— Ты пойдешь куда-нибудь? — спросил Николай у Сергея.

— Нет. Не хочется что-то.

— Ну, а я пойду. По делам, — добавил он.

— Какие же у тебя могут тут быть дела? — удивился Сергей.

— В поиски, брат. У моей матери тут где-то сестра живет,

то-есть, значит, моя собственная тетка. Но кроме того, что она

живет на какой-то Соломинке, я ничего не знаю.

Он ушел, а Сергей и Владимир спустились вниз, повернули

налево за угол и очутились в роще. Воздух был теплый, пряный и немножко сыроватый.

Приятели прошли через небольшое болотце. Потом поднялись в

гору и добрались до того места, где проходила линия железной

дороги. Тут роща обрывалась, и дальше шли овраги и поля.

Лежа под деревом, они разговорились.

— Ты добровольцем пошел? — спросил Сергей.

— Ага, — ответил тот. — Когда отца убили, я убежал и

поступил в первый попавшийся отряд.

— Кто убил?.. От кого убежал?

Владимир рассказал о том, как в Луганске к ним нагрянула

банда Краснова, а у его отца скрывался раненый коммунист. После

чьего-то доноса отца повесили, коммуниста замучили, а он сам,

выпрыгнувши из окошка, разбил себе здорово голову, но все же убежал.

— Сволочи какие! — заметил Сергей.

— Ничего не сволочи, — возразил Владимир. — Были бы наши

на их месте — то же самое сделали бы....

Пока приятели разговаривали, Николай разыскивал тетку.

Соломинка оказалась совсем рядом, и он без труда узнал от

первой же повстречавшейся местной жительницы, где живет Марья Сергеевна Агорская.

Подошел к беленькому домику с небольшим садом, засаженным

кустами сирени, и остановившись заглянул сначала в щелку

забора.

За небольшим столиком в саду сидели две женщины и пили чай.

Внимательно приглядевшись, он узнал в одной из них свою тетку.

Николай отворил калитку.

Обе старухи испуганно смотрели на него, но он уверенно

подходил к столу.

— Здравствуйте, тетя.

— Что?.. Что такое? — с беспокойством спросила одна из

сидящих.

— Не узнали, должно быть? Николай, ваш племянник.

— Ах, батюшки мои! — взмахнула тетка руками. — Да откуда

же ты? Ну, иди, поцелуемся.

— Эммочка, Эмма, — закричала она после первых приветствий,

— иди сюда, беги скорее, смотри, кто к нам пришел.

На ее зов из двери выбежала девушка лет девятнадцати в

ситцевом беленьком платьице, с книжкой в руках, и удивленная

остановилась.

— Твой двоюродный брат. Да поздоровайся же, чего же столбом

стоять?

— Здравствуйте, — подошел к ней Николай, протягивая руку.

— Здравствуйте, — ответила Эмма.

— Да вы что? — вскричала тетка. — Или на балу

познакомились? Вместе на стульях верхом катались, а теперь

з-д-р-а-в-с-т-в-у-й-т-е!

— Это еще от непривычки, — звонко засмеявшись, сказала

Эмма. — Садись пить чай.

Николай сел. Старуха засыпала его разными вопросами.

— Ну, как мать, сестры?

— Ничего, живут.

— А отец? Ох! — вздохнула она, — непутевый он у тебя был.

Наверно в большевики пошел.

Николаю ничего не оставалось делать как подтвердить, что

отец точно "в большевики пошел".

— А ты что в эдаком облачении? — ткнула она пальцем на его

гимнастерку. — Или тоже забрали?

— Забрали, — уклончиво ответил Николай. Он не хотел сразу

огорчать ее.

— Вот что... В полку что ли служишь?

— Нет, на курсах учусь.

— Учишься? — протянула она. — Юнкер значит вроде как? Ну,

доброволец видно, а то и коммунист, пожалуй?

— Мама, — прервала ее Эмма. — Уже давно звонили.

Опоздаете намного.

— Правда, правда, — засуетилась старуха. — Не пропустить

бы. Поди уж "от Иоанна" читают."

...

Юная Лия Соломянская была для него как спасительная соломинка (первая жена Гайдара)

...

21 июля 1941 года Аркадий Петрович Гайдар уехал на Юго-Западный фронт, в Киев, военным корреспондентом «Комсомольской правды». С передовой он прислал несколько очерков и статей.

"Обращение к тимуровцам Киева и всей Украины."

Ребята! Прошло меньше года с тех пор, как мною была написана повесть "Тимур и его команда".

Злобный враг напал на нашу страну. На тысячеверстном фронте героически сражается наша Красная Армия. Новые

трудные задачи встали перед нашей страной, перед нашим народом. Все усилия народа направлены для помощи Красной Армии, для достижения основной задачи — разгрома врага.

Ребята, пионеры, славные тимуровцы! Окружите еще большим

вниманием и заботой семьи бойцов, ушедших на фронт. У вас у

всех ловкие руки, зоркие глаза, быстрые ноги и умные головы.

Работайте безустанно, помогая старшим, выполняйте их поручения безоговорочно, безотказно и точно, поднимайте на смех и окружайте презрением белоручек, лодырей и хулиганов, которые

в этот час остались в стороне, болтаются без работы и мешают

нашему общему священному делу. Мчитесь стрелой, ползите

змеей, летите птицей, предупреждая старших о появлении врагов

— диверсантов, неприятельских разведчиков и парашютистов.

Если кому случится столкнуться с врагом — молчите или обманывайте его, показывайте ему не те, что надо, дороги. Следите за

вражескими проходящими частями, смотрите: куда они пошли?

какое у них оружие?

Родина о вас позаботилась, она вас учила, воспитывала, ласкала и часто даже баловала. Пришел час доказать и вам, как вы ее

бережете и любите. Не верьте шептунам, трусам и паникерам.

Что бы то ни было — нет и не может быть такой силы, которая

сломала бы мощь нашего великого, свободного народа. Победа

обязательно будет за нами.

Пройдут годы. Вы станете взрослыми. И тогда в хороший час,

после радостной мирной работы вы будете с гордостью вспоминать об этих грозных днях, когда вы не сидели сложа руки, а чем

могли помогали своей стране одержать победу над хищным и

подлым врагом.

Арк. Гайдар

"Советская Украина", 1941, 9 августа

ПРИМЕЧАНИЯ

Во время обороны Киева в июле-сентябре 1941 года в осажденном фашистами городе активно действовала тимуровская Центральная команда. Создать ее помогла М. Т. Боярская, директор

детского кинотеатра "Смена". Во главе штаба стоял "киевский Тимур" — Норик Гарцуненко.

......

"... И тут я вздохнул свободно, уснул крепко, а проснулся в купе вагона уже тогда, когда ярким теплым утром мы подъезжали к какому-то невиданно прекрасному городу.

С грохотом мчались мы по высокому железному мосту. Широкая лазурная река, по которой плыли большие белые и голубые пароходы, протекала под нами. Пахло смолой, рыбой и водорослями. Кричали белогрудые серые чайки — птицы, которых я видел первый раз в жизни.

  Высокий цветущий берег крутым обрывом спускался к реке… А на горе, над обрывом, громоздились белые здания, казалось — дворцы, башни, светлые, величавые. И, пока мы подъезжали, они неторопливо разворачивались, становились вполоборота, проглядывая одно за другим через могучие каменные плечи, и сверкали голубым стеклом, серебром и золотом.

— Друг мой! Что с тобой: столбняк, отупение? Я кричу, я дергаю...

— Это что? — как в полусне, спросил я, указывая рукой за окошко.

— А, это? Это все называется город Киев.

Светел и прекрасен был этот веселый и зеленый город. Росли на широких улицах высокие тополи и тенистые каштаны. Раскинулись на площадях яркие цветники. Били сверкающие под солнцем фонтаны. И то ли это слепило людей южное солнце, то ли не так, как на севере, все были одеты — ярче, проще, легче, — только мне показалось, что весь этот город шумит и улыбается.

— Киевляне! — вытирая платком лоб, усмехнулся дядя. — Это такой народ! Его колоти, а он все танцевать будет! Сойдем, Сергей, с трамвая, отсюда и пешком недалеко."

"Судьба барабанщика"

НЕНАПИСАННАЯ ГЛАВА

«Тревожные вести... Оборвана связь... Весна... Начало любви к Стасе».

Арк. Голиков. «В дни поражений и побед» (черновик)

Стася была хорошенькой телефонисткой лет семнадцати. Ходила она в коричневом платье гимназистки с кружевным воротничком и такими же манжетами. Кружева всегда сверкали белизной. Пышные рыжеватые волосы Стася стригла коротко, подбирала их возле ушей булавками. Нежное, слегка загорелое лицо ее всегда выглядело оживленно и приветливо.

На Киевских командных курсах работали по вольному найму еще несколько девчонок. Две чернобровые, яркие украинки были явно красивее Стаси, но почему-то в Стасю была влюблена чуть ли не половина слушателей.

Словно ненароком курсанты встречали ее у ворот по утрам, когда она приходила на службу, и оказывались возле проходной в конце дня в надежде проводить Стасю до дома.

Но еще ни одному курсанту не выпадало такой удачи. Стася позволяла ее «немного проводить», если собиралось несколько человек. Но где-то на полпути она останавливалась.

— Мальчики, — говорила она, — возвращайтесь, а то командиры будут сердиться, — махала всем рукой и убегала.

Голикова угораздило влюбиться в Стасю тоже. Пока Стаси не было поблизости, он о ней, случалось, подолгу не вспоминал, но если в столовой за обедом или вечером после отбоя среди товарищей заходил о ней разговор, он чувствовал что-то вроде ревности, хотя не перемолвился с девушкой ни единым словом.

Тайная влюбленность Голикова в Стасю, наверное, сошла бы на нет, если бы комиссар курсов Бокк не устроил в актовом зале бывшего кадетского корпуса бал. Слушатели могли пригласить знакомых девушек.

Друг Аркадия, Яшка Оксюз, пришел с Олей (через неделю они поженились); Левка Демченко не отходил от тоненькой телеграфистки Саши; Федорчук явился с полной, яркой красавицей, которую всем представил как свою двоюродную сестру. А Голикову пригласить было некого.

Но ему повезло. Почти никто не умел танцевать, а Голиков в реальном трудолюбиво учился танцевальному искусству, поскольку в Арзамасе, где он приобрел известность «как декламатор из реального», его приглашали в женскую гимназию и на благотворительные балы.

Стася пришла на молодежный вечер в белом платье, белых туфельках, с белой сумочкой в руках и тоненькой ниткой жемчуга на загорелой шее. Когда Голиков ее увидел, он с трудом дождался, пока оркестр грянул «На сопках Маньчжурии», и направился в сторону Стаси. Ее окружало десятка полтора курсантов, которые надеялись разговорами возместить свое неумение танцевать.

При появлении Голикова курсанты расступились. Он щелкнул каблуками, поклонился: «Разрешите пригласить...» Стася обрадованно улыбнулась, вышла из полукольца поклонников, уверенно, как старому знакомому, положила на плечо руку, ожидая такта, чтобы войти в ритм вальса. И для них начался сказочный, неповторимый вечер.

Они легко поплыли по самой дальней кромке зала, потому что им нужен был простор. Казалось, они уже танцевали вместе тысячу раз — так стремительно и невесомо было их скольжение по паркету под музыку военного оркестра, известного всему Киеву.

Так было танец за танцем. И хотя Голиков после арзамасских балов ни разу не танцевал, он изящно вел свою самую красивую на этом вечере даму, летел с ней по навощенному полу, будто по воздуху, галантно опускался перед ней на колено, чтобы обвести Стасю вокруг себя, потом снова вскакивал и летел дальше.

Наступил такой момент, когда все, кроме них двоих, перестали танцевать и только смотрели, словно попали в театр. И Аркадий со Стасей плыли по залу, будто не замечая, что оказались в центре всеобщего внимания. Стася время от времени приподымала веки, и Голиков видел по ее горячим глазам: она счастлива и благодарна, что у нее такой кавалер и что ей выпал небывалый успех.

Старенький капельмейстер, стоя вполоборота к залу, тоже любовался ими и не прерывал игры, пока совершенно не утомился оркестр.

После бала Голиков отправился провожать Стасю, которая на этот раз не протестовала. Они шли по ночному Киеву, где продолжалась неясная и тревожная жизнь. Раздавались негромкие голоса. Мелькали тени. Вспыхивали и поспешно гасли в окнах огни. Приоткрывались, кого-то впуская или выпуская, и тут же стремительно захлопывались двери домов. Оживление объяснялось просто: Петлюра подходил к Киеву. И ободрились многие — от притаившихся белых до профессиональных уголовников, которые поняли, что властям сейчас не до них.

Но Аркадий со Стасей не обращали ни на что внимания. Они были поглощены друг другом и той звеневшей в них радостью, которая выпала им среди войны в эту уже начавшуюся ночь.

Аркадий, чувствуя себя в ударе, негромко читал Стасе стихи Блока, Апухтина, Лермонтова и Пушкина, а потом, осмелев, и свои.

— Я хочу прочитать вам еще одно, — сказал Голиков. — Оно имеет посвящение: «Одной таинственной знакомой».

— Кто же эта знакомая? — спросила Стася, будто не догадываясь.

Но ответить Голиков не успел. Справа, из темных ворот, вышло несколько странно одетых мужчин. На высоком и широкоплечем была соломенная пастушья шляпа. На другом тускло поблескивал шелковый цилиндр, третий носил монашеский клобук, а еще на одном была дамская шляпа со страусовым пером... Деловито оглядев улицу, компания убедилась, что все вокруг пустынно.

— А вот идет баиньки симпатичная барышня, — сказал тот, что был в соломенной шляпе. — Мы с ней побалакаем... Как это будет? — Он повернулся к клобуку.

— Парле де франсез, — подсказал клобук.

— Ну, вот так мы с ней и побеседуем, — пояснила соломенная шляпа.

— А если солдатик не пожелает ждать? — спросил, подыгрывая, клобук.

— Но мы ж недолго. (Ватага нарочито грубо заржала.)

— А ежели у него самого горячая кровь?

— Пропишем ему речных пиявок. Днепр неподалеку. (Ватага дружно хохотнула.) Или отворим кровь.

Этот, в соломенной шляпе, был, наверное, каким-нибудь доморощенным лекарем.

Стася, которая всю дорогу шла справа от Голикова, перебежала на левую сторону и вцепилась обеими руками в его предплечье.

— Аркаша, вы меня не бросите?

— Отпустите руку, — сказал он ей тихо, чтобы не услышала ватага.

Но Стася вцепилась еще сильней.

— Отпустите руку, — попросил он опять, замедляя шаг. — У меня в кармане пистолет.

По прищуру глаз и презрительности, мелькнувшей в ее лице, Голиков понял, что она ему окончательно не поверила. Стася знала: пистолеты носят в кобуре или в правом заднем кармане. И этот Голиков, которому она позволила себя проводить, не только трус, но и непроходимый лгун.

В последние мгновения перед драмой, которая ее ожидала, Стася еще нашла в себе силы усмехнуться.

— Я понимаю: вы утомились, танцуя, — сказала она громко. — Отдыхайте. — И отпустила его руку.

А у Голикова не было времени объяснять, что в правом кармане галифе у него от ношения маузера дыра. И поэтому, забежав после танцев к себе в комнату, он положил свой пистолет в левый.

Когда Стася больше не висела на нем, Голиков как бы машинально сунул руку в карман. Рукоять легла в ладонь, затвор был взведен. И Голикову сразу сделалось почти спокойно.

В ватаге — он насчитал — было шестеро. В пистолете, вспомнил Голиков, оставалось пять патронов. После вчерашней ночной перестрелки, когда он патрулировал по городу, он не дозарядил маузер. Оплошность, которая могла дорого обойтись.

Еще одно встревожило Голикова: чем вооружена ватага? Через секунду-другую он, скорей всего, станет мишенью сразу для нескольких револьверов. Сможет ли он спастись сам и спасти девчонку, которая ему доверилась? Ведь если его убьют, ей несдобровать.

Была еще одна проблема: он не хотел стрелять первым. То, что несла эта полупьяная ватага, было оскорбительно, однако пока что это была болтовня. И пока что любой из этих босяков мог сказать: «Це ж мы пошутковали, а солдатик молоденький злякався и ну палить!»

Но если дать им открыть огонь первыми, можно просто не успеть ответить.

— Иди к нам, барышня, у нас тебе будет весело, — пообещал тот, что в соломенной шляпе.

— Ходи, гарнусенька, к нам, не пожалеешь, — добавил клобук.

И ватага стала рассредоточиваться. Трое прошли немного вперед, трое начали заходить со спины. Оставалась открытой подворотня, откуда шестерка вышла, но было очевидно, что Голиков со Стасей в эту западню не пойдут. А слева, против подворотни, начинался узкий переулок, который ватага еще не успела перекрыть.

— Бегите в переулок, — шепнул Голиков Стасе, — я их задержу.

Стася заколебалась. Бежать одной было страшно.

— Бегите! — уже раздраженно повторил он.

Оглядываясь, Стася сделала несколько неуверенных шагов. Ей почему-то казалось, что и это всего лишь хитрость трусоватого кавалера. Шайка кинется за ней, а Голиков побежит совсем в другую сторону.

Соломенная шляпа, клобук и еще один, в кепочке, поняв или услышав, чего хочет Голиков, чуть прибавили шагу, чтобы не искать потом девчонку по парадным. И тогда Голиков крикнул:

— Стоять!

Все трое от удивления остановились. Но остановилась и Стася.

— Беги, я тебе сказал! — разозлился Аркадий, машинально отступая в сторону переулка на несколько шагов, чтобы держать в поле зрения эту шестерку ряженых.

Только теперь Стася наконец поверила, что это не уловка, и кинулась в переулок.

Соломенная шляпа рявкнула клобуку и его соседу: «Ну!» — и повела головой в сторону Стаси. Двое рванулись, чтобы припустить за Стасей, но Голиков крикнул: «Стоять!» И те замерли, не понимая, откуда в этом молодом солдате такая властность тона и выдержка. Ведь ему с девчонкой все равно не убежать. При этом у мальчишки не было винтовки. На ремне не болталась кобура. Правда, левую руку он держал в кармане. Но кто же носит оружие в левом? От страха он все перепутал. Ни в левом, ни в правом кармане у него ничего нет.

А у Голикова мелькнуло: «Глупо умереть вот здесь, на пустынной улице, от руки обыкновенных ворюг».

Внезапно стук каблучков в переулке смолк. Либо Стася отыскала безопасное место, либо побоялась бежать дальше одна. А ватагу наступившая тишина привела в ярость: девчонка, похоже, смылась, они в дураках, а парень стоит и неизвестно почему командует. И соломенная шляпа, распалясь, рявкнула:

— Девчонку найти! Она где-то ждет его. А это самое...

— ...парле де франсез, — подсказал клобук.

— Да... мы устроим при нем. Теперь, хлопец, такое время, что все люди должны это... делиться. Кто чем может.

Он дернул головой. С места сразу сорвались двое — в клобуке и в кепке. Голиков, не поворачиваясь к ним спиной, отбежал еще на несколько шагов к переулку. И, вынув наконец из кармана руку и не перекладывая маузер, с левой выстрелил. С головы знатока французского слетел клобук.

Выстрел прозвучал неожиданно. Трое, что стояли поодаль, кинулись вдоль по улице врассыпную. Вожак сунул было руку в наружный карман пиджака. Опять хлопнул выстрел. Соломенную шляпу точно ветром сдуло с головы предводителя, но не унесло: шляпа была на резинке.

— Я велел стоять... — повторил Голиков. — Справа по очереди бросай оружие!

Вожак швырнул наган, двое остальных — ножи.

— Пистолеты! — напомнил Голиков.

— Один у нас... пистолет, — объяснил вожак.

— Повернулись ко мне спиной — и в подворотню!

Троица двинулась в сторону ворот. Голиков подобрал револьвер с двумя патронами и ножи, сунул за ремень. Сейчас он походил на разбойника с большой дороги.

Голиков мог отконвоировать эту троицу. Но куда и зачем?.. За хранение оружия сейчас не судили. Остальное же было как бы шуточкой...

Голиков шел по переулку, негромко повторяя:

— Стася, Стася, где вы?..

Она выпорхнула в своем белом платье из парадного, обхватила руками его голову и стала целовать щеки, глаза, лоб, губы, и ее лицо было мокрым от слез. А он был так измучен, что не нашел в себе сил ей ответить. Он только неловко чмокнул ее, вынул из кармана белоснежный платок, вытер ей глаза, щеки, а потом отдал ей платок, чтобы она высморкалась, — так он делал, когда ревели сестры.

Стася спрятала платок в рукав и сказала:

— Я выстираю и тебе отдам... Помнишь у Чехова: «Если тебе понадобится моя жизнь, приди и возьми ее»... Я завтра познакомлю тебя с родителями... Знаешь, я очень счастливая. Не случись такого, я бы не узнала, какой ты.

Голиков лишь к рассвету добрел до курсов. Обеспокоенный Бокк не ложился.

— Иди два часа поспи, — разрешил комиссар курсов, выслушав короткую исповедь. — Днем ты уезжаешь на Волынь командиром оперативного отряда.

В суете и сборах Голиков не успел повидать Стасю. А в экспедиции ему пришлось очень круто. Зеленые приложили немало стараний, чтобы уничтожить курсантский отряд. И наступил такой момент, когда Аркадий понял, что ему нужна помощь.

С величайшим трудом он дозвонился до Киева. И услышал голос Стаси.

— Аркадий, это вы? — Голос у Стаси был счастливый и ликующий. — Я все время вас вспоминаю! Когда вы приедете? Я выучила стихи, которые вы мне читали: «Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер): пожаром зари сожжено и раздвинуто звездное небо, и на желтой заре — фонари...»

Но Голиков опасался, что связь в любое мгновение прервется.

— Стася, — перебил он ее, — передайте Бокку: мне нужны патроны, ручной пулемет и хотя бы еще двадцать человек... Здесь очень трудная обстановка.

— Аркадий, я записываю: патроны, ручной пулемет и хотя бы еще двадцать человек. Сейчас же передам. Я вас очень жду.

Но ни подкрепления, ни боеприпасов Голиков не получил. Дозвониться второй раз он тоже не смог: атаман Битюг спилил столбы.

Когда, обозленный, Голиков вернулся в Киев и с ходу выложил Бокку все претензии, Бокк сказал:

— О звонке и просьбе я слышу впервые. Я велю принести журнал дежурств.

На странице от 5 августа значилось: дежурство приняла и сдала Станислава Шимановская. Записи о звонке Голикова не было.

— Голиков, вы побледнели. У вас с ней роман?

— Я один раз проводил ее домой.

Бокк покрутил ручку телефона:

— Шимановскую ко мне.

— Шимановская не вышла на дежурство.

Посыльный вернулся с сообщением, что вся семья ночью куда-то спешно уехала.

Через три дня на Крещатике Голиков случайно столкнулся со Стасей. Она кинулась к нему, обрадованная и виноватая.

* * *

Из черновиков повести «В дни поражений и побед»:

«Вы сволочь, Стася, вы сволочь, Стася, и я не знаю, почему я не стреляю в вас...»

*

Тогда, летом девятнадцатого, Голиков долго не мог прийти в себя и неотступно думал: что же произошло?

Он не сомневался, что Стася искренно обрадовалась, когда он позвонил с Волыни, и записала в журнале, о чем он просил. Но страница оказалась вырванной.

Видимо, кто-то из ее близких состоял в белогвардейском подполье. Стасю устроили телефонисткой на курсы. Она первой узнавала о новостях, приказах и распоряжениях, которые поступали. Курсы были наиболее надежной частью киевского гарнизона.

Но когда позвонил он, Голиков, Стасю заставили не сообщать о звонке. Это было требование, которое обрекало ее на провал. Однако расчет, видимо, строился на том, что отряд Голикова погибнет или вот-вот падет Киев. Но Голиков вернулся, а город еще не пал, и семье Стаси пришлось срочно переехать.

И еще Голиков спрашивал себя: правильно ли он поступил, когда, встретив Стасю, отпустил ее? Спасти девчонку от тех негодяев, а потом самому отконвоировать ее в особый отдел? Мальчишеское рыцарство взяло в нем верх.

«Да, в этом я виноват перед революцией, — думал позднее Голиков, — но я искупил вину тем, что не жалел себя...»

Теперь, по прошествии нескольких лет, он собрался было об этом рассказать. Но как?.. Не прицепится ли к нему задним числом какой-нибудь Коновалов из ГПУ? Не запросит ли киевские курсы: мол, был ли подобный случай? И писать не стал. Иметь дело с ГПУ он больше не хотел. Беседами с Коноваловым был сыт.

Б. Камов. Рывок в неведомое.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Удивительная вещь — человеческая память. Где-то на самых разных ее полочках хранятся события, пережитые в детстве, юности, зрелости. Отдельная полочка принадлежит аналитике. Здесь отслеживается тот или иной пережитый момент, делаются субъективные выводы о том, как человеку удалось выбраться из ситуации: с честью или позором, со щитом иль на щите... Если такой процесс происходит, то это говорит о наличии в человеке нравственной категории — совести.

Из всех этих фрагментов и эпизодов жизни со временем получается цветное лоскутное одеяло. Такое, которое лет сто назад было неизбежным атрибутом любого уютного жилья.

Лоскутное одеяло автора книги Анатолия Петровича Кончаковского о киевском районе Соломенке, где он провел детство и юность, состоит из разных кусочков материи. Здесь красное и зеленое, белое и черное, желтое и голубое... Оно — в нежных оттенках цветущих киевских каштанов и акаций, в буйном цветении яблонь и марелей, слив и груш. Оно — в достаточно уютной небольшой усадьбе бабушки и дедушки Кончаковских, в паровозной дымке района, примыкающего к крупному железнодорожному комплексу, состоящему из собственно пассажирской станции, станции Киев-Товарный и мощной паровозовагоноремонтной мастерской. Учитывая то, что так или иначе и сам Толя уже в детстве вкусил прелесть всего этого, ибо его ближайшие родственники трудились в железнодорожном хозяйстве, он неминуемо должен был пойти по их стопам. Вначале так и было.

Он родился в 1935 году. Самые яркие детские годы пришлись на войну. А далее потихоньку сложилась та биография, с которой в какой-то мере предстоит ознакомиться и всем нам.

В мемуарах А. П. Кончаковского — «оберега» созданного им (конечно же, не в одиночку) Дома Турбиных — прочитывается и любовь к Мастеру, и здоровые патриотические настроения обитателя Соломенки — «государства в государстве» со своими чудаками, местной шпаной и особым колоритом местности, где ухитрялись подружиться хибарки «с паклей по бортам» и роскошные имперские заведения Военного ведомства.Верхняя Соломенка выгодно отличалась от нижней здоровым воздухом и великолепными видами на Старый Киев, где доминантами, прежде всего, были многочисленные величественные храмы. Не отсюда ли у Анатолия Кончаковского то трепетное отношение к духовным святыням родного города, которые, увы, в большом количестве были стерты с лица земли безбожной советской властью.

Думается, что мировоззрение автора книги во многом формировалось в семье, поскольку со школами в годы войны не ладилось, хотя оккупанты и пытались их открывать. Равно как поначалу открывали они для заложников-киевлян уцелевшие во время болыпевиц-ких расправ церкви.

Поскольку это не конспект, я не стану перечислять собственно воспоминания автора, это было бы нечестно и фальшиво. Вам, дорогой читатель, предстоит сейчас вкусное и удивительное чтиво — то самое, состоящее из многочисленных разноцветных кусочков ткани, которые и составят вскоре великолепное, пахнущее домашним уютом лоскутное одеяло.

Александр Анисимов

СОЛОМЕНКА МОЕГО ДЕТСТВА

Сади стояли в білому наливі, Іскрив зеніт, як вольтова дуга. А ми були безсмертні, бо щасливі. За нами пам'ять руки простягла.

Ліна Костенко

Нам, киевлянам, есть чем гордиться. Наш город над широким и полноводным Днепром знаменит не только своими древностями, но и удивительным неповторимым ландшафтом. Когда шагаешь праздным зевакой улицами города, невольно возникает иллюзия, что ты находишься в горах. Дороги, за исключением разве что центра Подола, никогда не идут по прямой — то они круто задираются кверху, то вдруг резко падают вниз. И хотя это создает определенные трудности пешеходам — вспомним слова посетившего наш город А. С. Пушкина о том, что он разучился ходить по ровному, — путники получают удовольствие от быстро сменяющихся удивительно живописных картин и неповторимой ауры «матери городов русских».

Ведь Киев прекрасен в любую пору года — весной, когда на знаменитых киевских каштанах зажигаются мириады свечей, а в парках расцветают и дурманят своим ароматом кусты душистой сирени. Он восхищает летом ласковым своим теплом в зеленом буй-

стве садов. «И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира», — воспевал свой родной Город Михаил Булгаков. Неповторим он зимой, когда бодрит морозец и деревья одеваются в кружево серебристого инея, а парковые аллеи покрываются белоснежными коврами.

И хотя каждый уголок нашего города замечателен, правый берег реки, где более полутора тысяч лет назад был основан «город прекрасный, город счастливый...», все же наиболее живописен и не сравним по своей красоте ни с чем.

Нелегко путнику, собравшемуся посетить наш город, описать словами ту чудесную картину, которую он видит из окна вагона поезда, приближающегося к Городу по километровому мосту, переброшенному через великую славянскую реку Ведь невозможно оторвать взгляд от высоких, тонущих в густой зелени гор, где в ярких лучах солнца сверкают многочисленные купола древних храмов — колыбели отечественного православия. Слева — Выдубицкий монастырь, справа и чуть выше — Киево-Печерская лавра. Но когда, преодолев мост, поезд неторопливо движется к вокзалу, то и здесь, за днепровскими кручами, очарованный путник не останется равнодушным.

На юго-запад от открывающегося его взгляду центра города он заметит значительных размеров зеленый жилой массив, а слева от него — высоко поднимающуюся знаменитую Батыеву гору, по преданию, помнящую свирепые орды татаро-монголов. Это и есть начало Соломенки. Сейчас она разрослась, и в честь ее недавно был назван большой район столицы Украины.

Лично я узнал Соломенку в конце 30-х годов прошлого столетия, в силу того, что мои родители Петр Иосифович и Александра Афанасьевна Кончаковские были соломенскими жителями. Дед мой Иосиф АмбросьевичКончаковский, вернувшись домой по демобилизации георгиевским кавалером, в начале прошлого века построил на Соломенке, недалеко от железнодорожного полотна, небольшой дом.

Это была одноэтажная постройка-мазанка на три квартиры. В одной из них жили дедушка с бабушкой Анной Иосифовной, две другие предназначались для их детей. В 1928 году сын дедушки Петр привел в отцовский дом жену Александру, которая стала моей матерью. По рассказам мамы, я появился на свет Божий не на улице Даниловской, 2а, где жили родители, а на улице Пятакова, которая с 1937 года стала называться улицей Саксаганского. В то время там находилась больница, в родильном отделении которой в день весеннего равноденствия 1935 года родители наконец-то дождались сына.

До Октябрьского переворота в этом здании находилась Мариинская община Красного Креста, готовившая для нужд фронта в годы Первой мировой войны сестер милосердия. Несмотря на массированный артиллерийский обстрел 1918 года большевиками под командованием Муравьева жилых кварталов города прямо с железнодорожного полотна и немецкую оккупацию 1941-1943 гг., это прекрасное здание сохранилось.

Для Мариинской общины в 1915 году по проекту выдающегося киевского зодчего Валериана Рыкова выстроили здание в стиле позднего ренессанса. Центральная часть фасада была выделена портиком и увенчана аттиком с женскими фигурами, олицетворяющими Жизнь, Милосердие, Любовь и Медицину. На фасаде разместились также скульптурные композиции на тему милосердия, оказания медицинской помощи увечным воинам.

С тех пор и до 1961 года я был жителем Соломенки и жил с родителями в утопающем в зелени дедовском доме. Отапливался он русскими печами, служившими в зимнюю пору источниками не только тепла, но и огня, на котором хозяйки готовили пищу. А летом, когда печи не загружали топливом, пользовались заправляемыми керосином примусами.

Бывало, когда мама суетилась у примуса на кухне, я ложился прямо на крашеный пол рядом с этим нехитрым прибором и, глядя на пылающую горелку, прислушивался к ее, как мне тогда казалось, приятному музыкальному журчанию.

Довоенная Соломенка еще сохраняла колорит старой слободки. Расположенная за железнодорожной станцией Киев-Пассажирский, она разместила на своей обширной территории дома и усадьбы тружеников железнодорожного транспорта, а также, как правило, незатейливой архитектуры здания производственных цехов и мастерских, обслуживавших дорогу

Кроме этих строений, здесь была сооружена Покровская церковь, существовало несколько средних учебных заведений, детская техническая станция (ДТС), кинотеатр, клуб Киевского паровозо-вагоноремонтного завода (КПВРЗ), стадион «Локомотив», техникум, баня, почта, пожарная часть и др. И хотя никому не удавалось отыскать здесь хотя бы один дом, крытый соломой, по традиции все называли эту местность Соломенкой из-за рассказов старожилов о том, что в старину дома тут были, как в деревне, покрыты соломой.

В состав Киева этот район включили только в 1910 году. А обитал здесь преимущественно рабочий люд. Железнодорожное начальство селилось, как правило, в центральной части города. Мой дед Иосиф Амбро-сьевич работал путейщиком, отец — слесарем паровозного депо, а затем мастером по ремонту вагонных весов, мать начинала свою трудовую деятельность наладчиком пневматических вагонных тормозов.

Главной магистралью Соломенки была Большая улица, до того как в 1909 году ее переименовали в Игнатьевскую, названную в честь киевского генерал-губернатора А. П. Игнатьева. Я помню ее уже как улицу Урицкого, переименованную в 1926 году в честь профессионального революционера М. С. Урицкого, убитого в Петрограде в 1918 году. Она начиналась у площади за железнодорожным мостом и заканчивалась Соломенской площадью. В 2011 году ее назвали в честь Настоятеля Покровской Соломенской церкви (1905-1915 гг.) Василия Константиновича Липкивского, ставшего впоследствии митрополитом УАПЦ.

За этой площадью с левой стороны находилось Соломенское кладбище, существующее с 1878 года. На нем нашли вечный покой многие поколения жителей этих мест, в частности, и мои родные — дедушка Иосиф Амбросьевич, бабушки Анна Иосифовна и Ефросинья Антоновна, мама Александра Афанасьевна и моя верная подруга, жена Светлана Степановна, с которой я прошагал дорогами жизни пятьдесят лет.

На этом кладбище похоронены профессора Киевской Духовной академии В. П. Кудрявцев и В. И. Экземплярский, коллеги А. И. Булгакова, отца Михаила Булгакова. В 1974 году здесь, на братских могилах советских воинов, погибших во время Великой Отечественной войны, был создан мемориал.

Исследуя киевские некрополи, известный историк Л. Проценко установила, что в 1903 году на этом кладбище был организован участок для захоронений учеников и воспитателей Киевского Владимирского кадетского корпуса. А в 2009 году в небольшом, уютном и хорошо обустроенном парке рядом с Преображенской церковью, сооруженной в 2005 году по проекту архитектора С. Бабушкина, был установлен памятный знак из белоснежного каррарского мрамора. На нем начертано: «Кадетам, суворовцям, якізагинулина полібою, померли відран і хвороб та віддалидушу свою заВіру і Вітчизну».

В 1971 году в этом парке, носящем имя участника Гражданской войны, автора романа «Как закалялась сталь» Николая Островского, был установлен памятник этому литератору работы скульптора В. Клокова.

Сразу за Соломенской площадью находилось Артиллерийское училище. Возникло оно накануне Первой мировой войны, когда было решено создать в Киеве Артиллерийскую школу Для этой цели выделили значительных размеров площадку Строительство училищного комплекса началось в 1914 году по проекту академика архитектуры петербуржца Д. Зайцева. Величественный трехэтажный главный корпус, выходящий фасадом на Воздухофлотский проспект, выполнен в стиле модерн с элементами романо-германской готики, как и дополнительные учебные корпуса, а также манежи, водонапорная башня, дома для офицерских семей и др. Они были обложены лицевым кирпичом и чем-то смахивали на средневековые европейские строения. В юных душах это старинное здание за каменной оградой будило романтические настроения, ведь в нем учились молодые парни, будущие бравые офицеры, носившие красивую форму, готовые с оружием в руках защищать Родину

Со дня основания это военное заведение несколько раз меняло свой статус. Вначале это была Артиллерийская школа, затем — Первое киевское артиллерийское училище и Военная академия противовоздушной обороны Сухопутных войск страны. В стенах этого военного заведения учился будущий генерал армии Герой Советского Союза И. Черняховский, а 37 офицеров-выпускников за боевые заслуги были удостоены звания Героя Советского Союза. Сегодня здесь Национальная академия обороны Украины.

Исторические хроники свидетельствуют, что общественный транспорт на Соломенке появился в 1924 году, когда были проложены трамвайные рельсы на центральной ее улице. По этой улице от Артиллерийского училища до Софийского собора ходил трамвай, которому присвоили восьмой номер. Выбравшись за пределы Соломенки, он следовал по крутейшей части улицы Льва Толстого вдоль ограды Университетского ботанического сада. Несколько раз за время существования маршрута трамвай на этом участке срывался, устремляясь вниз, к улице Саксаганского, унося с собой жизни многих пассажиров.

Пройдя под железнодорожным путепроводом, сооруженным еще в 1873 году, «восьмерка» делала затяжную остановку, ожидая вагон, который спускался с верхнего разъезда, проложенного у начала Кавказской улицы — ведь по Соломенке трамваи ходили по одноколейке. Нередко случалось, что один из вагонов задерживался в пути, не дойдя до разъезда, и тогда сдавленные теснотой пассажиры, держась за кошельки и карманы, томились в чреве металлического пульмана.

Кроме вагоновожатого, в трамвае находился кондуктор. Он не только «обилечивал» пассажиров, но и следил за порядком, а также объявлял остановки и, убедившись, что все пассажиры зашли в вагон, давал сигнал к отправлению. Для этой цели через весь вагон под потолком была натянута пеньковая веревка, соединенная со звонком в кабине водителя, за которую дергал кондуктор. Жителям окрестных мест хорошо запомнился один колоритный кондуктор, обладавший ухоженными пышными казацкими усами. Он всегда громко вещал: «Смикаюза мотузку. Трамвай рухаєть¬ся», и трамвай двигался к следующей остановке.

Хорошо запомнилась мне одна довоенная поездка в нашем трамвае. Однажды мои родители пообещали сводить меня в цирк. Взрослые рассказывали, что в центре Киева выстроено большое красивое здание, где собираются зрители для того, чтобы полюбоваться «учеными» животными, посмотреть на проказы клоунов, фокусы иллюзионистов, полеты воздушных акробатов и другие чудеса. Не удивительно, что я мечтал побывать там как можно скорее и часто приставал к родителям с просьбой выполнить обещание, не откладывая на потом.

И вот наконец-то наступил выходной день, когда мы с отцом, без мамы, которая не смогла составить нам компанию, вышли из дома и направились на улицу Урицкого. На нижнем трамвайном разъезде мы сели в вагон и отправились к центру города. Трамвай быстро бежал по оживленным киевским улицам, которые мне было интересно разглядывать через вагонное окно. Когда он достиг скверика, в центре которого стоял красивый фонтан, а на пригорке возвышались Золотые ворота, мы вышли из вагона и пошли по улице, стремительно спускавшейся к Крещатику. Достигнув центральной улицы города, мы некоторое время шагали по ее тротуарам, пока не оказались на застроенной высокими домами улице Карла Маркса. Вскоре мы подошли к большому зданию. Это был цирк, который ранее именовался цирком Крутикова.

Мы вошли внутрь и какое-то время прогуливались по просторному фойе, в которое выходило множество дверей. Прозвенели звонки и, открыв дверь, мы вошли в узкую комнату с высоким барьером. Отец усадил меня у самого барьера и сел рядом. Тут я обнаружил, что мы находимся на балконе. А внизу, под нами, — площадка в виде большого круга. Со всех сторон она освещалась яркими разноцветными огнями.

Вдруг заиграла музыка. Я поглядел вниз и увидел, что на освещенной площадке появился человек с красным носом и в большущих ботинках. Музыка стихла. Артист стремительно передвигался по арене, жестикулируя и кривляясь, что-то рассказывал публике, при этом зрители громко смеялись и долго хлопали в ладоши.

После клоуна под звуки оркестра на арену вышла юная наездница, которая бесстрашно оседлала белую лошадь и на скаку выполняла рискованные акробатические трюки. После окончания номера с наездницей было еще несколько интересных выступлений фокусников, эквилибристов и, конечно же, клоуна, который практически не покидал арену. Затем под рукоплескания зрителей появился серый мишка в штанишках и красной рубахе и под музыку стал приплясывать и смешно кувыркаться.

Когда завершился антракт, на сцену выбежали акробаты и уже знакомый нам клоун. Как только клоун оказался в центре, из-под купола цирка начала медленно опускаться на длинных тросах перекладина. Когда она коснулась протянутых рук артиста, он ловко схватил ее обеими руками, и перекладина стала быстро подниматься вверх, направляясь к куполу. Набрав нужную высоту, клоун сбросил вниз на арену свои громадные башмаки и уселся на перекладине. Не держась за тросы и перекладину, он стал раскачиваться во все стороны и кувыркаться. Затем стал головой на перекладину и продолжал полеты и головокружительные трюки под самым куполом цирка.

Вдруг я увидел, что, перелетев на противоположную от нас сторону, клоун пошатнулся и стремительно полетел вниз. Погас свет. Смолкла музыка. Раздался тяжелый глухой удар. Многие зрители вскочили со своих мест, кто-то громко закричал. Я расплакался и, спрыгнув со стула, подскочил к отцу. Схватив его за руку, хотел куда-то бежать. Но в этот момент в зале включили освещение. Я глянул на арену и увидел там лежащего на животе клоуна. Вдруг снова зазвучала музыка, и сразу же из-за опущенного занавеса выбежал... наш живой и невредимый клоун. Он подскочил к лежащему на арене, стал тормошить, обнимать и целовать его. Наклонившись ко мне, отец сказал, чтобы я не переживал и не плакал, потому что из-под купола цирка падал не клоун, а наряженная кукла. Я долго не мог успокоиться. И с тех пор я с большой неохотой посещаю цирковые представления, особенно тогда, когда в номерах программы заявлены воздушные акробаты. Видимо, не зря известный в советское время артист-кукольник Сергей Образцов настоятельно рекомендовал взрослым не приводить в театр маленьких детей.

Сразу за нижним трамвайным разъездом начинался известный всему городу базар, кормивший не одно поколение жителей этого района. Железной дорогой из близлежащих деревень селяне везли на базар фрукты, овощи, говяжье и свиное мясо, сало, молоко, творог, кур, гусей, рыбу... И несмотря на то, что здесь продукты были дороже, чем в казенных магазинах, многие предпочитали базарную продукцию, заранее зная, что она свежее и качественнее.

У нижнего входа в базар располагались несколько рундуков, где отпускалось пиво. Постоянно у этих злачных мест толпились любители выпить. Из местных киевских заводов на подводах доставлялись большие дубовые бочки. Их вкатывали в рундуки и ставили на днище. А затем сверху бочки в закупоренную деревянную пробку всаживали металлический штуцер с краном, из которого под напором вылетала струя, наполняя пенящейся влагой стеклянные кружки. Тут же у ларька слонялись лица обоего пола, которые предлагали любителям пива тарань за умеренную плату.

Как всегда, на базаре, где одновременно находилось большое количество людей, промышлял криминальный элемент, тем более что торговые ряды были расположены в непосредственной близости от железнодорожной станции. Среди продавцов и покупателей оказывалось много жертв, которых ловкие руки воров и мошенников освобождали от приобретенного товара, виртуозно обчищая их карманы. Иной раз случалась и поножовщина, когда бандиты не могли поделить добычу. Бывало, между торговыми рядами возникали кровопролитные драки со стрельбой.

Этот базар во время войны кормил и нашу семью. Мама продавала там последние вещи из дома, а когда и они перевелись, жарила на продажу пончики, вкуснее которых ничего не было.

Тогда по Соломенке ходил, заглядывая часто и на базар, довольно колоритный антик — уже немолодой мужчина в рубище, который в любое время года бродил босиком, опираясь на длинные шесты обеими руками. Всегда впечатляло его появление на улицах зимой, когда он голыми ногами ступал по снегу. Моя кузина Галина Степановна рассказывала, что многие знали этого странного человека еще до войны. Он даже появлялся во дворе нашего дома, когда возникала необходимость в плотницких работах. Никакой другой платы, кроме выпивки, он не признавал. Особенно любил спирт, и когда ему предлагали выпить, он, опасаясь, чтобы спирт не был слишком разбавлен, всякий раз повторял: «Только каплю воды». Так его и прозвали в нашей округе — Капля воды.

У каждого киевлянина, пережившего Великую Отечественную, свой 1941 год. И сегодня, когда с тех пор прошло так много лет, этот год никак не может уйти из моей памяти, как и наступившая немецкая оккупация нашего города, длившаяся 778 дней.

Для меня война началась как-то сразу. Никаких разговоров дома и на улице о войне не припоминаю. Однако в мою тогда еще детскую память отчетливо врезался эпизод, случившийся в нашем доме по Даниловской улице. На кухне у примуса моя мама что-то готовит, и вдруг внезапно раздается сильный грохот, глухой резкий удар, за ним еще и еще... Мама бросает кастрюли, хватает меня за руку, и мы выбегаем во двор, где у редкозубого забора стоят дровяные сараи, растут плодовые деревья, а у каждой входной двери — пышные кусты дикой розы. И хотя мама в тревоге, мне совершенно не страшно, я спокойно оглядываюсь по сторонам. Вдруг она вскрикивает — между яблоней и старой грушей, обломав ветки деревьев, лежит искореженный железнодорожный рельс, похожий на деревянное коромысло. Стало ясно, что этот «подарок» занесло в наш двор ударной волной, когда немецкие самолеты бомбили вокзал. Можно себе представить, что было бы с нашим домом, небольшой мазанкой, да и со всеми нами, если бы эта «железка» упала на крышу старой постройки.

Скоро бомбежка прекратилась. Самолеты с крестами на крыльях скрылись, зенитки успокоились, и мы вернулись под крышу дедовского дома. С тех пор так и повелось: как только в небе над городом появлялись вражеские самолеты, мама быстро хватала меня и пристраивала под большим обеденным столом с массивными точеными ножками, а саму столешницу сверху обкладывала подушками и ватными одеялами.

«Мама, светлая королева» — и действительно, нет на земле никого светлее и дороже, чем мама. Как жаль, что в молодые годы мы часто огорчаем, а порой и не жалеем наших нежных и бесконечно добрых матерей. А ведь большинство из них не задумываясь отдадут жизнь за своего ребенка, в каком бы возрасте он ни был.

Нежная, добрая и заботливая у меня была мать. Жаль, что ее любовь и ласку я потерял очень рано из-за преждевременного ухода моей дорогой мамы из жизни.

Вскоре в доме решили, что будет надежнее и безопаснее еще до бомбежки уходить с Соломенки, где всегда существует приманка для вражеских бомбардировщиков — вокзал, и стали активно искать более надежное укрытие. Таким местом оказалась бывшая Фундуклеевская гимназия. Та самая, которую окончила Анна Ахматова и которую чуть позднее закончила старшая сестра моей матери, тетя Люба. Бывшая гимназистка хорошо знала все входы и выходы в этом огромном здании, как и то, что в нем имеются мощные, надежные подвальные помещения. В этих-то подвалах мы с мамой и нашими родственниками пережидали вражеские налеты.

В этот период в доме как-то сразу все переменилось. Отца мобилизовали, и он вскоре уехал из Киева, а мы с мамой остались одни в нашей двухкомнатной квартире.

Маминого младшего брата Николая Афанасьевича Лавриненко, закончившего с отличием перед самой войной Политехнический институт и работавшего на заводе «Большевик», вместе с другими специалистами и демонтированным оборудованием отправили в далекий Новосибирск. Там он оставался до конца войны, работая начальником цеха авиационного завода.

Старший сын моей любимой тети Тоси Георгий, едва успевший сдать выпускные экзамены на аттестат зрелости, воевал на финском фронте.

Теперь мне нередко приходилось видеть маму опечаленной и с носовым платком, которым она то и дело вытирала влажные глаза.

Так мы жили до осени. А 19 сентября к нам во двор прибежали ребята из соседних домов и стали рассказывать, перебивая друг друга, что на улице Урицкого видели немецких солдат.

Поскольку выходить за ворота мне было строго-настрого запрещено, я стал думать, как самому хоть что-то увидеть. Услышав незнакомые голоса, я отодвинул одну доску в заборе и заметил, что по улице Мокрой неторопливо, в полной боевой выкладке идут военные люди в зеленой форме.

Их командир, шагавший рядом, то и дело поглядывал на встречные дома. Это были первые немецкие солдаты, ступившие на киевскую землю. К нашему дому, к счастью, солдаты так и не подошли, наверное, не усмотрев для себя возможности стать на постой.

Ночью за окнами с плотно закрытыми ставнями время от времени слышались уличные выстрелы, не смолкавшие до самого утра.

На следующий день я с кем-то из взрослых все же выбежал на улицу. Вначале поднялся вверх по Даниловской, а затем зашел в наш скверик у базара. Пройдя по дорожке, заметил небольшую колонну немцев, спускавшуюся по Урицкого в направлении вокзала.

Обвешанные тяжелой амуницией, они двигались довольно быстро, бодро чеканя по булыжной мостовой коваными сапогами каждый свой шаг. А по тротуару вдоль трамвайной одноколейки шагал налегке их командир. Позже я узнал, что это был унтер-офицер. Кстати, замечу, что офицеров, дислоцировавшихся в это время в Киеве, было не очень много. За все время пребывания немцев в городе я, кажется, видел всего одного старшего офицера. Он важно прохаживался по улице Урицкого, а в нескольких шагах позади него, строго соблюдая дистанцию, следовал его ординарец, не сводивший с него глаз. Офицер, как мне показалось, не был вооружен, но в руке держал стек и при ходьбе им размахивал.

Вечером того же дня к нам пришла встревоженная бабушка Ефросинья Антоновна. Она шепотом рассказывала маме о том, как нагло и беспардонно ведут себя оккупанты, и наказала дочери не покидать дом надолго и строго следить за тем, чтобы я самостоятельно не пытался выходить со двора.

Как раз накануне стало известно, что соседский мальчик Вова Сикорский (он с родителями жил на пересечении улиц Урицкого и Даниловской и успел «прославиться» в округе своими хулиганскими наклонностями) угодил под немецкий мотоцикл. Руль мотоцикла задел голову шустрого мальчугана. К чести мотоциклиста, он не скрылся, а отвез пострадавшего в свою санчасть, где тому оказали необходимую помощь.

Однажды вечером дом наш вдруг задрожал, в окнах зазвенели стекла, а в буфете «затрепетали» чашки. А еще через несколько мгновений раздались мощные взрывы. Вместе со взрослыми я выбежал во двор. Однако в тот раз нам ничего не удалось обнаружить, хотя взрывы продолжались еще довольно долго. Нам казалось, что доносились их звуки откуда-то из-за вокзала, из центра города. Как только стемнело, стало видно яркое жуткое зарево, поднявшееся над центром Киева. Оказалось, что это горел наш красавец Крещатик. Взрослые шептались между собой, что это дело рук наших подпольщиков, мстивших врагу за его вероломное нападение на страну.

Через несколько дней мама встречала двух очень старых наших соседей. Мужчина довольно крупной комплекции одной рукой поддерживал под локоть свою спутницу, а второй старался как можно выше поднять большой зонт. Черный зонт никак не протискивался через узкую дворовую калитку. Его жена то и дело повторяла: «Лейзер, Лейзер, закрой зонт и проходи вперед к мадам Кончаковской!» Наконец обладатель зонта все-таки изловчился и, поднявшись на цыпочки, просунул его через верх калитки. Затем они, тяжело ступая, прошли по узкой дорожке в наш дом. Оказалось, что эта пожилая чета пришла к моей маме с тем, чтобы попрощаться. Они рассказали, что получили приказ в спешном порядке, взяв с собой еду и только самые необходимые и ценные вещи, отправиться на работу в Германию. Переживая и чувствуя в этом что-то неладное, эти одинокие люди, тем не менее, не могли воспротивиться приказу. И ушли в неизвестность.

Потом мы узнали, что этих ни в чем не повинных мирных и добрых наших соседей, как и многих других киевлян, нацисты отправили в Бабий Яр.

Еще задолго до наступления зимних холодов в нашем доме возникли проблемы с продуктами. Сегодня я уже не помню, что и сколько стоило, но для нашей семьи цены были неподъемными. Кроме того, качество этих продуктов было такое, что продуктами питания их можно было назвать весьма условно, и только страшное, ни с чем не сравнимое чувство голода заставляло людей употреблять их в пищу. Хлеб, к примеру, выпекали такой, что в рот его можно было взять, лишь испытывая жестокий голод. Но и он был не всем по карману. До сегодняшнего дня помню ощущение, когда постоянно хочется есть. Я все время приставал к домашним, чтобы мне дали хоть что-нибудь пожевать.

Однажды в доме появилась краюха хлеба, отличавшаяся от того продукта, который мы обычно ели. Мама сказала, что этот хлеб — немецкий. Но это был точно такой хлеб, как тот, который до войны мы покупали в продовольственном магазине на Урицкого. Помню, что весной 1942 года из картофельных очисток, прокрученных на мясорубке, готовили «деруны», поскольку ничего другого не было.

Тогда же примерно на том месте, где теперь улица Курская, мама с бабушкой вскопали небольшой огород и засадили его «глазками» от картофеля, луком и чесноком. Мне казалось, что я тоже был активным помощником женщин.

Моя мама и папины сестры, жившие с нами в дедовском доме, не остались безучастными, когда узнали, что немцы будут вести по нашей улице колонну советских военнопленных. Собрав чуть ли не последнее съестное, что было у каждого, вышли из дому. Потом со слезами на глазах мама рассказывала, что ей пришлось увидеть, — весь ужас, можно сказать, апофеоз поражения, передать который на словах очень непросто. Вот как охарактеризовал это состояние в своем романе «Белая гвардия» Михаил Булгаков: «...кто сам был побежден, знает, как выглядит это слово! Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Оно похоже на комнату, в которой по обоям ползет зеленая плесень, полная болезненной жизни. Оно похоже на рахитиков демонов ребят, на протухшее постное масло, на матерную ругань женскими голосами в темноте. Словом, оно похоже на смерть».

Измученные, оборванные, голодные, раненные, с потухшим взглядом опущенных в землю глаз, бывшие воины шли в колонне, которую сопровождал усиленный вооруженный конвой с откормленными овчарками. Патруль довольно грубо отталкивал прикладами плачущих и причитающих женщин, но они все-таки умудрялись протянуть кому краюху хлеба, кому сухарь, кому сваренный в мундире картофель.

Забегая вперед, скажу, что гораздо позже, уже после Победы, когда по тому же маршруту шли пленные немецкие солдаты, мама вместе с теми же женщинами не раз выходила и, чем могла, подкармливала и этих людей, особенно обращая внимание на последние ряды в колонне, где, как правило, шли те, кто уже не мог передвигаться самостоятельно и кого более крепкие товарищи поддерживали под руки. Правда, и в этом случае конвой не был доволен поведением сердобольных женщин.

Несколько раз по утрам мне приходилось видеть на главной Соломенской улице трупы полураздетых мужчин. По словам взрослых, ночью их грабили, а затем и убивали, если несчастные оказывали сопротивление.

Уже перед самым концом оккупации Киева появились какие-то очень странные люди. Они были в форме, но без оружия, зачастую с музыкальными инструментами, например, со скрипкой или аккордеоном... Ходили они по дворам — пели и играли, а иногда и подторговывали каким-то незамысловатым товаром.

Как потом оказалось, это были солдаты — союзники Германии, которые не знали у себя на родине суровых зимних холодов, поэтому в наших условиях практически не могли воевать. Немецкое командование, «осерчав», решило разоружить этих вояк. Они должны были самостоятельно добывать себе пищу и кров. Я несколько раз наблюдал этих закутанных с головы до пят в лохмотья воинов, которые, бродя по Соломенке, игрой на скрипке или губной гармонике добывали себе пропитание.

Наступление нового 1943 года запомнилось тем, что мы с мамой почему-то оказались внутри вокзала. За столиками, установленными во всех залах, сидели немецкие солдаты. В центре каждого столика стояла маленькая искусственная ёлочка, украшенная крошечными игрушками, а рядом — бутылки, бутерброды, конфеты... Увидев ребёнка, солдаты подзывали меня к себе и угощали конфетами и печеньем. Видно, каждый из них в тот рождественский праздник вспоминал свою семью, дом и оставленных там детей. Однако такое «расслабление» было явлением далеко не повседневным в оккупированном городе. Вспоминаются рассказы родных о многочисленных арестах и облавах на вокзале, площадях и базарах. Молодых здоровых людей насильно заталкивали в машины, чтобы через день-два отправить на принудительные работы в Третий рейх.

Наш новый вокзал был выстроен в 1932 году на месте демонтированного старого по проекту архитектора Александра Вербицкого при участии Павла Алешина. Это красивое здание в стиле конструктивизма с элементами украинского барокко и сегодня украшает наш город, являясь одной из его визиток.

При спешном бегстве из Киева нацисты вокзал взорвали. Но благодаря таланту зодчих и добросовестности строителей здание устояло, хотя и горело.

После окончания войны его восстановили и реконструировали по проекту архитектора Георгия Домашенко. Много было сделано для восстановления и дальнейшего развития Юго-Западной железной дороги в период с 1950-го по 1980 год, когда ее начальниками были толковые руководители Петр Кривонос, Борис Олейник, которые приняли эстафету от предшественников, талантливых инженеров, специалистов экстра-класса С. Витте, А. Бородина, К. Немешаева.

В 2002 году по инициативе руководителя «Укрзал1знищ» Георгия Кирпы, который приложил много усилий для модернизации возглавляемой им отрасли, на Соломенке, неподалеку от ликвидированной моей Даниловской улицы, было сооружено новое современное здание вокзала по проекту архитектора Сергея Юнакова. Его назвали Южным. С тех пор старый вокзал называют Центральным.

В настоящее время Юго-Западной железной дорогой — главной транспортной магистралью Украины — руководит А. М. Кривопишин, начавший свою трудовую деятельность с рабочей профессии. После окончания Харьковского института инженеров железнодорожного транспорта Алексей Мефодьевич занимал ряд ответственных должностей, проявив при этом широкую эрудицию и талант современного руководителя. За что по достоинству был оценен государством: он кавалер нескольких орденов Украины.

Возглавив в непростое время работу на центральной магистрали страны, он сумел объединить квалифицированных специалистов-единомышленников для решения сложнейших проблем своей дороги, в том числе и для того, чтобы в кратчайшие сроки ввести в эксплуатацию в столицесовременный, европейского уровня автомобильно-железнодорожный мостовой переход через Днепр.

Многие теоретические наработки кандидата экономических наук Кривопишина претворяются в жизнь. Так, например, он предложил создать кольцевую железную дорогу вокруг Киева. Реализация этого проекта позволила существенно разгрузить транспортные артерии мегаполиса и снизить количество автомобильных пробок в нем.

Но вернемся к жизни в оккупированном Киеве. Однажды вечером, когда совсем стемнело, я увидел, что маленькое тусклое окошечко в нашем сарае изнутри засветилось. Никого не спрашивая, я направился к сараю, открыл дверь и увидел, что от земляного пола до потолка были аккуратно сложены заготовленные на зиму поленья. Отопление в нашем доме было печное, и дрова закупались впрок в начале лета. Кроме дров, ведер, лопат и различного инвентаря, я ничего не обнаружил и, уходя, плотно закрыл за собой дверь. Вернувшись в дом, я спросил маму, откуда мог взяться свет в нашем сарае. Выслушав меня, она встревожилась и сказала, что, наверное, мне это почудилось. Ведь там никого нет, кто бы мог зажечь огонь? И строго наказала, чтобы я, если мне все-таки придется увидеть что-нибудь подобное, не дай Бог, никому не рассказывал, а лучше всего — не ходил в темный сарай, а играл во дворе.

Только после окончания войны я узнал, что мама вместе с тетей Тосей с риском для жизни прятали там преследуемых нацистами людей. Более двух месяцев скрывалась у нас в сарае семья наших соседей-евреев, и примерно столько же находился в укрытии раненый советский солдат. Для этого родственники и оборудовали сарай соответствующим образом: сразу у входа — стена из поленьев, а за ней, на расстоянии приблизительно двух метров, вместо дров — две металлические кровати, стол и табуреты. Вход в это помещение шел через пристроенный к сараю низенький курятник. К счастью, это укрытие ни полицаи, ни немецкие солдаты не обнаружили.

Сразу после майского налета советской авиации на оккупированный немцами Киев по всей Соломен-ке разнесся слух о том, что мощным бомбовым ударом разрушен наш Оперный театр. Пострадал и центр города, назывались даже значительные потери среди мирных жителей.

Как оказалось, действительно сталинские соколы сбросили свой смертоносный груз почему-то не на вражеские военные объекты, а на кварталы, где проживали рядовые киевляне. Одна бомба, выпущенная тяжелым бомбардировщиком, угодила прямой наводкой в здание Оперы. Пробив крышу вместе с частью многопудовой люстры, она рухнула в партер и, вспоров пол, застряла, не разорвавшись, где-то в подвале.

Естественно, мне, мальчишке, очень хотелось пробраться в центр, где была бомбежка и где находился поверженный театр. Однако никто не отпускал меня за пределы двора. Через некоторое время стало известно, что налет советской авиации был не случайной акцией военных. Разведка донесла, что в тот день в Киев съехалось большое количество немецких военачальников, которых собрали в Оперном театре.

Говорили, что налет авиации и был приурочен к этому событию. Тогда же ходили слухи, что неприятельская армия понесла значительные потери. Они могли быть и большими, если бы бомба взорвалась.

Киевляне, люто ненавидя оккупантов, все же искренне радовались, что наш красавец-театр хоть и пострадал, но не был разрушен.

Сравнительно недавно, листая книгу известного театроведа Валерия Гайдабуры «Театр, захованийв архівах», я обнаружил там страницы из дневника свидетеля тех киевских событий Ирины Хорошуно-вой. Помимо интересных житейских наблюдений в оккупированном городе, где под нацистским сапогом, страдая, терпя голод и холод, регулярные облавы и расстрелы заложников, находились тысячи мирных киевлян, она рассказала и о том, что произошло в центре Киева в мае 1943 года.

«13 травня1943 року, четвер, 8 травня, в субо¬ту, булонеочікуване і доситьнедовгебомбардування. Одна бомба впала на тротуар поблизу театраль¬ного ресторану, друга влучила в Оперу, а третя— г/ дбфбудинку№3 по Театральнійвулиці. Бомба, 7со-тря прошила купол Опери, пролетілаповз люстру, і пробивши підлогу, приземлилась у підвалі, в піскуу не вибухнувши. Вбила чотирьохнімців у двадцятомуряді партеру, г^ечоловік десять поранено. В цей час в Оперійшов «Лоенгрін» Вагнера. Паніка там булачимала. Розповідають, солдати по стовпахзлізали згальорки вниз... Останнім часом в Оперу ходятьпе¬реважнонімці. Нашу публікунижчегальорки не пу¬скають. У понеділок10 травня— злива бомб — тако¬го сильного бомбардуванняще не було. Страшно, яле ж і раділи ми дуже...»

И хотя место, где теперь стоит наша Опера, невозможно считать благополучным, так как на нем в 1886 году сгорел старый театр, все же детище архитектора И. Штрома, возведенное в 1901 году, оказалось счастливым.

Как только враг был изгнан из нашего города, здание Оперного театра было отремонтировано одним из первых. Возвратившаяся из эвакуации в город Иркутск группа артистов оперы и балета приступила к репетициям, и вскоре возобновились театральные постановки.

Свое первое посещение Оперы я запомнил навсегда. Была чудесная послевоенная весна 1945 года. В выходной день я со своими родителями, а также с бабушкой Ефросиньей Антоновной и дедушкой Афанасием Григорьевичем переступали порог театра.

Из довоенных походов я запомнил лишь посещение цирка. Вероятно, из-за своего юного возраста я как следует тогда не рассмотрел ни само здание, ни его интерьер. Помню только, что цирк был большим и красивым, однако в фойе, особенно внизу, у входа, не очень хорошо пахло — ведь в здании содержалось много животных. Входя же в здание Оперного театра, я был просто ошеломлен его роскошным интерьером. Публики было много. И несмотря на то, что сразу после окончания войны большинство киевлян не могло позволить себе дорогих нарядов, почти все зрители были не в будничных одеждах. Каждый отыскал в своем скудном гардеробе самое лучшее.

В зал непрерывно заходили зрители и скоро в партере, где у нас были места, не осталось свободных кресел, как и на всех ярусах театра. Медленно стал гаснуть свет и под аплодисменты зрителей в оркестровой яме показался дирижер. Полились волшебные звуки увертюры к опере «Запорожец за Дунаем». Сейчас не вспомню, был ли этот спектакль утренним или вечерним, но хорошо помню, что партию Карася исполнял Иван Паторжинский, а партию Одарки — Мария Литвиненко-Вольгемут.

Очень тепло встречала публика замечательных артистов. Много раз зал взрывался аплодисментами. По окончанию каждого действия артистам вручали цветы. В театре царила какая-то прямо-таки домашняя, праздничная атмосфера. Это было мое первое «оперное крещение», которое для меня оказалось счастливым. С тех пор я стал завсегдатаем Оперы.

Получив сокрушительный отпор на Восточном фронте, немецкие войска стремительно откатывались на Запад. По всему чувствовалось, что время власти оккупантов на исходе. В городе появилась полевая жандармерия. На жандармах поверх шинели была надета цепь, на которой висела темная металлическая бляха. Она вместе со свастикой была мрачным символом оккупационной власти.

Осенью 1943 года в наш двор пришел жандарм с автоматом наперевес. Он приказал нам срочно собрать пожитки и к вечеру прибыть на такой-то путь станции Киев-Товарный.

Никому не хотелось покидать родное гнездо и уезжать на чужбину. Но мы были вынуждены в спешном порядке собраться. Заколотили гвоздями входную дверь квартиры и двинулись в путь. К нашей компании присоединились также дедушка Афанасий Григорьевич и бабушка Ефросинья Антоновна. Их немцы не обязывали покидать Киев, но они не могли оставить нас одних.

Я уже не помню, как долго мы двигались в опломбированном, темном, переполненном людьми товарном вагоне, но и сейчас перед глазами стоит эта картина: холодный вагон, темень, а мой дедушка Афанасий стоит на полу вагона на коленях и ручной пилой выпиливает в нём отверстие. Кто-то ему помогает. Они торопятся. Наконец, проём готов, и все мы потихоньку выбираемся через него на рельсы. Оказалось, что дедушка, собираясь в это «путешествие», захватил с собой не только теплые вещи. Он сумел припрятать в ручной клади небольшой топорик и пилу. К счастью, наш железнодорожный состав не охранялся, и мы без особых препятствий покинули свое заточение, а затем быстро ушли с путей. Едва мы успели покинуть пределы вокзала (выяснилось, что это была узловая станция Фастов), как увидели, что несколько вагонов из нашего состава объяты ярким пламенем. А среди товарных вагонов было несколько цистерн с горючим. Тогда всем стало ясно, что случилась катастрофа: люди, томящиеся в закрытых вагонах, выйти уже не смогут. И главное — им уже неоткуда ждать помощи. Никто из присутствовавших и наблюдавших эту страшную картину не мог сдержать слез... Плакал даже закаленный в царской армии бывший солдат, мой добрый и всегда молчаливый дедушка Афанасий. Кстати, благодаря его богатырскому телосложению он в свое время был направлен в Гатчину и Царское село, где, по его скупым рассказам, несколько раз ему довелось видеть царя Николая II и даже отвечать на его вопросы во время несения караула у царского дворца.

Наша небольшая, никем не преследуемая группа довольно быстро разбрелась по поселку. Вскоре мы подошли к обитаемой хате и попросились на ночлег. Хозяева, а это были мать с дочкой, без лишних расспросов приютили нашу семью. В хате топилась большая печь.

Не успели мы расположиться на ночь, как раздались громкие крики и стук в дверь. Когда хозяйка отворила ее, она увидела нескольких вооруженных мужчин в грязных потертых шинелях и видавших виды сапогах. Они просили впустить их в дом. Это были первые советские воины, вошедшие в Фастов. Нечего и говорить, что и они были приняты хозяевами как долгожданные гости.

Нас же, беглецов, боявшихся погони, появление вооруженных людей, да еще с погонами, не на шутку испугало — а вдруг это за нами? Но когда мы услышали русскую речь, весь наш испуг моментально улетучился и сменился неописуемой радостью. Это же наши пришли! Вот такого долгожданного, непередаваемого счастья, которое мы тогда испытали, мне кажется, не было уже никогда.

Новых гостей усадили за большой стол, на котором вмиг появились хлеб, банки с какими-то консервами, бутылки...

Молодые ребята, не смущаясь присутствием посторонних, быстро освоились и с огромным аппетитом уплетали фронтовые «деликатесы», щедро делясь ими со всеми обитателями дома.

Когда же военные, разогретые едой, питьем и теплым приемом, сняли свои одежды, оказалось, что они сильно завшивлены. Было горько и больно смотреть, как практически каждый шов их одежды кишел опасными насекомыми. Да, и такое лицо имела война. Тем временем отогревшиеся и передохнувшие воины поднялись среди ночи и ушли в темноту.

Потом мы узнали, что это были части штрафного батальона. Именно они прокладывали первыми путь к победе над врагом в тех крайне рискованных и не всегда продуманных операциях, в которых «человеческий фактор» учитывался весьма условно, а о простых солдатах, да еще штрафниках, мало кто из наших верховных руководителей особенно задумывался.

Между тем утро следующего дня мы встретили уже на околице приютившего нас поселка. Взрослые решили не тратить времени и своим ходом, пешком, добираться домой. Дедушка Афанасий, сопровождавший еще до революции поезда из Киева в Варшаву, знал, что от города нас отделяет расстояние всего в шестьдесят километров. Он предложил двигаться на Киев всем вместе и только по шпалам.

Это его решение оказалось единственно правильным. Ведь все другие дороги были либо заминированы, либо непроходимы по каким-либо другим причинам, а поезда все-таки ходили.

На дворе стоял ноябрь, и было уже довольно холодно. Время от времени пролетал снежок, а лужи затянулись тоненькой ледяной корочкой. И хотя ходить по шпалам не очень просто, двигались мы довольно быстро. В начале пути нас было немного, однако по дороге к нам примкнули еще несколько попутчиков, с которыми мы уже вместе перепрыгивали через шпалы.

Все склоны по обе стороны железнодорожного полотна на нашем пути были буквально забиты пущенными под откос поездами — разбитыми товарными или пассажирскими вагонами, а то и перевернутыми кверху колесами мощными паровозами. Нетрудно представить себе, как бы сложилась операция под Москвой, да и положение на всем Восточном фронте, если бы местные народные мстители не остановили все эти груженые военной техникой составы здесь, под Киевом.

Чем ближе был дом, тем тяжелее казался путь. Всю припасенную воду уже выпили, а сворачивать с дороги к колодцам было делом весьма опасным. Поэтому добывали себе воду сами, снимая с блестящих железнодорожных рельсов замерзший иней.

Близко от нас рвались снаряды, падали бомбы.

Дважды, уже на самых подступах к Киеву, с высоких дорожных насыпей нас обстреливали из автоматов. К счастью, просвистевшие над головами пули пролетели мимо.

В Киев мы пришли со стороны Караваевых дач глубокой ночью, но не все своими ногами. Почти всю дорогу от дачной пригородной станции до родной Соло-менки меня кто-то из взрослых тащил на руках.

День тот запомнился навсегда. Это была суббота, 6 ноября 1943 года. И с тех пор эта дата отмечается как День освобождения Киева.

Напротив нашего базара по левой стороне улицы находилось почтовое отделение № 35. Это место мне хорошо запомнилось тем, что во время войны, не дождавшись почтальона, мы ходили туда с мамой сами в надежде получить весточку с фронта от отца и дяди Коли.

Чуть выше по той же стороне улицы в собственном доме под № 17 жила семья моего крестного отца Федора Мартыновича Матвейчука. Он был мужем сестры моей матери Любови Афанасьевны, и мы частенько посещали их дом, который до войны был полной чашей. Дядя Федя в свое время закончил гимназию и, получив приличное образование, занимал всегда высокие посты. В гостиной их просторной квартиры, обставленной хорошей мебелью, у окна стояло фортепьяно, на котором училась играть моя старшая кузина Женя. А рядом, в углу глухой стены, — небольшая тумбочка, внутри которой находился предмет моих детских мечтаний — патефон с набором пластинок. Именно в этом доме я познакомился с настоящей классической музыкой и полюбил ее навсегда. Там я впервые услышал чудесные мелодии Чайковского, Верди, Визе, Моцарта и других в исполнении Собинова, Козловского, Лемешева, Карузо. Кроме классики, в их большой коллекции пластинок были записи арий из популярных оперетт, украинские и русские народные песни, а также романсы в исполнении П. Лещенко, А. Вертинского, В. Козина, Л. Руслановой.

По большим праздникам в доме дяди собирались гости. Перед тем как сесть за стол, хозяин дома доставал из тумбочки патефон, открывал его крышку, ставил на голубой диск черную пластинку, опускал на нее никелированную мембрану со стальной иглой, и из рупора патефона начинала литься музыка! Сменив несколько пластинок, гости усаживались за стол и, к моему большому огорчению, патефон упрятывался в недра тумбочки.

С тех пор как в доме крестного появился патефон, я потерял покой. Теперь я стремился как можно чаще появляться у своих родственников. А придя к ним, первым делом забегал в большую комнату, где хранился патефон. И если мне позволяли, крутил блестящей ручкой тугую пружину и, поставив пластинку на диск, слушал слегка шипящие, но всегда волшебные звуки музыки. Но удавалось мне это не всегда, поскольку то Женя с подругами готовили уроки, то находились еще какие-то причины, по которым мне запрещали подходить к «музыкальному ящику». Нередко после таких походов к родственникам я приходил домой с влажными глазами. Но не отчаивался. Мечтая об инструменте, который волшебным образом извлекает музыку, я старался смастерить его своими детскими руками. Забежав к маме на кухню, брал у нее глубокие тарелки, нес их в комнату и ставил на обеденный стол. Поочередно клал каждую на картонную коробку из-под конфет и, вращая рукой тарелку, сам напевал услышанные ранее любимые мелодии. Тогда мне казалось, что звуки музыки исходят не от меня, а доносятся откуда-то сверху. Все вокруг куда-то исчезало, и в комнате оставались только я и музыка.

Весной 1941 года моего крестного направили в командировку в столицу. В то время поездки в Москву были крайне редки, и об этом событии много говорили в нашей семье. Пробыв там несколько дней, мой дядя Федя успел решить свои служебные дела и ознакомиться с главным городом страны. Особенно ему понравилась подземная железная дорога — Московский метрополитен. Вернулся он не только с яркими впечатлениями, но и с подарками. Я получил от него шикарный детский двухколесный велосипед красного цвета, на котором быстро научился ездить и часто катался в сквере, вызывая зависть у соломенских мальчишек.

Сквер на главной соломенской улице как бы продолжал территорию базара и занимал примерно такую же площадь, как и его торговые ряды. Он был огорожен невысокой металлической ажурной оградой, утопал в зелени деревьев, преимущественно кленов и каштанов, и был разделен на две примерно равные части. А между ними была проложена мощеная кирпичом дорожка, соединявшая тротуар улицы Урицкого с Даниловской улицей.

Вдоль дорожек стояли удобные садовые скамейки, там же был выделен уголок для детских забав: карусель, шведская лестница, качели и песочница для малышей. Все это предоставлялось детям бесплатно. А посредине сквера красовалась ухоженная большая клумба с яркими цветами. Ежедневно по утрам и вечерам ее поливали из резинового шланга.

С улицы Урицкого по дорожке, разделявшей сквер на две части, можно было выйти прямо на мощенную бутом Даниловскую улицу и по ней, мимо моего дома № 2а, спуститься вниз к одному из притоков летописной Лыбеди — речушке Мокрой. Она тихонько журчала по дну промытого ею за долгие годы глубокого канала. Для того чтобы перебираться на другой ее берег, перебросили несколько деревянных мостов, способных выдержать не только пешеходов, но и гужевой и автомобильный транспорт. Этот приток Лыбеди берет начало в местности, которая находится на Преображенской улице, названной в 1975 году улицей Клименко в честь советского партийного деятеля. А далее она течет Кучминым яром вдоль улицы Мокрой, в 1955 году переименованной в улицу Кудряшова в память о подвиге подпольщика времен Великой Отечественной войны. В настоящее время эта речка не видна, но продолжает нести свои воды уже в коллекторе, проложенном под улицей Кудряшова.

Вдоль реки Мокрой по обе стороны ее образовалась улица, застроенная, в основном, одно- и двухэтажными домами. В одном из таких домов жил мой школьный товарищ и друг детства Анатолий Левицкий с родителями и младшим братом Эдиком, который со временем тоже стал моим другом. Их семья обитала в полуподвальной квартире большого, примыкавшего к подножию Батыевой горы дома, торцом выходившего на Мокрую улицу.

С Анатолием мы после окончания войны ходили в 7-ю железнодорожную школу, расположенную за летней площадкой вблизи стадиона «Локомотив», запускали с Батыевой горы разноцветных воздушных змеев, которых мастерили из сосновых дранок и плотной цветной бумаги. Наши змеи были очень красивы и плавно парили в осеннем небе. Но, подхваченные ветром, наши самоделки быстро набирали высоту и устремлялись небо. Мы, держа в руках тонкий шпагат, с трудом направляли их стремительный полет. Сильные порывы ветра часто обрывали шпагат и, устремляясь ввысь, змеи уходили за облака.

Высокая крутая гора, у подножия которой были проложены наши улицы, с незапамятных времен именовалась Батыевой. Существовала легенда, передаваемая из поколения в поколение, что на ней был разбит шатер грозного хана Батыя, который осадил Киев в 1240 году. Долгое время эта местность была в распоряжении духовенства, там размещались церковные постройки и скотный двор. При строительстве железной дороги здесь появились жилища для ее работников. Постепенно возникло селение с улицами, которые на железнодорожный манер стали называть линиями. Сначала их было всего три, а к двадцатым годам прошлого века их насчитывалось уже десять. В 1958 году линии переименовали в улицы и дали им «железнодорожные» названия — Локомотивная, Проводницкая и т. д.

С двух сторон гору окружают глубокие яры. Один отделяет ее от центра Соломенки, и его называют Кучминым яром. Другой, с противоположной стороны, -Протасов яр. В свои юные годы я редко посещал эти довольно захолустные места, разве что когда осенью с ребятами бегал запускать воздушных змеев.

С начала учебного года я со своими школьными друзьями ходил в Железнодорожную детскую техническую станцию (ДТС), которая располагалась в конце улицы Николая Островского (бывшей до 1938 года Мстиславской), неподалеку от Покровской церкви. Я посещал там авиа- и радиотехнический кружки. Занятие в кружках было бесплатным, и руководили ими опытные педагоги, имевшие высшее образование. Однако работать в них мог только успевающий в школе ученик, двоечников к занятиям не допускали. Существовали правила, предписывавшие каждому учащемуся по завершению очередной учебной четверти предъявлять руководству ДТС свой табель.

Работая в кружках, я собрал сначала примитивный детекторный приемник, а затем и ламповый. Мои наставники разрешили забрать его домой, и я после уроков мог слушать музыкальные передачи и одновременно совершенствовать его технические возможности.

Почти на самой верхней точке улицы Урицкого в деревянном, обложенном кирпичом доме № 54, занимая на втором этаже двухкомнатную квартиру, жили родители моей мамы — бабушка Ефросинья Антоновна и дедушка Афанасий Григорьевич Лавриненко, которых я очень любил и к которым часто приходил в гости. Перед их домом росло несколько столетних красавцев-каштанов, которые весной зажигали на своих роскошных зеленых ветвях белоснежные свечи, а осенью обильно засеивали всю улицу нежно-коричневыми плодами. Дожило до наших дней только два дерева. К сожалению, они утратили свою привлекательность и сиротливо жмутся друг к другу у многоэтажной высотки, выросшей на месте дома, где обитали мои предки.

Однажды в выходной весенний день предвоенного года в родительский дом пришла сестра мамы тетя Люба с мужем Федором и дочкой Женей. Как раз накануне дядя Федя, мой крестный отец, вернулся из командировки в Москву. Родственники решили собраться, чтобы пообедать вместе и послушать дядин рассказ о поездке в столицу. Мы с мамой пришли раньше и уже успели пообщаться с дедушкой и бабушкой. За обеденным столом дядя Федя рассказывал о том, что он видел в Москве. Особенно впечатлил его рассказ о московском метро и посещении Третьяковской галереи. После чего он поднялся из-за стола, достал из кармана своего пиджака небольшую картонную коробочку и вручил ее мне. Взяв в руки подарок, я быстро открыл коробку и обнаружил в ней маленькую блестящую металлическую машинку, а на дне — ключик. Крестный объяснил, что игрушка заводная и ездит сама. А чтобы привести ее в движение, следует действовать двумя руками. Он взял у меня машинку и, удерживая ее колеса одной рукой, другой завел пружину. Показав мне, как надо ею пользоваться, он подошел к столу, с которого к тому времени все убрали, и поставил машинку на стол. Колеса ее завертелись, и игрушка помчалась вперед, но, предвидя ее падение, дедушка задержал машинку у края столешницы.

Можно себе представить мой восторг, когда я вдруг стал владельцем этой диковинной игрушки, которой не было ни у кого из моих соломенских приятелей. Долго я любовался подарком, рассматривая его со всех сторон, и наконец попросил крестного, чтобы он помог мне завести пахнувшую свежей краской машинку.

Справившись с тугой пружиной, я поставил заведенную игрушку на деревянный пол. Машина, почувствовав под собой гладкие доски, с шумом завертела колесами и побежала под столом, направляясь к стоявшему у стены дивану. Влетев под его днище, она замолкла и остановилась.

Кто-то из взрослых, взяв кочергу — дом ведь отапливался углем, — стал шарить под диваном. Но игрушка не появлялась. Тогда продолжили орудовать кочергой под другой мебелью, но и в этом случае машинку не нашли. Затем диван и всю мебель передвинули к центру комнаты, освободив все стены. Дедушка принес из сарая топорик, оторвал плинтус, но и там пропажа не обнаружилась. Наконец, те же действия повторили в другой комнате — все безрезультатно. Взрослые, понимая состояние моей души, старались не смотреть на меня и мои мокрые глаза.

А я до сих пор не могу понять, что случилось в тот день и куда девался московский сувенир моего крестного отца.

В усадьбе за домом маминых родителей был разбит большой фруктовый сад. К сожалению, из-за отсутствия хозяина дома, которого новые власти лишили собственности, сад находился в плачевном состоянии. Уцелело лишь несколько старых яблонь, плоды их, не успев созреть, еще зелеными доставались многочисленной дворовой детворе. За ветхим дырявым садовым забором просматривалась улица Николая Островского. На ее противоположной стороне стояла Соломен-ская Покровская церковь. По рассказам моей матери, в этой церкви весной 1935 года меня крестили. А возникла она в конце XIX века в память о митрополите Киевском и Галицком Платоне (1803-1891), который успешно боролся с сектантами, активно защищая православную веру. В отличие от некоторых других иерархов, он обладал чрезвычайной отзывчивостью ко всем, кто нуждался в его помощи и поддержке. Имя митрополита на Соломенке не забыто. На карте города и сегодня существуют Платоновская улица и Платоновский переулок. Проектирование и строительство храма в русском стиле по проекту архитектора Ипполита Николаева осуществлялось как за счет городских ассигнований, так и за деньги меценатов — Николы и Александра Терещенко, Михаила Дегтярева и Якова Бернера, которые выделили значительные суммы для этой цели. В 1897 году строительство храма было завершено. Расписывали его известные киевские художники Иван Селезнев и Владимир Сонин. Но к началу XX века храм уже не мог вместить верующих. И тогда было принято решение о его реконструкции. Проект перестройки разработал в 1907 году архитектор Константин Сроковский. Отсутствие финансирования сдерживало строительство, и только в 1914 году реконструкция церкви была завершена.

С 1905-го по 1915 год настоятелем Соломенской Покровской церкви был выпускник Киевской Духовной академии Василий Константинович Липкивский (1864-1937). Он был одним из тех, кто организовывал Украинскую автокефальную православную церковь. В 1921 году он стал митрополитом УАПЦ и оставался в этом сане до 1927 года. Невзирая на почтенный возраст священника, в приснопамятном 1937 году его расстреляли по приговору «тройки» НКВД.

Я помню этот храм с детства — обнесенный металлической оградой, но уже обезглавленный. Борясь с религией, власти Страны Советов в то время массово разрушали культовые сооружения, без разбора арестовывали, сажали за решетку и расстреливали священнослужителей. Покровскую церковь закрыли, но само здание не было полностью разрушено. С него сняли все купола и уничтожили росписи на стенах. А само здание использовали в качестве предприятия по изготовлению и ремонту обуви.

Во время войны, когда немецкие войска захватили Киев, командование оккупационных войск, заигрывая с местным населением, разрешило ликвидировать там производственные площади и возобновить службы. После освобождения столицы Украины от немецких оккупантов в ноябре 1943 года службы в храме продолжались и, хотя в городе был ликвидирован ряд приходов, Соломенская Покровская церковь продолжала принимать своих прихожан.

С середины 60-х годов и до 1972 года в этом храме служил отец А. А. Глаголев. Алексей Александрович Глаголев после окончания физико-математического факультета Киевского государственного пединститута, желая продолжить дело замученного в 1937 году своего отца, профессора Киевской Духовной академии протоиерея Александра Александровича Глаголева, в начале войны, в 1941 году, стал священником и служил в киевских храмах.

В период немецкой оккупации Киева он, рискуя своей жизнью и жизнью своих близких, спасал от верной смерти евреев, за что впоследствии он и его жена — матушка Татьяна — были удостоены звания Праведников мира. А его отец Александр Александрович Глаголев 26 апреля 1913 года венчал Михаила и Татьяну Булгаковых на Подоле, в «церкви Николая Доброго, что на Взвозе», и отпевал в 1922 году Варвару Михайловну — мать автора романа «Белая гвардия».

Соломенский храм несколько раз подвергался реставрационным работам. А сравнительно недавно были восстановлены в первоначальном виде утраченные купола и колокольня, вновь расписаны все интерьеры. В настоящее время Покровская церковь по праву может считаться украшением всего Соломенского района.

На пересечении улиц Островского и Стадионной, возле ограды церкви, после Чернобыльской трагедии был сооружен бювет, который, к сожалению, сейчас не функционирует. В мою бытность на этом же месте находилась водопроводная колонка, которая поила жителей близлежащих домов. А напротив «пересохшего» бювета, со стороны теперешней Стадионной улицы, расположилась местность, которую со-ломенские старожилы называют Стрекаловкой — по имени проживавшего здесь в своей усадьбе дворянина М. П. Стрекалова.

Центральный дом усадьбы находился примерно в ста метрах от Покровской церкви, сразу за нынешним домом № 5 по улице Стадионной (бывшим детским садиком № 8, а до и во время войны — детским приютом, в котором некоторое время пребывал известный литератор и киевовед Дмитрий Малаков). Никакой улицы Стадионной тогда не было и в помине. Перед нынешним главным входом в церковь торцом к ней стоял двухэтажный кирпичный дом с сараями. Другой торец дома доходил почти до колонки, которую позже превратили в бювет. А грунтовая дорога слева от колонки вела только к усадьбе Стрекаловых и упиралась в улицу Платоновскую в том месте, где начинался глубокий яр и где сегодня устроена проходная и въезд на кооперативную автостоянку. В пятидесятых годах прошлого века между зданием детского сада и церковью располагался дровяной склад, откуда ежедневно разносились по округе резкие и протяжные звуки работавшей пилорамы.

Эта местность была изрезана глубокими ярами. Вокруг них выросло много частных домов, утопавших в буйной зелени садов. После войны, вплоть до шестидесятых годов, яры заполнялись горячей водой, поступавшей по большим металлическим трубам из ТЭЦ, расположенной за насыпью железной дороги на пересечении улиц Жадановского и Толстого. Эта вода, заполнявшая до краев два из трех яров, несла с собой большое количество угольной крошки, оседавшей на дне водоемов. Периодически, после слива воды через сливные коллекторы, на дне яров появлялись бульдозеры. Они углубляли дно, сгребая к краям оврагов эти угольные отложения. Поскольку вода, заполнявшая яры, была горячей, местные пацаны практически круглогодично катались на этом рукотворном озере на самодельных плотах, отталкиваясь от дна шестами. Все склоны этих оврагов летом были одеты в яркую зелень — густую траву, деревья и кустарники, а зимой, солнечным днем, искристый снег слепил глаза.

В стрекаловской усадьбе, которая занимала обширную территорию, росло много деревьев. Весной дружно зацветали каштаны, а за ними выбрасывала белоснежные гроздья акация и дурманила медовым запахом липа. Кроме того, в саду росли яблони: белый налив, антоновка, пепинка; груши: бере и лимонка, сливы, а у забора — вишни. Недалеко от дома, почти на краю оврага, стояли две вековые ветвистые липы. Сам дом утопал в разросшихся кустах персидской сирени, а к нему вела широкая и ухоженная аллея из роз.

Несколько слов о хозяевах усадьбы. Несмотря на то что местность, где находилась усадьба, называлась Стрекаловкой, вначале она принадлежала Александру Владимировичу Пустынскому, тестю Стрекалова. Что касается самого Михаила Павловича Стрекалова, то известно, что принадлежал он к древнему дворянскому роду. Вот выдержка из «Общего гербовника дворянских имен Всероссийской империи»: «Предок рода Богдан Стрешкаловский, выехал из Польши к Великому Князю Василию Ивановичу из Литвы и пожалован поместьем. Сын сего Богдана Стрешкаловского, Иван Богданович Стрекала, в 1547 (7055) году при Государе Царе и Великом Князе Иоанне Васильевиче служил полковым воеводою. Потомки сего рода, Стрекаловы, многие Российскому Престолу служили стольниками, воеводами и в иных знатных чинах и жалованы были от Государей поместьями. Все сие доказывается справкою Разрядного Архива (Герб. 5,48)»

В Киев он прибыл из Петербурга в конце XIX века и поселился в большом доме своего тестя А. В. Пустынского на Соломенке, по улице Новой, 22. Позже, уже в советское время, адрес усадьбы менялся несколько раз: Мстиславская, 22а, Осипенко, 22а, переулок Островского, 27 и, наконец, Бригадирский переулок, 27. Буква «а» на номере дома, скорее всего, связана с тем, что соседний дом, который в советское время значился под номером 25 по Бригадирскому переулку, до революции также входил в состав усадьбы Стрекаловых и, по словам потомков М. П. Стрекалова, использовался в качестве каретной (в Городском архиве Киева найдено подтверждение принадлежности обоих домов А. В. Пустынскому).

Славилась усадьба Стрекаловых еще и своей богатой библиотекой, которую Михаил Павлович собирал в течение многих лет и которой восхищался известный украинский писатель Степан Васильченко, проживший в доме Стрекалова несколько лет. Вот как описывал писатель свою жизнь на Соломенке в доме у Стрекаловых:

«Я живу в кінці города, в гарному місці, в саду біля гаю (Кадетского) недалеко.Кімната простора... Коли б ви знали, як умене тепер тут ловко. Будинок — вікнами в сад, а поза садом — яри та кручі. Вид на город — над¬звичайний... Ходжу мало не щодня в Кадетський гай, гасаю босяком по саду...»

Сразу после революции одна часть дома была оставлена семье Стрекаловых, а другую, вместе с библиотекой, новая власть отвела под районную библиотеку, которая позже получила имя легендарного советского летчика Валерия Чкалова. Она находилась в доме Стрекалова вплоть до 70-х годов прошлого века, когда переехала на Кавказскую улицу, в дом № 7.

Долгожительницей в роду Стрекаловых стала дочь Михаила Павловича Лидия Михайловна, которую все в округе звали Стрекалихой, хотя по мужу она давно уже была Гридиной. Она прожила на свете 100 лет (1883-1983).

Неподалеку от усадьбы стояли два двухэтажных дома. В одном из них жил мой школьный товарищ и друг Виктор Павленко. Их семья занимала на втором этаже двухкомнатную квартиру входить в которую нужно было через застекленную деревянную веранду по пахнущей котами лестнице, поднимавшейся со стороны неухоженного двора.

Чуть ниже церкви на той же стороне улицы находилась поликлиника, обслуживавшая как взрослых, так и юных соломенских пациентов. Годы войны, оккупация и послевоенная разруха мне, как и многим моим сверстникам, никак не пошли на пользу. Из-за недоедания и холода я часто болел, и моя бедная мама нередко посещала вместе со мной это лечебное учреждение, часами выстаивая в очередях перед кабинетами педиатра и отоларинголога.

Но чаще всего за медицинской помощью мои родители обращались в Железнодорожную поликлинику, которая располагалась на Тимофеевской улице, переименованной в советское время в улицу Коцюбинского. Там меня, как говорили раньше, пользовал замечательный врач-отоларинголог Черкащенко, который был не только высококвалифицированным специалистом, но и замечательным психологом. Только у него в кабинете я не боялся блестящих страшных инструментов, которые он вставлял в мои уши и рот.

Обращаясь время от времени к аллопатам, мои родители все же предпочитали гомеопатию. Однажды, а это было весной, мы с мамой оказались в районе Евбаза, на одной из старых киевских улиц, где обитал известный врач-гомеопат Г. Ф. Каковский, закончивший медицинский факультет университета Св. Владимира в 1916 г. вместе с М. А. Булгаковым. Он принимал пациентов у себя дома. Когда мы вошли в его довольно мрачный кабинет, доктор сидел за своим громадным рабочим столом, заваленным книгами, и просматривал какие-то рукописи. Он усадил нас на старинные стулья, велел мне раздеться и стал пальцами долго выстукивать всю мою грудную клетку и спину, а затем, приложив ухо к спине, принялся меня прослушивать. После чего возвратился к столу и выписал несколько рецептов.

Яркие воспоминания остались у меня о посещении легендарного киевского гомеопата Демьяна Владимировича Попова. Доктор Попов жил на улице Коминтерна в доме, который был выстроен в глубине тесного двора-колодца, почти на углу улиц Саксаганского и Коминтерна. Из-за большой загруженности попасть к нему на прием возможно было только по предварительной договоренности. В день приема помощница доктора записывала сведения о каждом больном в большую конторскую книгу и передавала ее Демьяну Владимировичу. А затем, соблюдая очередь, приглашались в кабинет больные. Когда мы с мамой вошли в кабинет, доктор сидел за своим массивным двухтумбовым столом и быстро что-то записывал в тетрадь. Затем он поднялся из-за стола, подошел и, пользуясь деревянной трубкой, быстро прослушал меня. Удерживая мою руку, он пристально смотрел мне в глаза. Вернувшись к столу, Демьян Владимирович уже выписывал рецепты, поясняя моей маме, как надо принимать лекарства.

Некоторые пациенты, попадавшие к нему на прием, жаловались на невнимательность доктора. Ведь им казалось, что быстрый осмотр больного не гарантирует качества лечения. Однако эти люди не учитывали, что Д. В. Попов был диагностом от Бога и ему не требовалось многочисленных исследований, чтобы правильно определить недуг пациента и назначить ему необходимое лечение.

В советское время гомеопатов преследовали. Не давали им спокойно трудиться, облагая непомерными налогами. Из-за обстановки в городе попасть на прием к Попову было практически невозможно. Однако был найден выход. Желая трудиться и помогать страждущим, Демьян Владимирович принимал на дому у пациентов, умеющих держать язык за зубами. На сей счет хорошей репутацией обладала моя любимая тетя Тося, родная сестра моего отца. Договорившись предварительно с доктором о дне визита, она приглашала к себе своих родных и приятелей, у которых были проблемы со здоровьем. В назначенный день на Даниловскую или Соломенскую улицу, куда впоследствии переехала семья тети, собирались несколько человек, жаждущих свидания со знаменитым доктором.

Демьян Владимирович был всегда в хорошем настроении, элегантно одет, при галстуке-бабочке. Спокойно выслушав больного и быстро его осмотрев, не терзая пациента излишними исследованиями, он тут же назначал необходимое лечение.

Лично я несколько раз был на приеме у Демьяна Владимировича и могу заявить, что все поставленные им диагнозы всегда подтверждались, а его назначения были весьма эффективными.

А ниже нашей поликлиники, за высоким деревянным забором, в тени деревьев располагалась Летняя площадка — так называли ее местные жители. По сути, это был парк с многочисленными декоративными деревьями, на входе в который красовался фонтан. В глубине парка находились несколько беседок, бильярдный павильон и огороженная высоким забором площадка со скамейками для зрителей и крытой эстрадой. В теплую пору года в выходные дни на этой эстраде выступали как самодеятельные коллективы, так и профессионалы.

Но мы, мальчишки, любили посещать это место вечером, когда темнело и в будке киномеханика крутили какой-нибудь фильм. Из-за хронического отсутствия денег мы не всегда могли купить входной билет и тогда либо проскальзывали в толпе мимо контролера в зрительный зал, либо карабкались по растущим подле ограды деревьям и, кое-как устроившись на ветвях старых каштанов, с удовольствием многократно смотрели «Чапаева», «В шесть часов вечера после войны», «Багдадского вора», «Небесный тихоход», «Подвиг разведчика», «Индийскую гробницу» и другие фильмы.

Нормальной демонстрации фильма часто мешало качество кинопленки. Она доставлялась в металлических коробках, причем каждая часть, как правило, — в отдельной. А всего для проката полнометражного фильма их требовалось порядка десяти штук. Из-за того, что наш летний кинотеатр не числился среди элитных, доставляемая пленка, уставшая от многочисленных ее прокатов в других местах, часто рвалась. Экран гас, и тут зрители сразу оживлялись. Раздавался оглушительный свист и крики: «Сапожники, сапожники!». Механики, находившиеся в кинобудке, быстро устраняли вынужденную паузу, чаще всего за счет «урезания» части пленки. Экран оживал до следующей остановки, которая почему-то чаще всего случалась в кульминационный момент демонстрируемого кинофильма.

Однажды, где-то в начале мая, я настроился с друзьями посмотреть «Багдадского вора». Когда я вечером собрался уходить из дома, мама велела мне хорошо одеться и взять с собой что-нибудь теплое. Я не стал с ней спорить и захватил недавно купленное мне пальто. Войдя в зрительный зал, я нашел свое место, а для того чтобы было удобно сидеть (скамейки были влажными после дождя), постелил пальто. Когда закончился сеанс, я поднялся со своего места и повернулся назад, чтобы забрать пальто, но лавка оказалась пустой. От моего мягкого сиденья осталось только сухое место. Следующую зиму я проходил в старом, видавшем виды пальто.

А когда наступали холода, мы ходили в стационарный кинотеатр «Искра», который находился за нашим сквером на улице Урицкого, 38. Кинотеатр был выстроен еще до революции. Киевский предприниматель Григорий Никулин в 1910 году построил на улице Графа Игнатьева небольшой деревянный дом, в котором устроил кинотеатр «Электро-биограф», впоследствии названный «Фантазией». Осознавая, что кинематографу принадлежит будущее, владелец «Фантазии» на том же самом месте соорудил двухэтажное кирпичное здание без архитектурных излишеств, нижний этаж которого отвел под кинотеатр, получивший в советское время название «Искра» в честь первой нелегальной газеты российских марксистов. Этот кинотеатр, единственный на нашу округу, пользовался большой популярностью у соломенских жителей, особенно у молодежи.

Не всегда можно было свободно приобрести билеты, особенно на премьеры или вечерние сеансы. Иногда приходилось по нескольку часов стоять в очереди. В кассовом зале нередко появлялись «залетные гастролеры» — карманники. Действуя профессионально, они лишали кошельков многих потенциальных зрителей, томящихся у касс. Однажды и я не обнаружил бумажки, приготовленной на покупку билета и, несолонохлебавши, раздосадованный, отправился к себе домой на Даниловскую улицу.

В фойе кинотеатра на журнальных столиках лежали газеты и старые журналы. Посетители в ожидании сеанса могли полистать советскую периодику. А на стенах были развешены фотографии отечественных актеров. Перед началом сеансов в фойе почти каждый вечер играл оркестр. Исполнялась в основном популярная музыка, чаще всего классического репертуара. Иногда под оркестр пели солисты, как правило, не слишком профессиональные. Когда после очередного сеанса и проветривания открывались двери в зал, музыка смолкала и зрители устремлялись на свои места.

Гас свет, и на экране возникала, как теперь говорят, социальная реклама. В обязательном порядке демонстрировалась документальная хроника. Мелькали кадры с передовиками производства и героями колхозных полей, которые, благодаря заботам партии, добивались потрясающих результатов в промышленности и сельском хозяйстве. После 10-15 минут такой обработки начиналась демонстрация фильма, название которого красовалось на афише кинотеатра и ради которого зрители покинули свои дела и пришли смотреть новую картину.

После завершения вечернего сеанса не торопились уходить домой. На главной соломенской улице на высоких столбах висели фонари, и желающие прогуляться могли долго бродить по освещенной улице или пройти в сквер и там, сидя на скамейке, продолжить беседу, обмениваясь впечатлениями от просмотренной картины. А затем проводить домой девушку, сидевшую рядом с тобой в кино, которая почему-то проживала в отдаленном от кинотеатра и неосвещенном темном переулке.

Рядом с Летней площадкой в Платоновском переулке, над глубоким оврагом, на дне которого был вырыт колодец, служивший жителям близлежащих домов источником питьевой воды, в 1911 году была построена просторная школа в два этажа. На огороженной ее территории был разбит большой фруктовый сад и устроена спортивная площадка. Это была 7-я железнодорожная школа. В ней учились преимущественно дети железнодорожников, обитавшие на Соломенке. Тогда еще было раздельное обучение, и эту школу посещали только мальчишки. Несмотря на то, что мужская школа находилась под опекой Юго-Западной железной дороги и имела отличных наставников (достаточно вспомнить, что одно время литературу в ней преподавал замечательный украинский поэт Максим Рыльский), в ее стенах было немало хулиганов. Мы, дети войны, вкусившие безотцовщину, пока наши отцы пребывали на фронте, были малоуправляемы. Я и мои школьные «кореши» не были паиньками. Случалось ездить на «колбасе» — задней штанге трамвая. Или, стоя на коньках, цепляясь самодельными крючками за кузов полуторки или за борт подводы, подниматься вверх по крутой центральной соломенской улице.

Когда в Киеве устанавливалась зима, с чердака нашего дома извлекались сани, коньки и рулевики. На них я вместе с соседскими ребятами катался чаще всего по нашей улице. Мы тащили сани и рулевики наверх, к скверику, а затем спускались на них по крутой Даниловской улице прямо к мосту, соединявшему левый и правый берега речки Мокрой. Родители не очень тревожились, когда мы мчались по заснеженной мостовой, так как тогда в городе автомашин было немного, а на нашей тихой улице вероятность их появления была крайне невелика. Сани делали родители или старшие ребята. А рулевики мастерили сами, как правило, из старых саней, прикрепив к ним снизу доски, на которые привинчивали коньки: два по бокам саней, а третий — спереди на поперечной планке, вращаемой ногами для управления скольжением.

Если нам надоедала наша улица, мы отваживались убегать без родительского разрешения в другие места Соломенки. Хорошая горка для катания была во дворе дома, где жил мой друг Анатолий Левицкий. Через их двор мимо крошечных огородов, на которых местные жители выращивали летом картошку и помидоры, можно было подняться с санями или рулевиками на Батыеву гору. И так как гора была намного круче и длиннее, чем Даниловская улица с ее перепадами, спуск с нее был намного интереснее.

Несколько раз довелось мне спускаться на санях по улице, которую за ее крутой нрав называли Скаженкой. Это был Бобровый переулок. Теперь это улица Кавказская, начинающаяся у школы № 115 на улице Урицкого и упирающаяся в улицу Механизаторов. С этой горы на санях было опасно спускаться из-за ее крутизны. Редкие катания не приносили неприятностей. Не припомню, чтобы на Скаженке катались девочки, но хлопцы ее любили, хотя и побаивались спускаться с самого верха, особенно в дни оттепели. На этой улице в девятиэтажном доме под № 13 на третьем этаже жила замечательная актриса графиня Мария Ростиславовна Капнист, которая после многолетнего пребывания в ссылках и лагерях поселилась в Киеве. Здесь она начала сниматься в кино. Со временем актерский талант и неординарная внешность принесли ей широкую известность. Особую популярность актрисе принесла роль колдуньи Наины в фильме «Руслан и Людмила».

Я хорошо помню волевое, в глубоких морщинах лицо и большущие умные глаза Марии Ростиславовны. Известная актриса, желая наверстать упущенное в молодые годы, проведенные в неволе, часто появлялась в театрах, в филармонии, на открытии художественных выставок и просто на улицах города.

Отчаянно гоняли мы и на сделанных из подручного материала самокатах по мощеным и асфальтированным тротуарам, огорчая родителей (в первую очередь, конечно, маму) ободранными в кровь коленками и разбитыми носами.

Несколько учеников были исключены из школы. Некоторые из них за злостное хулиганство и различные преступления попали в места не столь отдаленные, где и остались до конца своих дней.

У меня были друзья-одноклассники Толя Левицкий, Виктор Павленко и Саша Долинский, с которыми я проводил свободное время. С ними и другими ребятами нашей округи мы играли самодельным мячом в футбол, посещали занятия в ДТС, бегали в кино, особенно когда там крутили музыкальные картины, участвовали в соревнованиях по подбрасыванию ногой «майки». Играли «вножика» — в обведенный на земле круг бросали лезвие ножа острием вниз и «отрезали» им себе «землю». Не брезговали и игрой в «коца» -ударом монеты по краю монеты партнера старались перевернуть ее на другую сторону. Чем больше перевернул монет, тем больше выигрыш. Гоняли по улицам бондарский обруч. Бывало и такое: при приближении трамвая мы, отчаянные дети войны, не раз подкладывали на рельсы боевые патроны, которые находили в большом количестве в ярах.

А по вечерам, когда на дворе становилось темно, я выносил в наш сад самодельный, со свечой внутри, так называемый фильмоскоп. Вставляя в него обрывки пленки и направляя объектив на белый экран, можно было увидеть тусклые застывшие кадры из любимых кинофильмов.

Не сразу я полюбил книги. В детстве, которое пришлось на тяжелое военное и послевоенное время, своих книг не имел и читал очень мало. Но, повзрослев и окунувшись в знания, с большой радостью увлекся чтением и подбором книг для личной библиотеки.

К сожалению, нанашей Соломенке магазинов, где можно было купить книги, не было. И как только появлялись у меня карманные деньги, я отправлялся, чаще трамваем, в центр, где функционировало несколько хороших книжных магазинов. В свои школьные и особенно студенческие годы я понемногу покупал книги и тогда же перечитал почти всего Бальзака, а также основные сочинения Мериме, Гюго, Шекспира, Дюма, Купера, Стендаля, Моруа, Монтеня, Цвейга и, конечно же, отечественную классику.

Как-то мне попалось высказывание одного неглупого человека о том, что жизнь может быть сносной хотя бы потому, что есть возможность собирать книги. Я не столь наивен, чтобы полностью согласиться с таким утверждением книжного мудреца. Однако уверен, что это благородное увлечение способно украсить жизнь мужчины.

Люблю книги еще и потому, что они никогда не изменяют, ненавязчиво дают пищу уму и сердцу, согревают и радуют душу. А еще за то, что они всегда рядом, что их можно просто снять с полки, не торопясь полистать приятно пахнущие страницы. Особенно если автор и издатель позаботились украсить книгу оригинальными иллюстрациями и подумали о том, чтобы каждая ее страница «дышала» и была с широкими полями. А как можно не восхищаться сработанным со вкусом добротным изящным переплетом, если к тому же он вышел из мастерской известного мастера!

Каюсь, я продолжаю пополнять свою библиотеку, в которой насчитывается около четырех с половиной тысяч томов. Сладкое библиофильское увлечение продолжает будоражить меня и сегодня.

Я в школе считался далеко не первым учеником и никогда не был в восторге от пребывания в ее стенах. Ведь в 7-ю школу я пошел не прямо из дома, а после того, как с горем пополам закончил при немцах 1-й класс 115-й школы. Она находилась на пересечении улиц Урицкого и Кавказской. Трехэтажное здание школы было построено по типовому проекту в 1935 году. И когда я поступил в это учебное заведение, оно не успело еще обзавестись своими собственными выпускниками.

В 2007 году школу реконструировали. Теперь она имеет кабинеты, оснащенные современными приборами для различных учебных занятий, просторный актовый зал, залы для проведения спортивных тренировок и соревнований. Школа эта запомнилась мне тем, что во время войны в ней было очень холодно, и мы, первоклашки, зимой приносили в класс, кроме учебников и тетрадей, еще каждый по полену для печки, обогревавшей помещение.

Тогда зимы были холодными и продолжительными, чернила в «неразливайках», которые мы также таскали с собой, замерзали, и мы, многократно тыкая в чернильницу деревянной ручкой с пером № 86, не могли ничего написать. Я часто болел, пропускал занятия и, вероятно, поэтому мне было там неинтересно.

Еще в школе я мечтал о музыке, хотел стать музыкантом, но время моего детства было весьма сурово. У родителей не было возможности оплачивать для меня уроки музыки, не говоря уже о приобретении музыкального инструмента.

В 1951 году я закончил семь классов 7-й железнодорожной школы и по настоянию родителей, преодолев немалый конкурс, поступил в Киевский электромеханический техникум железнодорожного транспорта (КЭМТ).

Красивое здание техникума было расположено неподалеку от нашей 7-й железнодорожной школы, по другую сторону яра. Оно было построено с претензией на стиль модерн в начале 30-х годов минувшего столетия и выгодно выделялось на фоне рядовой, довольно унылой застройки близлежащих улиц. Этот техникум мне дал очень много, хотя на первом курсе из-за отсутствия глубоких знаний, недополученных в школе, мне было очень непросто. Исключительно толково в моем новом учебном заведении был подобран преподавательский состав. Это были, как правило, эрудированные и при этом тактичные специалисты, окончившие в свое время классические гимназии или реальные училища, имевшие университетские дипломы. Их яркие запоминающиеся лекции надолго остались в памяти и очень пригодились в повседневной жизни. Отношение к студентам было всегда уважительным, но исключительно требовательным, не допускавшим никакого панибратства. Никому из нас даже в голову не приходило, что можно было как-то «левым» путем заполучить у них, не зная предмета, положительную оценку. Никакого блата, никаких подарков и подношений. Окончил я техникум в 1955 году и получил диплом радиотехника по специальности «радиолокация», так как в 1952 году это учебное заведение было перепрофилировано. Железнодорожное ведомство его потеряло, а приобрело — Министерство авиационной промышленности для подготовки специалистов на предприятия авиапрома.

Непосредственно у стен КЭМТ находился стадион «Локомотив». В летний сезон на нем проводились футбольные баталии, собиравшие болельщиков со всего города. Естественно, большинство из их были из числа соломенских жителей, которые приходили поболеть за свою команду. И если футбольная слава «Локомотива» как-то не очень сложилась, несмотря на то, что здесь перед войной играли известные футбольные звезды, такие, как Николай Балакин, то волейбольная команда этого клуба была на высоте. Несколько раз киевский «Локомотив» становился чемпионом Союза.

Зимой футбольное поле заливали, и оно превращалось в чудесный каток, который мы, мальчишки, посещали с большим удовольствием. Никто из ребят нашей округи не имел ботинок с коньками. Для выхода на лед мы к сапогам или валенкам (кто что имел) веревками привязывали «гаги», и в таком виде появлялись на освещенном электричеством ледяном поле. Бегали на коньках под звуки популярной в то время музыки советских композиторов, которая звучала из подвешенных на столбах «колокольчиков». Когда на льду появлялись девочки, мальчишки, чтобы обратить на себя внимание, выписывали перед ними на льду различные замысловатые фигуры. А познакомившись с розовощекими незнакомками, взявшись за руки, неспешно скользили по ледяным дорожкам залитого светом стадиона. В сильные морозы, чтобы отогреться, заходили в отапливаемое помещение при стадионе — раздевалку, где можно было посидеть на скамейке, болтая с приятелями, и выпить чай.

Иногда я с друзьями ходил на каток, который заливали на стадионе КВО. Он располагался в Кадетской роще и непосредственно примыкал к Железнодорожной колонии. Этот каток был известен всему Киеву. Там всегда был образцовый порядок: широкие беговые дорожки, сверкающие искристым льдом, отличное освещение, современная музыка, прокат коньков, просторная и теплая комната отдыха.

А рядом, на Кадетском шоссе, переименованном в 1963 году в Воздухофлотский проспект, красовалось огромное шикарное здание, где в то время размещался штаб Киевского военного округа (КВО). В нем после войны одним из начальников отдела служил мой тесть полковник Степан Леонтьевич Кришталь.

Здание, с которого начинается Воздухофлотский проспект, было возведено решением царя Николая I по проекту архитектора И. Штрома и в плане напоминало литеру Н. Оно предназначалось для Киевского Владимирского кадетского корпуса. Это монументальное сооружение и до настоящего времени является одной из самых больших построек в нашем городе. Свое имя корпус получил по повелению царя Николая I, который пожелал, чтобы он назывался Владимирским в честь рождения в 1847 году великого князя Владимира Александровича — сына будущего императора Александра II.

В Российской империи Киевский Владимирский кадетский корпус был весьма престижным учебным заведением. В. Новиков в очерке «Корпусный праздник» («Военная быль», 1961, № 50, с. 14) пишет: «Кто мы, кадеты? В подавляющем числе — сыновья простых армейских офицеров, скромно служащих своему Отечеству... Немногим из нас придется видеть блистательную роскошь и богатство высокого класса. Мы станем такими же скромными армейскими офицерами, как наши отцы... С нами разделят участь и эти светлые, кудрявые девочки, которые так упоительно отдаются радости нашего корпусного бала, на котором они себя чувствуют сказочными принцессами. И станем мы простыми «Вашими Благородиями». Но благородство наше будет лежать не в родовитости происхождения, а в том круге благородного мышления, действия и поступков, которые вложило в нас благородство воспитания».

Большинство мальчиков, поступивших в корпус и впервые надевших армейскую форму с погонами, считали себя людьми военными, не признающими нежностей, и гордились своим мундиром. От кадетов требовались большая чистоплотность, аккуратность, исправность одежды. Мальчиков закаляли. В старших классах рекомендовалось круглый год спать под одной лишь простыней. Должное внимание уделялось преподаванию танцев... Большинство кадетов старшего возраста умели ловко и красиво танцевать с непринужденностью, свойственной воспитанному молодому человеку.

Учеба в корпусе была на таком уровне, что позволяла выпускникам занимать первые места во всех военных учебных заведениях империи. Не случайно начальник Киевского военного округа, герой русско-турецкой кампании 1877-1878 гг., генерал, имеющий украинские корни, Михаил Иванович Драгомиров в своем приказе отмечал: «Я произвел смотр строевой роте Владимирского Киевского кадетского корпуса... Что особенно обращает на себя внимание — это то, что кадетов научили в строю думать, а не быть автоматами».

В очерке «Владимирский Киевский кадетский корпус» («Военная быль», 1967, № 83, с. 1) В. Дубинский пишет: «За ...время (1851-1901 гг.) корпус подготовил 2000 офицеров Русской армии... Из этих двух тысяч одни покрыли себя славой, отдав жизнь на поле брани, другие выделились на тех же полях своей беззаветной храбростью и были украшены орденом Св. Георгия или золотым оружием, третьи оставили значительный след на научном поприще (генерал-лейтенант Гилло, Бердяев). В числе своих питомцев корпус насчитывает несколько видных профессоров (Иконников, Ясно-польский, Кублицкий), техников и педагогов (Чудинов), генералов Артамонова, Студзинского, Овсяного, Фабрициуса, бывших губернаторов Константиновича, Янковского и многих других». Среди наставников корпуса были знаменитые ученые, такие как М. Ващенко-Захарченко, П. Житецкий, А. Рогович, А. Линниченко, известный художник А. Агин и др. Это учебное заведение воспитало немало будущих военачальников, например: Н. Духонина, А. Самсонова, С. Каменева, А. Игнатьева, М. Дроздовского, А. Крутеня. Среди тех, кто учился в Кадетском корпусе, был выдающийся философ, киевлянин Николай Бердяев, а также известный художник-пейзажист Н. Дубовский.

После освобождения Киева от немецкой оккупации, во время которой пострадало само здание корпуса, его быстро восстановили. И по проекту архитектора М. Набойченко к фасаду здания в 1952 году пристроили изящный коринфский портик, украсивший казенную постройку. И как только завершились строительные работы, это красивое здание было передано командованию Киевского военного округа. В то время КВО считался «кузницей маршалов». Ведь пять командующих округом стали маршалами Советского Союза: А. Гречко, В. Чуйков, П. Кошевой, И. Якубовский, В. Куликов.

В романе Михаила Булгакова «Белая гвардия» описана весьма драматичная сцена, действие которой происходит на Бибиковском бульваре в стенах Первой киевской гимназии, носившей еще название Императорской Александровской. Построенные в шеренги офицерами, вчерашние гимназисты и юнкера для того, чтобы отразить наступление противника, ждут приказа вступить в бой. Неожиданно появляется закаленный в боях полковник. Вопреки грозным приказам своего начальства, желая сберечь жизни необстрелянных юнцов, рискуя собственной жизнью, он отдает приказ о немедленном разоружении и отправляет всех по домам.

Автор знаменитого романа не выдумал этот драматический эпизод. Он знал, что в подобной ситуации так поступил начальник Киевского кадетского корпуса генерал-лейтенант Евгений ЕвстафьевичСемашкевич. Рискуя жизнью и вопреки приказам командования, он не послал своих юных питомцев на верную смерть, а в спешном порядке распустил их всех по домам.

Но не все кадеты в силу различных причин смогли покинуть казармы и переждать лихие времена в кругу семьи. Постепенно фронт приближался к городу. И хотя занятия формально не прекращались, обстановка в Киеве была напряженной, ведь по подсчетам горожан они пережили четырнадцать переворотов. И каждая власть не оставляла жизнь кадетов в покое.

К осени 1919 года стало очевидно, что положение в городе становится очень серьезным. И в начале декабря был подписан приказ об эвакуации Киевского корпуса в Одессу. Об этом были оповещены все кадеты, проживавшие как в Киеве, так и за его пределами. Приглашение присоединиться к ним получили воспитатели. Погрузились в вагоны около 130 кадетов и около 20 воспитателей с семьями.

5 декабря киевские кадеты прибыли в Южную Пальмиру. Их разместили в здании Одесского кадетского корпуса, распределив по учебным классам. Вскоре выяснилось, что большевики приближаются к Одессе и оставаться в городе, продолжая учебу в корпусе, бессмысленно. 25 января 1920 года, попрощавшись с Родиной, киевские кадеты отправились в эвакуацию на пароходе «Рио Негро» в Константинополь.

Вот с каким настроением описывает «бег» В. фон Берг, ротный командир Севастопольского морского корпуса: «Устроив помещение для кадетов, я поднялся на палубу и подошел к куче книг, разбросанных по большому участку. На юте... стояли дамы, девушки и дети, наблюдая за выгрузкой вещей. «Война и мир» Льва Толстого, «Евгений Онегин» Пушкина, «Герой нашего времени», «Демон» Лермонтова, «Три сестры», «Вишневый сад» Чехова, «Бесы» Достоевского — все эти имена и названия бросились мне в глаза... и машинально прочитывая названия, подумал я: «Война» с врагами внутренними, «Мир» с врагами внешними, «Татьяны Ларины» и «Онегины», «Наташи Ростовы», все эти «Анны Каренины» и милые девушки Гончарова, «Веры» и «Марфиньки», героини Тургенева «Елены», «Лизы» стоят здесь на юте, чтобы отправиться на чужбину, с ними уходит «великая красавица Россия», царственная, полная величия и красоты. Она уходит от «Героя нашего времени» — грядущего и пришедшего «Хама», «Бесы» Достоевского овладели русской землёю и «Мертвые души» Гоголя наполнят ее города. Развернется широко «Фома Гордеев», и затопчут «Босяки» Горького русскую культуру. Воцарится на родной земле «Царь Голод» Леонида Андреева и со смехом пропляшет жизнь «его» человека. Красный «Демон» Лермонтова будет соблазнять чистую «Тамару» и обратит ее взор молитвенный от святой иконы на свое лицо. Люди «Мертвого дома» Достоевского, сбросив цепи с себя, закуют Россию в цепи свои, обратят богатый, чудный край в «Мертвый дом» и кладбище. Не оправдалась мечта Чехова: не расцвел «Вишневый сад» на Руси, не нашел «Дядя Ваня» своего отдыха, не утешились «Три сестры» — Девы русские. Не зацвела «зеленая палочка», Левушкой Толстым посаженная среди трех берез, не настало на Руси Царства Божия. «Волчьей ягодой», ядовитою, красной, покрылась русская земля, и наелись ею голодные. Отравилась любовь. Заменилась она братоненавистничеством. Так говорили книги, кучей наваленные».

В настоящее время красивое здание на Воздухоф-лотском проспекте, где размещался Киевский Владимирский кадетский корпус, занимает Министерство обороны Украины.

В нашей округе было несколько продовольственных магазинов. На улице Урицкого, в доме, где находился кинотеатр «Искра», и чуть ниже, на той же стороне, напротив сквера на пригорке возвышался одноэтажный дом, в котором размещался «Сораб-коп». В то время магазины были бедны товаром. Я помню, что в них редко попадался в вольной продаже какой-нибудь съестной продукт. Долгое время, до декабря 1947 года, действовала карточная система. Карточки выдавались рабочим и служащим на производстве, где они постоянно трудились. Из-за хронического дефицита у каждого такого магазина выстраивалась громадная очередь. В этих очередях люди стояли по много часов в надежде отовариться по карточкам сахаром, хлебом, маслом... Но, в отличие от наших времен, все съестные товары были изготовлены из натурального сырья, без применения химии и ГМО. От сыров не отдавало нефтепродуктами, а колбаса пахла мясом. Да и хлеб был намного вкуснее и не распадался на составные части, когда от буханки отделяли ароматную краюху. Запомнились мне наши соломенские магазины еще и тем, что в них можно было свободно купить — и притом в неограниченном количестве — бочковую красную икру и консервные банки с дальневосточными крабами. Кроме этого товара, почти ничего не было. Везде был сплошной дефицит.

На все той же улице Урицкого, в доме № 48, выше кинотеатра, была аптека, которая обслуживала почти всех жителей Соломенки. Кроме провизора, находящегося в зале, за стеклянной перегородкой на возвышении восседала кассирша. Перед ней стоял огромного размера сверкающий никелем кассовый аппарат. Вращая ручку этого мощного агрегата, она вынимала из его нутра чек и отдавала посетителю в обмен на вручаемую денежную сумму В то время большинство лекарственных препаратов изготавливалось провизором в производственном отделе аптеки по рецептам, которые выписывали пациентам лечащие врачи. Приготовление лекарств требовало времени. Но если лечебный препарат был срочно необходим больному, на рецепте врач делал пометку «cito». В этом случае провизор изготавливал его вне очереди.

Одна из первых на Соломенке аптек, которую содержал провизор Г. Л. Тетельбаум, появилась на Большой улице, но это было задолго до моего рождения.

Если подняться выше по центральной соломенской улице, с левой стороны, за зданием школы № 115, можно увидеть пожарную каланчу. Когда создавалась Соломенская пожарная часть, каланча заметно возвышалась над местными малоэтажными постройками как центральной, так и прилегающих к ней улиц. На вышке круглосуточно дежурил пожарных дел мастер. И как только он замечал дым либо огонь на контролируемой территории — раздавалась тревога, по которой пожарная команда, экипированная по всем правилам пожарного дела, в спешном порядке отправлялась на ликвидацию очага возгорания.

Пожарная часть на Соломенке существует с 1936 года. Как и прежде, она расположена на улице Урицкого, в здании под № 33, построенном по типовому проекту. Это военизированное подразделение, именуемое ГПЧ-3, находится на постоянном круглосуточном дежурстве. В настоящее время оно подчинено Министерству чрезвычайных ситуаций Украины и готово выполнять поставленные перед ним сложные, а порой и весьма опасные задачи.

А примерно напротив пожарной части, поближе к площади, которую неоднократно переименовывали и остановились наконец на Соломенской, в советскую эпоху построили баню.

Долгое время на Соломенке вовсе не было бань. А ведь с глубокой древности вода считалась у людей чистой субстанцией, смывающей всякую скверну и грязь. Вода — это не только основа жизни и, по определению академика В. И. Вернадского, ее минерал, но и крайне необходимый элемент для существования биологической жизни на Земле.

Так вот, соломенские жители, имея достаточное количество чистой артезианской воды для употребления в повседневной жизни, как правило, мылись дома. А те, кого не устраивало такое мытье, отправлялись за железнодорожное полотно, поближе к центру города.

До революции в Киеве действовало пятнадцать бань. И ближайшими к Соломенке были Галицкие бани, существовавшие на Жилянской улице, куда устремлялись жители, не имевшие в своем доме элементарных условий для освежения своего тела.

В 1931 году начали строить на Соломенке баню, которая по проекту должна была обслуживать до 200 человек. Но строительство затянулось до конца 1933 года, и только в 1934 году эта баня начала свою работу. В ней предусматривались, кроме мужского и женского отделений, еще и отдельные ванные и душевые номера. Существовали строгие правила для работников бань: это должны были быть трезвые, здоровые люди, не имеющие кожных заболеваний. Медицинская комиссия ежемесячно проверяла их здоровье и выдавала (не продавала!) соответствующие документы, без которых сотрудники не могли быть допущены к работе.

В отдельных помещениях бани трудились парикмахеры, маникюрщицы и мозольные операторы, а позже в ней открылась и прачечная. Функционировал также буфет, где после принятия водных процедур можно было отведать жигулевского пива (другого просто не было) и пожевать сушеной рыбки, если хозяйка буфета расщедрится и достанет лакомство из-под прилавка — конечно, за отдельную плату. Это моечное заведение было весьма популярным среди соломенских жителей. Регулярно его посещали и мои родители, а когда подрос автор этих строк, то и он наведывался сюда с удовольствием, особенно в холодную пору года. Повзрослев, мы с хлопцами в банный день, бывало, забегали во двор, в котором под открытым небом хранился уголь для котельной, и через осыпавшуюся белую краску в окне заглядывали в женское отделение. Летом я со своими друзьями отправлялся на Совские пруды, на Дидоровку, либо на песчаные пляжи Днепра.

Сразу за баней, перейдя улицу Сурикова, можно оказаться на Соломенской площади. В середине площади — большой плац, в центре которого в 1977 году установили гранитный монумент работы скульптора В. Чепелика, изображающий коленопреклоненную скорбящую женщину. На монументе высечены слова: «Мужност1, BipHOCTi, героизму пращвниюв МВС Украши».

В то время, когда я учился в КЭМТ, на площади, которая именовалась площадью Урицкого, в 1952 году по проекту архитектора А. Плешкова было возведено большое здание с фасадом в классической манере, с 16-колонным портиком. Оно предназначалось для Пожарно-технического училища, которое должно было готовить квалифицированных специалистов — брандмейстеров. Но уже в 1954 году училище было переведено во Львов, после чего это здание перешло в подчинение Министерству внутренних дел. С 1992 года здесь размещена Украинская академия внутренних дел, в 1996 году получившая статус Национальной.

К Соломенке примыкала расположенная рядом Железнодорожная колония, которая по сути являлась ее продолжением. На ее территории были проложены короткие улицы-линии с постройками для нужд ЮЗЖД. Здесь в скромном здании была размещена Школа машинистов. А рядом — Химико-техническая лаборатория для проведения анализа материалов, которые использовались в паровозо-вагонном хозяйстве дороги. Это оригинальное здание было возведено в 1890 году по проекту известного киевского архитектора Александра Кобелева в стиле средневекового зодчества. Сохранились до настоящего времени и небольшие корпуса медицинских амбулаторий, которые обслуживали железную дорогу. Лабораторию организовал выдающийся инженер, начальник Юго-Западной железной дороги Александр Бородин (1848-1898). До моего появления на свет в этой лаборатории работала моя мать.

На улице, названной в 1955 году в честь автора популярного в советское время романа «Чапаев» Фурманова, стоит большое красивое здание. Оно было возведено в 1901 году в русском стиле по проекту архитектора Александра Кобелева для детского приюта. До революции в нем воспитывались за казенный счет сироты — дети железнодорожников. Перед зданием приюта в 1910 году был установлен бюст Императора Александра III, демонтированный в 20-х годах прошлого века. С момента его возведения и до настоящего времени это здание состоит на балансе ЮЗЖД и используется исключительно для учебных целей. В настоящее время в нем размещается Высшее профессиональное училище железнодорожного транспорта имени В. Кудряшова, готовящее высококвалифицированных рабочих для нужд железной дороги. А перед зданием, на том же самом месте, где стоял бюст царя, в наше время был поставлен бюст Героя Советского Союза подпольщика Владимира Кудряшова, который до войны учился в этом учебном заведении.

В непосредственной близости от производственных и медицинских подразделений дороги по типовому проекту был построен клуб Киевского па-ровозовагоноремонтного завода (КПВРЗ). Там с концертами выступали самодеятельные коллективы ЮЗЖД и почти ежедневно демонстрировались кинофильмы. В этот клуб мы, мальчишки, забегали чаще всего тогда, когда крутили новые кинофильмы.

Ведь цены на билеты в клубе были гораздо ниже, чем в городских кинотеатрах.

Рядом с клубом, который служил в свое время железнодорожной столовой, находилась проходная Киевского паровозовагоноремонтного завода -одного из мощнейших предприятий города. Завод был создан в 1870 году и играл значительную роль не только в наладке и ремонте подвижного состава железной дороги, но и в техническом оснащении всего дорожного хозяйства.

В 1921 году на предприятие, в вагонный цех, поступил в качестве помощника электромонтера Николай Островский (1904-1936), ставший впоследствии автором романа «Как закалялась сталь».

С 2001 года это предприятие имеет статус открытого акционерного товарищества «Киевский электровагоноремонтный завод им. Январского восстания 1918 года». Это единственное предприятие Украины, которое выполняет капитальный ремонт всех типов электропоездов и электроагрегатов для нужд железнодорожного транспорта.

А рядом с проходной КПВРЗ у ограды предприятия поднималась вверх крутая лестница, которая вела на деревянный мост, переброшенный через пути станции Киев-Пассажирский. По его шаткому настилу можно было перейти на Привокзальную площадь. Я старался обходить этот мост из-за его сомнительной надежности. Деревянный настил его часто «терял» доски, а те, которые еще как-то удерживались на металлических фермах, заметно вибрировали, к тому же между досками зияли щели, куда мог свободно проскочить средних размеров каблук. Но, преодолев с горем пополам этот длинный переход над станционным железнодорожным хозяйством, можно было сразу оказаться у вокзала, на большой площади с шикарной ухоженной клумбой. Здесь, объезжая клумбу, курсировало много трамваев, троллейбусов и автобусов. Выбрав один из видов общественного транспорта, путник имел возможность за умеренную плату оказаться на центральных улицах города либо, при желании, добраться до самых живописных его окраин.

Киев, сентябрь 2011-го — июнь 2012 года

МАЛАЯ РОДИНА АНАТОЛИЯ КОНЧАКОВСКОГО

Предлагаемая читателям книга «Соломенка моего детства» — это романтическое путешествие на свою малую родину одного из неравнодушных жителей нашего города. Написал ее коренной киевлянин, известный булгаковед, один из создателей Литературно-мемориального музея Михаила Булгакова в Киеве Анатолий Петрович Кончаковский.

Книга несет на себе отпечаток неординарной личности автора, поэтому так органично сочетаются в его тексте личные воспоминания о детстве и юности и параллельный рассказ о Киеве того времени, когда в нем жило «беспечальное поколение».

Книга Анатолия Кончаковского «Соломенка моего детства» не является в чистом виде мемуарами. Скорее, это воспоминание-путешествие во времени с историческими экскурсами, включающими в себя лирические отступления, что вносит дополнительный смысл во все его произведение.

Современному читателю будет интересно познакомиться с повседневной жизнью Соломенки в прошлом веке. Именно это позволяет понять, как изменилась жизнь, архитектура, инфраструктура района, как изменился быт его обитателей.

Читается книга с интересом, ярче запоминается каждый уголок города, поданный не в историко-справочном, а в личностном контексте, со своим, авторским, взглядом и настроением, со своими переживаниями. Такая история, преломленная через призму жизни конкретного человека, врезается в память и становится близкой для неравнодушного читателя.

Особенностью данного издания являются рассказы о многих неизвестных и мало известных страницах жизни Соломенки. Среди таких, например, рассказы о странных антиках, усадьбе Стрекаловых и судьбе их владельцев.

Путешествуя вместе с Анатолием Петровичем по улицам его малой родины, зримо представляешь себе ее пестрый архитектурный облик и чувствуешь, как проходили детство и юность многих киевлян в довоенном и послевоенном городе.

Многое из этого теперь стало историей.

Мировосприятие автора, его отношение к происходившему чувствуются как при описании событий полувековой и вековой давности, так и во взгляде на современность — это активная гражданская позиция, доброжелательное и оптимистическое отношение к жизни.

Книга написана живым современным языком, а главное, искренне, от всего сердца. Она достойна внимания каждого неравнодушного человека.

Материал, поданный в книге, заинтересует широкий круг читателей, всех тех, кто интересуется историей «города прекрасного, города счастливого над разлившимся Днепром».

Ольга Друг

«ЗАПЕЧАТЛЕТЬ НЕ В ПАМЯТИ — В ДУШЕ»

Лев Николаевич Толстой писал, что без знания простой жизни, ее, казалось бы, «мелочей» -нет понимания истории. Живой и правдивый рассказ о «мелочах» военной и послевоенной жизни простых жителей Соломенки, об истории небольшого и, может быть, не самого известного, но самобытного уголка Киева дает нам возможность лучше узнать и глубже понять наше недавнее прошлое. И этот рассказ — в предложенной книге Анатолия Кончаковского «Соломенка моего детства».

Судьба Анатолия Петровича Кончаковского неразрывно связана с Киевом и вписана в его историю. Это город его предков, здесь родились и жили его родители, здесь он состоялся как личность, именно тут прошли лучшие годы его жизни. Киев подарил ему то главное, без чего жизнь человека становится пустой и пресной — ПРИЗВАНИЕ.

Любовь к Городу и литературе стала истоком его культурной и профессиональной миссии. Однажды познакомившись с творчеством великого киевлянина Михаила Афанасьевича Булгакова, для которого Киев был «город прекрасный, город счастливый...», он посвятил себя популяризации его имени и творчества. Любовь Анатолия Петровича к Городу и Мастеру помогла ему и его единомышленникам преодолеть все преграды и препоны советской идеологии, сопротивление чиновников от культуры и создать уникальный, единственный в мире Литературно-мемориальный музей Булгакова, который он возглавлял почти двадцать лет.

Бережное и уважительное отношение к Городу в сочетании с глубоким, основательным знанием его истории, цепкая и ясная память, умение автора не только смотреть, но и видеть делают эти мемории колоритным, правдивым, искренним рассказом о жизни и быте Киева и киевлян в 40-60-х годах прошлого века.

А. П. Кончаковский умеет писать увлекательно, книга его, безусловно, будет интересна и людям старшего поколения, помнящим Киев тех лет, и молодежи, которая знает его только по рассказам своих бабушек и дедушек, которые, к сожалению, не всегда бывают точны и правдивы.

Говорят, что города нашего детства, словно люди — расцветают, стареют, угасают. Киев в этом отношении действительно «город счастливый», потому что безграничная любовь к нему киевлян является лучшим его оберегом. И пока будет жив хоть один киевлянин, так же беззаветно и преданно любящий свой Город, как автор этой книги, пока будет мил и дорог нам «киевский мир прошлых лет», древнему городу на Днепре не страшны ни глупость и безразличие некоторых градоначальников, ни несуразная хаотичность застройки его прекрасного исторического центра, ни уничтожение его уникальных ландшафтных красот. Ведь не случайно рука Михаила Булгакова «повышала литеру» всякий раз, когда на чистом листе возникало слово «Город». Без сомнения, это не мог быть никакой другой город на планете, кроме Киева.

Юрий Валентинов

ЛИТЕРАТУРА

Анисимов А. Киев и киевляне. — К.: 2002

Лнисимов Л. Геростратов замысел. — К.: 2004

Анисимов А. Приветь изъКіева. — К.: 2011

Баканов Б. Забытые страницы киевского быта. — К.: 2011

Булгаков М. Белая гвардия. — К.: 2008

Вигиневський В.Малі річки Києва. — К.: 2007

Вулиці Києва. Довідник. — К.: 1995

Ермак Д. Трамвай на улицах Киева. — К.: 2011

Иллюстрированный путеводитель по Юго-западным казенным

железным дорогам. Репринт. — Харьков: 2011

Історія та сьогодення Південно-Західної залізниці. — К.: 2010

Кадеты, юнкера в белой борьбе. — М.: 2003

Календарь. Справочная и адресная книга города Киева на 1913 г.

— К.: 1912

Київ. Довідна книга. — К.: 1929

Киркевич В. Мой Город — Киев. — К.: 2009

Ковалинский В. Киевские кадеты//Уикэнд 23.02.2012

Ковалинсъкий В.Київські мініатюри. Книга 2. — К.: 2003

Ковалинський В.Київські мініатюри. Книга 6. — К.: 2007

Кончаковский А. Мозаика памяти. — К.: 2003

Кто они, кадеты? Образы и судьбы. — К.: 2009

Макаров А. Малая энциклопедия киевской старины. — К.: 2012

Малаков Д.Кияни. Війна. Німці. — К.: 2008

МалаковД.Площа Перемоги. — К.: 2004

Магикевич С. Трамвайные копейки. — К.: 2004

Левицкий Эдуард. Моя Соломенка. — К.: 2011

Общий гербовник дворянских родов Всероссийской империи.

Пономаренко Л., Різник О.Київ. Короткий топонімічний довідник.

— К.: 2003

Рыбаков М. Киевский цирк. Люди, события, судьбы. — К.: 2006 Соломенскиеогнеборцы. 75 лет на страже. — К.: 2011 Солом'янський район міста Киева. Вчора, сьогодні, завтра. -К.: 2010

Терно В. Растрепанные воспоминания о странном детстве.

— К.: 2003

Эрнст Ф.Київ. Провідник. — К.: 1930

Именной указатель

Алешин Павел Федотович (1881 — 1961). Архитектор.-38

Бабушкин Сергей Вячеславович (р. 1947). Архитектор.-17

Балакин Николай Николаевич (1911 — 1992). Футболист, арбитр ФИФА.-90 Бердяев Николай Александрович (1874 — 1948). Философ.-93, 94

Бернер Яков Николаевич (1837 — 1914). Киевский купец, меценат.-61

Бородин Александр Парфениевич (1848 — 1898).

Начальник ЮЭЖД.-39, 103

Булгаков Михаил Афанасьевич (1891 — 1940).

Писатель,драматург-10, 34

Васильченко Степан Васильевич (1879 — 1932).

Писатель.-69

Вербицкий Александр Матвеевич (1875 — 1958). Гражданский инженер.-38 Витте Сергей Юльевич (1849 — 1915). Граф. Начальник ЮЗЖД, Председатель совета министров России. -39

Галайба Василий Висильевич (р. 1939). Журналист, исследователь киевской старины, литератор.-26, 52, 60 Глаголев Александр Александрович (1872 — 1937). Профессор КДА, протоиерей.-64 Глаголев Алексей Александрович (1901 — 1972). Протоиерей.-64.

Дегтярев Михаил Никитович — Калужский и Киевский купец, меценат.-61

Долинский Александр Иванович (р. 1937). Автодорожный специалист.-83 Драгомиров Михаил Иванович (1830 — 1905). Командующий войсками Киевского военного округа.-93 Зайцев Д. Архитектор.-18

Каковский Георгий Федорович (1893- 1977). Врач- гомеопат.-73

Капнист Мария Ростиславовна (1914 — 1993) Графиня, актриса.-82

Кирпа Георгий Николаевич (1946 — 2004). Министр

транспорта Украины.-39

Клоков В. Скульптор.-17

Кобелев Александр Васильевич (1860 — 1942).

Гражданский инженер.-103, 104

Кончаковский Иосиф Амбросиевич (1858 — 1924).

Железнодорожный служащий.-И, 15

Костенко Лина Васильевна (р. 1930). Поэтесса.-8

Кривонос Петр Федорович (1910 — 1980). Начальник

ЮЗЖД.-39

Кривопишин Алексей Мефодиевич (р. 1955). Начальник ЮЗЖД.-40, 41 Кришталь Степан Леонтьевич (1903 — 1981). Полковник, начальник отдела КВО.-91 Кудрявцев Петр Павлович (1868 -1940). Профессор КДА-17.

Кудряшов Владимир Сидорович (1909 — 1942). Советский подполыцик.-55, 105 Лавриненко Афанасий Григорьевич (1885 — 1965). Железнодорожный служащий.-12. Левицкий Анатолий Борисович (1935 — 2008). Радио¬инженер.-, 81, 83

Левицкий Эдуард Болеславович (р. 1939). Инженер- метролог.-55

Липкивский Василий Константинович (1864 — 1937).

Митрополит УАПЦ.-17

Листопадов Олег Николаевич (р. 1939).

Фотохудожник.-9

Литвиненко-Вольгемут Мария Ивановна (1892 -

1966). Оперная певица.-45

Малаков Георгий Васильевич (1928 — 1979).

Художник-график.-32, 34,35, 48

Малаков Дмитрий Васильевич (р. 1937). Краевед,

писатель. — 65

Матвейчук Федор Мартынович (1903 — 1968?). Экономист.-51, 59

Маханьков Вячеслав Иванович (р. 1957). Директор издательства «Промінь»-18,98 Немешаев Клавдий Семенович (1849 — 1919). Начальник ЮЗЖД.-ЗЭ

Николай I (1796 — 1855). Российский император.-91, 92 Николай II (1868 — 1918). Последний российский император.-91, 92

Образцов Сергей Владимирович (1901 — 1992). Режиссер московского театра кукол.-25 Олейник Борис Степанович (1934 — 1999). Начальник ЮЗЖД.-ЗЭ

Островский Николай Алексеевич (1904 — 1936) Участник гражданской войны. Литератор.-17 Павленко Виктор Павлович (р. 1934). Геолог, бард.-83 Патаржинский Иван Сергеевич (1896 — 1960). Оперный певец.-45

Попов Демьян Владимирович (1899 — 1990). Врач- гомеопат.-74,75

Проценко Людмила Андреевна (1927 — 2000). Искусствовед, литератор.-43 Пушкин Александр Сергеевич-( 1799-1837) Поэт -8 Рыков Валериан Никитович (1874 — 1942). Архитектор.-13

Рыльский Максим Тадеевич (1895 — 1964). Поэт.-80 Селезнев Иван Федорович (1856 — 1936). Художник.-61 Стрекалов Михаил Павлович. Домовладелец.-65, 67, 68, 69

Стрекалова Лидия Михайловна (1883 — 1983).

Домовладелеца.-бб, 71, 72

Терещенко Никола Артемьевич (1819 — 1903).

Сахарозаводчик, меценат.-61

Черкащенко Николай Николаевич. Врач-

отоляринголог.-73

Черняховский Иван Данилович (1906 — 1945). Генерал армии.-19

Чкалов Валерий Павлович (1904 — 1938). Летчик- испытатель.-69

Шлыков Георгий Валентинович (1920 — 2006). Экономист.-14,56

Штром Иван Васильевич (1823 — 1887). Архитектор.- 44,91

Экземплярский Василий Ильич (1874 — 1933). Профессор КДА.-17

Последнее как-то лучше, а то представляешь мазанки под соломенной крышей, хотя в Киеве есть и аналогия по образу, — Куреневка. Но это лирика, приму официальное название — Соломенка, которая как географическое понятие на карте Киева возникла в 1858 г в качестве пастбища для скота, а потом как предместье. С 1860 г появились два рабочих поселка. Верхняя Соломенка (район Кавказской и Кубанской улиц) и Нижняя Соломенка(вокруг площади П.Кривоноса). Большинство жителей работало на строительстве, так и на обслуживании Юго-Западной железной дороги, оттого значительная часть поселка называлась Железнодорожной колонией. Сейчас это район вдоль Брюллова, Лукашевича, Фурманова и других маленьких улиц, о которых знают только проживающие там и... таксисты. И напрасно, эти непритязательные улочки, где и ныне стоят двухэтажные домики, из которых когда-то состояла вся застройка Киева, помнят много событий и знаменитостей. Тут на ряде улиц-линий размещались Главные мастерские для ремонта подвижного состава, лаборатория, училище. Часть зданий имеет архитектурно-историческую ценность. В Главных мастерских располагается Электровагоноремонтный завод — одно из ведущих предприятий города, где в 1879 г произошла первая рабочая забастовка. Это не важно, а вот то, что именно тут в 1878 г известный инженер-новатор А.Бородин впервые в Киеве провел электрическое освещение. Прославленный комсомолом Н.Островский работал в этих мастерских, о чём свидетельствует памятная доска. В одном из зданий мастерских еще 15 лет тому существовал музей Январского восстания с ценнейшими экспонатами. Но с переменой акцентов и мировоззрения общегосударственной политики, музей "антинационалистического направления" был закрыт.

На ул.Фурманова № 3/8 (писатель никогда не был в Киеве) расположено оригинальное кирпичное строение конца ХІХ в. с элементами романского стиля — первая в России железнодорожная лаборатория (арх. З.Журавский, А.Кобелев). Рядом в №1/5 в бывшем сиротском приюте, построенном по проекту А.Кобелева, прошли детские годы А.Петрицкого, одного из лучших художников нашей страны. Перед этим зданием с 191Ог стоял бюст Александра III, к которому постоянно клала цветы его вдова Мария Федоровна, мать последнего царя. После революции здесь было техучилище железнодорожников, где получил образование В.Кудряшов, один из руководителей коммунистического подполья и был казнен в 1942г. Поэтому на месте императорского бюста появился памятник Герою Советского Союза. В 1910г описываемая местность вошла в городскую черту, после чего начались ее благоустройство и реконструкция, которые приостановила война, плавно переходящая в революцию и гражданскую бойню. В связи с тем, что рабочие, жившие там, принимали активное участие в последующих событиях и особенно в январском восстании 1918 г против Украинского правительства, благодарная Советская власть назвала эту местность Сичневка, или "Січневого повстання район", впоследствии переименованный в Зализничный район.

Часть района, благоустройство которого началась в 1960-е годы, стал первым жилым массивом города под названием Чоколовка. Тогда строили в основном 5-этажные дома, которые получили название — "хрущевки", а район "Хрущобы". Чтобы пощадить чувства жителей, не будем особо критиковать этот тип строительства, так как большинство зданий в описываемом регионе построено в основном в те годы по стандартным проектам, но при этом многие семьи получили квартиры. Позже появились 16- и 9-этажные дома элитной застройки, расположенные вдоль главной улицы этой части района.

Улица, по непонятной причине, сохранила имя революционера М.Урицкого, который проводил революционную работу в Киевских главных мастерских, и даже сидел на Главной гауптвахте Киевского гарнизона. Раньше, до 1926 г улица была Игнатьевской, в честь генерал-губернатора края А.П.Игнатьева (отца генерала-писателя), при котором её спланировали, поначалу назвав Великой. Достопримечательностью района является Покровская церковь, что на Стадионной улице, ведущей к стадиону железнодорожников "Локомотив". Церковь построена в память митрополита Киевского и Галицкого Платона (Городецкого). Он прославился последовательной борьбой с раскольниками и сектантами. Чтобы добиться успехов при переходе калмыков от буддизма в православие, Платон, в то время архиепископ Донской, изучил калмыцкий язык и ввел его изучение в местных семинариях. В Киеве он боролся со штундистами, которых было немало в окрестных селах, и написал немало духовных трудов в защиту православия. Он умер в 1891 г, на праздник Покрова, поэтому церковь, построенную через 6 лет по проекту И.Николаева, часто называют Покровско-Платоновской. Ее расширили в 1914 г, а в советское время сильно "сократили", лишив завершения в виде пяти куполов и шатра колокольни, так называемого "московского" стиля. Долгое время скрывалось, что приходским священником долгие годы с 1905г был выдающийся деятель Украинской церкви митрополит Василий (Липкивский). В Софии Киевской 11.10.1921 собралось более 500 представителей духовенства и мирян. Они в течение двух недель обсуждали вопросы организации независимой автокефальной церкви. Во время богослужения в соборе 40 священниками способом "всенародного освящения" отец Василий был поставлен Киевским митрополитом. Автокефальная церковь вскоре была запрещена советским режимом, а сам митрополит и большинство священнослужителей репрессированы.

Соломенская площадь так часто меняла свое название, что объемы издания не позволят их все перечислить. Вспомним некоторые — в 1950-80гг. — площадь Урицкого (при этом без официального подтверждения). Об этом узнали, когда по указу свыше, в 1983г она стала носить имя Л.И.Брежнего. Она и развалит группу. Кто забыл — генерального секретаря ЦК КПСС с 1964 по 1982 гг., и лишь с 1988г ей вернули первоначальное название — Соломенская, а памятную доску(ск. И.Гончар), висевшую на здании Академии МВД, на честь Леонида Ильича, почему-то сняли. Здание Национальной академии внутренних дел Украины абсолютно типичное для 1952 г использование строгих солидных классических архитектурных форм. Даже фасад этого сооружение характерен монументальным 16-ти колонным портиком с сохранившейся советской символикой. Еще одну сторону площади занимает 9-ти этажный параллелепипед из бетона, алюминия и стекла. Эта другая, более скучная, эпоха в строительстве, — дом проектных и научно-исследовательских институтов (1967). Напротив одно из интереснейших сооружений района — Национальная Академия обороны Украины. Расположенное по Воздухо-флотскому проспекту № 28, оно построено в 1914-18 гг. с элементами романо-готического стиля, архитектором Д.Зайцевым для Николаевского артиллерийского училища. Важнейшее событие произошло в 1918, — в присутствии В.Винниченко, И.Огиенко здесь был торжественно открыт Украинский национальный университет. Кто об этом сейчас помнит?

Площадь довольно большая, поэтому на ней время от времени появляются какие-то памятники. Последним стало произведение В.Чепелика в память работников милиции, погибших на своем посту. Как и положено монументу, — без определенного возраста скорбящая женщина.

Между бывшей площадью Л.Брежнева и Батыевой горой находится Кучмин Яр, и, не смотря на то, что исторические аналогии здесь напрашиваются сами собой, постараюсь их избежать. Хотя, если вспомнить, — все три упомянутых персонажа ушли с исторической арены, оставив после себя пожарище (Батый), застой (Брежнев), коррумпированность и политический разброд (Кучма).

На Соломенской улице № 24, находится Главное управление архивов, а также Центральные государственные архивы Украины — Исторический, Высших органов власти и управления, Кинофотофонодокументов им.Г.Пшеничного. Богатые фонды этих архивов позволяют подробно разобраться в отечественной истории, служат очень полезным материалом для будущего управленческого аппарата. А то в нашей стране люди считают, что бы правительство не делало для благо народа, а в результате тот почему-то всегда остается ограбленным.

Здесь же находится Национальный университет строительства и архитектуры. Этот один из ведущих высших учебных заведений страны основан в 1930г, и дал Украине, многим государствам мира целый ряд известных зодчих, инженеров, строителей, специалистов в различных направлениях проектирования, экономики и технологии строительства. Со стороны Воздухо-флотского проспекта находится сооруженный в 1963г в лаконичных формах интернационального стиля главный корпус вуза (арх.В.Гопкало). Более оригинальное решение и нетрадиционное у фасада корпуса архитектурного факультета (арх.Л.Филенко). Когда его закончили через 20 лет, то премировали как лучшее сооружения данного года в СССР.

Памятник "певцу" бурной комсомольской молодости страны Н.Островскому(ск. А.Хоречко, арх. А.Игнащенко), поставлен в 1979г перед зданием Электромеханического техникума железнодорожного транспорта.

На ул.Народного Ополчения №5 находятся корпуса Научно-исследовательского института им. Н.Д.Стражеско, выдающегося врача-терапевта, академика, который был создателем этого медицинского центра. В институте располагается мемориальный музей, где собраны личные вещи учёного, документы и материалы исследований, выполненных более 80 лет тому назад, — о строфантине, предупреждении и лечении инфаркта миокарда и др. На территории с 1978г ему стоит бронзовый памятник (ск. И.Шаповал).

От ул. Народного Ополчения можно попасть в современный микрорайон под вначале чисто условным, но прижившимся названием "Турецкий городок". Нет, турки там не живут, они только с 1993г на деньги ФРГ построили 8 жилых домов с комплексом обслуживающих помещений для военнослужащих, покинувших Восточную Германию. Городок расположен на ул. Ивана Пулюя, ученого-физика, первооткрывателя так называемых "рентгеновских лучей". Пройти от микрорайона можно по небольшой ул. Федора Эрнста. Жизнь Федора Людвиговича, выдающегося историка искусств и киевоведа, была довольно сложной. Эрнст был репрессирован, как украинский националист, а в 1949г погиб в ГУЛАГЕ по обвинению в шпионаже в пользу немцев. Он, истинный знаток Киева, в 1921г организовал научный центр по изучению города, а через десятилетие под его редакцией вышел один из лучших путеводителей "Київ".

Я выше упоминал Чоколовский массив — скучное однообразие домов, возведенных в 1956-63гг. Его скрашивают обилие зелени и названия улиц, напоминающих о городах бывшего СССР. Плановую ось данного массива составляет Чоколовский бульвар, который до 1993г носил гордое имя основателя КПСС. Чем же заслужил Николай Иванович Чоколов, что центральную улицу микрорайона вместо Ленина назвали его именем? Староста купеческого собрания, гласный городской думы, активный просветитель, не лишенный грубости и категоричности в отношениях с некоторой частью населения, он помог рабочим построить здесь свой поселок. В ХІХв эта территория была частной собственностью писаря Никольско-Борщаговской волости Устименко. В 1901 г группа рабочих завода Гретера и Криванека (о нем дальше) купила часть этой земли за 26 тыс.руб., из которых значительная доля была выделена Чоколовым. Новые хозяева создали тут артельное поселение из недорогих жилищ. А когда вскоре его торжественно открыли, назвали его на честь благодетеля. Так что В.И.Ленин "помогал" рабочим всего мира, а Чоколов только одному поселку. Вот и вся разница! Отметим традиционный памятник К.Ушинскому (ск.А.Скобликов, 1974), стоящий на Питерской, а не на улице своего имени. Неподалеку на Питерской находится библиотека им. Н.К.Рериха. Николай Константинович в своих произведениях много внимания уделял нашему городу, о чем я писал в книгах "Церква Покрови Пресвятої Богородиці" и о его брате Борисе.

Основной осью этой части района является Воздухофлотский проспект. Он проходит от аэропорта Жуляны до ул.В.Черновола.

Описание этого бывшего Железнодорожного района, вошедшего в состав обновленного Соломенского, хочется закончить подробным описанием наиболее интересного сооружения — Министерства обороны Украины. Оно расположено в самом начале Воздухофлотского проспекта, который в свое время носил название Кадетское шоссе. Это дорога, как и зеленый массив, практически полностью вырубленный в первые годы Советской власти, получили свое наименование от КВКК (Киевского Владимирского кадетского корпуса). Он был основан в конце 1851 г, а спустя 6 лет разместился в специально построенном по проекту И.Штрома громадном здании, доныне одном из самых больших в Киеве. Оно в плане напоминает букву "Н". Портик пристроен в 1950-х.

Киевский кадетский корпус в конце ХІХв был одним из самых престижных и знаменитых. По успеваемости в науках, преподаваемых в кадетских училищах, киевские учащиеся всегда главенствовали. За ними по успехам стояли псковские, воронежские и оренбургские кадеты, а из столичных — воспитанники 3-го Александровского кадетского корпуса, носившие кличку "хобаты" за то, что были полу-штатскими. Это было вполне закономерно, в провинции всегда более времени и тяги к наукам, чем в столичных или вообще больших городах, где много соблазнов и, к тому же тут же обеспеченные и влиятельные родители со своей развращающей опекой и незамедлительной помощью. На характерные особенности учащихся оказывали влияние привычки местного населения. Так, часто участвовавший в "Высочайших парадах" 1-й Петербургский кадетский корпус славился военной выправкой, Полтавский из-за обилия галушек у местных помещиков и их пышных девиц на выданье — легкомыслием и ленцой, Тифлиский, как и положено на Кавказе, обилием князей, не имеющих за душой не копейки, а лишь перенасыщение знатно-родовой гордости. В императорской России было около 20 кадетских корпусов, отличавшиеся не только цветом окладов мундира, но и выработанным с годами старшинством. Самым давним был 1-й Петербургский кадетский корпус, основанный еще при Анне Иоановне под названием Шляхетского Сухопутного, сформированный по прусскому образцу военного учебного заведения для детей служилых дворян. Идея подчинить их строгой солдатской службе, при этом, оторвав от опеки маменек, воспитывать из них верных долгу и службе Отечеству, особо пришлась по вкусу Николаю I. Его сын, став императором, и, имея склонность к проведению либеральных реформ, приказал переименовать кадетские корпуса в военные гимназии. Внук Николая I император Александр III, верный своему принципу, что у России только два союзника — хорошая армия и флот, вернул кадетские корпуса в первоначальное состояние строгой дисциплины и беспрекословным подчинением начальству. Корпуса были практически одинаковой численности — шестьсот воспитанников, разбитых на пять рот, из которых 1 рота считалась строевой и состояла из кадетов двух старших классов. В учебном отношении корпус состоял из 7 классов, где некоторые имели еще один или два параллельных. Большинство кадет поступало в 1-й класс в возрасте девяти-десяти лет по конкурсному экзамену, и почти все принимались на казенный счет. Детям военных оказывалась протекция. Несмотря на общность программ, преимущественно с математическими дисциплинами, и единое управление военно-учебных заведений, корпуса отличались некоторыми особенностями, о которых говорилось в самом начале.

В Кадетском корпусе вначале учились исключительно дети военнослужащих и дворян, до 1863 г по окончанию получали офицерский чин. Но после Польского восстания и в связи с реформами военного образования, Кадетский корпус стал войсковой гимназией, средним учебным заведением, после которого желающие служить офицерами могли поступить в юнкерское училище. КВКК, к сожалению, прекратил свое существование в 1917г, на некоторое время был восстановлен при гетмане Скоропадском. Им в то время командовал полковник А.Линдеман. Во время власти Деникина вновь организовали КВКК, но в конце 1919 г перевели в Одессу, где его разместили совместно с местным кадетским корпусом. Через пару месяцев при оставлении белыми Одессы, большинство кадет и персонала было эвакуировано в Югославию, где они вошли в состав созданного там 1-го Русского кадетского корпуса.

На сегодня нет подробной истории КВКК, были лишь небольшие издания 1901 г, когда владимирские кадеты праздновали свой полувековой юбилей. А было о чем написать, неспроста уже с 1912г выходил "Кадетский журнал". Можно было бы рассказать и о знаменитых ученых, которых было немало среди преподавательского состава. Хочется, в первую очередь, назвать лингвиста П.Житецкого, математика М.Ващенко-Захарченко, ботаника А.Роговича, историка литературы А.Линниченко. Отдельно отметим одного из близких друзей Т.Шевченко и Н. Гоголя, нарисовавшего 104 иллюстрации к его "Мертвым душам", — Александра Алексеевича Агина. Он с 1853 по 1864 преподавал рисование в этих стенах. Тут обучались известный пейзажист Н.Дубовской и создатель первой рельефной карты России А.А.Тилло, кстати, родившийся в Киеве.

Здесь получили образование будущие командующие армиями в I мировую войну — А.В.Самсонов и Н.Н.Духонин. Их имена на слуху, но не из-за их особых военных способностей, а служебной судьбы. Еще один выпускник, который прошел стремительный путь от полковника царской армии до командарма 1-га ранга и начштаба РККА, — уроженец Киева, Сергей Сергеевич Каменев. Когда он достиг небывалых командных высот в СССР, ему как-то раз задали каверзный вопрос: "Вы не родственник Льва Борисовича Каменева?" Ответ стал легендарным: "Нет, даже не однофамилец!" Среди выпускников — организаторы вооруженных сил УНР генерал А.Галкин, и полковник В.Петров, который в январе 1918г оборонял Киев от красных отрядов полковника Муравьева.

Хочется назвать в прошлом широко известного среди читающей публики автора книги "50 лет в строю" А.А.Игнатьева. Он, сын губернатора, стал военным дипломатом царской России, а впоследствии советским генерал-лейтенантом. В воспоминаниях Алексея Алексеевича 4-я глава, так и называется: "Киевские кадеты". Приведу несколько строк оттуда: "Исполнилось более пятидесяти лет, как я надел свой первый военный мундир. То был скромный мундир киевского кадета — однобортный, черного сукна, с семью гладкими армейскими пуговицами, для чистки которого служила ладонь и тертый кирпич. Погоны на этом мундире — белые суконные, а пояс белый, но холщовый; на стоячем воротнике был нашит небольшой золотой галун. Брюки на выпуск, шинель из черного драпа, с погонами, фуражка с козырьком — дополняли форму... Я держал экзамен для поступления прямо в пятый класс корпуса в 1891 году, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Стояла солнечная ранняя весна. Цвели каштаны и белая акация. Киев благоухал. Меня в тот день подняли рано. После торжественного родительского благословения мать повезла меня в корпус находившийся на окраине города. И ни свежее бодрящее утро, ни живописная дорога не могли рассеять того волнения, которое я испытывал перед вступлением в новый неведомый мне мир. И когда швейцар в потертой военной ливрее открыл передо мной громадную дверь корпусной передней, я почувствовал, что домашняя жизнь осталась там, в коляске".

А кто знает, что тут учился один из популярнейших философов и мыслителей современности Николай Александрович Бердяев? Он родился в Киеве, в семье потомственных военных, с 1887 4 года провел в Киевском Владимирском кадетском корпу-се, где вместо военной подготовки штудировал Гегеля, Канта и Шопенгауэра. Весной и летом 1919г здесь были командные курсы Красной армии, которые окончил А.Голиков, ставший классиком советской литературы Аркадием Гайдаром. Потом размещалась 5-я (Киевская) пехотная школа. С 1923г 5 лет комиссаром ее был герой гражданской войны М.П.Амелин. Здесь и формировались те офицерские кадры Советской Армии, приведшие к Великой Победе. Это маршалы: Г.К.Жуков, А.А.Гречко, И.И.Якубовский, В.И.Чуйков, П.К.Кошевой.

После Великой Отечественной войны здесь располагался штаб Киевского военного округа. По доскам узнаем о советских военачальниках, занимавших здесь командные посты. Закончу краткий рассказ с надеждой, что вскоре увидим подробную книгу о столь значительной достопримечательности нашего города и страны.

Чтобы немножко отдохнуть от обилия звучных имен и широко известных фамилий, подойдем к размещенному поблизости комплексу Центрального спортивного клуба армии со стадионом на 11 тыс, построенному в 1965г. В глубине комплекса находится крытый плавательный бассейн, который одно время считался самым большим в Европе.

Перейдя через мост над речкой Лыбедью, которая как граница между государствами, течет между районами города ....

Комплекси сучасних будівель і памятки архітектури, зелені парки й прозорі ставки, сріблясті рейки залізниці та злітні смуги аеропортів— все це у сукупності створює притаманний йому виразний вигляд. Нагадаємо, які саме місцевості формують Солом 'янський район. Ближче до центральних кварталів — історичні поселення Солом'янка, Залізнична колонія, Шулявка; до них прилучаються колишні селища та хутори Караваєві Дачі, Грушки, Відрадний, Чоколівка, Батиєва Гора, Кучмин Яр, Олександрівська Слобідка, Совки, Жуляни. За радянської доби на нинішньому терені району було створено селище Монтажник, збудовані житлові масиви Першотравневий, Відрадний, Залізничний, а у пострадянські роки — так зване "Турецьке містечко".

Слід зазначити, що до міської межі ці землі потрапили порівняно недавно. За стародавньої доби Київ займав лише невелику частину своєї нинішньої території. Укріплене місто височіло на Старокиївській горі, біля її підніжжя лежав торговельно-ремісничий посад — Поділ, окреме містечко складав Печерський монастир із прилеглими поселеннями та урочищами... Всі інші місцевості являли собою невеликі хутори чи села, ліси та гаї, господарчі землі або пустища. Втім, уже тоді терени сьогоднішнього Солом'янського району відігравали значну роль для життєдіяльності Києва. Не дивно, що сліди людської присутності у цій місцині ведуть до праісторичних часів.

Коли йдеться про найдавніші київські старожитності, найчастіше згадують знамениту Кирилівську стоянку епохи верхнього палеоліту (приблизно 15—20 тисяч років тому), коли наші пращури ще полювали на мамонтів. Її залишки виявили на Подолі. Проте достеменно відомо, що сліди іншої людської стоянки тих самих часів було знайдено в урочищі Протасів Яр, біля підніжжя Батиєвої Гори. Їх бачили під час прокладання тут залізниці. Знаряддя праці, які збереглися від кам'яного віку, знаходили також і на Караваєвих Дачах.

Люди продовжували обживати цю територію й у наступні епохи. Так у районі Совок були тимчасові стійбища мисливців доби неоліту. На Солом'янці виявили археологічні матеріали трипільської культури. На Чоколівці та на Батиєвій Горі досліджено так звані зарубинецькі могильники ранніх слов'ян початку нової ери. Отже, вчені мали підстави стверджувати, що виникненню приблизно півтора тисячоліття тому міста Києва передував цілий "кущ" більш ранніх поселень, зокрема і на місці Солом'янського району.

Літописний переказ про заснування нашого міста розповідає про його фундаторів — полянського князя Кия, його братів Щека й Хорива та сестри Либеді. Саме з іменем останньої традиційно пов'язують назву річки Либідь — правої притоки Дніпра, найбільш відомої з малих річок Києва. Вона бере початок зокрема від джерел у парку "Відрадний", де нині встановлено пам'ятний знак. За часів Київської Русі Либідь з її заболоченими берегами відігравала для міста роль природного захисного кордону з боку "поля", прикриваючи південно-західні околиці від раптових ворожих нападів. У статті літопису за 1136 рік згадано про перестрілку між київськими та половецькими лучниками через Либідь, а 1146-го тут відбулося серйозне військове зіткнення, коли князь Ізяслав Мстиславович виступив проти великого князя київського Ігоря Ольговича та відібрав у нього престол. Описуючи цю подію, літописець принагідно згадав "Надове озеро" та вал біля нього — нині вважають, що йдеться про місце неподалік від Либеді, в районі залізниці та вулиці Уманської. Коло цього валу та розташованого поблизу "Шелвова борка" (теперішня Шулявка) стояли полки Ізяслава...

Уздовж течії Либеді археологічні дослідження відкрили залишки кількох поселень X — початку XIII століття. Є підстави вважати, що це були своєрідні дозорні пункти, місця розташування невеликих гарнізонів, котрі першими зустрічали ворогів. Одне з таких поселень із залишками житла, глинобитною піччю та значною кількістю кераміки виявили під час будівельних робіт у районі залізничної станції "Караваєві Дачі".

На жаль, жодні дозори не в змозі були зупинити грізну хвилю монголо-татарської навали, що докотилася до Києва у 1240 році. Відлуння цієї події вбачають у назві Батиєвої Гори — за легендою, на цьому узвишші стояло шатро хана Батия, котрий нібито милувався звідси золотими куполами міста, загарбаного його військом після тривалої облоги.

За литовсько-польського панування та під владою російських царів місцевість уздовж Либеді перетворилася на своєрідну житницю Києва — тут стояла низка водяних млинів. Чимало з них належало Софії Київській, Михайлівському Золотоверхому та іншим монастирям. На докладному плані міста, складеному 1695 року під керівництвом полковника Івана Ушакова, ці млини та переправи-броди через Либідь становили основні орієнтири місцини.

Тим часом губернське місто Київ переважно залишалося у давніх межах. Тільки у першій половині XIX сторіччя його територія "вихлюпнулась за лінію старих валів — і знову зупинилася на рубежі Либеді. Щоправда, поодинокі кроки через річку усе ж були зроблені, і найпомітніший з них — зведення у середині позаминулого століття будівлі Кадетського корпусу (нині Міністерство оборони). Подальше поширення міста у цьому напрямку стало справою наступних десятиліть.

Коли у 1860-х роках до міста на Дніпрі прийшла залізниця, найзручнішою для розташування колій, насипів та "смуги відчуження" визнали трасу уздовж Либеді. Було споруджено значний комплекс вокзалу та залізничних майстерень, пізніше — станцію "Київ-Товарний". Це надало нового імпульсу життєдіяльності прилеглих селищ — Шулявки, Солом'янки, Жулян. Поблизу залізниці та магістрального Брест-Литовського шосе (нині проспект Перемоги) зростали нові промислові підприємства, найвідоміше з них — колишній завод Гретера і Криванека ("Більшовик"). Робітники, шукаючи дешевого житла, знаходили вихід в облаштуванні спеціальних робітничих селищ. Так на початку XX століття утворилися Караваєві Дачі та Чоколівка.

Важливість і складність залізничної справи зумовила сплеск науково-технічної думки. Південно-Західна залізниця стала кузнею талановитих винахідників, дослідників шляхової справи. Гостру потребу в інженерних кадрах відчували й капіталісти-промисловці, головним чином — власники численних цукрових заводів Київщини. Вирішенням цієї проблеми стало заснування на Шулявці Київського політехнічного інституту. Він швидко перетворився на невичерпне джерело фахівців для всієї країни.

За радянської доби приземкуваті. оселі робітників поступилися повноцінним міським кварталам. Сюди прийшла багатоповерхова забудова, — були розплановані значні житлові масиви.

Поруч із ними постали корпуси навчальних закладів, значних наукових та медичних установ. Колишні гаї та пустища перетворилися на впорядковані парки. Гості міста прибували сюди через південно-західні "ворота" не лише залізницею, але й повітрям — завдяки аеропорту "Жуляни". У часи важких випробувань ця місцевість, як у давнину, зупиняла ворожі війська — про це свідчить історія героїчної оборони Києва від гітлерівців 1941 року...

Непросто нині у ландшафті Солом’янки чи Батиєвої Гори роздивитися старожитності серед численних новобудов, та й річку Либідь давно сховали у бетонний колектор. Проте біографія Солом'янського району є невід'ємною, вельми важливою частиною історії та сьогодення столиці України. А позитивні традиції, які складалися упродовж століть, живуть у думках та справах сучасних солом'янців.

Історія народження Солом'янського району

Солом'янський район у своїх сучасних межах з'явився на планах столиці України в нинішньому столітті. Його територію частково підпорядковано міському районуванню Києва порівняно недавно. Проте за неповні півтора століття в адміністративному статусі теренів району відбулося чимало цікавих і різноманітних метаморфоз.

Як відомо, перші спроби запровадити у Києві територіальний поділ були здійснені в інтересах поліції. Ще у XVIII сторіччі місто поділили на поліцейські частини (або дільниці), а частини — на квартали. У середині позаминулого століття було шість таких частин: Двірцева, Либідська, Печерська, Плоска, Подільська, Старокиївська. А невдовзі Київ у своєму невпинному розвитку подолав рубіж Либеді. У 1879 році до його складу включили низку передмість — зокрема Шулявку і Солом'янку. Як наслідок, того ж року поліцейський поділ було уточнено, і місто отримало ще дві дільниці — Лук'янівську та Бульварну. Саме до Бульварної частини (найменованої від Бібіковського бульвару — сучасного бульвару Тараса Шевченка) віднесли недавню приміську слобідку Солом'янку, а також Залізничну колонію, Кадетський корпус, Кадетський Гай і так звану "нижню Шулявку" (з південного боку від Брест-Литовського шосе). До міської межі увійшло також поселення у Протасовому Яру, яке приєднали до сусідньої Либідської частини.

Ця схема районування існувала до початку XX сторіччя. А надалі відбулися події, пов'язані з прагненням мешканців Солом'янки до "самовизначення". У 1901—1910 роках Солом'янка з прилеглими до неї Кучминим і Протасовим Ярами та Батиєвою Горою була відокремленою від міста, згодом ці території знову включили до міської мережі, однак незалежно від Бульварної частини. На Солом'янці був свій поліцейський пристав. Фактично з 1910 року тут у зародковому стані вже були ознаки майбутнього міського району. Діяли навіть певні форми самоврядування: для Солом'янки, Кучмина та Протасова Ярів і Батиєвої Гори утворили незалежну дільницю з виборів до Міської думи. У лютому 1911 року дума сформувала спеціальну комісію "для ближайшего управления и заведывания в хозяйственном отношении" цими передмістями.

Тим часом Шулявка, Залізнична колотя та Кадетський Гай залишалися у складі Бульварної частини (для її керівних структур спорудили спеціальний будинок на вул. Жилянській, 119, біля нинішньої пл. Перемоги; згодом його розібрали під час розбудови заводу «Транссигнал»). На початку XX сторіччя у межах цієї ж поліцейської дільниці утворилося селище Караваєві Дачі.

Бурхливі події революції та визвольних змагань супроводжувалися кількома спробами реформувати адміністративний поділ Києва, визнаного столицею України. Зокрема у серпні 1918 року, за доби незалежної Української держави гетьмана Павла Скоропадського, було запроваджено Київське градоначальство, поділене на 17 районів.

Міст через Либідь біля станції «Київ-Товарний».

З літографії початку XX ст.

При цьому левова частка міських територій, що належать нині Солом'янському району, увійшла до складу тогочасних Шулявського та Солом'янського районів. Перший увібрав у себе Шулявку, Кадетський Гай, Караваєві Дачі; другий — Солом'янку, Кучмин та Протасів Яри, Батиєву Гору, Совки. Щоправда, залізнична станція «Київ-Пасажирський» із Залізничною колонією належала до Бульварного району, а станція «Київ-Товарний» — до Новостроєнського.

Проте після того, як у червні 1920 року в Києві закріпилася радянська влада, кількість районів значно скоротили через розруху і брак коштів на утримання розгалуженого апарату. їх залишили тільки п'ять, не рахуючи лівобережної Слобідки. Назви нових районів походили від найменувань великих робітничих місцевостей, що входили до їх складу: Деміївський, Печерський, Подільський, Солом'янський та Шулявський. Як бачимо, Солом'янка і Шулявка знову посіли помітне місце на карті Києва. їх межі поширювалися значно далі теперішнього Солом'янського району: Шулявський район включав Святошин, Лук'янівку, Сирець, а Солом'янський доходив до Прорізної вулиці, до Ярославового Валу та до Львівської площі.

У 1921 році були організовані районні органи влади, відбулося обрання райрад та їх виконавчих органів — райвиконкомів. До нового районування пристосували діяльність міліції та більшовицьких партійних органів. Але ця система існувала дуже недовго. З огляду на зниження адміністративного статусу Києва (він став губернським, а згодом окружним містом; столицею радянської України до 1934 року був Харків), активність громадського та господарчого життя зменшилася, і у липні 1922 року райради та райвиконкоми скасували. Вирішення місцевих справ переклали на міську раду.

Проте органи міліції зберегли свої районні структури. Кількість міліцейських районів навіть збільшилася, сягнувши 10, а згодом і 12.

Серед них були райони Шулявський (райвідділ міліції містився у колишньому будинку Лук'янівської поліцейської дільниці на вул. Артема, 91) та Солом'янський (райвідділ на вул. Мстиславській, нині Миколи Островського). Партійний комітет Солом'янського району розмістили на бульварі Тараса Шевченка, 36, Шулявського району — у будинку біля рогу сучасних проспекту Перемоги та вул. Галі Тимофєєвої (не зберігся).

Власне, міські адміністративні райони на той час використовували переважно для більш зручного обліку будинків, координації діяльності комунальних служб тощо. їх межі та назви неодноразово змінювалися. Так Солом'янський район деякий час був Січневим (у пам'ять про Січневе повстання більшовиків проти Центральної Ради 1918 року); Шулявський район називали також Галицьким і Раковським (на честь радянського та міжнародного комуністичного діяча Християна Раковського, одного з керівників більшовицької України). Зрештою, його перейменували на Жовтневий. Окремі місцевості час від часу підпорядковували то одному, то іншому району. На початку 1930-х років у Правобережній частині Києва залишилося 4 райони: Ленінський, Петрівський (так деякий час іменували Поділ на честь "всеукраїнського старости" Григорія Петровського), Сталінський і Жовтневий. Між двома останніми було розподілено територію сучасного Солом'янського району.

Між тим, подолавши наслідки руйнації, місто почало стрімко розбудовуватися. Великі промислові підприємства, що споруджувалися на околицях, докорінно змінили їх вигляд. Населення міста неухильно зростало, з'являлися нові заклади освіти, культури, побуту, активно розвивалися транспортні та комунальні мережі. Визначною віхою в історії міста стало повернення Києву в 1934 році статусу столиці республіки.

Відтак виникла нагальна потреба у відновленні районного самоврядування, і 1934 року були знову створені райради. Проте їх кількість виявилася недостатньою, а межі районів — такими, що не відповідали природному рельєфу та економічній ситуації. Постало питання про радикальну реформу адміністративного районування Києва, яка б оптимізувала управління містом. Відповідно до постанови Центрального Виконавчого Комітету УРСР від 4 квітня 1937 року Київ складався з 8 районів: Ленінського, Сталінського, Молотовського, Кагановичського, Кіровського, Жовтневого, Петрівського та єдиного з усіх лівобережного — Дарницького.

До складу Сталінського району серед інших місцевостей включили привокзальну частину міста, Залізничну колонію, Солом'янку, Кадетський Гай, Чоколівку. До Кагановичського, який носив ім'я одного з найбільш одіозних поплічників Сталіна, — Совки. До Жовтневого — Шулявку, Караваєві Дачі, хутір Відрадний.

Однак через рік було визнано за краще відкоригувати цей розподіл. 9 квітня 1938 року ЦБК УРСР ухвалив утворити дев'ятий район столиці республіки — Залізничний. Його було сформовано насамперед за рахунок розукрупнення Сталінського району. При цьому Залізничний район увібрав до своїх меж низку місцевостей уздовж залізниці — кілька кварталів понад Либіддю аж до вулиці Саксаганського, Залізничну колонію, Солом'янку, Чоколівку, нещодавно сформоване Першотравневе селище, Батиєву Гору, Протасів Яр. Від Кагановичського району до його складу перейшло селище Совки.

Відтоді територія нинішнього Солом'янського району припадала на Залізничний і Жовтневий райони. Невдовзі після адміністративної реформи відновили свою діяльність райвиконкоми. Виконком Залізничного району у передвоєнні роки містився по вулиці Комінтерну, 25; Жовтневий райвиконком — на парному боці Брест-Литовського шосе (тепер проспект Перемоги; приміщення не збереглося).

Після трагічних воєнних випробувань, звільнення від гітлерівської окупації та відновлення Києва з руїн місто продовжувало свій мирний розвиток. У перші повоєнні десятиліття на його теренах залишалися ті ж дев'ять районів. Щоправда, багато з них змінили назви. Приміром, Петрівський район ще до війни знову став Подільським; повернули історичне найменування — Печерський — колишньому Кіровському районові. Після засудження на XX з'їзді КПРС культу особи Сталіна і зняття з високих постів його колишніх сатрапів Сталінський район став Радянським, Кагановичський — Московським, а Молотовський — Шевченківським.

Площа Жовтневого району на цей час становила 7100 га, Залізничного — понад 2000 га. Залізничний райвиконком перебував на вулиці Саксаганського, 97, Жовтневий — по Брест-Литовському шосе, 30. У 1950-х роках були зведені спеціальні будівлі для партійних райкомів: Жовтневий — на вул Політехнічній, 4 (нині Інститут митної справи), Залізничний — на Повітрофлотському проспекті, 27 (тепер посольство Російської Федерації).

Надалі будівництво у Києві набуло вражаючого масштабу. Оновлювалася мережа вулиць, на околицях поставали величезні житлові масиви. Такі перетворення призвели до чергових змін у міському районуванні, до збільшення загальної кількості районів, яких у 1988 році стало вже 14. Унаслідок цих змін площу Жовтневого району було істотно скорочено: у 1965—1969 роках чимало його кварталів біля Брест-Литовського проспекту відійшло до Радянського району, а у квітні 1973-го всю західну частину району відокремили, створивши новий Ленінградський район.

За станом на 1984 рік Залізничний район мав площу 2366 га і населення майже 200 тис. мешканців, Жовтневий район — відповідно 1210 га і понад 160 тис. мешканців. Залізничний райвиконком у цей період діяв по Повітрофлотському проспекту, 40; Жовтневий — по проспекту Перемоги, 35. Ще одна важлива зміна сталася у 1988 році: колишнє селище Жуляни, що межувало із Залізничним районом, було включене до складу Києва.

За доби незалежної України адміністративне районування міста знову зазнало реформи.

Згідно з рішенням Київради від 30 січня 2001р. №162/1139 "Про адміністративно-територіальний устрій міста Києва" у столиці зосталося 10 районів, і серед них — Солом'янський. Його територія майже цілком охопила колишні Залізничний та Жовтневий райони (за винятком кварталів на лівому березі Либеді, приєднаних до Голосіївського району).

Солом'янська районна в місті Києві державна адміністрація

Таким чином, у сучасних межах Солом'янський район об'єднав потужний науковий, культурний і виробничий потенціал двох важливих столичних районів.

Виконавчому органу місцевої влади — Солом'янській районній державній адміністрації — спершу залишилося "у спадок" приміщення колишнього Залізничного райвиконкому на Повітрофлотському проспекті. Але з 2006 року керівництво району міститься у новій будівлі на Севастопольській площі, де на площі 14 тис. кв. м створено максимальні зручності для тих, хто тут працює, і для мешканців району, котрі щодня приходять сюди для вирішення своїх нагальних питань.

Територія Солом'янсъкого району увібрала в себе різноманітні місцевості. Про деякі з них ми знаходимо згадки на сторінках давніх літописів, інші були сучасниками бурхливого капіталістичного розвитку міста. Чимало кварталів сформувалося в ході масового радянського та пострадянського житлового будівництва. При цьому будь-яка зі складових частин району має характерні архітектурні та ландшафтні прикмети, а історія місцевостей наповнена цікавими свідоцтвами про видатні події, спогадами про яскраві особистості, котрі жили й працювали тут.

Солом'янка

Походження назви місцевості Солом'янка історики одностайно ведуть від солом'яних стріх невеличких будівель, що почали з'являтися тут ще у середині XIX сторіччя. Тривалий час територія Солом! янки лишалася майже незаселеною і належала до заміських казенних земель. Проте у 1857—1858 роках київська влада домовилася з урядом про "безпереоброчне" (себто безстрокове ) користування значною частиною тих теренів у вигляді компенсації за міські землі, що відійшли під Печерську фортецю.

Відтак на планах офіційно з'явилася "слобідка Солом'янка" — попервах невеличке поселення понад Кучминим Яром, де жили якісь 200—300 мешканців. Але Солом'янка тісно сполучалася з Києвом і швидко розросталася. За станом на 1874 рік, згідно із загальноміським переписом, на Солом'янці разом із Протасовим Яром проживало 3910 осіб. Серед них грамотними вважали себе 779 чоловіків та 197 жінок. Тут було 379 житлових будинків, у тому числі 76 землянок і мазанок, з них 74 справді вкриті соломою. І лише одна кам'яниця на всю Солом'янку!

Щоправда, у подальші десятиліття в цій місцевості з'являлося все більше цегляних будівель у один-два поверхи — переважно на центральній вулиці Солом'янки (у різний час мала назву Велика, Ігнатіївська, Графа Ігнатьєва, нині вулиця Урицького). Паралельно проходила вулиця Нова, яку ще називали Мстиславською (зараз — Миколи Островського). З протилежного боку, понад Кучминим Яром, йшла інша вулиця, від траси якої свого часу відвели одну з приток Либеді. Цю вулицю називали Мокрою (частина її входить до сучасної вулиці Кудряшова).

Коли вздовж течії Либеді пролягла лінія залізниці, Солом'янка "роздвоїлася". Основну її частину стали називати Верхньою Солом'янкою. А невеликий клаптик території між коліями та Либеддю (де зараз проходить вулиця Вокзальна) позначали на планах як Нижню Солом'янку. Близькість станції Київ-Пасажирський істотно вплинула на соціальний стан Солом'янки. Відтоді щодо неї зазначали, що "вона заселена, головним чином, залізничними службовцями, майстеровими і фабричним людом".

Особливу сторінку історії Солом'янки склала боротьба частини населення цієї місцевості "за самовизначення , яка навіть привела на деяким час до утворення окремого населеного пункту. Власне, за привід до цієї боротьби послужила інертна політика Київської міської думи. "Батьки міста" доволі байдуже ставилися до нагальних потреб солом'янців. За станом свого благоустрою ця територія посідала одне з останніх місць.

Вулиці були брудні й занедбані, під час дощів перетворювалися на суцільну багнюку. Сюди не доходили мережі водогону та електричного освітлення; тут не було стаціонарних медичних закладів (окрім лікарні залізничників); уся "освітня система" зводилася до церковнопарафіяльної школи. Будівництво порівняно невеликого храму Солом'янки, що велося міським та благодійним коштом, тягнулося чотири роки... Між тим з місцевих обивателів справно стягали всі належні платежі до міської каси.

Як ми вже згадували, мешканці Солом'янки (разом із прилеглими місцевостями Протасів Яр, Кучмин Яр, Батиєва Гора), зрештою, збудили клопотання перед урядом щодо відокремлення від міста. У січні 1901 року Сенат задовольнив це прохання, а наприкінці наступного року Солом'янка отримала статус сільського поселення у межах Хотівської волості Київської губернії. Важливою перевагою, що її відтоді здобули солом'янці, стала можливість приватизувати свої земельні ділянки. Адже раніше мешканці виступали лише як орендарі землі, якою користувалося місто. У 1905 році садиби Солом'янки було офіційно викуплено у приватну власність.

Домігшись цієї промміжної перемоги, солом'янці замахнулися на більше. Ще 1903 року на зборах мешканців пролунала пропозиція створити на базі Солом'янки та су масних околиць нове місто. Аля нього придумали назву Олександрія — на честь імператриці Олександри Федорівни, дружини Миколи II. 1906-го місцеві домовласники заснували своє Товариство на чолі з активним борцем за "незалежність Солом'янки" Іваном Пироженком. Воно заходилося самостійно вирішувати усі проблеми. Було досягнуто певних зрушень: зокрема вдалося замостити центральну вулицю. Ще більш ефектними виявилися обіцянки.

Серед планів Товариства домовласників значилося проведення сюди до 1908 року трамвая, вирішення питань щодо водопостачання та освітлення, будівництво пожежні, замощення геть усіх вулиць. Мешканців запевняли, що за якихось 15 копійок або навіть безкоштовно вони отримуватимуть медичну консультацію з будь-якого питання...

На хвилі цих спокусливих сподівань обивателі Солом'янки дружно виступили за створення "міста Олександрія". Треба сказати, що на певному етапі ця ідея була схвально зустрінута урядовими структурами. У 1909 році Міністерство внутрішніх справ дало принципову згоду на утворення нового міста. До його складу мали увійти не лише обидві Солом'янки з ярами та Батиєвою Горою, а ще й Кадетський корпус із Кадетським Гаєм, територія Бактеріологічного інституту, а також чималий шматок вільних казенних земель, якими досі корисчиновники дійшли висновку про небажаність нового сепаратного міста. У цьому їх переконали, до речі, звернення представників Батиєвої Гори, Протасового Яру, Кадетського корпусу, які дружно висловилися за приєднання до Києва.

Зрештою, було досягнуто компромісу. У червні 1910 року імператор затвердив урядову ухвалу "Про приєднання до м. Києва суміжних з ним селищ Верхньої та Нижньої Солом'янки, Кучмина і Протасова Ярів та Батиєвої Гори". В цій ухвалі було обумовлено, що при міському самоврядуванні діятиме спеціальна комісія для розгляду проблем приєднаних місцевостей, що мешканці селищ матимуть своїх представників у міській думі й що протягом 25 років усі платежі солом'янців до міського бюджету будуть майже виключно спрямовані на благоустрій Солом'янки.

Комісію справді було скликано (у лютому 1910 року), і упродовж лише першого року свого існування вона розглянула понад 200 питань. Зокрема вдалося отримати від міста чималу суму на подальше замощення, бо вигляд більшості вулиць був мало не катастрофічним. У скарзі мешканців на стан вулички Бобровської (частина сучасної Кавказької) говорилося: "Ця вулиця, що є єдиним виходом для кількох кварталів, навіть у нинішній літній час порізана ярами та є цілком непроїжджою, а в інший час буквально закрита не лише для руху екіпажів, але навіть для проходу пішки. Ми, як і інші обивателі нашої місцевості, щохвилини ризикуємо залишитися голими й без шматка хліба, оскільки при виникненні пожежі жодна пожежня туди не може дістатися". Утворилося Києво-Солом'янське пожежне товариство, яке організовувало боротьбу з вогнем. У 1914 році було споруджене нове міське училище. Комісія дбала і про економічні інтереси місцевого населення. Приміром, у лютому 1914-го вона запровадила новий порядок утримання Солом'янського ринку (містився на сучасній площі Петра Кривоноса). Для селян, що привозили продукти власного господарства, було передбачено пільгове користування місцями на ринку, водночас велася сувора боротьба зі спекулянтами-перекупниками.

Про певне поліпшення благоустрою свідчить і створення першого кінотеатру "Електро-біограф" (потім отримав назву "Фантазія"): його влаштував підприємець Григорій Нікулін 1910 року. Спершу він містився у невеликій дерев'яній будівлі на вулиці Графа Ігнатьєва, 54, згодом перейшов до цегляної триповерхової новобудови на тій самій вулиці, №38. Власник закладу отримав також дозвіл на проведення спектаклів і танцювальних вечорів. У радянські роки цей кінотеатр діяв під назвою "Іскра" (не зберігся).

Щоправда, далеко не всі сподівання солом'янців було вирішено одразу. Приміром, освітлення вулиць тривалий час обмежувалося слабкими гасовими ліхтарями. Трамвайне сполучення до революції практично не було налагоджено: гілка з боку Караваєвської вулиці (Льва Толстого) доходила лише до Нижньої Солом'янки. Вздовж нинішньої вулиці Урицького трамваї рушили тільки 1924 року, щоб уже у наш час поступитися місцем тролейбусам.

Зі спогадів місцевого старожила Миколи Жеребецького ми дізнаємося про певні риси побуту старої Солом'янки: "З наступом темряви на новій вулиці починався "променад". Вулиця оживала. Пісні, сміх, жарти заповнювали вулицю до опівночі. Збиралася молодь, знайомилися, залицялися й навіть одружувалися, оскільки церква поряд... У тиші й спокої проходило життя на головних вулицях. Чого не скажеш про Мокру вулицю. З трактирів під назвами "Собачник", "Ригалівка", "Університет" нерідко лунала лайка, шум бійки, брязкіт скла тощо. Перші дві назви трактирам дали за бруд і сморід у них, а третьому — за колір стін "під університет". Але за чистотою він не відрізнявся від перших двох".

Події революційної доби значною мірою вплинули на життя солом'янців: адже вокзал та Головні залізничні майстерні опинилися в епіцентрі класових боїв. Відтоді залізничники відігравали пріоритетну роль в усіх питаннях цієї місцевості: економічних, соціальних, культурних. Доручали їм і охорону громадського порядку. Якийсь час тутешні кримінальні елементи настільки знахабніли, що буквально тероризували мешканців. Але працівники Головних майстерень організували бойову дружину, і вона ліквідувала банду злочинців. На початку 1920-х років мешканцем Солом'янки, як відомо, був майбутній письменник Микола Островський: він наймав кут у будинку №5 по тій вулиці, що сьогодні носить його ім'я.

Чималих змін зазнала Солом'янка у 1930-і роки: з'явилися нові житлові будинки, освітні заклади, клініки, пожежня. Ще разючіші перетворення відбулися тут у повоєнні роки. Колишні низенькі будинки майже цілком зникли, їхнє місце на асфальтованих вулицях зайняли багатоповерхові споруди з усіма комунальними зручностями. Так по вулиці Урицького до 1970 року було забудовано непарний бік (архітектор Микола Скибицький та ін.), при цьому розміщення будівель та організацію дворів, скверів, алей здійснено з урахуванням усіх нерівностей місцевого рельєфу. Наприкінці 1970-х — на початку 1980-х років зведено низку 16-поверхових житлових будівель уздовж парного боку цієї ж вулиці (архітектор Галина Добровольська та ін.). На Солом'янській площі та на прилеглих вулицях, поруч із виразними будинками початку 1950-х років, збудовано величезні осклені паралелепіпеди корпусів проектних інститутів (1960-і рр.).

Останніми роками розбудова Солом'янки триває. Споруджено новий сучасний громадсько-розважальний комплекс на початку вулиці Урицького, великі житлові будівлі по вулиці Стадіонній, завершено "довгобуд" Апеляційного суду; нині зводяться висотні житлово-офісні комплекси по Солом'янській вулиці.

Солом'яні стріхи, звичайно, давно залишилися в минулому. Проте історичний топонім "Солом'янка" виявився вельми живучим: він проглядається у назвах Солом'янської вулиці та площі, Солом'янського кладовища, Солом'янської лазні, а в нинішній час упевнено закріпився в найменуванні Солом'янського району.

«Солом'янський район міста Києва: вчора, сьогодні, завтра», м.Київ, 2010

Автор тексту: М.Б. Кальницький

Головна будівля садиби знаходилася перед сучасним будинком № 5 на вулиці Стадіонній. Самоï вулиці тоді ще не існувало. За садибою починався глибокий яр, що тягнувся від Залізничноï колонії аж до теперішньоï вулиці Сурикова. Садиба Стрекалових була великою, навколо будинку розкинувся фруктовий сад. також було багато акацiй, каштанів, а над самим яром росли дві величезні вікові липи. До входу вела алея, обсаджена трояндами. У будинку була багатюща бібліотека.

1910 року в садибі Стрекалових оселився видатний письменник Степан Васильченко, про що згадував у листi:

«Я живу в кінці города, в гарному місці, в саду біля гаю недалеко від станції. Кiмната простора. Адреса: Соломенка, Новая улица, дом № 22, усадьба Стрекалових. Коли б ви знали, як у мене тепер тут ловко. Будинок — вікнами в сад, а поза садом — яри та кручі. Вид на город — надзвичайний... Ходжу мало не щодня в Кадетський гай, гасаю босяком по саду...».

Письменник мешкав тут до 1914 року. поки його не мобiлiзували до війська. Саме у Стрекаловцi вiн на писав низку творів: «На чужину», «Роман», «Циганка», «Дома», «Дощ», а також статтi для газети «Рада», у якій Степан Васильченко працював журналістом.

Неподалік мешкали батьки Наталії Голікової, матері письменника Аркадія Гайдара. Трирічним, у вересні 1907 року, він уперше, побуває тут, аби знову повернутися в цi мiсця 1919 року. І саме тут «оселить» дійових осіб повісті «У днi поразок і перемог. Пiсля революції 1917-1920 років половину будинку залишили за родиною Стрекалових, а в іншій половині, де була домашня книгозбірня, вiдкрили районну бiблiотеку. Згодом й надали iм'я льотчика Валерія Чкалова. Адреса бібліотеки наприкінці 1960-х вiдповiдала й адресі будинку Стрекалових — вулиця Островського, 22.

У 1970-х будинок знесли, як і всю стару забудову навколо. Яр засипали й подовжили вулицю Стадіонну, яка відтоді сполучила сучасну вулицю Липківського та Повітрофлотський проспект, Бібліотеку перенесли в будинок на вулиці Кавказькій, 7. Назву «Стрекаловка» деякі старожили вживають і досі.

*

Центральный дом усадьбы находился примерно в ста метрах от Покровской церкви, сразу за нынешним домом № 5 по улице Стадионной (бывшим детским садиком № 8, а до и во время войны – детским приютом, в котором некоторое время пребывал известный литератор и киевовед Дмитрий Малаков). Никакой улицы Стадионной тогда не было и в помине. Перед нынешним главным входом в церковь торцом к ней стоял двухэтажный кирпичный дом с сараями. Другой торец дома доходил почти до колонки, которую позже превратили в бювет. А грунтовая дорога слева от колонки вела только к усадьбе Стрекаловых и упиралась в улицу Платоновскую в том месте, где начинался глубокий яр и где сегодня устроена проходная и въезд на кооперативную автостоянку. В пятидесятых годах прошлого века между зданием детского сада и церковью располагался дровяной склад, откуда ежедневно разносились по округе резкие и протяжные звуки работавшей пилорамы.

Стрекалова Лидия Михайловна в своей усадьбе. Такой когда-то была местность, ограниченная улицами Н. Островского, Стадионной и Богдановской. Фото прибл. 1903 г.

Эта местность была изрезана глубокими ярами. Вокруг них выросло много частных домов, утопавших в буйной зелени садов. После войны, вплоть до шестидесятых годов, яры заполнялись горячей водой, поступавшей по большим металлическим трубам из ТЭЦ, расположенной за насыпью железной дороги на пересечении улиц Жадановского и Толстого. Эта вода, заполнявшая до краев два из трех яров, несла с собой большое количество угольной крошки, оседавшей на дне водоемов. Периодически, после слива воды через сливные коллекторы, на дне яров появлялись бульдозеры. Они углубляли дно, сгребая к краям оврагов эти угольные отложения. Поскольку вода, заполнявшая яры, была горячей, местные пацаны практически круглогодично катались на этом рукотворном озере на самодельных плотах, отталкиваясь от дна шестами. Все склоны этих оврагов летом были одеты в яркую зелень – густую траву, деревья и кустарники, а зимой, солнечным днем, искристый снег слепил глаза.

В стрекаловской усадьбе, которая занимала обширную территорию, росло много деревьев. Весной дружно зацветали каштаны, а за ними выбрасывала белоснежные гроздья акация и дурманила медовым запахом липа. Кроме того, в саду росли яблони: белый налив, антоновка, пепинка; груши: бере и лимонка, сливы, а у забора – вишни. Недалеко от дома, почти на краю оврага, стояли две вековые ветвистые липы. Сам дом утопал в разросшихся кустах персидской сирени, а к нему вела широкая и ухоженная аллея из роз.

Несколько слов о хозяевах усадьбы. Несмотря на то что местность, где находилась усадьба, называлась Стрекаловкой, вначале она принадлежала Александру Владимировичу Пустынскому, тестю Стрекалова. Что касается самого Михаила Павловича Стрекалова, то известно, что принадлежал он к древнему дворянскому роду. Вот выдержка из «Общего гербовника дворянских имен Всероссийской империи»: «Предок рода Богдан Стрешкаловский, выехал из Польши к Великому Князю Василию Ивановичу из Литвы и пожалован поместьем. Сын сего Богдана Стрешкаловского, Иван Богданович Стрекала, в 1547 (7055) году при Государе Царе и Великом Князе Иоанне Васильевиче служил полковым воеводою. Потомки сего рода, Стрекаловы, многие Российскому Престолу служили стольниками, воеводами и в иных знатных чинах и жалованы были от Государей поместьями. Все сие доказывается справкою Разрядного Архива.

В Киев он прибыл из Петербурга в конце XIX века и поселился в большом доме своего тестя А. В. Пустынского на Соломенке, по улице Новой, 22. Позже, уже в советское время, адрес усадьбы менялся несколько раз: Мстиславская, 22а, Осипенко, 22а, переулок Островского, 27 и, наконец, Бригадирский переулок, 27. Буква «а» на номере дома, скорее всего, связана с тем, что соседний дом, который в советское время значился под номером 25 по Бригадирскому переулку, до революции также входил в состав усадьбы Стрекаловых и, по словам потомков М. П. Стрекалова, использовался в качестве каретной (в Городском архиве Киева найдено подтверждение принадлежности обоих домов А. В. Пустынскому).

Славилась усадьба Стрекаловых еще и своей богатой библиотекой, которую Михаил Павлович собирал в течение многих лет и которой восхищался известный украинский писатель Степан Васильченко, проживший в доме Стрекалова несколько лет. Вот как описывал писатель свою жизнь на Соломенке в доме у Стрекаловых:

«Я живу в кінці города, в гарному місці, в саду біля гаю [Кадетского] недалеко від станції. Кімната простора… Коли б ви знали, як у мене тепер тут ловко. Будинок – вікнами в сад, а поза садом – яри та кручі. Вид на город – надзвичайний… Ходжу мало не щодня в Кадетський гай, гасаю босяком по саду…»

Сразу после революции одна часть дома была оставлена семье Стрекаловых, а другую, вместе с библиотекой, новая власть отвела под районную библиотеку, которая позже получила имя легендарного советского летчика Валерия Чкалова. Она находилась в доме Стрекалова вплоть до 70-х годов прошлого века, когда переехала на Кавказскую улицу, в дом № 7.

Долгожительницей в роду Стрекаловых стала дочь Михаила Павловича Лидия Михайловна, которую все в округе звали Стрекалихой, хотя по мужу она давно уже была Гридиной. Она прожила на свете 100 лет (1883–1983).

https://www.interesniy.kiev.ua/ru/mestnos...

*

Это здание,где был кинотеатр "Искра",а рядом -деревянные киоски "Хлеб" и "Стеклотара" и магазин КПВРЗ в этом же доме. В 60-х на остановке был любимый киоск Союзпечать.

Олександр Михайлик: Її побудували 1914 року, замовником і власником був Ф. Касперт. Ще при будівництві було заплановано відкрити на першому поверсі кінотеатр. Власником кінотеатру був Г. Нікулін. Будинок знесли 1977 року.

Самое начало Урицкого.

КЭВРЗ (бывший КПВРЗ)

ул.Урацкого.ТЭЦ-3 дымит.Помню,в 1970-ом снег лежал черный от выброса угольной пыли.Вскоре ее перевели на газ

ИГ угол ул. Кучмин Яр и Федосеева (киносъёмка)

ИГ ул. Кучмин Яр (киносъёмка)

эта же местность на карте

Этот домик по ул.Урицкого,ост.Островского

ММ ул.Урицкого, 48. Кинотеатр детства.

М.М. ул.Мокрая. Яры

Маргарита Мышанская

Мне кажется,ул.Островского 41

Ирина Гринчук

Маргарита Мышанская Угол Урицкого и Бригадирского переулка.

Маргарита Мышанская

где был Бригадирский переулок?

Ирина Гринчук

Маргарита Мышанская От яра ( от усадьбы Стрекаловых) — до Урицкого. Сейчас это — ул. Стадионная. Я очень хорошо помню этот почтовый ящик. В 70-х мы еще писали письма.

Маргарита Мышанская

Здорово!Понятно.Это один перекресток ул.Стадионной с Урицкого,а если пройти по нему к церкви-то на пересечении с ул.Островского стоял мой дом-Островского 47

Ирина Гринчук

Маргарита Мышанская А наш — второй от угла по четной стороне — 28.

Маргарита Мышанская

А Вы помните номер дома по ул.Островского ,возле церкви и колонки,где висела мемориальная доска в память о проживании в нем Н.Островского.Помню,что домик был двухэтажный,небольшой.

Маргарита Мышанская

В доме с мемориальной доской об Н.Островском жил мой одноклассник Алексей Долинский.Музея там не было точно.

Ирина Гринчук

Маргарита Мышанская На Островского жили мои дедушка и бабушка, родилась мама и остальные родственники, а я бывала только на каникулах, поэтому не помню соседей, кроме бывших хозяев. Наследники получили квартиру в соседнем подъезде. Жила у бабушки, когда училась в институте, но воспоминания очень смутные, обрывочные. А дом, о котором Вы говорите должен быть 20 или 22. Самый угловой возле нас был 26-м.

Маргарита Мышанская

Да,двадцатые номера..Понятно,Вы приезжали туда...Я родилась и до 12 лет жила там..А потом нам дали квартиру по ул.Кавказская 13,а дома снесли.Эти фотографии вызывают у меня воспоминания детства...Память записала все как на киноленту.Не все дома помню,но многие..

Маргарита Мышанская

таких домиков по ул.Островского , ул.Урицкого и пер.Платоновский было много.Мои одноклассники жили в таких,забегали мы к ним в гости

возле вокзала.ул.Урицкого

Ирина Гринчук

Маргарита Мышанская Да, в самом низу Урицкого.

Маргарита Мышанская

опознать можно по трубе,которая проходила снаружи

Ирина Гринчук

Маргарита Мышанская Да. А напротив Островского — пролом в заборе и переход на вокзал через пути.

ул. Кудряшова (Мокрая). Напротив рынка

Маргарита Мышанская

Скорее всего ул.Островского.Дома типичные.Колонки были чаще всего во дворах.А здесь -на улице.Такая была возле церкви

Маргарита Мышанская

ул.Урицкого 84.Двухэтажное здание вглубине со сливной трубой-магазин"Будивельник"

Andry Taur

Это угол улицы Урицкого и переулка Кавказского (той части переулка, которой сейчас нет). В этом доме (в левой части, на фото нет) жила моя бабушка. А во дворе был сад.

Маргарита Мышанская

Т.е. напротив КВД №4 ?

Олександр Михайлик

Цікаво. Можливо, ріг Липківського та Скрипника?

Маргарита Мышанская

Может быть...Было несколько углов-пересечений ул.Урицкого и ул.Островского.Но такого магазина по ул.Островского не было.Мы бы брали там молочные продукты?

Очень похоже на дома по ул.Островского

Олександр Михайлик: Можливо, ріг Липківського та Бригадирської (Стадионной)? Непарний бік Липківського?

Начальные номера нечётной стороны Урицкого. В "сталинке" м-н "Галантерея".

ул.Урицкого.Видна"сталинка",которая до сих пор есть,внизу,возле вокзала

Комментарии Ирины Гринчук и Маргариты Мышанской

дополнения

https://www.facebook.com/photo/?fbid=4477...