Сначала о персонажах.

Великосакский генерал Фулер — Джон Фредерик Чарльз Фуллер (англ. John Frederick Charles Fuller; 1 сентября 1878, Чичестер — 10 февраля 1966, Фалмут) — английский военный историк и теоретик, генерал-майор (1930). Первым в мире разработал и осуществил танковый прорыв.

В конце романа: в тылу капиталистов воцаряется паника, биржи закрываются, богачи покидают Европу. В Швабии начинается социалистическая революция и гражданская война. Коалиционная армия разваливается, восстания вспыхивают даже в фашистских заградительных полках, многие полки во главе с офицерами, авиаэскадрильи и морские эскадры переходят на сторону красных и поворачивают штыки на классового врага. Последней надеждой коалиции становится решающее наступление. Накануне его Гордон и Уолтерс пересекают на "прыгающем" танке линию фронта и сдаются красноармейцам. Восставшие солдаты осаждают и берут штурмом штаб генерала Ренуара. Гибнут любимые ассистенты генерала — финн Райвола и выходец из семьи русских эмигрантов Гагарин; Ренуар стреляется. Толпа солдат на площади перед штабом восторженно приветствует огромный автожир с красной звездой и прилетевшего на нем советского главкома.

На стороне империалистов — милитаристов находится финн Райвола, фактически, в 1940 г. началась война с "белофиннами".

Лейтенант Альберт Райвола — командир эскадрильи вражеских бомбардировщиков.

Гагарин — здесь: лейтенант, невысокий, худощавый блондин. Фактически, Юрий Гагарин стал лейтенантом в 1957 г., его рост — 157 см, вес — 54 кг. Примерно соответствует.

"И Сергей Гагарин, молодой русский, один из потомков аристократической семьи, эмигрировавшей из России после революции. К этому способному юноше, работавшему с самолетами-истребителями, профессор Ренуар относился с заметной симпатией. Умный, упрямый исследователь, хотя и достаточно нервный человек, Гагарин был единственным русским среди всех помощников профессора Ренуара, который ценил в нем вдобавок и ловкость, позволявшую Гагар ину выполнять самые разнообразные поручения."

Юрий Гагарин 27 октября 1955 года был призван в Советскую армию и направлен в г. Оренбург (в то время — город Чкалов) в 1-е военное авиационное училище лётчиков имени К. Е. Ворошилова. 5 октября 1957 года Гагарин окончил училище с отличием.

В течение двух лет служил в Луостари (Мурманская область) в 769-м истребительном авиационном полку 122-й истребительной авиационной дивизии ВВС Северного флота.

Командир эскадрильи вражеских истребителей Сергей Гагарин.

"Любит зрелища с активным действием, где превалирует героика, воля к победе, дух соревнования. В спортивных играх занимает место инициатора, вожака, капитана команды. Как правило, здесь играют роль его воля к победе, выносливость, целеустремлённость, ощущение коллектива. Любимое слово — «работать». На собраниях вносит дельные предложения. Постоянно уверен в себе, в своих силах. Тренировки переносит легко, работает результативно. Развит весьма гармонично. Чистосердечен. Чист душой и телом. Вежлив, тактичен, аккуратен до пунктуальности. Интеллектуальное развитие у Юры высокое. Прекрасная память. Выделяется среди товарищей широким объёмом активного внимания, сообразительностью, быстрой реакцией. Усидчив. Не стесняется отстаивать точку зрения, которую считает правильной."

Роман издан как раз в год рождения Юрия Гагарина, фамилия которого в нём упоминается, а война против СССР начинается именно в 4 часа утра авианалётом.

Командир эскадрильи вражеских истребителей — полковник Гитлов (прозрачный намёк на Гитлера).

Следующий красноречивый персонаж — механик Уэльс. Так ранее переводили фамилию известного британского фантаста (Herbert George Wells).

Характерная особенность иллюстраций — обязательное наличие увеличенной свастики: на кокарде, галстуке, нарукавной повязке и т.д.

у империалистов-милитаристов.

Южная база средств наземного наступления стран военной оси — в румынском Браештове, северная база авиасредств нападения — в финском Кустамяки. Так что, и здесь всё в порядке, в смысле ассоциаций со Второй мировой войной.

Так вот, указанный роман, «Аероторпеди повертають назад», вышел в свет в 1934-м м рассказывает о нападении на СССР содружества фашистских государств. Поводом для эскалации конфликта служит провокация, описанная в пропагандистских газетах: «Більшовики застрелили закордонних туристів.

На Чорному морі вбито 2 швабців, 1 великосакця і 2 остерійців. Чи може культурний світ терпіти далі?»- случай, весьма напоминающий те старательно подготовленные «приграничные инциденты», которые вскоре станут отправной точкой для нападения СССР на Финляндию и Третьего Рейха- на Польшу.

Тем временем, советские пограничники расстреливают на Черном море лодку с иностранными туристами, нелегально плывущими из Батуми в Турцию. Воспользовавшись этим смехотворным предлогом ("туристы", как выясняется позднее, были шпионами), коалиция капиталистических Заинтересованных Держав, куда входят Великосаксия, Швабия и Остерия — то есть прозрачно "зашифрованные" Великобритания, Германия и Австрия — выдвигает СССР заранее неприемлемый ультиматум, а затем внезапно нападает на Страну Советов. Возглавляет нападение Ренуар, оказавшийся не только профессором, но также генералом, главным архитектором военной кампании и по совместительству главой могущественной фашистской "Лиги защиты морали" (ирония в том, что однофамилец профессора- генерала Пьер Огюст Ренуар любил рисовать обнажённых женщин.

В войну вступает Жёлтая империя (Япония), которая намерена образовать марионеточное государство на Камчатке и захватить все советское тихоокеанское побережье; мощная эскадра высаживает десант во Владивостоке. С Жёлтой империей Советский Союз расправляется быстро: маневренные истребители уничтожают бомбовозы, танки останавливает очередная электрическая завеса ("От антенн текли к нам волны электрических лучей; они останавливали работу магнето в моторах"), советские торпедные глиссеры топят корабли эскадры. Советские бобмардировщики разрушают военные объекты империи.

Особые надежды Ренуар возлагает на созданные им радиоуправляемые аэроторпеды, "начиненные сильнейшими взрывчатыми веществами или термитной массой", которые должны разрушить Москву и Ленинград. Кроме "прыгающих танков" он применил аэроторпеды, представляющие собой огромные, управляемые на расстоянии, снаряды с крыльями, пропеллерами и мотором. Десятки этих летающих торпед полетели в сторону СССР, но вскоре им пришлось повернуть обратно, т. к. со стороны СССР воздух наполнился таинственным светом от мощных прожекторов, прорезавших всё небо на их пути. Эти лучи останавливали моторы и механизмы, и тогда аэроторпеды, как подкошенные, падали на землю.

Однако значительную часть громадной эскадрильи Ренуара губит советская электрическая завеса ("Они применили метод ионизации воздуха с помощью ультракоротких волн и насытили лучи излучателей-прожекторов электроэнергией высокого напряжения"). Оставшиеся без управления аэроторпеды возвращаются домой и взрываются где-то на вражеской территории.

Напоминает современные атаки БПЛА и КР, иногда подавляемые средствами РЭБ.

Радиоэлектронная борьба (РЭБ) — разновидность вооружённой борьбы, в ходе которой осуществляется воздействие радиоизлучениями (радиопомехами) на радиоэлектронные средства систем управления, связи и разведки противника в целях изменения качества циркулирующей в них военной информации, защита своих систем от аналогичных воздействий, а также изменение условий (свойств среды) распространения радиоволн.

В современной войне, в которой значительная роль отведена передаче информации посредством распространения электромагнитных волн, средства РЭБ играют важнейшую роль в обеспечении высокой боевой эффективности средств вооруженной борьбы.

Любопытно, что роман был издан в детском издательстве "Дитвидав", с портретом улыбающегося Владко. и, как полагалось, с цитатами из Сталина и Ворошилова в начале книжки, и с изображением на форзаце большого количества аэроторпед.

Роман был издан «Детиздатом» в конце 1934 года, хотя часть его глав выходила в виде отдельных рассказов задолго до появления книги на прилавках книжных магазинов. Сюжет произведения основывался на традиционном для того времени описании будущей войны, в данном случае – несмотря на слабую завуалированность – с фашистской Германией. Но через несколько лет политическая ситуация в СССР в отношении Германии коренным образом поменялась, и роман украинского писателя был запрещен, изъят из магазинов, библиотек и архивов. Почти все экземпляры были уничтожены. Либо тираж был приостановлен. Из 10 000 экз. тиража известно местонахождение лишь 3-х.

https://fantlab.org/edition122184

ВВ в отношении заимствования денег был совершенно безотказным. особенно после того, как стали с 1959 г. опять выходить его НФ-романы, Одалживал он, конечно, не всем подряд, но зато любую сумму. При единственном условии: ты сам должен назвать дату возвращения долга — и этот день становится законом. В денежных отношениях, как впрочем, и в любых делах он был педантичен до предела; "типичный немец" — иногда говорили о нём... Но только — если иметь в виду крайний педантизм. В остальном же он скорее походил на англичанина. Элегантный, подтянутый и стройный, в безукоризненно выглаженной сорочке и всегда отутюженных брюках, в каких-то необычных носках и до блеска вычищенных ботинках, отлично выбритый, с чётким пробором, в модных больших очках с толстыми линзами. Как только что вышел из здания английского посольства! А манеры, а знание этикета. неписанных правил приличия!

Однако, главными предметами его школы были литература и журналистика. Сам он писал в газету очень редко, в случае крайней необходимости. Но умел прекрасно рассказывать, как нужно писать. Ну, к примеру, у нас в те времена непременно начинали репортаж или очерк с каких-то красивостей, скажем, с описания природы или внешности героя. Владко учил: начало, а тем более самая первая фраза должна быть ударной. Чтобы читатель поневоле увлекся. И заголовок должен быть завлекательным, пусть даже не очень понятным, но таким, чтобы захотелось прочитать хотя бы первые строчки. Каждой моей удачной заметке он радовался, кажется, больше автора.

Владко учил не только писать, но и править материал. Править еле-еле, не разрушая авторской конструкции, не лишая его собственной интонации. Просто заменял два-три слова, делал какую-то перестановочку, убирал лишнее...

Он одинаково хорошо разбирался в разных видах искусства, от живописи и архитектуры до музыки и кино, но особенно любил театр, считался одним из лучших его знатоков на Украине.

И джентльменом — в прямом и широком смысле слова — Владимир Николаевич был отменным. Женщины это знали или чувствовали, и относились к нему с повышенным интересом.

Тем не менее, любили его, разумеется, далеко не все. Он все-таки был немного белой вороной на общем фоне, в том числе и среди нашей писательской братии. Да и характер имел, в общем-то, довольно замкнутый. Умел держать дистанцию между собой и остальными. Многим казался слишком высокомерным и гордым, кое-кому — чересчур интеллигентным, вроде как из старого мира. Но даже те, кто недолюбливали, все равно уважали его. Не могли не уважать. За то, что много знал. За независимый характер. За высокое чувство собственного достоинства.

******

Знал он на самом деле очень много. Огромная эрудиция. Безукоризненное владение украинским и русским, да еще — английский и польский языки. Глубокое знание литературы.

Он много и жадно читал, кое-что давал почитать и нам. Мне, например, он открыл таких запрещенных тогда поэтов, как Анна Ахматова и Марина Цветаева, Осип Мандельштам и Николай Гумилев, Саша Черный и Николай Олейников. Как-то принес тоненькие машинописные книжечки Саши Черного и Николая Олейникова, почитал вслух, мы пришли в восторг. Белла Русакова с удовольствием перепечатала стихи в нескольких экземплярах, аккуратно их сброшюровала и назавтра мы получили сборнички этих талантливых поэтов, которых иногда называют ирониками и абсурдистами и которых не так уж давно стали вновь издавать.

Внешне сдержанный и суховатый, Владко тонко понимал и ценил юмор. На этом можно было сыграть. Снять напряжение или недовольство. Правда, он редко выходил из себя, всегда старался сохранить олимпийское спокойствие. Ни разу я так и не услышал от него грубого слова, не вспомню случая, чтобы он поднимал голос, кричал, матерился. Не то что мы, грешные!

Марина, вдова Владимира Николаевича, в свое время показала мне папку, где он хранил всякие веселые штучки, в том числе смешные послания, которые я посвящал ему в разные годы. Первое из них датировано декабрем 1953 года. Последнее написано в конце 1970-го к 70-летнему юбилею Владко, давно уже оставившего "ЛГ" и перешедшего, как говорят, на вольные творческие хлеба. Юбиляр устроил шикарный банкет, на котором присутствовали видные киевские актеры, писатели, режиссеры, художники и даже специально прибывшая из Одессы группа солистов театра оперетты во главе с Михаилом Водяным (в свое время Владимир Николаевич спас этот талантливый коллектив от идеологического разгрома). Красивое застолье тут же превратилось в веселый капустник. Я прочитал приветственный адрес, который начинался так:

"..Позвольте в этот незабываемый для всех нас день приветствовать в лице Владимира Николаевича Владко самого молодого ровесника XX века, с которым вот уже 70 лет он не только идет в ногу, не отставая ни на шаг, но то и дело обгоняет его, опережает своими мыслями и идеями, заглядывает в грядущие дали своими произведениями, замахивается в своих книгах на Венеру и другие планеты, где, как известно, тоже жизни нет, творит и фантазирует, пишет и издается, пьет и закусывает, и вообще ведет себя точно так же, как и его бурный XX век, который обычно называют атомным, или космическим, или кибернетическим, но который следовало бы назвать просто — век Владко!

И когда смотришь на нашего юбиляра — стройного и подтянутого, элегантно садящегося в свой автомобиль; или заглядываешь в его глаза, где всегда гуляет тонкая ироническая искорка; или наблюдаешь, как он провожает взглядом промелькнувшую вдруг миловидную девицу (очевидно, рисуя в своем писательском воображении некий эпизод из жизни обитательниц Венеры); когда беседуешь с ним о том, о сем (и, между прочим, об этом тоже); когда вслушиваешься в его речь и вдумываешься в его слова, понимаешь, что вторая молодость , это не выдумка, что второе дыхание — это реальность, и что бесконечно прав английский философ и литературный критик XVIII-го века Самюэл Джонсон, заметивший однажды:

— В 77 лет пора стать серьезным!

Да. Владимир Николаевич, пора и в самом деле помаленьку хотя бы. делать вид, что Вы уже не совсем молодой человек, что Вам, между нами говоря, уже не тридцать. Пора наконец понять, что не за горами Ваши 77, когда воленс-ноленс нужно будет стать серьезным.

Когда анализируешь творческий, жизненный, семейный, автомобильный путь Владко, то представляется этот путь дорогой, пусть и не всегда прямой и гладкой, но постоянно идущей вверх, открывающей путешественнику все новые перевалы, красочные горизонты и пейзажи. На этом пути Владимир Николаевич всегда являл собой пример для подражания. Его врожденная интеллигентность и англизированная сдержанность, глубокий аналитический ум и широкая эрудиция, высокий профессионализм и узкие брюки еще в середине 60-х годов, когда с этим так боролись, — все это не переставало восхищать нас, его учеников, сослуживцев, товарищей. Его всегда любили читатели. И читательницы тоже. Счастливые годы, совместной работы с Владимиром Николаевичем не прошли бесследно и для меня. С его именем так или иначе связано все, чего я достиг и что сейчас имею, включая склонность к изысканным блюдам и соответственно язву 12-перстной кишки. Спасибо Вам, Владимир Николаевич, за все!.."

И так далее, в том же духе. Дух иронии тоже можно было бы назвать владковским, он всегда поощрял и развивал его. А все вместе — работа и юмор — каким-то чудесным образом органически переплетались в нашем корпункте. Хорошо написал об этом мой друг еще с давних литгазетовских времен, известный литературный критик, Лазарь Лазарев. В 1990 году в библиотечке "Огонька" вышли его воспоминания о Викторе Некрасове и Андрее Тарковском, где он, к слову, рассказывая о своих поездках в Киев, пишет:

"...Надо сказать, что в те времена, когда редакционные дела довольно часто приводили меня в этот город, корпункт "Литературной газеты" играл там роль, выражаясь нынешним языком, неформального литературного клуба. И не только литературного — немало интересных людей самых разных профессий пришлось мне там видеть; и "киношников" и художников, и врачей, и инженеров, и даже закройщицу ателье, писавшую острые и проницательные статьи о современной литературе. Заходили туда мимоходом, как будто бы на минутку, а застревали обычно надолго...

...За долгие годы журналистской работы я имел возможности не раз убедиться, что если в редакции сам собой возникает такой "клуб", где вечно толкутся по делу и без дела какие-то люди — авторы, потенциальные авторы и просто жаждущие там провести время, потому что интересно, "клуб", где идет постоянное состязание остроумцев — стоит смех и гвалт, прерываемые изредка кем-нибудь из сотрудников: "Ребята, потише, дайте дописать абзац", " но его никто не слушает, — то в. этой редакции наверняка делается хорошая газета или журнал. И киевский корпункт, судя по выходившим на полосу материалам, был лучшим в "Литературной газете". Там работали блестящие журналисты — большая часть из них была или становилась писателями...".

Свойство корпункта притягивать интересных, ярких, способных и талантливых людей — это тоже было связано с именем Владимира Владко, во всяком случае началось с него — основателя.

Г.Кипнис. «Корпункт». К. Альтерпресс. 2001

***

Мы знали, что в Москве существует профессиональный комитет драматургов, созданный с той же целью: легализовать литераторов, не членов творческих союзов. Я поехал в Москву, узнал, как они это организовывали, и, вернувшись в Киев, начал вместе с Робертом Виккерсом и ещё несколькими нашими коллегами, «пробивать» аналогичный комитет в Киеве. То, что такая организация существует в столице, было очень весомым аргументом для киевских чиновников и, спустя несколько месяцев у нас на руках было решение о создании киевского профессионального комитета драматургов, но с обязательным условием, что руководить им будет какой-нибудь известный украинский писатель, непременно, член партии. Мы долго перебирали приемлемые кандидатуры и решили, что нашим председателем должен быть Юрий Петрович Дольд-Михайлик, в то время очень популярный писатель, автор первого нашумевшего советского шпионского романа «И один в поле воин».

...........

После смерти Дольд-Михайлика надо было искать нового председателя и мы остановились на кандидатуре Владко Владимира Николаевича. Это был известный на Украине писатель-фантаст, его часто издавали и переводили в других странах. Но самое главное – он был интеллигентным и порядочным человеком.

Когда я впервые пришёл к нему, он покорил меня своей импозантностью: седоволосый аристократ сидел в старинном кресле, в роскошном халате с атласными отворотами, на шее – шёлковая косынка, на пальце – рубиновый перстень. Он уже перешагнул за шестьдесят пять, но глаза были молодыми, живыми, цепкими. Жена Марина была младше его лет на 30 (Владко до конца дней своих любил молодых женщин). Мама Марины, Клавдия Яковлевна, тёща Владимира Николаевича, тоже была значительно младше его. Эти две женщины ухаживали за ним, как за падишахом. Марина занималась изданием его книг, переводами, договорами, гонорарами, а тёща – его желудком: варила, пекла, жарила, мариновала… Она изумительно вкусно готовила, я пробовал у них такие деликатесы, которых никогда не ел раньше. Вообще, застолья у Владко славились своей изысканностью и вкуснотищей.

Сначала он очень сдержанно отнёсся к моему предложению. Тогда я перечислил несколько очень известных фамилий членов нашего комитета, например, таких как поэт Юрий Рыбчинский, автор десятков популярных песен, которые исполняли самые известные вокалисты, и на эстрадах, и по радио, и по телевидению. В глазах у Владко зажёгся интерес. Потом он долго расспрашивал обо мне, о моих работах… Постепенно теплел всё больше и больше. И в итоге, заявил:

– Ваша организация – какая-то фантастическая, а я – писатель-фантаст, поэтому готов её возглавить.

За время его председательства мы очень подружились, часто я и Майя бывали у него, он с Мариной – у нас. На праздновании моего сорокалетия я читал стихи о каждом, кто сидел за столом. Сохранились строчки и о нём:

«Владко Владимир, бабник и эстет,

Наверное, судьбе было угодно,

Чтобы пройдя через десятки лет,

Вы в жизнь мою вошли бесповоротно.

Я поделюсь секретом тайных дум:

Хочу дожить до ваших лет, не меньше,

И сохранить Владковский ясный ум,

И сохранить Владковский взгляд на женщин!..»

Ему очень нравились весёлые, хулиганские вечера, которые мы устраивали в помещении нашего комитета; обсуждения стихов, пьес, киносценариев, честные, иногда довольно резкие, но всегда доброжелательные, в отличие от подобных обсуждений в Союзе писателей, льстивых и лицемерных. Он любил присутствовать на совещаниях бюро, которые проходили легко, весело, по-семейному, иногда даже за рюмкой коньяка. При нём организация окрепла, выросла (в неё входили уже более ста человек), приобрела известность не только в Киеве, но и во всей республике.

Владко умер скоропостижно. Были пышные похороны, богатый гроб, прощальные речи секретарей Союза писателей, коих Владимир Николаевич при жизни терпеть не мог, и обилие, как всегда, вкуснейших яств, которые плачущая Клавдия Яковлевна приготовила на поминки своего зятя. Мы провели траурное собрание, посвящённое памяти Владко, и стали думать, как жить дальше.

Александр Каневский. Смейся, паяц! М. Зебра Е, 2006 – с.132-133

Ще цікавішим і важливішим виданням був альманах -

місячник "Літературний ярмарок" (1928-1930), з суто

літературним напрямком. У ньому друкувалися нариси

про подорожі по Україні, порушувалися й національні

проблеми, заторкувалися й наслідки розкуркулювання

(Терень Масенко, "Сестра"). Там були надруковані

сміливі й відомі в літературі п’єси М.Куліша "Мина

Мазайло" та "Народній Малахій", поема Сосюри

"Мазепа". Там же у 8-9 числах 1929 р. був надруко­

82

ваний чудовий екзотичний роман Вол. Ґжицького "Чорне

озеро" (Кара Кол) про Алтай, про тамтешню Ойротську

область, чудову природу, на тлі якої автор змалював

постать типового російського шовініста художника

Ломова. Фактично за цей твір автор пізніше опининвся

на засланні аж у Республіці Комі, де поневірявся 21

рік, працюючи в копальнях вугілля тощо. Журнал

об’єднував навколо себе багатьох ваплітян, а редактором

був Микола Хвильовий. Вийшло всього 12

чисел, а потім він був заборонений за те, що виступав

проти соцреал істинного стилю, закидали йому й

націоналізм та оборону багатозначности літератури.

Оригінальну обкладинку до журналу намалював відомий

Анатоль Петрицький.

11. Літературно-видавничі будні. Письменники .

Редакція згаданого альманаха містилась тоді в

кімнаті при ДВУ (Державне Видавництво України), що

займало два будинки на Сумській вул. 33. Один

будинок був над вулицею, а другий на подвір’ї. В тій

же кімнаті після ліквідації "Літературного ярмарку" у

1930 році почала працювати редакція ж. "Політфронт".

Він об’єднував колишніх ваплітян та залучали виробничу

літературну молодь. До цієї молодої групи

входив і я. Я вже почав друкуватися в "Політфронті", як

до мене звернувся Павло Тичина, пропонуючи стати

членом організації. Я, звичайно, з радістю прийняв цю

пропозицію, а щоб не виникло пізніше неприємностей, я

одного разу, ідучи з Григорієм Епіком через подвір’я

ДВУ, сказав про своє соцпоходження, але він, відповів,

що це не має значення. Він був одним з організаторів

і редакторів цього журналу.

Побачивши, що я друкуюся в кожному числі

журналу, відомий тоді Богдан Кравців-Криця, запросивши

мене одного разу до себе, намовляв, щоб я

тримався подалі від "Політфронту", бо там лише

83

наплітяни та письменники-попутники. Та мене це не

лякало, бо я бачив, що там друкувалися й належали

гуди найкращі тодішні літератори. Очолював організацію

Микола Хвильовий.

В ті часи вже почався наступ колективізації,

початки голоду й арештів серед письменників. Якраз

тоді ж Терень Масенко, що потім увійшов до

"ІІРОЛІТФРОНТУ, надрукував у "Літературному

ярмарку" свій сміливий вірш "Сестра", де відобразив ту

голодову ситуацію на селі. Той вірш починався так:

Сьогодні стрів на брукові холоднім

Свою сестру, — селянку молоду.

Пізнав її я по очей безоднях

І по сльозах на змученім виду.

— Як, сестро, тут? — рвонувся я з асфальту:

— За сотні верст ти як сюди прийшла?

Але вона не упізнала брата

І від очей платка не відняла...

1 закінчує рядками:

В квадратах вулиці худі схилились плечі...

І хоч на камінь серце розіб’ю,

Повік я не верну і наші дні малечі,

І дружбу тиху та сумну твою.

Зрозуміло, що під постаттю сестри автор мав на

увазі голодуючу селянку, що тікала з села до міста.

Але в 1929-30 роках такий вірш іще можна було з

трудом надрукувати, але пізніше, як відомо, і цей

журнал було заборонено.

Тоді ж у 1930-му році я

надрукував у "Літературній газеті" свій вірш "Над

Дністром", що звучав так:

84

Впродовж Дністра похмурені горби,

Зійшлись до берегів, немов помірять силу.

В одних нема ні дуба, ні верби,

Лиш камінь скрізь стирчить у них по силах.

Другі — скелясті, стали, мов стіна

Потріскані, поламані часами,

Об них і вітер бився і стогнав,

І поливало зливними дощами.

А онде ліс поліз з яругів на бугри,

Лиш де-не-де полишив голі плями,

Шарами, зморшками чоло гори укрив

Та де-де брилою маячить сірий камінь.

Є скелі прірвою звисають на Дністер,

В обличчя їм і сонце й вітер свище...

Це від Карпат, за двісті сорок верст,

Прийшли сюди і річка, і узвишшя.

Впилися скелі променем палким,

В них давніх поколінь сліди і досі знати,

Вони пригадують Хмельницького полки

І знають, як гуляв тут Кармелюк завзятий.

їм свіжі в пам’яті з поляками бої,

Бо їхніх шибениць ще мерехтять примари...

Немало кров’ю землю напоїв

Той час, проходячи в пожарі.

Дністер — кордон. По той бік — сум села.

То Україна там під чоботом боярів...

І сум тяжкий, мов сутінь простяглась,

Неначе присмерк яром.

Чвалає берегом румунський вартовий,

Тримає він Гвинтівку на плечі,

Бо лине пісня наших орачів,

Аж ген, де шлях маячить з куряви.

85

Коли цей вірш був надрукований, зайшов до мене

Терень Масенко й дуже похвалив за нього. Був

захоплений моїм віршем "Осінні мелодії" також

письменник-фантаст В. Владко, автор книжок

"Арґонавти всесвіту", "Нащадки скіфів" та інших. Він

був тоді редактором журналу "Червоні квіти"(1930), коли я

приніс йому цей вірш. Він прочитав, запитав, скільки

мені років. Потім сказав: "Гарний вірш. Піде в

черговому числі". *

Але в Технікумі чужоземних мов, де я

тоді навчався, учителька російської мови сказала про

вірш "Над Дністром" : "Ето націоналістіческоє

стіхотвореніє". Це теж говорило само за себе, як,

безпідставно обвинувачували в націоналізмі, тому я

його тут і надрукував.

Потім мене перевели на працю секретаря масового

відділу, де редактором був партієць Портнов. Він був

холодною неприємною людиною, ставився формально, без

Душі.

Тим часом у Харкові готувався процес СВУ.

Одного дня дали й нам, співробітникам В-ва, дарові

квитки на цей процес. Він відбувався в будинку опери

на Вулиці Вільної Академії. З жалем я дивився на ту

комедію. Бачив і чув виступи проф. Миколи Зерова,

акад. Сергія Єфремова. Заля була повна глядачів, а

на всіх проходах на балкон та інші кутки стояли

військові вартові. Всі вони були росіяни. З кількома я

розмовляв, то чути було, що то не з місцевих людей, а

спеціяльно підібрані.

Дмитро Нитченко "Від Зінькова до Мельбурна".

Живий Дмитро Нитченко

Генерація, що народилася в роках довкола перелому

дев’ятнадцятого та двадцятого століть, робить

підсумки. Впродовж останніх п’ятьох років появилися

спогади Йосипа Гірняка (нар. 1895), Івана Майстренка

(1899-1984), Григорія Костюка (нар. 1902), Юрія

Лавріненка (1902-1988), Івана Кошелівця (нар. 1907).

Помимо всіх різниць у деталях їхніх життєвих шляхів,

основна структура їхніх біографій напрочуд послідовна.

Всі вони доростали, вчилися й починали діяти в

Україні впродовж національної революції та перших

двох десятиліть радянської влади; всі вони були

свідками, а то й жертвами страхіть сталінізму; всіх їх

втягнула в свій вир Друга світова війна. Всіх їх

кинуто на еміґрацію, де вони, будучи людьми думки й

слова, залишили помітний знак.

Дмитро Васильович Нитченко приєднується до

цієї групи мемуаристів книжкою, що її читач саме взяв

у руки.

Дмитро Нитченко народився 1905 року в Зінькові

на Полтавщині і від 1949 р. живе в Австралії. В

Україні він поклав основи літературної кар’єри,

зблизився в Харкові з членами Пролітфронту, працював

простим робітником, працівником видавництва, педагогом.

Під час війни пережив пригоди в радянському

війську й у полоні. Ці воєнні події розказано раніш у

книжці "В лісах під Вязьмою", (1958, друге видання

1983), текст якої повністю ввійшов у ці спогади. За

німецької окупації Нитченко зрідка друкувався в

газеті "Нова Україна". Разом з родиною, дружиною та

двома дочками та безліччю інших людей подібної долі

зазнав поневірянь новітньої одіссеї через половину

Европи, тікаючи перед наступом радянських військ. А

потім, замість Одіссеєвого повернення до рідних

земель, бо Сталін всіх полонених вважав ворогами,

виїхав у найдальшу дорогу, яка тоді українцям

відкривалася: в Австралію.

8

Тут Нитченко, вперше оселившись на довший час в

одному місці в Мельборні співтворить українське

організоване життя. Найбільший його вклад, мабуть, він

вклав в українську освіту та літературу. Впродовж

кількох десятиліть він працює директором та вчителем

українських суботніх шкіл у Мельборні. На початку

50-их років він працює в Шкільній Раді Вікторії, а

згодом очолює і довго веде новостворену Українську

Центральну Шкільну Раду Австралії. Він працює в

культурно-освітній ділянці Української Громади

Вікторії, обирається членом управи Союзу Українських

Організацій Австралії, творить і очолює Літературно —

мистецький клюб ім. Василя Симоненка, стає членом

Об’єднання Українських Письменників "Слово" та

очолює австралійську філію "Слова".

Вшановуючи його працю, Наукове Товариство ім.

Шевченка іменує його своїм дійсним членом.

Працюючи тут на виробництві, Нитченко невпинно

пише й публікує під псевдом "Дмитро Чуб” вірші,

нариси, оповідання, описи подорожей та розвідки на

літературні теми (його "Живий Шевченко" вже в

третьому виданні). Його гуморески появляються з

підписом "Остап Зірчастий". Він безупинно заохочує до

художнього писання нових людей, зокрема молодих

авторів шкільного віку. Присвячує багато сили й часу,

щоб здобути для українського художнього слова більшу

публіку читачів. Хто з Дмитром Нитченком бодай трохи

знайомий, той знає, що саме це література й літературне

життя є його надхненням і пристрастю. Він живе,

пишучи. Нитченко веде широке листування і признається,

що не терпить суботи й неділі тільки через

те, що тоді не доходить пошта. Одним з результатів

такого епістолярного складу життя й думки стала

цінна й цікава книга "Двісті листів "Бориса Антоненка-Давидовича".

Таке міцне Нитченкове закохання книжкою, що

воно успадкувалося до третього покоління. Леся

Богуславець (псевдо), авторка оповідань та репортажів з

подорожей його дочка, а Юрій Ткач, перекладач,

видавець та власник висилкової книгарні "Байда" його внук.

Марко Павлишин

https://shron1.chtyvo.org.ua/Nytchenko_Dm...

***

"Піонерія" (Архів фантастики)

Ежемесячный иллюстрированный журнал для подростков на русском и украинском языках, издаваемый в Киеве.

История журнала начиналась в далеких 1920-х годах, когда в Харькове начал выходить иллюстрированный журнал для подростков на украинском языке «Красные цветы» (Червоні квіти) – орган Центрального бюро Коммунистического детского движения (ЦБ КДД) при ЦК ЛКСМУ и Упрсоцвоспа НКП УССР (Управлении социального воспитания Народного комиссариата просвещения Украинской Социалистической Советской Республики).Піонерія

Журнал начал издаваться 1 октября 1923 года в Харькове (пл. Тевелева, 4) и выходил книжками большого формата дважды в месяц (1 и 15 числа) объемом в 3-4 листа. В первые годы своего существования редактировался А. Громовым и до 1925 года в нем печатались только лишь литературные материалы для детей разного возраста. Журнал также имел приложение – библиотеку «Червоні квіти» (годовые подписчики могли рассчитывать на бесплатное приложение – одну из выбранных из списка книг), с 1928 г. при журнале еще и выходила одноименная газета.

В журнале печатались А. Головко, П. Панч, П. Тычина, В. Сосюра, А. Довженко, Н. Рыльский, Д. Бедзик, Н. Забила и др. Примечательно, что в эти годы в журнале автором очерков о научно-технических новинках был Александр Беляев (Олександр Бєляєв) – однофамилец известного советского писателя-фантаста.

В 1930-м редакция переехала в Киев, а в 1932 году на базе журналов «Красные цветы» и «Большевичата» (Большевиченята, 1924-1931) был создан новый журнал «Пионерия» (Піонерія). Это издание также выходило только на украинском языке.

С началом Великой отечественной войны издание журнала было приостановлено вплоть до конца сороковых годов. С 1 марта 1950 года в Киеве журнал «Пионерия» вновь начал выходить уже на двух языках – украинском и русском. Он вмещал материалы из жизни школьников, художественные и научно-популярные произведения, советы читателям и очерки из школьной жизни, уделял большое внимание детскому творчеству. В 1973 году в связи с пятидесятилетием выхода первого номера журнала, этому изданию был вручен орден «Знак Почета».

А в 1990 году, начиная с августовского номера, журнал был переименован в «Одноклассник» (Однокласник). Это было сделано для того, как отметила редакция, «ибо мы хотим, чтобы с журналом дружили не только пионеры, но и старшеклассники». Настоящая же причина переименования была связана с исчезновением Советского Союза и всех связанных с ним институций и атрибутов, в том числе и пионерской организации.Однокласник

За все время существования журнала на его страницах напечатано множество произведений известных украинских писателей: Николай Трублаини (Миколи Трублаїні), Виктора Близнеца (Віктора Близнеця), Всеволода Нестайко (Всеволода Нестайка), Григория Тютюнника (Григора Тютюнника), Михаила Стельмаха (Михайла Стельмаха), Бориса Олейника (Бориса Олійника), Оксаны Забужко (Оксани Забужко), Братьев Капрановых (Братів Капранових), Богдана Жолдака, Михаила Слабошпицкого (Михайла Слабошпицького), Юрия Андруховича (Юрія Андруховича), Александра Ирванца (Олександра Ірванця), Юрия Позаяка (Юрка Позаяка), Сергея Оксеника (Сергія Оксеника), Галины Малик (Галини Малик).

В журнале много места уделяется именно литературным произведениям, некоторое время даже выходили литературные спецвыпуски. К тому же с октября 2011 года издается приложение «Литературный Одноклассник» (Літературний Однокласник).

Библиография фантастических публикаций в журнале «Червоні квіти»

О. Копиленко. Сеньчини пригоди: [Оповідання] // Червоні квіти, 1924, №7 – с.4-8

Наталя Забіла. Повість про червоного звіра: [Оповідання] // Червоні квіти, 1926, №15-16 – с.3-6

Віктор Ярина. План містера Рока: Оповідання / Іл. В. Невського // Червоні квіти, 1927, №20 – с.4-5; №22 – с.7-8

С. Бакланов. Повітряна сотня: Незвичайне оповідання / Пер. з рос. К. Шелест; Іл. І. Шульги // Червоні квіти, 1927, №23 – с.2-4

Библиография фантастических публикаций в журнале «Піонерія»

1931

Л. Полтавцев. Нумери біля гармат: Оповідання / Іл. Й. Дайца // Піонерія, 1932, №3-4 – с.6-11

1933

В. Владко. Танки з повітря: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. В. Гольмана // Піонерія, 1933, №3 – с.12-14

В. Владко. Снайпер: [Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад»] / Мал. В. Гольмана // Піонерія, 1933, №12 – с.19-21

1934

В. Владко. Мертва вода: Оповідання / Мал. В. Невського // Піонерія, 1934, №5-6 – с.26-31

І. Сенченко. Напад великого кота: [Оповідання] / Мал. Довгаля // Піонерія, 1934, №5-6 – с.38-39

1935

В. Владко. Хвилі над морем: [Уривок з роману «Чудодійний генератор»] / Мал. Л. Сидорова // Піонерія, 1935, №5 – с.10-14

В. Владко. Таємниця орхідеї: [Оповідання] / Мал. [В.] Нєвського // Піонерія, 1935, №9 – с.10-15

1936

В. Владко. Аероторпеди повертають на захід: [Оповідання] / Мал. М. Штаєрмана // Піонерія, 1936, №5 – с.2-6, №6 – с.10-13

1937

В. Владко. Дорога скіфів: Роман / Мал. Й. Дайца // Піонерія, 1937, №1 – с.31-39; №2 – с.42-47; №3 – с.33-38; №4 – с.26-32; №5 – с.31-37; №6 – с.31-36; №7 – с.29-38; №8 – с.23-34; №9 – с.33-43; №11 – с.32-36; №12 – с.29-45

М. Романівська і Я. Кан. Таємниче зникнення: [Оповідання] / Мал. М. Щеглова // Піонерія, 1937, №6 – с.42-45

1939

В. Владко. Танк МТ-77: Оповідання / Худ. М. Рудаков // Піонерія, 1939, №7 – с.15-18

1940

Моя бібліотека «Нащадки скіфів»: [Рец. на книгу] // Піонерія, 1940, №2 – с.48

1941

В. Владко. Сивий капітан: Роман (Скорочений варіант) / Мал. М. Штаєрмана // Піонерія (Київ), 1941, №1 – с.16-27; №2 – с.21-30; №3 – с.25-35; №4 – с.10-21; №5 – с.18-24; №6 – с.17-28 – [Закінчення планувалось в наступному числі часопичу, що не з’явився через початок війни]

https://archivsf.narod.ru/1923/pioneriya_...

* А в кінці 1950-х та на початку 1960-х Владко був членом редколегії часопису "Знання та праця"