Немецкий писатель и философ Эрнст Юнгер прожил долгую жизнь, на протяжении которой ставил перед собой все более и более глубокие вопросы, пытаясь понять, как в эпоху мировых войн, тоталитарных режимов и одержимости техническими достижениями человек способен сохранить свободу. О том, какие ответы он для себя находил, читайте в моей статье.

«Самое удивительное в Эрнсте Юнгере, как и в Адольфе Гитлере, — это его успех».

Такими словами Николаус Зомбарт, сын известного социолога Вернера Зомбарта, начал свою статью, опубликованную в 1968 году в сатирическом журнале «Штрайт-цайт-шрифт». Название статьи, «Эрнст Юнгер в нас», недвусмысленно отсылало к нашумевшей книге Макса Пикара «Гитлер в нас самих». Зомбарт, признавая «немецкость» Юнгера (на обложке журнала писатель изображен в... бутылке из-под шнапса с надписью «Немецкий продукт»), удивлялся его популярности у французских читателей: «Если бы они знали, что эстетизм Юнгера стоит ближе к перфекционизму Эйхмана, чем искусству Кокто, то они избегали бы его, как паршивую собаку».

Юнгер не ответил. Он никогда не отвечал своим критикам, полагая, что «немногие достойны того, чтобы им возражали». Эту позицию клеймили как «аристократизм» и оттого нападали на него еще больше. По выражению публициста Фридриха Зибурга, «Пинок по Эрнсту Юнгеру открывает двери». Высшего накала полемика вокруг него достигала в 1982 году, когда Юнгеру присудили большую национальную премию Гёте (недовольные обличали писателя как «идеологического пионера фашизма и носителя национал-социализма с головы до пят»), и в 1995-м — во время чествования столетнего юбилея. Только тогда он выразил благодарность своим противникам, «без которых неинтересно жить», но позже заметил, что иногда развлекается пусканием мыльных пузырей.

С тех пор страсти поутихли. Кто хотел пнуть мертвого льва, уже сделал это, настало время понимания. Сегодня о Юнгере говорят как о крупном поэте, одном из величайших стилистов немецкой литературы и проницательном свидетеле двадцатого века, к творчеству которого необходимо обращаться, чтобы этот самый век постичь. Реже вспоминают его как критика тех крайностей, в которые порой впадает демократия, и как исследователя все возрастающей роли государства и социума, закрепощающих человека крепче иных цепей. Вопрос Зомбарта, если отбросить нелепое reductio ad Hitlerum, все еще волнует нас. Действительно ли успех Юнгера в том, что он прошагал в ногу с «веком-волкодавом», выразив его силу и слабость в чеканных фразах, или, наоборот, в том, что он всегда шел своим путем и сумел проторить его для многих, кто «не волк по крови своей»? А может, это разные ипостаси Юнгера, тогда сколько их было всего? Мы насчитали четыре, к рассмотрению коих сейчас и приступим.

(Продолжение — на сайте "Горького")

Эрнст Юнгер раньше многих понял, какую опасность таит в себе безудержное развитие науки и техники — не столько даже для земной природы в целом, сколько для отдельно взятой личности. Его роман «Стеклянные пчелы», написанный в 1957-м и переведенный на русский язык лишь недавно (в этом году вышло уже второе издание), изображает мир человекоподобных роботов, в котором человек нужен лишь как единица измерения их производительности.

Эрнст Юнгер (1895—1998) прожил невероятно долгую, особенно по меркам стремительного двадцатого века, жизнь. В 1918 году он получил из рук кайзера Вильгельма II высшую награду Германской империи, орден Pour le Mérite, а в 1993-м его дом в крошечном Вильфлингене посетили президент Франции Франсуа Миттеран и канцлер Германии Гельмут Коль, правители новейшей Европы. В год рождения Юнгера только появился кинематограф, а в год смерти вышла Windows 98 и была основана компания Google. Но, конечно, не внешними событиями прежде всего полнилась его жизнь. Войны, путешествия, встречи с замечательными людьми, технические достижения человечества были тем материалом, над которым неустанно работал его дух, претворяя век в мысль. Немногим удалось продвинуться на этом пути так далеко.

Не знаю, давал ли кто когда-либо Юнгеру столь высокую оценку, но мне он видится фигурой калибра Гёте, не меньше. Как Гёте выпало жить в революционную эпоху торжества разума, так и Юнгеру — в не менее революционную эпоху торжества техники. Оба были и тонкими наблюдателями происходящего, и его критиками, и искателями альтернативы. Они то вовлекались в бурю и натиск истории, то отстранялись от них. Крепкое долголетие и острый ум позволили им подняться на высоту подлинного понимания и создать прозу, художественность которой — не игра фантазии, но зеркало самой сути действительности (поэзия и есть правда). Этой же цели служит и схожий стиль обоих, у Гёте прозванный олимпийским. Он подобен мраморной статуе: с виду холодный, лаконичный, слишком идеальный, но стоит прикоснуться, задержаться подольше, свыкнуться — и откуда-то из глубины проступают тепло, жизнь, свет. Такими они оба и оставались до конца своих дней. И если о человеческом облике позднего Гёте можно судить лишь косвенно — например, по его разговорам с Эккерманом, — то с Юнгером нам повезло больше. Посмотрите фильм о том, как шведские журналисты беседуют со 102-летним Юнгером. Какую он демонстрирует цепкую память, широту осмысления, чувство юмора. Как еще силен его голос и режет воздух рука. Кажется, время не властно над тем, кто был с этим временем на ты.

(Полностью рецензия доступна на сайте "Горького")