Немецкий писатель и философ Эрнст Юнгер прожил долгую жизнь, на протяжении которой ставил перед собой все более и более глубокие вопросы, пытаясь понять, как в эпоху мировых войн, тоталитарных режимов и одержимости техническими достижениями человек способен сохранить свободу. О том, какие ответы он для себя находил, читайте в моей статье.

«Самое удивительное в Эрнсте Юнгере, как и в Адольфе Гитлере, — это его успех».

Такими словами Николаус Зомбарт, сын известного социолога Вернера Зомбарта, начал свою статью, опубликованную в 1968 году в сатирическом журнале «Штрайт-цайт-шрифт». Название статьи, «Эрнст Юнгер в нас», недвусмысленно отсылало к нашумевшей книге Макса Пикара «Гитлер в нас самих». Зомбарт, признавая «немецкость» Юнгера (на обложке журнала писатель изображен в... бутылке из-под шнапса с надписью «Немецкий продукт»), удивлялся его популярности у французских читателей: «Если бы они знали, что эстетизм Юнгера стоит ближе к перфекционизму Эйхмана, чем искусству Кокто, то они избегали бы его, как паршивую собаку».

Юнгер не ответил. Он никогда не отвечал своим критикам, полагая, что «немногие достойны того, чтобы им возражали». Эту позицию клеймили как «аристократизм» и оттого нападали на него еще больше. По выражению публициста Фридриха Зибурга, «Пинок по Эрнсту Юнгеру открывает двери». Высшего накала полемика вокруг него достигала в 1982 году, когда Юнгеру присудили большую национальную премию Гёте (недовольные обличали писателя как «идеологического пионера фашизма и носителя национал-социализма с головы до пят»), и в 1995-м — во время чествования столетнего юбилея. Только тогда он выразил благодарность своим противникам, «без которых неинтересно жить», но позже заметил, что иногда развлекается пусканием мыльных пузырей.

С тех пор страсти поутихли. Кто хотел пнуть мертвого льва, уже сделал это, настало время понимания. Сегодня о Юнгере говорят как о крупном поэте, одном из величайших стилистов немецкой литературы и проницательном свидетеле двадцатого века, к творчеству которого необходимо обращаться, чтобы этот самый век постичь. Реже вспоминают его как критика тех крайностей, в которые порой впадает демократия, и как исследователя все возрастающей роли государства и социума, закрепощающих человека крепче иных цепей. Вопрос Зомбарта, если отбросить нелепое reductio ad Hitlerum, все еще волнует нас. Действительно ли успех Юнгера в том, что он прошагал в ногу с «веком-волкодавом», выразив его силу и слабость в чеканных фразах, или, наоборот, в том, что он всегда шел своим путем и сумел проторить его для многих, кто «не волк по крови своей»? А может, это разные ипостаси Юнгера, тогда сколько их было всего? Мы насчитали четыре, к рассмотрению коих сейчас и приступим.

(Продолжение — на сайте "Горького")