Кажется, никто не заметил, что первая «Матрица» начинается с классического «пролога на небесах». Он лежит в основе таких важнейших для западной культуры текстов, как «Книга Иова» и «Фауст». Господь обсуждает с чертом судьбу некоего человека, которому вскоре предстоят труднейшие испытания. Конечно, в М1 это подано не так явно, скорее символически, но столь же существенно для сюжета. На фоне падающих символов Матрицы мы слышим закадровый разговор Тринити и Сайфера. Trinity (англ. Троица) представляет божественную сторону, Cypher (его имя отсылает к Lucifer — Люциферу) — инфернальную. Предмет их беседы — Нео. Уже здесь предвосхищаются главные темы М1: любовь Тринити, предательство Сайфера, избранность и смерть Нео. Не менее важна образность кадра: говорящие невидимы, они словно бесплотные духи, хорошо ориентирующиеся в этом мире. Они — шаманы в Матрице.

После новаторских исследований Мирчи Элиаде и массовых изданий Кастанеды популярность шаманизма, особенно в Америке, возросла настолько, что сомневаться в его влиянии на Вачовски не приходится. Да что там, их мать была католичкой, перешедшей в шаманизм (1)! Шаманские идеи и практики в «Матрице» повсюду, а совпадения настолько буквальные, что их впору ставить в кавычки, как при цитировании.

Впервые мы застаем Нео спящим. Так нам намекают на его судьбу рядового хуматона. Но сразу же вслед за этим приходит зов извне, воплощенный в нескольких строках на экране «взломанного» компьютера. Вскоре Нео замечает татуировку в виде белого кролика, о котором сообщалось в зове, а заодно ему говорят о мескалине, любимом психоделике индейских шаманов. В принципе, последнее даже излишне, и так несложно опознать в Нео претендента в шаманы, испытывающего так называемую «шаманскую болезнь», когда кто-то «начинает слышать голоса духов, зовущих его, видит странные и пугающие видения» (2). Слова Тринити «Я знаю, почему ты не спишь, почему живешь один и все ночи напролет проводишь за компьютером» звучат парафразой Элиаде: «Претендент становится задумчивым, ищет одиночества… кажется рассеянным, подвержен пророческим видениям» (3).

За призванием следует инициация. Это весьма суровые испытания, во время которых претендент, во-первых, получает знания о духах и об устройстве их миров, а во-вторых, претерпевает крайне болезненные ощущения: ему кажется, будто с него сдирают кожу, соскабливают плоть, отрезают голову и т. п. Претенденты обычно догадываются об этом и не соглашаются на инициацию, до тех пор пока другие шаманы не убедят их, что они уже избраны и что иначе наступит смерть (4). Нечто подобное прошел и Нео, правда, в обратном порядке. Сначала он, будучи в неведении относительно истинной природы реальности, согласился на красную таблетку, затем поддался слабости и стал просить «отпустить его» и даже «вернуться назад».

Обновление, полученное при инициации, настолько всеобъемлюще, что претенденту приходится заново учиться «ходить, есть и одеваться» (5). Наставников у неофита обычно несколько, причем это не только шаманы, но и духи-покровители. Чаще всего они обучают его во снах и видениях, во время совместных путешествий по миру духов. Как мы видим, аналогия с ученичеством Нео полнейшая. Он впервые пользовался глазами и мускулами, впитывал кунг-фу и прочие умения, находясь в виртуальном симуляторе, и получал наставления как от людей, так и от компьютерных программ вроде Пифии, ассоциация которых с духами напрашивается сама собой.

И на этом параллели не кончаются. Когда для неофита пришла пора завершить обучение и получить посвящение, он пускается в самостоятельное странствие по нижнему миру, миру духов (но никак не по верхнему, миру богов, который для него пока недоступен). Разумеется, путешествует только его душа, без тела. При этом она должна помнить, что, если погибнет в схватке с враждебными духами, тело тоже умрет (6). Конечно, далеко не всегда посвящение венчается символической смертью шамана, но почти обязательно присутствуют мотивы полета и видений яркого света, каковой феномен даже получил свое название — фотизм (7). Все эти условия имели значение и для Нео. Смерть и возрождение в Матрице стали преобразующим финалом его инициации, а способность подстраивать Матрицу под себя — свидетельством силы настоящего шамана.

Что же делают со своей силой традиционные шаманы? Их обычные задачи: спасти заблудшую в нижнем мире душу, изгнать злого духа, провидеть будущее. С первым как будто бы все в порядке — как говорит Морфеус в М2, «за последние полгода мы освободили больше людей, чем за шесть лет». Будущее начинает приходить к Нео во снах, когда ему, например, снится гибель Тринити. Сложнее всего со злым духом Смитом, образ которого чрезвычайно важен для понимания всей «Матрицы». Настала пора составить о нем первое впечатление.

Для традиционного шамана самым опасным соперником является кузнец. Иногда кузнец конкурирует с шаманом на поприще лекаря и психопомпа, но чаще признаётся за «демоническое существо», от которого у шамана ищут защиты (8). Кузнец, как известно, связан с инфернальными стихиями огня и металла; в фольклоре за ним закреплена слава черного мага, продавшего душу дьяволу, чтобы овладеть секретами ковки и литья. Противопоставление мага и шамана в данном случае означает противоположность методов работы: если шаман достигает своих целей, погружаясь в транс, то есть изменяя сознание с помощью сложных и опасных психотехник (9), то черный маг оперирует заклинаниями, действующими автоматически и не требующими самопознания. Эти автоматические повторения позволили кузнецу стать мастером дублирования, придумавшим формы и матрицы для однотипных копий. Конечно, самая популярная его продукция — оружие, носитель смерти.

Должно ли нас удивить, что «кузнец» — это буквальное значение английского слова smith? Несомненно, под символикой Смита собраны самые худшие характеристики как мифологического кузнеца, так и, шире, всего человечества, в последние несколько веков вставшего именно на «кузнечный» путь развития: порабощение природы огнем (электричеством) и металлом, массовое производство вещей и машин, в своем предельном выражении обернувшееся массовым производством уже теперь людей машинами, подмена индивидуальных практик работы с сознанием универсальными «заклинаниями», найденными наукой. Неоднократно отмечалось, что магия и наука различаются в методах, но не в принципах (10). Таким образом, Смит, являясь демоном механического копирования, духом упрощения, сведения бесконечного разнообразия мира до элементарного состояния «одного себя», лишь усиливает в Нео противоположный импульс: к внутреннему самоуглублению, духовному росту, к расширению личности до пределов всего космоса и ненасильственному сохранению естественных законов бытия. Мира в М3 просит тот, кто в М1 обещал войну.

Мы еще вернемся к толкованию важнейшей для «Матрицы» финальной битвы между Нео и Смитом, а пока вспомним, какими разными путями подошли они к ней. Смит однообразно и методично «смитил» всех, до кого только мог дотянуться в Матрице, подчинив себе даже одного из «шаманов», Бэйна; Нео же сделал несколько качественно новых шагов к тому, чтобы стать чем-то большим, чем рядовой шаман. Сначала он остановил охотников в мире Сиона одной силой воли, то есть тем, что, как казалось, работает только в мире Матрицы; затем покинул свое физическое тело, не будучи подключенным с помощью технических приспособлений, — это позволило ему быть невидимым для операторов Матрицы, то есть простых шаманов; наконец, выбрал для себя невозможную, самоубийственную задачу — проникнуть в город машин — с такой убежденностью, которая отличает или безумца (11), или по-настоящему великого воина, великого шамана.

Далеко не каждый шаман становится великим, или знающим. Для этого нужно пройти одно или больше дополнительных посвящений. Чаще всего нет какого-то определенного ритуала, просто шаман исчезает на некоторое время из поля зрения людей, а когда появляется, ни у кого не остается сомнений, кто он теперь. Происходит это обычно в празднование Нового года — период обновления жизни, поскольку для такого шамана главной задачей становится поддержание равновесия в мире, «сбрасывание старого и торжество нового» в вечном циклическом движении бытия (12). Великому шаману приписывают могущество, которое не только дает ему власть над духами нижнего мира, но и позволяет управлять силами природы среднего мира, мира людей, а также путешествовать в мире верхнем, не боясь живущих там богов.

Впрочем, большое знание требует и больших жертв. Ради обретения такого знания скандинавскому богу-шаману Одину пришлось отдать свой глаз и провисеть девять дней у источника трех миров. В схватке с Бэйном-Смитом (а bane по-английски «убийца, смерть») Нео проходит последнюю инициацию и теряет те самые глаза, которые в М1 так красноречиво символизировали его пробуждение из хуматона в избранного, а на деле лишь привязывали к миру, во многом, конечно, более подлинному, чем Матрица, но все еще в немалой степени иллюзорному. Во многих мифах и культурах отсутствие зрения связывали с провидческим даром — от Гомера до Ванги, от Тиресия до Пола Атрейдеса. Для Нео, превратившегося в великого шамана, видение яркого золотого света вокруг означало преодоление пределов пространства и времени; теперь ему были не нужны подсказки Пифии, исчезли всякие сомнения, и то, что будет, представлялось таким же ясным, как и то, что было (13). Именно в этом ключе нужно воспринимать последние слова Нео, обращенные к Смиту: «Это неизбежно».

Что же случилось с Нео дальше? Полагаю, гностицизм и шаманизм здесь сходятся. Став эоном или великим шаманом, выполнив все, что можно было сделать для людей и машин, он обрел тело из неуничтожимого света и отправился в невообразимые странствия по открывшемуся ему миру чистых энергий; но когда-нибудь он вернется, как о том мечтательно пророчествовала теперь уже не загадочная Пифия. И можно было бы ставить точку, если бы мы до сих пор не ощущали какую-то смысловую лакуну, чрезмерную сказочность, нарочитое морализаторство. От нас пока ускользает уникальность и вместе с тем универсальность пути Нео, мы по-прежнему думаем о нем как о супермене, мифическом герое, фантастическом персонаже, тогда как в основу действительно подлинной и глубокой интерпретации должен быть положен исключительно внутренний опыт, доступный каждому с незапамятных времен.

Таким образом, мы, условно говоря, исчерпали «экзотерическую» часть нашего исследования и подошли к открытию «эзотерического» ядра. Здесь если и будут упоминаться мифологемы, то только в качестве психических символов и архетипов, если и будет говориться о разных мирах, то только как об уровнях нашего познания, а все события и страсти, смерти и воскрешения будут трактоваться главным образом как конфликты сознания и бессознательного, как вехи становления того начала в нас, каковое всеми традициями признается за подлинный центр и суть человека, — духа, или мудрости, или самости.

--------------------------

(1) https://husamasi.com/2012/10/20/the-wacho...

(2) Торчинов Е. А. Путь запредельного: Религии мира. Психотехника и трансперсональные состояния. — СПб., 2017. С. 127.

(3) Элиаде М. Шаманизм и архаические техники экстаза. — М., 2015. С. 68.

(4) Элиаде М. Шаманизм и архаические техники экстаза. С. 120.

(5) Там же. С. 90.

(6) Элиаде М. Шаманизм: архаические техники экстаза. — Киев, 1998. С. 78.

(7) Торчинов Е. А. Путь запредельного. С. 132.

(8) Элиаде М. Шаманизм и архаические техники экстаза. С. 360–362.

(9) Терминология Торчинова.

(10) Позволим себе выразить один из принципов словами старого шлягера: «Нажмешь на кнопку — получишь результат». Подробнее см.: Торчинов Е. А. Путь запредельного. С. 65–66.

(11) Ничего не понимающий Роланд, капитан «Хаммера», несколько раз сказал про Нео, что он сошел с ума.

(12) См.: Шаманизм народов Сибири / сост. Т. Ю. Сем. — СПб., 2006. С. 525, 532, 578.

(13) Пифия говорит Нео: «Теперь ты можешь заглядывать в будущее. Ты научился видеть мир вне времени».

Буквально сегодня появилась в продаже "Догра Магра" — модернистский роман японского писателя первой половины XX века Юмэно Кюсаку. К этой книге приложил некоторые скромные усилия и ваш покорный слуга, поэтому она уже давно (и не раз) прочитана. Обстоятельная рецензия на "Горьком" будет позже, а пока хочу сказать, что это сложное экспериментальное полотно, где основной сюжет вязнет в псевдобуддийских проповедях и псевдонаучных трактатах, традиционные клише детектива деконструируются, а главным героем оказывается... Впрочем, не буду спойлерить. Добавлю только, что, насколько я понимаю, ни у кого из писателей ни до ни после Юмэно Кюсаку не было такого оригинального главного героя. Роман входит в число "трех великих странных книг японской литературы".

Возвращаясь к источникам

В 1999 году практически одновременно на киноэкраны выходят три фильма о виртуальной реальности: «Экзистенция», «Тринадцатый этаж» и первая «Матрица». Первые два были целиком построены на парадоксе, который в художественной практике называется mise en abyme, или принцип рекурсии. Он состоит во вложении друг в друга нескольких уровней изображаемого: картина в картине, рассказ в рассказе, сон во сне, компьютерная игра в компьютерной игре, реальность в реальности. Принцип настолько не нов, что встречается уже в «Рамаяне», однако на экране, надо признать, весьма эффектен. Мог ли он быть основой для «Матрицы»? Многие после просмотра М1 ожидали, что и реальность Сиона окажется «липовой», а финал М2, где Нео силой воли останавливает стражей, как будто бы подтверждал их догадки, но это ложный след. Вачовски несомненно знали о производстве фильма «Тринадцатый этаж», наверняка были знакомы с его сценарием или, по крайней мере, с литературным первоисточником — книгой Дэниэла Ф. Галуйе «Simulacron-3», вышедшей в 1964 году (и экранизированной еще в 1973-м Райнером Фассбиндером как «Мир на проводе»). Две прозрачные цитаты, которые они вставили в М1, недвусмысленно свидетельствуют: «Матрица» могла быть рекурсией, если бы творческие амбиции ее авторов не поднимались выше «Тринадцатого этажа», и тогда наше исследование, начавшись с мизанбима, им бы и завершилось — но, к счастью, это не так (1).

Одним из общепризнанных источников идей и образов «Матрицы», что логично, считается киберпанк. Поскольку его эстетика достаточно стереотипна, проведем лишь пару параллелей. В романе основателя этого жанра Уильяма Гибсона «Нейромант» (1984) для обозначения киберпространства уже используется слово «матрица», а главными героями являются подпольный хакер Кейс и его боевая подруга Молли, так напоминающая Тринити. Похожая парочка действует и в известном романе Нила Стивенсона «Лавина» (1992), где ей приходится защищать не только трехмерную виртуальную «Метавселенную», но и обычную реальность от «информационного метавируса», который грозит обоим мирам. Пожалуй, метавирус — довольно удачное описание того, во что превратилась «программа Смит», заразившая Матрицу и нашедшая проход в реальность Сиона и мира машин. И все же Смит далеко не только и не просто вирус, как будет ясно в дальнейшем. Также, говоря о киберпанке, нельзя не упомянуть его гениального предтечу Филипа К. Дика, который во множестве своих рассказов и романов — назову хотя бы «Убик», «Око небесное», «Распалась связь времен» — испытывал на прочность реальное и виртуальное, субъективное и объективное, сознательное и бессознательное. Время от времени мы будем обращаться к творчеству Дика, памятуя, однако, что его запутанные, декадентские, инфицированные хаосом и распадом тексты сами требуют немалых усилий по толкованию и расшифровке.

Кто всегда стремится к ясности, так это ученые. Их идеи, повлиявшие на «Матрицу», можно проследить вплоть до 1960-х годов, когда «пионер компьютеростроения» Конрад Цузе и «цифровой гуру» Эдвард Фредкин всерьез принялись обсуждать вероятность того, что все мы живем в компьютерной симуляции (2). Впоследствии к их позиции присоединились такие известные физики и философы, как Франк Типлер, Ник Бостром и Юрген Шмидхубер. Сложилось даже направление цифровой философии, использующее теорию клеточных автоматов для объяснения как физического бытия, так и сознания (3). Превосходной иллюстрацией подобных концепций служит роман Грега Игана «Город Перестановок» (1994), где практически стирается грань между «реальным» и симулированным мирами, между запрограммированными и «настоящими» персонажами. Эти темы важны и для «Матрицы», но трилогия, как мы увидим далее, подходит к ним совсем с другой стороны.

Удивительно, но один первоисточник «Матрицы» указан в ней, что называется, «прямым текстом». В самом начале М1 Нео берет в руки книгу Жана Бодрийяра «Симулякры и симуляции» (1981), где хранит незаконные диски, и открывает ее на главе «О нигилизме». Чуть позже, разоблачая перед Нео Матрицу, Морфеус фактически цитирует Бодрийяра, говоря о «пустыне реальности». Чем эта книга привлекла Вачовски, нетрудно понять, читая, например, такие пассажи: «Мир и все мы живьем попали в симуляцию... в фальшиво-призрачное нечто», «Это мир идентифицированный, проанализированный, а затем искусственно воскрешенный под видом реального, мир симуляции, галлюцинации истины» (4). Да и Бодрийяр со своей стороны наводит мостки к сближению, когда пишет о трех видах симулякров в научной фантастике: имитационные (жанр утопии), проективные (классическая НФ о космосе и роботах) и, наконец, симуляционные (кибернетические), параллели к которым он пока не может подобрать (понятно, ведь киберпанк еще не изобретен!), но о которых весьма прозорливо говорит, что «лишь они могут заинтересовать нас по-настоящему» (5).

Но не обманемся этим видимым сходством: Вачовски — антибодрийяристы. Собственно, сам французский философ и раскусил их, когда после выхода М2 прямо заявил: «Они заблуждаются!» (6). Ведь Бодрийяр считал, что ситуация такова, что у нас нет уже никакого (даже подпольного) доступа к реальному, мы тотально погружены в гиперреальное — симуляцию «без оригинала и реальности», не скрывающую никаких подлинных смыслов, потому что никаких смыслов больше нет. Все, что нам остается, это исчезнуть; одержимость таким исчезанием он и зовет нигилизмом (7). Ситуация, прямо скажем, невозможная для команды «Навуходоносора», тем более для Нео, для которого подлинная реальность открылась в виде всепроникающего света, а подлинный смысл родился в акте самопознания и жертвенности. Причем же здесь «Симулякры и симуляции» и на какой нигилизм намекают нам режиссеры? Мы еще будем говорить о том, насколько обманчивым оказывается первый фильм, насколько переосмысливают каждый его кадр вторая и третья части, но ситуацию с нигилизмом следует прояснить уже сейчас. Для этого нужно, в полном соответствии с экранным образом, вырезать в книге Бодрийяра «дыру», дабы обнаружить того, к кому контрабандно она отсылает, — а именно Фридриха Ницше. В черновиках, относящихся к осени 1887 года, автор концепции философского нигилизма пишет о двух его видах: пассивном, характеризующемся истощением и упадком духа, и активном, естественном, как признаке силы и «мощи духа» (8). В первом случае мы легко узнаем пессимизм и «меланхолию» Бодрийяра, суть же второго отнюдь не в тотальном отрицании, тем более исчезании — но только лишь в переоценке, изменении перспективы взгляда! Нео, как явствует из всей трилогии, не ниспровергатель Матрицы, не сокрушитель ее серверов, его миссия куда труднее и… вернее. Он переосмысливает Матрицу, находит ей место в более сложной схеме, встраивая ее необходимым звеном в тот путь, который сам же и прошел. Конечно, об этой схеме и этом пути непременно будет обстоятельный разговор.

Что еще нам осталось сделать в этой главе — отдать должное Карлосу Кастанеде. Я бы не удивился, увидев его сочинения на полке Нео. Ведь совпадения поразительные. Отчасти это связано с тем, что и Вачовски, и Кастанеда эксплуатируют одну и ту же гностическую парадигму (очень влиятельную сегодня), которую мы вскоре обсудим, но и в прямом заимствовании я практически уверен. Книги Кастанеды издавались с 1968 по 1998 год — это как раз время становления Вачовски (годы рождения 1965 и 1967) и как личностей, и как режиссеров. Сам Кастанеда умер в 1998-м — М1 могла бы быть ему оммажем. Да, собственно, так и есть.

Согласно эзотерическому учению дона Хуана, мир твердых и обособленных объектов вокруг — это лишь видимость. В действительности вселенная состоит из сплошной энергии — энергетических волокон, или нитей, чьи подвижные сгустки образуют живых существ. (Метафизика «Матрицы» чуть сложнее: как мы помним, Нео сначала научился распознавать обитателей Матрицы как цифровые паттерны, и только в М3 обрел настоящее виденье световой природы бытия.) Люди, способные непосредственно воспринимать эту энергию, называются магами; благодаря прямому взаимодействию с мировой энергией они умеют делать невероятные вещи, например летать. Несмотря на то что Кастанеда характеризует их как «людей знания», главное в них — это непреклонная воля, ставшая реальной силой. Свои способности они используют в двух направлениях: во-первых, полностью порывая с «человеческой матрицей», которая штампует нас как заготовки на конвейере, и двигаясь в сторону бесконечной свободы самовыражения; во-вторых, сражаясь за свою независимость против хищных «неорганических существ».

Впервые понятие «неорганических существ» появилось в книге «Огонь изнутри» (1984). Дон Хуан говорит, что вселенная полна «сущностей, имеющих осознание, но не имеющих тела» (именно таковы программы в «Матрице»). Маги взаимодействуют с этими сущностями, дружат или враждуют с ними, а после смерти сами превращаются в «очень своеобразные, высокоскоростные неорганические существа, способные на колоссальные маневры восприятия» (крайне важный намек, который мы еще вспомним). Среди этих сущностей выделяется особая раса хищников — «летунов», которая властвует над ничего не подозревающим человечеством. «Много веков назад они сокрушили нас, сделав слабыми, уязвимыми и покорными» (9). Теперь мы для них — энергетическая пища, и они буквально «разводят нас, как мы разводим цыплят». Чтобы люди не бунтовали, летуны наделили нас своим разумом и своими ценностями, взращивая в нас эгоцентризм, самодовольство, алчность и страх. Полностью одолеть их невозможно, но можно избавиться от их влияния с помощью различных практик осознавания и внимания, решающей из которых является «прыжок в бездну»… и возвращение (10).

Как мы видим, путь Нео — это путь кастанедовского мага. Так же как ученик дона Хуана, Нео получает знания, учится контролировать разум и использовать волю. Он много сражается с программами, даже дружественными, такими как Сераф, ибо «неорганические существа никому не позволят пройти без настоящего сражения» (11). Так он становится «нагвалем» — магическим лидером, способным прямо видеть энергию вселенной. И наконец решается на «прыжок в бездну»… Единственная причина, по которой мы не проводим достаточно детального сравнения «Матрицы» и метафизики Кастанеды, заключается в том, что обе они явственно отсылают к более древним и чистым традициям, к рассмотрению которых мы сейчас и перейдем.

-------------------------

(1) И вот эти цитаты. 1) В номере 1313 отеля «Лафайет» Нео впервые встречается с Морфеусом и выбирает красную пилюлю; обычно первые цифры гостиничных номеров указывают на этаж, вторые — на комнату. 2) Сайфер в разговоре с агентом Смитом, поедая тот самый «иудин» бифштекс, произносит знаковую фразу «Счастье в неведенье» (Ignorance is bliss), в точности повторяя слова одного из главных персонажей «Тринадцатого этажа». Sapienti sat.

(2) Грин Б. Скрытая реальность: Параллельные миры и глубинные законы космоса. — М., 2013. С. 301.

(3) См., например, книги Сета Ллойда «Программируя Вселенную» и др.

(4) Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. — М., 2015. С. 16.

(5) Там же. С. 171.

(6) Интервью «Нувель обсерватер», 19 июня 2003 г. // http://old.russ.ru/culture/cinema/2003092...

(7) Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. С. 211. — В этом он, кстати, следует за Лаканом, еще раньше заявлявшим, что реальность находится за пределами языка и потому недостижима для нас. Находится — верно, но так ли уж недостижима?

(8) Ницше Ф. Полное собрание сочинений. Т. 12. — М., 2005. С. 323–325.

(9) Кастанеда К. Активная сторона бесконечности.

(10) Краткое, но систематическое изложение доктрины Кастанеды дано в: Бакусев В. М. Лестница в бездну: Ницше и европейская психическая матрица. — М., 2012. — Мы еще будем обращаться к этой книге, пока же отметим такой немаловажный факт, что здесь Кастанеду изучает профессиональный философ, на фоне Ницше, Хайдеггера и других крупных фигур, без всяких скидок на «эзотерику» и «нью-эйдж».

(11) Кастанеда К. Искусство сновидения. Ср. слова Серафа: «Человека можно узнать только в бою».

Издательство «Никея» выпустило по-русски книгу видного британского филолога Тома Шиппи, доказывающего, что автор «Властелина колец» и «Сильмариллиона» может быть отнесен к числу классиков европейской литературы и поставлен в один ряд с Диккенсом и Джойсом. Читайте о том, почему такие сравнения по большому счету не имеют смысла и где на самом деле следует искать исток непреходящего обаяния сочинений Толкина.

В толкиноведении есть одна непререкаемая величина — английский литературовед Томас Шиппи, автор двух книг о Толкине. «Дорога в Средиземье» издана в России еще в 2003 году (под названием «Дорога в Средьземелье»), вот теперь вышла вторая — «Дж. Р. Р. Толкин: автор века». Примечательно, что она имеет подзаголовок «Филологическое путешествие в Средиземье», хотя справедливости ради так следовало бы охарактеризовать прежде всего «Дорогу». Сравнением этих двух книг и имеет смысл начать наше повествование (вдобавок чтобы не повторять то, что уже сказал в своем замечательном предисловии к «Автору века» Николай Эппле).

В оригинале «Дорога» опубликована в 1982 году, а «Автор века» — в 2000-м. Безусловно, все это время Шиппи продолжал обдумывать прежние темы и совершенствовать понимание творчества Толкина. Поэтому книга 2000 года заметно, на порядок (если в литературоведении возможна такая градация) стройнее, структурнее и систематичнее своего предшественника. Огромный том «Дороги», пожалуй, даже избыточно полон микроскопическим препарированием всевозможных мифологических аллюзий и лингвистических нюансов. Отдельно вынесенные приложения и примечания, занимающие еще двести страниц, показывают лишь, что автор не очень хорошо справился с обилием материала. Впрочем, именно как материал и советует читателю свою книгу сам Шиппи.

(Полностью рецензию можно прочитать на сайте "Горького")

С 25 по 27 ноября в Красноярске прошел Всероссийский литературный фестиваль фантастики памяти Михаила Глебовича Успенского.

Впервые он состоялся в очном формате на нескольких площадках города. Экспертами фестиваля стали Дмитрий Емец (Евпатория); Ирина Горюнова (Москва); Евгений Попов (Москва); Андрей Василевский (Москва); Андрей Столяров (Санкт-Петербург); Тимур Максютов (Санкт-Петербург). Всего было проведено более 30 мероприятий, в том числе круглый стол с участием приглашенных экспертов и победителей конкурса фантастики и фантастический слэм.

На церемонии закрытия Фестиваля фантастики прошло награждение лауреатов второго Всероссийского литературного конкурса фантастики памяти Михаила Успенского.

Номинация «Малая проза»

1 место – Шлыков Валерий (Санкт-Петербург)

2 место – Виноградов Павел (Санкт-Петербург)

3 место – Левин Кирилл и Лазарев Денис (Санкт-Петербург)

Номинация «Публицистика»

1 место – Шлыков Валерий (Санкт-Петербург)

2 место – Чиганов Константин (Анапа)

3 место – Прашкевич Геннадий (Новосибирск-90) / Москвин Александр (Москва)

Номинация «Фантастическая сказка»

1 место – Виноградов Павел (Санкт-Петербург)

2 место – Кузьмина Ольга (Великий Новгород)

3 место – Щербак Владислав (Московская область, Химки)

По результатам конкурса был опубликован сборник лучших произведений, куда вошли участники шорт-листа в номинациях «Малая проза» и «Публицистика».