путешествия в неведомые миры, открытия тайн, схватки и, наконец, торжество героя в его борьбе со злом.
Влияние этой литературы поистине огромно.
«Стремление к космическим путешествиям, — писал Циолковский, — заложено во мне известным фантазером Ж.-Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания... За желаниями возникла деятельность ума».
Н. Островский так писал о научно-фантастических и приключенческих книгах Жюля Верна. «Он был не только моим спасителем в детстве, он был для меня чем-то большим! ... Какое место в моей душе занимали чудесные выдумки Жюля Верна! С каким трепетом читал я его объемистые книги, страдая от того, что чтение рано или поздно должно прийти к концу». (1)
Когда работники полярной станции «Северный полюс-3» в своем приветствии Второму всесоюзному съезду писателей (2) желали, чтобы литераторы создавали больше хороших научно-фантастических и приключенческих книг, — это был голос многих миллионов читателей.
Неоспоримая важность научно-фантастической и приключенческой литературы и огромная ответственность писателей, работающих в этом жанре, развивающемся за последние годы с настораживающей болезнью роста, вызывают необходимость большого и серьезного разговора. Отсутствие разработанных теоретических положений, путаница в особенностях жанра чрезвычайно пагубно сказываются на качестве работы писателей, редакторов и критиков.
Вопросов спорных и нерешенных множество. Все они будут обсуждены на республиканском совещании по научно-фантастической и приключенческой литературе, которое состоится в июне. (3)
Совещание должно наметить пути развития жанра, что немыслимо без многообразия тем, и в первую очередь в научно-фантастической литературе. Совещание должно закрыть дорогу серым, халтурным произведениям, нередко выходящим под грифом приключенческой и научно-фантастической литературы. Наконец, необходимо помочь начинающим авторам, в большинстве своем бывалым людям, которые знают материал, знают, о чем писать, но не обладают необходимым литературным опытом.
Совещание поможет утвердить основные положения жанра и, пусть не покажется странным, определить, что такое научно-фантастическая литература, что понимать под детективной литературой.
**
*
Советская научно-фантастическая и приключенческая литература призвана воспитывать у читателей веру в могущество созидательных сил человека, патриотизм, смелость, находчивость, благородство, стремление к подвигу и познанию мира, сознание долга и чести.
«Надо мечтать», — призывал Владимир Ильич Ленин. Без фантазии немыслимо никакое творчество. Труд, вдохновленный фантазией, создал современного человека.
Советская научно — фантастическая и приключенческая литература стремится показать человека, который посвятил свою жизнь борьбе за лучшее будущее, за коммунистические идеалы. Реакционная буржуазная фантастическая и детективная литература показывает сверх человека — супермена, в образе которого сочетаются преуспевающий делец и гангстер. Чтобы спасти капиталистический мир от краха, идеологи империализма мечтают о колониальных войнах в космических масштабах. Они описывают бесперспективность и обреченность Земли и человечества.
**
*
Чтобы лучше понимать сущность жанра, вспомним рыцарские романы Вальтера Скотта, породившие героическое направление в приключенческой литературе, повести Эдгара По — основоположника детективного жанра. Вспомним Жюля Верна — родоначальника литературы смелой мечты и героической романтики.
Потребность читателей удовлетворялась массовыми переводами книг Жюля Верна, Фенимора Купера, Майн Рида, Дюма и некоторых других. На русском языке с 1895 года до наших дней издано свыше пятисот научно- и просто фантастических романов, повестей, рассказов и около тысячи приключенческих произведений, не считая переизданий. Большая часть из них приходится на иностранных авторов.
В советское время развилась своя приключенческая и научно-фантастическая литература. Она издается в столичных издательствах. Печатают эту литературу областные издательства и газеты.
Для читателей и писателей необходим многотиражный журнал «Мир приключений», который, явившись творческой трибуной, бесспорно очень помог бы развитию научно-фантастической и приключенческой литературы. Были же до Отечественной войны приключенческие журналы «Борьба миров», «На суше и на море», «Мир приключений» и другие.
В традициях прогрессивной приключенческой литературы создавать положительные образы героев, образы яркие, запоминающиеся, как капитан Немо, как Робинзон Крузо, как Мересьев, как Саня Григорьев, как учитель географии Ветлугин (из трилогии Платова) и другие.
Но не в традициях советской приключенческой литературы романтизировать преступников. Романтическое описание «медвежатника» в рассказе Л. Шейнина «Динары с дырками» пусть явится единственным исключением, обусловленным биографической канвой повествования, относящегося к давно прошедшему. И очень жаль, что в книге Л. Овалова с привлекательным, запоминающимся образом чекиста майора Пронина на один героический пьедестал ставится Пржевальский, Певцов и почему-то Лоуренс. Не нам возвеличивать дутую славу Лоуренса, разоблаченного Олдингтоном в книге «Лоуренс — Аравийский».
**
*
Синоним приключенческой литературы — остросюжетная. Для произведения с острым сюжетом характерно типическое поведение советских граждан в исключительных условиях, например, летчика Мересьева.
Приключенческий жанр имеет общепризнанное право на вымысел. Это не освобождает автора от необходимости глубоко изучать материал. Острый сюжет не должен являться простой связью занимательных происшествий, а такая тенденция есть.
Приключенческий, научно-фантастический роман немыслим без романтики ратного и трудового подвига, романтики профессий, романтики открытий и путешествий. Героическая романтика — одно из выражений социалистического реализма и незачем противопоставлять их.
Если хотят обругать роман, часто говорят: в нем есть экзотика. Но ведь экзотика тоже является неотъемлемой особенностью жанра в смысле необычности характерных черт. Для жителя Севера экзотичен караван верблюдов, для жителя пустынь экзотична собачья упряжка. Но мы против экзотики дурного тона.
**
*
Тема — отнюдь не главный признак, определяющий приключенческий жанр. Поэтому называть произведение приключенческим только потому, что в нем речь идет о раскрытии преступления, — неверно. По мотивам уголовного дела может быть написано большое социальное произведение, вспомним: «Преступление и наказание» Ф. Достоевского, «Воскресение» Л.Толстого, «Дело корнета Елагина» Бунина. Вспомним романы Диккенса.
Цель советской детективной литературы — показать, как в результате закономерности общественного развития происходит ликвидация преступности. Для краткости, условно, назовем литературу, посвященную распутыванию преступлений, описывающую действия милиции, разведчиков — детективной. Советский детектив должен не только показывать раскрытие преступления, но и утверждать советский образ жизни, воспитать ненависть к врагам, отвращение к преступлению, к любым проявлениям пережитков капитализма в сознании, внушить, что борьба с этими пережитками является общенародным делом.
Вызывает недоумение недавнее выступление Л. Кассиля по радио о вкусах, призывавшего все громы критические на приключенческую литературу и походя зачеркнувшего все произведения Г. Брянцева. Но это мало доказательно. Надо не вообще выступать против «шпионской темы» (тайная война, которую ведут против нас, продолжается), а критиковать конкретную книгу за конкретные недостатки.
К сожалению, в «Библиотечке военных приключений» издается главным образом детективная литература. Наряду с интересными книгами («Над Тиссой» А. Авдеенко, «И один в поле воин» Ю. Дольд-Михайлика, «Что происходит в тишине» Н. Гомана и др.) издано и немало слабых, посредственных книг: «Когда играют дельфины» Б. Краевского и Ю. Лиманова, «Особая примета» С. Русанова, «Особое задание» Е. Ржевской и др. В этих книгах безлики герои, слабы изобразительные средства, повторяются литературные приемы, оглуплен враг, язык невыразительный.
**
*
Требование соответствия научной фабулы произведения научно-подтвержденным истинам явилось одной из причин появления «теории предела», тормозившей развитие этой литературы.
Требование, чтобы все в научной фантастике было научно обосновано, неправомерно. Если научная гипотеза подтверждена научно, то есть экспериментально, она уже перестает быть научной фантастикой, а становится научной теорией или осуществленным изобретением. Но ведь речь идет о научной гипотезе, не более. Спрашивается: какова же тогда роль фантастики?
Другое направление «теории предела» — хронологическое. «Мечтайте, — говорили некоторые критики, — в масштабе пятилетки или двух пятилеток», пишите научную фантастику о Кара-Кумском канале, используйте планы развития народного хозяйства. Бесспорно, писать об этом важном надо, но это не научная фантастика. Пусть критиков не вводит в заблуждение не слишком удачный термин «научная фантастика». Он был введен для определения материалистического направления фантастики как противопоставление идеалистической.
Чтобы гриф «научная фантастика» не вводил в заблуждение, Александр Казанцев назвал свой научно-фантастический роман о покорении Севера — роман-мечта...
Ученый-палеонтолог и писатель И. Ефремов выступил в журнале «Техника молодежи» с интересным романом «Туманность Андромеды», увлекая покорением космических пространств, приучая читателей мыслить новыми категориями понятий. Учить думать, мечтать, увлекать, а не писать научные предсказания — такова задача писателей-фантастов. И если И. Ефремов в рассказе «Алмазная труба» предсказал открытие алмазов в Сибири — это удача.
Мы призываем ученых, изобретателей создавать произведения, способные увлекать молодежь перспективами завтрашнего дня науки. Ведь писали же Циолковский и академик Обручев, ведь создали же интересные произведения доктор наук И. Ефремов, инженеры А. Казанцев, В. Немцов и другие.
Дорогие читатели! Какое множество интереснейших тем, героических характеров, исключительных событий вы могли бы подсказать нам, писателям. Ведь героизм защитников Брестской крепости не выдумка, о нем писателю многое рассказал народ. Разминирование оставшегося после войны минного склада — факт.
Где, как не у нас, писать о героических приключениях и смелой мечте! Долг и честь советского писателя — создавать героические образы, которые воодушевляли бы молодежь на великие свершения и помогали рождению новых, живых героев.
(1) Шиперович Борис. Библиотека Н. А. Островского // Альманах «Год тридцать седьмой», № 18, М. 1954, стр. 337, 338.
(2) 18 декабря 1954 г. // Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. 1956, с. 225. (Если интересно, сделаю текстовый вариант "Приветствия".) (Во многих докладах и выступлениях обсуждается литературное положение фантастики.) / читать
Я надеялся встретиться с Гагариным в четверг. Участники Горьковского юбилея хотели услышать его в этот вечер (1) во Дворце съездов. Открывая торжественное заседание, посвященное столетию со дня рождения Горького, К. А. Федин сообщил, что Юрий Алексеевич хотел выступить на этом торжественном собрании... И не смог. И никогда больше не выступит...
Но голос его живёт и будет звучать вечно. И когда в единой книге соберут всё, что написал и что сказал Гагарин, конечно же, здесь будут воспроизведены и следующие строки подготовленной им, но не произнесённой речи на славном горьковском торжестве:
«... И тут, на земле, и там, в космосе, мы постоянно чувствуем на себе заботливо-требовательный и ободряющий взгляд великого Горького, слышим его вдохновенные гимны «безумству храбрых, гимны «гордому Буревестнику», который «над тучами смеётся». В душе каждого из моих товарищей-космонавтов, в душе каждого из тех советских людей, кто собирает и отправляет нас в космос, живёт несокрушимый дух горьковского Сокола, горьковского Буревестника, самого Горького, их «уверенность в победе…».
А в другом месте Юрий Гагарин снова возвращался к главной теме:
«…Мы убеждены… что наше сегодняшнее стремление вырваться на просторы Вселенной является органическим продолжением того великого дела нашей эпохи, которое всю жизнь утверждал Горький. Неспроста в той же «Песне о Соколе» он стремился связать с идеей безумства храбрых мечту о постижении человеком всех тайн мира, мечтал о том, чтоб «трепетные узоры звёзд» зазвучали для нас «дивной музыкой откровения». Неспроста, прославляя революционную борьбу, он связывал с её результатами будущее человечества, «когда люди станут любоваться друг другом, когда каждый будет как звезда перед другим!» Восхищённый первыми успехами социалистического строительства в Стране Советов, Горький уже в те годы предсказывал: «Люди полезут ещё на Марс…» (2).
Вот последние строки непроизнесённой (3) гагаринской речи… Последние!
(2) Максим Горький. [Речь на торжественном заседании пленума Бакинского Совета]. Впервые напечатана в газете «Бакинский рабочий», 1928, № 182 от 23 июля, и в ряде республиканских, областных и местных газет. Произнесена 21 июля 1928 года.
"Я не согласен с мыслью одного из ораторов, что мы дойдём до какого-то пункта и остановимся на нём. Человек создан затем, чтобы идти вперёд и выше. И так будут делать ваши дети и внуки. Не может быть какого-то благополучия, когда все лягут под прекрасными деревьями и больше ничего не будут желать. Этого не будет, люди полезут ещё на Марс, будут переливать моря с одного места на другое, выльют море в пустыню и оросят её, поставят себе дерзновенные задачи, вроде того, как вы здесь отняли у моря часть его и превратили её в сушу. Игра с огромнейшими стихийными силами природы, которые раньше возбуждали у человека страх и ужас, ныне становится, благодаря вашей коллективной спайке, обычным делом."
В сокращённом виде (иногда теряющем исторический и фактический смысл) произведения Юрия Алексеевича Гагарина были опубликованы в сборнике "Есть пламя!". В этом году (2024) будет подготовлена книга, в которую войдут статья, очерки, выступления Ю. А. Гагарина. Без изменений, так как они были опубликованы в средствах массовой информации. Но возможно ли её издать?
В эти дни, предшествующие Второму всесоюзному съезду советских писателей, в столице проходят читательские конференции, беседы и лекции на литературные темы, встречи с писателями. По-хозяйски, заботливо и строго говорят на этих встречах читатели о литературе. Такие встречи состоялись, как уже сообщалось, в клубе МГУ на Ленинских горах, затем во Дворце культуры автозавода имени Сталина. С докладом о советской литературе за 20 лет перед автозаводцами выступил А. Дементьев. Собравшимся рассказали о своих творческих планах, прочитали новые свои произведения Л. Ошанин, Д. Еремин, Е. Долматовский и С. Михалков.
Затем выступили автозаводцы — наладчик И. Волков и инженер Т. Введенский. Они говорили о значении, которое приобрела книга в жизни советского человека.
— Читатель ждет больше книг хороших и разных — о нашей жизни и о труде, книг, которые бы вдохновляли массы на активную созидательную деятельность, — заявил Т. Введенский.
В заключение вечера был дан большой концерт художественное самодеятельности.
В четверг (*) в Колонном зале Дома союзов состоялась встреча с молодежью столицы и области. Открывая вечер, секретарь Московского областного комитета комсомола М. Халдеев представил присутствовавших на встрече А. Безыменского, С. Васильева, Н. Грибачева, Е. Долматовского, В. Журавлева, В. Инбер, В. Катаева, А. Казанцева, С. Кирсанова, Р. Кима, Н. Лесючевского. Ю. Либединского, В. Луговского, С. Михалкова, Г. Мдивани, В. Немцова, Л. Ошанина, А. Рыбакова, К. Симонова.
В кратком вступительном слове К. Симонов рассказал о задачах Второго съезда писателей.
Затем трибуна была предоставлена молодежи. Выступали рабочие, студенты, преподаватели, сельские библиотекари, секретари районных комитетов комсомола. Они говорили о книгах Н. Островского, А. Фадеева, Б. Полевого, о лирических стихах К. Симонова, которые завоевали сердца молодежи. Хорошую оценку получили повесть молодого писателя В. Тендрякова«Не ко двору» и роман Д. Гранина«Искатели». Вместе с тем во всех выступлениях звучала неудовлетворенность читателей отсутствием в послевоенной литературе образа положительного героя.
Не хватает литературе современного Павки Корчагина, такого героя, которому хотелось бы подражать, у которого могла бы учиться наша молодежь работать, преодолевать трудности, — об этом говорили секретарь Ждановского райкома комсомола Д. Рябов, преподаватель школы рабочей молодежи В. Любовцев, студентка педагогического института Э. Бяльская и другие.
На вечере выступили Е. Долматовский, Н. Грибачев, С. Михалков, С. Васильев, А. Безыменский, К. Симонов. Они ответили на вопросы и прочитали свои произведения.
…Георгий Устинович много еще говорил об особенностях Ново-Айхальского городка и уже поздно ночью, прощаясь, сказал:
— Герберт Уэллс фантазировал о городах будущего. Но все это — чистая фантазия. Наша фантазия уже воплощена в жизнь... Между прочим, Уэллс сыграл лично для меня и положительную роль. Это он натолкнул на мысль о городе будущего на Крайнем Севере.
Мирный — Москва.
----------------------------------------
* Гермогенов Георгий Устинович (12 сентября 1935 года, село Немюгинцы Западно-Хангаласского улуса.) — заслуженный строитель Республики Саха (Якутия) (1995), лауреат Госпремии ЯАССР им. П.А. Ойунского (1982).
Начитаешься газет, насмотришься иных телепрограмм, и приходит в голову шальная мысль, что, кроме жестокой политической борьбы, на свете ничего не осталось. Люди не умеют строить разумных взаимоотношений. Страну сотрясают забастовки, льется кровь, голодают дети...
Кто услышит в такое нервное и взрывоопасное время возвышенную речь поэзии? Вот когда лирики действительно оказались в загоне — даже в толстых журналах им не дают развернуться. То, что все-таки публикуется, то же не внушает особых надежд: в подборках — все оттенки горечи, тоски, разочарования, уныния, отчаяния. Что ж, общество в самом деле переживает труднейший момент, и поэзия честно выражает распространенные настроения. Ну а если находится поэт, умеющий взглянуть за скрытый тучами горизонт, — получают ли его стихи отклик у сограждан?
На первый взгляд, новая поэма Соколова не составляет исключения из упомянутого ряда, но такое впечатление — явная ошибка. Итак, строки из «Прелюдии», горькое прозрение и весьма безутешное предсказание, в котором ради его весомости каждое слово отделено от другого знаком тире:
«Оставьте — мысль —
о ядерном — ударе —
Вас — миновал —
кромешный — этот — ад —
Но вот — уже — идет —
на вашем — Шаре —
Совсем — другой — материи —
распад.
Она — была — нетленной —
но...»
Я бросил
Перо. Оно пошло писать само
О том, что я без лодки и без
Вёсел
Плыву туда, где начато
письмо...
И должен я теперь, хотя б
Немногим,
Покуда этот мир еще не пуст,
Заметить им, неглупым и
двуногим,
Что тлен уже из их исходит
уст.
Такое вот гибельное пророчество — разве нет в нем той же горькой безысходности, о которой сказано выше? Но почему же тогда, читая поэму, чувствуешь, что обступивший тебя мрак редеет и рассеивается? А потом вдруг замечаешь, что это и не чернота вовсе, а глубокая небесная синь, к тому же густо усыпанная звёздами. «Ведь свет и тьма для космоса одно. Какая тьма светил глядит в окно!» Афоризм, достойный древнего мудреца Хайяма, непринуждённо вписан в современный колорит произведения и чувствует себя на своём месте.
Соколов — художник сложный, его стиль отнюдь не избегает парадоксальных решений. Но важнее сказать о другом — о всегдашней содержательности выступлений поэта, о внутреннем достоинстве его творческого поведения.
Я думаю, еще ни одна власть на Земле не установила разумных норм для проявления присущего человеку инстинкта собственности. А в нашей стране этот инстинкт последовательно изгонялся и вытравлялся. Ему улюлюкала общественность, над ним издевались поэты и публицисты, на него не однажды обрушивался бич пролетарской законности. Быть может, поэтому естественный человеческий инстинкт (такой же, как самосохранения, например) приобрел у нас болезненно уродливые формы. И едва время расковалось от догм, мы стали свидетелями дикого разгула корыстных, эгоистических страстей. Нравственная чуткость Владимира Соколова помогла ему очень рано почувствовать опасные особенности общественного развития. С первых шагов в поэзии он упорно сопротивлялся наступлению агрессивной бездуховности, хотя и не давал вовлечь себя ни в одну обличительную кампанию. Просто антиподом его лирического героя всегда выступал косный обыватель, занятый исключительно интересами личной выгоды и сиюминутной практической пользы. Социальная маска этого субъекта для поэта не имела значения: недруг мог прийти в любой личине — соседа по даче, чиновника, модного художника. Сегодня при массовом озверении собственничества Соколов особенно к нему нетерпим. Теперь поэт сам, приняв облик космического Пришельца, указывает нам на зловещие признаки социального разложения — «тлена». И этот убийственный укор, к великому прискорбию, справедлив. Но, быть может, начавшийся распад еще. можно остановить?
В прозаическом вступлении к поэме Соколов говорит, что «каждый поэт в душе сюрреалист… Другое дело, как он с ирреальностью поступает». Я думаю, автор прав, ибо внутренняя жизнь человека сложна, противоречива и по сути непредсказуема. Неоспоримое право художника – показать читателю то звено цепочки, какое сочтет нужным. Но так, чтобы, согласно завету Блока «по бледным заревам искусства узнали жизни гибельный пожар».
Кто он, в самом деле, — Пришелец из звёздных миров, о ком читаем бесчисленные фантастические романы и столь же теперь несметные свидетельства очевидцев, смотрим научно-популярные фильмы и телепередачи? Для одних — это миф XX века, выдумка несчастных, жаждущих чуда, для других — непознанная реальность, но, во всяком случае, это реально существующий в народном сознании образ. И вдруг автор придает ему людскую отчетливость, совмещая его с очертаниями собственной поэтической фигуры! Устанавливает свое духовное тождество с посланцем иной цивилизации, говорит от его имени, рассказывая о земной жизни. Такого в русской поэзии еще не бывало. Однако за спиной Пришельца незримо присутствуют все пророки и ангелы отечественной классики, а, быть может, еще и странник Лермонтова, путник или гость Есенина, заложник вечности Пастернака. Голос Пришельца возвышается до самых болевых, трагических нот. Ибо на его глазах происходят развенчание и гибель «века-фаворита», не оправдавшего тысячелетних надежд человечества. А какая в сущности разница для цивилизации — сгореть в ядерном аду или потерять душу, то есть утонуть в крови и рабстве, в насилии и подлости?
Однако смрадный склеп греха, вместилище вражды и ненависти парадоксально дорог Пришельцу, ибо одновременно это и прекрасный мир, где есть шелест дубов и лип, где живут поэты и хлеборобы, где улыбается любимая женщина. Я не знаю ни одного из современных лириков, кто свободнее и органичнее Соколова обращался бы с категорией времени. В теперь уже давней поэме «Сюжет» (1976 г.) внутренняя жизнь современника как бы раздваивалась. Драма любви обрекала его существовать одновременно в настоящем и в прошлом: на одной стороне улицы падал снег, на другой — летел тополиный пух. В «Пришельце» бегущее время расслаивается еще сложнее: лирический герой чувствует себя и в молодости, когда «бросился» в жизнь, и в конце земного пути. Вот только что упивался запахами проселочных дорог, ромашек, сена, любовался женской красотой, близостью любимой. А миг спустя уже видит ее одну, простившуюся с ним навеки: «У подмосковной гнущейся березы ты у меня в глазах стоишь, как слёзы»...
И прежде Соколов предпочитал подробной предметной живописи «полёт понятий». Да, поэзия его не для всех — она избирательна и не претендует на общедоступность. Никогда не погружается в быт, скорее парит над ним, лишь по временам (и только при необходимости) задевает крылами его поверхность. Соколов — поэт прежде всего для тех, кто в бурных водоворотах жизни не утратил ясных представлений о правде и лжи, о добре и зле, о милосердии и жестокости. Кто мучительно размышляет о соотношении этих начал в жизни людей. Тем читателям, для которых нравственные мерки – лишь политическая или художественная условность, его стихи попросту не нужны. Вот и начало своей творческой зрелости автор изображает с предельной обобщённостью. Всё конкретное убрано — оставлена голая суть:
Мне сорок лет. Я вышел
на свободу
Из бытия или небытия.
Из дома, из тюрьмы...
не знаю я...
Какая разница...
Кому в угоду
Я должен точный адрес
Рисовать
Или картинку Выхода и
Входа?
Для тех, кто всё привык
адресовать?
В самом деле, для Поэзии не столь важно, откуда, гораздо существеннее – каким. Но мы не без пользы можем восстановить его земной путь более конкретно. Когда в стране гремели имена лирических публицистов, когда их выступления собирали многотысячную аудиторию стадионов, голос Соколова был едва слышен в общем хоре. Его ценили знатоки, официальная критика изредка замечала. Но этот голос с годами креп и набирал силу неизменно оставаясь верным своей природе. Никогда Соколов не работал на публику, не подстраивался к моде, ни разу не соблазнился звонкими лозунгами дня. Шумный ажиотаж вокруг мнимых и подлинных успехов эстрадной поэзии его волновал мало, не мешая собственной сосредоточенной работе. Но время переломилось. Соколов зазвучал, когда эстрадные трибуны один за другим стали сходить со сцены; а в общественной жизни утвердился диктат мертвого чиновничьего циркуляра. Поэзия Соколова всей своей лирической сутью была прямым вызовом застою, но именно она проявила наибольшую жизнеспособность в условиях режима: не остановила внутреннего роста и движения. И тут-то критика словно спохватись, по-настоящему Соколова заметила. Его провозгласили лидером «тихой лирики», понимаемой как самоцельное искусство для искусства. Обнаружили, что он художник полутонов и нюансов поэт трудноуловимых состояний души, короче, отечественный импрессионист. Стали — не без успеха, впрочем, исследовать его утончённое мастерство. Однако самые правоверные из критиков-прогрессистов по-прежнему пеняли Соколову на социальную недостаточность его лирики.
Словом, чудо в поэзии тоже чего-то стоит (иногда — усилий целой жизни). И моральное право создать образ Пришельца поэту надо было выстрадать, заработать десятилетиями безупречной стойкости, самоотверженным служением искусству.
Зато этот образ оказался на редкость ёмким. В поэме есть горькая ирония над бессмыслицей людской вражды, но язвительность смягчена любовью к нашему «тяжёлому» Шару. Есть смертная усталость от борьбы с силами зла, но она преодолевается решимостью Пришельца до конца исполнить свою земную роль — договорить порученное небом. Два лирических полюса, два центра притяжения знакомы герою: идеальный мир планеты Икс, откуда он родом, и — болевой, грешный, обжитый людьми- с ним тоже трудно расстаться. Как соединить несоединимое? Какой Млечный путь должен вымостить своими строчками автор, чтобы в его душе восторжествовала утраченная гармония неба и земли? Вот заключительный аккорд поэмы:
Как вам сказать, где ожил я
теперь,
Как сообщить без буквы и без
фальши?
Созвездье Лебедя? Оно — как
Тверь
Или Можайск... Мы несравнимо
дальше.
Там нет конца... Но есть Окно и Дверь.
Резко меняя изобразительные масштабы, Соколов достигает нужной плотности письма. Уверенно сближает просторы вечности с именами старинных русских городов. Но названное созвездие оказывается только преддверием к немыслимым далям космоса. И, дав нам почувствовать холод бездны, поэт утверждает там, посреди Вселенной, приметы человеческого жилья. Словом, завершая своё земное пребывание, Пришелец делает то же, что и в течение всей жизни — творит доброе чудо. Поэма, по-моему, столь многозначна и открыта для разных прочтений, что её равно примут в душу представители исстари враждующих станов: граждане мира и патриоты российской провинции, идеалисты и материалисты, пламенные мечтатели и суровые поборники реализма. Иными словами, истинное искусство роднит сердца, объединяет их в благородном порыве к добру, справедливости, совершенству.
Пришелец, однако, улетел на загадочную планету Икс, к счастью, отделясь от автора, который остаётся с нами и в самом расцвете творческих сил. Там, куда удалился звёздный гость, наверно, давно уже построен не осуществлённый на Земле коммунизм. А, быть может, что-то и более прекрасное, ведь история движется, и, как сказал поэт, «Там нет конца».
облако тэгов
