Используются следующие сокращения:

ЗтП — журнал «Знання та праця» (на украинском языке);

МП — альманах «Мир приключений», книга четвёртая, М.: Детгиз, 1959;

ЧЗ59 — авторская книга «Чорні зорі», Київ: Дитвидав, 1959 (на украинском языке);

ЧЗ60 — авторский сборник «Чёрные звёзды», М.: Детгиз, 1960.

При ссылках на издания в скобках указываются номер журнала ЗтП за 1958 год, номера страниц в МП, ЧЗ59 и ЧЗ60.

Варианты ЗтП и МП заметно сокращены. Далее отмечены лишь наиболее существенные сокращения. В то же время даже каждый из этих, сокращённых вариантов имеет фрагменты, отсутствующие в других изданиях. Все они отмечены далее.

Эпиграф к повести — обширная цитата из Эйнштейна — имеется только в ЗтП (№ 3) и ЧЗ60; в МП и ЧЗ59 эпиграф отсутствует.

Во всех вариантах различается структура пролога. В ЗтП (№ 3) и МП пролог имеет общее название «Наблюдения Степана Георгиевича Дрозда», в ЧЗ60 — «Наблюдения С. Г. Дрозда»; при этом в ЗтП (№ 3) более подробной внутренней структуры пролог не имеет, а отрывки даны отбивками в виде трёхзвездий, в МП такие же отрывки пронумерованы (1, 2, 3); в ЧЗ60 в середине пролога даётся отбивка с заголовком «Тревога». В ЧЗ59 пролог общего заглавия не имеет и состоит из двух глав: «Наблюдения Степана Георгиевича Дрозда» и «Тревога».

В ЗтП, ЧЗ59 и ЧЗ60 повесть состоит из двух частей. Первая часть в ЗтП (№ 3) и ЧЗ59 называется «Дневник инженера», в ЧЗ60 — «Дневник инженера Н. Н. Самойлова»; при этом в ЗтП отсутствует деление первой части на главы, имеющееся в обоих книжных изданиях.

В МП деление на части отсутствует; первая протяжённая глава соответствует первой части остальных вариантов и называется так же — «Дневник инженера»; соответствие дальнейших глав будет рассмотрено далее.

Некоторые наиболее приметные различия по тексту.

Отличается описание принципа работы мезонатора.

В ЗтП (№ 4) и МП (с. 122):

«Мезонатор не простой ускоритель ядерных частиц вроде циклотрона или беватрона, он сложнее и интереснее. В ионизационных камерах-трубах создаются протоны — «ободранные», без электронных оболочек, ядра атомов водорода. Электрические ускорители собирают их в пучок и разгоняют до полусветовой скорости. Затем электромагнитная система в главной камере направляет их навстречу друг другу. Протоны сшибаются почти со скоростью света и разлетаются на тысячи осколков — мезонов. Получаются целые потоки этих короткоживущих частиц, самых интересных и важных в ядре! Это нельзя получить ни в каком другом ускорителе».

В ЧЗ59 (с. 22) и ЧЗ60 (с. 20):

«Мезонатор не простой ускоритель ядерных частиц вроде циклотрона или бетатрона, он сложнее и интереснее. В нём с помощью огромных электрических и магнитных полей получаются целые потоки короткоживущих частиц, самых важных и интересных частиц в ядре — мезонов. Тех самых мезонов, которые, по нынешним представлениям, являются «электронами ядра», которые осуществляют огромные силы внутриядерного взаимодействия, заставляют ядра атомов тяжёлого водорода слиться в ядра гелия при термоядерном взрыве. Самые интересные открытия, идеи и гипотезы в ядерной физике сейчас связаны с мезонами. И мы тоже будем заниматься мезонными исследованиями!»

В разных редакциях повести по-разному описана опасность режима монтажных работ в условиях радиоактивности.

В изданиях ЗтП (№ 4) и МП (с. 128-129):

«Бетон внутри камеры от многократных облучений сделался радиоактивным, но не сильно — работать можно, минут по пятнадцати. Иван Гаврилович стоит около камеры с часами и через каждые десять минут выгоняет то меня, то Сердюка. Так и ковыряемся по очереди — то я, то Сердюк. Темпы, конечно, не ударные. Перепачкаемся к концу дня так, что Оксана (она у нас подручная) только раскрывает до отказа свои «карии очи» и в тихом ужасе всплёскивает руками.

Яшка же действительно работает «не прикладая рук»: часа два с утра покрутится в лаборатории, а потом уходит в библиотеку «повышать свой научный уровень». Ладно, заставлять мы не можем — в камере всё-таки повышенная радиация».

В ЧЗ59 (с. 41) и ЧЗ60 (с. 37):

«Работы там всего на три-четыре дня, но беда в том, что от многократных облучений бетон внутри камеры стал радиоактивным. И, хоть мы и работаем в защитных скафандрах, находиться в камере можно не больше часа, да ещё потом по медицинским нормам полагается день отдыхать дома. Нужно, чтобы организм успевал справиться с той радиацией, которую мы впитываем за час, иначе возникнет лучевая болезнь.

Мы не прочь поработать бы и больше: в сущности, ведь эти медицинские нормы взяты с большим запасом; но Иван Гаврилович после часа работы неумолимо изгоняет нас из камеры, а затем и из лаборатории. Так и ковыряемся: час работаем, день отдыхаем. Темпы!

Яшка сперва работал с нами, потом стал отлынивать. С утра зайдёт в лабораторию, покрутится немного и уходит в библиотеку «повышать свой научный уровень». Видно, нервы не выдержали — боится облучиться. Да и не верит он уже в эти опыты… Что ж, заставить его мы не можем, пусть работает, «не прикладая рук».

«Так вот почему в моих расчётах получалось, что медленные мезоны действительно не вызывают радиоактивности в облучённом веществе! Они не возбуждают ядро просто потому, что не проникают в него».

После данного фрагмента в изданиях МП (с. 129), ЧЗ59 (с. 44) и ЗтП (№ 5) присутствует фраза: «То, что я принял за нейтрид, оказалось обычным химическим веществом». Смысл её не вполне понятен — возможно, отсылка к какому-то присутствовавшему в рукописи, но затем исключённому эпизоду. В ЧЗ60 (с. 38-39) и всех последующих изданиях она отсутствует.

Только в редакции МП (с. 136) присутствует следующий любопытный фрагмент, описывающий свойства нейтрида:

«Голуб всё объясняет просто: нейтрид — нулевой элемент таблицы Менделеева. А известно, что нуль — необычное число, умножение числа на нуль — нуль; деление конечного числа на нуль даёт бесконечность, и так далее. Вот то же самое и нуль-вещество: у него все свойства либо нуль, либо бесконечность».

Только в ЗтП (№ 5) присутствует запись в дневнике инженера за 5 сентября об уровне секретности работ в лаборатории Голуба:

«5 сентября. Пожалуй, ни одна из статей, которые мы с Иваном Гавриловичем подготовили (о получении нейтрида и его свойствах), не попадёт в печать. Наша работа по-прежнему засекречена. Возможно, появится краткое сообщение о самом факте получения нейтрида, да и то вряд ли скоро.

Дело в том, что есть агентурные сведения о крупных работах по применению нового материала — «нейтриума» по ту сторону океана».

В каждом из четырёх вариантов по-разному указано воинское звание руководителя полевых испытаний нейтрида. Цитирую фрагмент по ЧЗ60 (с. 61):

«Из палатки, пригнувшись, надевая на ходу папаху, вышел руководитель операции — подтянутый старик с бородкой и в очках, с погонами генерал-майора артиллерии на полушубке».

В версии ЧЗ59 (с. 70) — «…с погонами генерал-лейтенанта авиации…»; в ЗтП (№ 6) — «…вышел генерал авиации…». В варианте МП (с. 140) указание на воинское звание руководителя операции отсутствует («Из палатки, пригнувшись, одевая на ходу шапку, вышел руководитель операции — подтянутый старик с бородкой и в очках»).

При описании погружающегося в огненную лаву снаряда из нейтрида в варианте МП (с. 142) имеет место следующий абзац, отсутствующий в остальных версиях:

«На выступавшем из лавы боку снаряда я ещё заметил два скошенных жерла-отверстия. Они, оказывается, корректировали движение снаряда дополнительными ракетными взрывами — чтоб точнее было. И всё равно ничего не вышло!..»

В дневнике инженера в конце записи за 10 ноября только в версии ЗтП (№ 6) имеется следующий абзац:

«Очевидно, эти «спутники» всё-таки произвели сильное впечатление: чужие снаряды из нуль-вещества по четыреста пятьдесят тонн весом! Да, сейчас время политики, и нет изобретений, нет открытий вне политики… Но вряд ли мы будем делать снаряды из нейтрида: можно найти ему более разумное применение».

В вариантах ЗтП, ЧЗ59 и ЧЗ60 вторая часть повести носит название «Белая тень» и делится на главы, причём в версии ЗтП главы пронумерованы. В варианте МП название «Белая тень» носит небольшая вводная главка «от автора», поясняющая переход от дневника инженера к авторскому описанию событий, и далее следуют ненумерованные главы с названиями, аналогичными ЧЗ59 и ЧЗ60, но без разделения повести на первую и вторую части.

В варианте МП (с. 146) абзац, описывающий проблемы с попаданием снарядов в заданный район, завершается следующим фрагментом, также отсутствующим в других вариантах: «Всё-таки для исправления траектории мы снабдили снаряды маломощными ракетными нейтрид-насадками: они должны были несколькими точными взрывами не допустить отклонения снарядов от пути. Мы контролировали радарами первую тысячу километров полёта снарядов и в нужный момент замыкали радиовзрыватели ракеты. По-видимому, они сработали не так, как нам хотелось…»

В ЧЗ59 (с. 89) и ЧЗ60 (с. 76) имеется примечательный диалог о проблеме с поражением цели на расстоянии 20 000 км:

«— Гм… — Генерал в задумчивости закурил новую сигарету. — А вы не думали: нельзя ли стрелять из «телескопа» навесной траекторией, как из миномёта? Тогда, насколько я понимаю, угол встречи снаряда с поверхностью Земли будет довольно определённым. Правда?

— Да, но… — Вэбстер снисходительно прищурился, — это мало что даст. Чтобы поразить объект на расстоянии, скажем, в двадцать тысяч километров, пущенный вверх снаряд должен описать эллиптическую траекторию протяжённостью почти в миллион километров, а это вряд ли будет способствовать точности попадания. Нет, такой способ тоже неприменим…»

В варианте ЗтП (№ 7) в ответе Вэбстера мотивировка существенно иная:

«— Да, но… — Вэбстер снисходительно прищурился, — в таком случае мы сможем обстреливать только западное полушарие, а русские, китайцы и все их восточные демократии будут в «мёртвом пространстве». Земля — шар, и здесь ничего не поделаешь. Следовательно, этот способ пригоден только для обстрела стран НАТО».

В варианте МП (с. 147) этот фрагмент в диалоге вообще отсутствует.

В ходе горячего спора с Голубом одна из реплик Самойлова в ЧЗ59 (с. 112) и ЧЗ60 (с. 96) звучит так:

«— Да нет же, Иван Гаврилович! — Меня задело его восклицание, и я тоже начал сердиться. — Рассудите сами: нет и не может быть ни одного вещества, которое естественным образом, само по себе распадалось бы не на нуклоны, а на мезоны. Это принципиально невозможно!»

В вариантах МП (с. 156) и ЗтП (№ 8) добавлена аргументация: «потому что распад на мезоны требует несравненно большей энергии, чем распад на нуклоны».

В начале главы «Испытание «Луна» в МП (с. 159-162), ЧЗ59 (с. 121-129) и ЧЗ60 (с. 103-109) наличествует большой эпизод со стрельбой снарядами по Луне. В варианте ЗтП (№ 9) этот эпизод отсутствует, а глава называется «Непокорённая сила».

Пространное рассуждение Вэбстера о том, как человечество воспользовалось открытием деления ядер атома урана, в варианте ЧЗ60 (с. 111) заканчивается так:

«Но ведь всё это было открыто преждевременно: ни общий уровень науки, ни уровень техники, ни даже сами люди ещё не были готовы к обузданию и использованию этой новой гигантской силы. И вышло так, что человечество воспользовалось примитивной, грубой, варварской формой этой силы — атомным взрывом…»

В варианте МП (с. 163) добавлено: «Гибелью несчастной Хиросимы…» А в вариантах ЗтП (№ 9) и ЧЗ59 (с. 131): «Но ведь всего этого могло и не быть, а история развивалась бы так же: со всеми её революциями, войнами, переворотами, коммунистическим лагерем. Что стало бы тогда?..»

В главе «Сенсация» в вариантах ЗтП (№ 10), МП (с. 175) и ЧЗ59 (с. 162) присутствует следующий фрагмент:

«Из переданной по радио и перепечатанной несколькими газетами проповеди настоятеля англиканского общества в Лос-Анджелесе Христофора Стилла. …Я позволю себе напомнить верующим братьям и сёстрам некоторые идеи аббата Леметра о возникновении Вселенной. Этот учёный, пытавшийся логическим путём постигнуть мудрость господа, сотворившего наш мир, показывает следующее: некогда мир состоял из одного гигантского ядра первичного вещества — нейтриума; затем от неестественных причин произошёл исполинский взрыв этого сверхплотного и сверхпрочного вещества, и мир разлетелся звёздами. Следы этого взрыва учёные ещё и сейчас находят во Вселенной…

Я спрашиваю: а разве не это первичное вещество — нейтриум — производили на погибшем заводе в Нью-Хэнфорде? Разве не можем мы, просветлённые как верой, так и наукой, увидеть в трагическом взрыве на этом заводе руку бога, указующего нам на грехи наши? Если он создал мир из нейтриума, то не может ли он и покончить с ним таким же путём? Я спрашиваю: не есть ли это предостережение?..»

И только в ЧЗ60 этот фрагмент отсутствует. Таким образом, данный фрагмент в составе повести не переиздавался с 1959 года.

Караульный Грэхем Кейв в варианте ЗтП (№ 11) протитулован как солдат «3-го корпуса атомных войск»; в вариантах МП (с. 179) и ЧЗ59 (с. 171) — «3-го танкового полка», в варианте ЧЗ60 (с. 144) — «3-го зенитного дивизиона». При этом единая в вариантах МП и ЧЗ60 глава «В западне» в вариантах ЗтП и ЧЗ59 разделена на две — «В западне» и «Привидение в степи».

Интересна датировка описываемых в повести событий. В двух из четырёх основных вариантов — ЧЗ59 (с. 176) и ЧЗ60 (с. 147) она дана очень точно:

«За девяносто лет до описываемых событий великий русский химик Д. И. Менделеев открыл общий закон природы, связавший все известные в то время элементы в единую периодическую систему».

Эта ссылка датирует происходящие в повести события 1959 годом. В варианте МП (с. 181) датировка дана чуть менее точно — со сдвигом событий в ближайшее будущее: «За девяносто с лишним лет до описываемых событий…» Примерно такая же датировка, но в несколько другой формулировке — «Почти за сто лет до описываемых событий…» — имеется в опубликованном в журнале «Знание—сила» (1957, № 12) отрывке из повести под названием «Тень на стене». В варианте ЗтП (№ 11) экскурс в историю науки отсутствует.

В вариантах ЧЗ59 и ЧЗ60 эпилог повести состоит из трёх глав: «Ночью в Беркли», «Из отчёта комиссии по испытанию нейтрида и антивещества (антиртути)» и «Последние страницы дневника». В МП первая из этих глав, описывающая нравственные мучения доктора Гарди, отсутствует. В ЗтП (№ 12) отсутствуют две главы, в наличии только «Страницы из дневника Николая Самойлова».

Абзац из внутреннего монолога доктора Гарди о смысле его исследований в условиях капитализма в варианте ЧЗ60 (с. 176-177) звучит так:

«Вы думали, что работаете для человечества, доктор Гарди? Как бы не так! Человечеству не нужна эта страшная капелька. Если ею распоряжаются генералы хьюзы — она может стать последней каплей в смертельной атомной чаше. Для чего? Для защиты «свободного мира» от русских? Чепуха и ложь. Вы давно не верите в это, Эндрю Хард, в эти сказки для массового оболванивания. Бизнес…»

В варианте ЧЗ59 (с. 211) этот абзац имеет следующую, чуть более краткую, редакцию:

«Кому нужна сейчас эта страшная капелька? Вам, доктор Гарди? Или, может, родине, которой, кстати, у вас нет? Вы же космополит, Эндрю Хард, человек, оторвавшийся от своего народа, от родной земли… Хватит изображать патриота. К тому же вы давно уже не верите в идею защиты свободного мира от русских… Тогда для кого же?»

В главе эпилога «Из отчёта комиссии по испытанию нейтрида и антивещества (антиртути)» числовые данные, сравнивающие возможности нейтрид-турбины и гидроэлектространции, в ЧЗ60 (с. 179) выглядят так:

«450 граммов антиртути, заложенные прямо в тело нейтрид-турбины, достаточны, чтобы в течение года вращались электрогенераторы Волжской ГЭС имени В. И. Ленина, вырабатывая те же 2,3 миллиона киловатт электрической мощности».

В варианте МП (с. 191):

«200 граммов антиртути, заложенные прямо в тело нейтрид-турбины, достаточны, чтобы она в течение года могла вращать электрогенераторы Куйбышевской ГЭС, вырабатывая те же 1,2 миллиона киловатт-часов электроэнергии».

В варианте ЧЗ59 (с. 215):

«Тысячи двухсот граммов антиртути, заложенных прямо в тело нейтрид-турбины, достаточно, чтобы она в течение года вырабатывала столько электроэнергии, сколько вырабатывает Волжская ГЭС имени В. И. Ленина».

В ЗтП, как уже сказано выше, отчёт комиссии по испытанию нейтрида отсутствует.

В ЧЗ59 (с. 218-222) — и только в этом издании — в конце книги приведён краткий словарик технических терминов и биографических данных упоминаемых в повести лиц.

Прежде всего В. Азеф совершенно прав, говоря о том, что красно-серые томики «Библиотеки современной фантастики» популярны необыкновенно. Достаточно сказать, что планировалась «Библиотека» как пятнадцатитомник, но по многочисленным просьбам читателей издательство «Молодая гвардия» «продлило» её ещё на десять томов. Несколько смутил нас, правда, тот факт, что из 24 вышедших книжек «Библиотеки» лишь четыре отданы советской фантастике. Но в конце концов, подумали мы, аргумент «мало, зато хорошо» заслуживает внимания. Наверное, роман Владимира Савченко «Открытие себя» — выдающееся произведение, если автор его — в общем-то почти новичок в фантастике — поставлен издательством в один ряд со «звёздами» отечественной и зарубежной научно-фантастической литературы. С такой мыслью мы и открыли вышеупомянутый том.

…Инженер Кривошеин, главный герой романа, совершает грандиозное открытие (правда, заметим, уже давно запатентованное в фантастике): изобретает машину, которая «дублирует» людей. И вскоре по страницам книги уже ходят четыре Кривошеина, что создаёт немалые трудности финансового порядка (одна зарплата на всех четверых), любовного (одна любимая на всех четверых) и прочие. Кроме того, «дублирование» главного героя позволяет автору заинтриговать читателя в общем-то довольно примитивным приключенческим сюжетом. Из-под пера В. Савченко появляются хамоватый и предельно тупой следователь Онисимов и его подчинённый милиционер Головорезов (!). Оставим на совести автора романа развитие детективной интриги, словно заимствованной из многочисленных пародий. Отметим только, что следствие заходит в тупик, а З-Кривошеин-3 (в результате одного из опытов их остается трое) приходят к выводу, что «дублировать» людей нехорошо, зато с помощью машины можно усовершенствовать человечество, избавив его от дурных черт и наклонностей.

«И это всё?» — спросит читатель.

Увы, дорогой читатель, это всё. Остальное занимают размышления автора об открытии — в частности и вообще, — о биологии, о человеке, о жизни. К этим страницам В. Савченко мы сейчас и обратимся.

Возьмём, к примеру, процесс создания «машины-матки». Наш читатель совершенно прав, называя его «оригинальным»: даже самый безудержный фантаст вряд ли осмелился бы предложить в качестве научного способа свести в бак «провода от машины, концы труб, отростки шлангов, вылить и высыпать остатки реактивов, залить водой поднявшуюся вонь» и, заперев лабораторию, ожидать чуда (которое в романе и свершается). Но, может быть, подумали мы, В. Савченко подсмеивается над своим героем, иронизирует? Ничего подобного! Дальше мы читаем:

«...если бы я вёл эксперимент строго, логично, обдуманно, отсекал сомнительные варианты — получил бы я такой результат? Да никогда в жизни! Получился бы благополучный кандидатско-докторский верняк — и всё».

Бедные бедные Эйнштейн и Ферми, Кюри и Резерфорд, Бор и Ландау! Вот, оказывается, как вам надо было работать. А вы-то!..

Название, которое дал своему роману В. Савченко, несомненно, приковывает внимание: «Открытие себя»… И не прав будет тот читатель, который осмелится упрекнуть автора в некоторой претенциозности или нескромности. Правда, как же всё-таки можно себя открыть, остаётся для читателя загадкой. Зато он с лихвой будет вознаграждён открытием у В. Савченко большой «творческой смелости». Причём В. Савченко вовсе не прячет эту сторону своего дарования. Он начисто лишён ложной скромности. После очередного «выстрела» по чувствам и этике он словно любуется собой, как бы говоря: «Во как я могу! Здорово, а? А могу ещё и так…»

«…щекотно сокращались кишки… сладостной судорогой отзывался на сигнал нервов надпочечник…»

«…лицо его исказила яростная радость естественного отправления».

Если после этих цитат у читателей создалось впечатление, что перед ними — популяризация учебника по патофизиологии, то они опять же не правы. Потому что, помимо подобных «откровений», В. Савченко, следуя заглавию романа, открывает и другие грани своего «дарования». Он, например, пишет: «побрёл, разгоняя сумкой туман» (свежо, не правда ли?), или: «масляные трансформаторы подстанции стояли, упёршись охладительными трубами в бока, как толстые бесформенные бабы».

Страницы романа изобилуют «блёстками» стиля, от которых прямо захватывает дух. Здесь и «глаза её обещали полюбить…», и «женщины уважают безрассудность», и «две студентки», которые «с интересом поглядели на красивого парня, помотали головами, отгоняя грешные мысли…».

«Грешные мысли» появляются и у читателя. «Может быть, — спросит он, — всё это так, чепуха, издержки, а главное в романе — наука?»

Есть в романе наука, уважаемый читатель, есть. Её тут много. Так много, что продраться сквозь неё просто немыслимо, не говоря уж о том, чтобы понять что-либо. Ну вот, например:

«Расшифровываю другую ленту: «Нежность душ, разложенная в ряд Тейлора, в пределах от нуля до бесконечности сходится в бигармоническую функцию». Отлично сказано, а?»

А? Каково? Вы всё поняли? Нет? Ну, тогда вот вам другая научная мысль, попроще:

«— Ты напрасно так ополчаешься на биологию. В ней содержится то, что нам нужно: знания о жизни, о человеке».

А может быть, цель романа — воспитательная? Может быть, автор хотел увлечь нас характером главного героя, его самоотверженностью, героизмом? Увы, нет. Во-первых, потому что герой этот условен и схематичен до скелетности, а во-вторых, такая задача противоречила бы концепции В. Савченко:

«Видимо, идея «воспитывать на литературных образцах» рождена мыслью, что человек произошёл от обезьяны и ему свойственна подражательность».

Странная, мягко говоря, мысль, хотя вроде бы и не шутка.

А шутить после прочтения книги, честно говоря, и не хочется.

Прежде всего хочется признать, что автор письма в редакцию, как мы теперь убедились, совершенно прав. И нам не совсем понятно, что имел в виду Д. Биленкин, когда в написанном им послесловии заявил: «Роман В. Савченко «Открытие себя» затрагивает, можно сказать, трепещущий нерв современности».

А ещё хочется пожалеть о том, что, работая над рукописью романа, работники издательства «Молодая гвардия» не обратили внимания на очень мудрый совет, в нём содержащийся: «…надо… дивиться великому чувству меры у природы». Но «дивиться» — этого всё-таки мало. Этому «великому чувству» нужно ещё и следовать.

М. Дейч. Несостоявшееся открытие (рецензия-фельетон) // «Литературная Россия», 6 апреля 1973 г., № 14 (534)

Вот, например, в начале романа Бердник изображает спор двух учёных, отстаивающих разные точки зрения на «разделение» умственного труда между человеком и электронной («думающей») машиной. В самом деле: какова станет сфера действия таких машин в мире будущего? Какие функции человек найдёт нужным «доверить» им, какие «командные высоты» оставит за собой? Во всём этом широкое поле для писателя-фантаста.

Но перенеся в обстановку будущего какие-то отголоски споров, которые и сейчас ведутся между некоторыми теоретиками кибернетики, отстаивающими принцип «машина умнее своего создателя», и их противниками, автор упростил, вульгаризировал важную научную проблему.

Станут ли наши потомки всерьёз доказывать, к примеру, что необходимо полностью освободить человечество «от интеллектуальной деятельности в сфере науки»? Эту точку зрения у Бердника отстаивает учёный Семоний, руководитель института электронно-гравитационных машин. Как оказывается, к тому же, только для того, чтобы «дать им (людям. — С. Л.) возможность свободно вздохнуть». В романе подобная «проблема» самым глубокомысленным образом обсуждается на Космическом совете, с участием представителей других планет солнечной системы, специально собравшихся для этого на экстренное заседание.

Итак, с одной стороны, Космический совет, как бы свидетельство того, что в эпоху, изображаемую автором, человечество уже вступило в какой-то высший этап развития, установило контакты с разумными существами других миров. С другой — дискуссия вокруг научной проблемы, низведённой до фельетонного уровня.

Впрочем, и сам этот совет, представленный скопищем каких-то уродов, может лишь усугубить недоверие к описываемому. Кого только нет в зале собрания! И какие-то люди со скошенными черепами, и посланцы иных планет с зелёными волосами и четырёхпалыми верхними конечностями. Встречаются здесь и быстрые, проворные существа, у которых три глаза, зато отсутствуют руки, что с успехом восполняется, впрочем, обилием щупалец. Некоторые, наоборот, неповоротливы, вовсе не имеют шеи, но покрыты прозрачной кожей и т. п.

Главное место в книге — история космического полёта группы астронавтов на далёкое Магелланово Облако (рассказ об их встречах на иных планетах с армиями механических роботов некоего Железного диктатора, истребивших там всякую цивилизацию, должен, как видно, проиллюстрировать абсурдность идеи Семония).

Естественно было полагать, что герои романа, современники того «коммунистического далеко», когда человечеству станут по плечу любые титанические задачи, вроде полёта на Магелланово Облако, предстанут перед нами как люди действительно большие, сильные, с широким диапазоном мысли, душевным благородством, словом, вполне на уровне своей эпохи. Но ближайшее знакомство с персонажами романа разочаровывает: они мелки, ограниченны.

Вот, к примеру, командир звездолёта «Думка», отважный астронавт Георгий, которому безраздельно отданы авторские симпатии (впрочем, не только авторские: ради него одна из героинь — Марианна даже решилась усыпить себя на несколько тысячелетий, лишь бы дождаться его возвращения!)

Трудно, однако, поверить в силу этой любви, побеждающей пространство и время. Георгий покидает свою возлюбленную, может быть, навсегда. Что же говорит он ей в эти короткие драгоценные минуты?

«— Ты последние дни вовсе не хотел видеть меня, — упрекает его Марианна… — Ты никогда не любил меня!

— Это неправда! Нет и никогда не будет у меня иной любви, кроме тебя! Но ты же знала, что мы были заняты подготовкой нашего корабля к полёту! У меня не было времени…

— Значит, не возьмёшь меня?

— Нет, Марианна, не возьму!.. — Твёрдым шагом Георгий прошёл мимо девушки, поднялся на трибуну».

Заметим, кстати, что подобная же манера поведения присуща и другому персонажу книги — Светозару. Правда, в отличие от Георгия, он порывает с девушкой не ради Космоса. Его жизненные идеалы скромнее: Светозар готовит себя к профессии архивариуса. Однако объясняется он со своей подругой столь же решительно и на её упрёки отвечает почти теми же словами: «—…Только ты одна делила со мной мечты моей юности. Однако иные думы владеют мной… Я часто думаю, что не имею права отдаваться личному!»

В обоих случаях «устремлённость» действующих лиц, их приверженность к своей профессии, к делу выглядит каким-то ущербным фанатизмом, ничего общего, разумеется, не имеющим с подлинно коммунистическим отношением людей к своему труду. Душевные же качества героев здесь явно обеднены.

Конечно, в романе о будущем писатель-фантаст может лишь эскизно очертить облик человека далёкого грядущего. Но специфические особенности жанра, которые создают особые трудности, не могут амнистировать писателя, тем более, если он при этом идёт не путём поисков, а следует самым дурным литературным штампам.

Сама значимость дел, главных жизненных устремлений таких героев, как Георгий, не представляется нам грандиозной, титанической, подчас и просто нужной, необходимой. Например, цель их полёта на соседнюю галактику мало-мальски серьёзно не обоснована. Недаром Институт космонавтики противится подобному предприятию. И тут настойчивость экипажа, стремление добиться этого чуть не ценою того, что придётся надолго исчерпать энергетический запас планеты, представляется простым упрямством, капризом. Астронавтам, впрочем, вообще, безразлично куда и зачем лететь, лишь бы лететь. Недаром их командир Георгий размышляет: «Запастись бы вдоволь даровым горючим и мчись тогда, хотя бы сквозь всю бесконечность».

Понятно, что и рассказ об их космическом путешествии, не освещённый какой-то единой, большой авторской мыслью, выглядит простым набором случайных эпизодов. Читая обо всех межгалактических странствиях звездолёта, о том, как астронавты бьются на дальних планетах с армиями роботов, встречаются с какими-то несчастными, забитыми существами, подобно морлокам Уэллса, загнанным в глубокие катакомбы, или о том, как путешественники оторопело созерцают застывшую в виде статуи обнажённую красавицу, «с божественно правильным телом», видишь, что все попытки автора с помощью этих бутафорских приёмов создать впечатление космического размаха ему явно не удаются.

Неудача, постигшая Бердника, вполне закономерна. Ведь, если уже практически осуществлён полёт ракеты на Луну, её облёт по заданной траектории, то фантасту в наши дни, чтобы оказаться «с веком наравне», мало «формально» превзойти подобное событие: скажем, забросить ракету на Марс или Венеру. От фантастической книги уже ждёшь иного: какого-то более глубокого осмысления писателем облика грядущего, предвосхищения им отдельных черт характера человека будущего. Именно здесь, в этой сфере, писатель-фантаст сталкивается с основными трудностями.

Когда-то зачинатель советской фантастики А. Беляев заметил в одной из своих статей, что в произведениях этого жанра «самое трудное для писателя… угадать хотя бы две-три чёрточки в характере человека будущего». Мало представить состояние героя, скажем, во время полёта космического корабля в межпланетном пространстве: ощущение им невесомости и т. п. Надо суметь, помимо этого, предугадать новые черты духовного облика героя, изменения, происшедшие в его сознании под воздействием многих перемен, совершившихся в обществе.

Вот почему, когда в одном из наших фантастических романов последних лет читаешь, как герои во время космического рейса, чтобы «скоротать время», принимаются играть «в балду», этому никак не хочешь верить. Понятно, что такая игра затевается лишь потому, что писателю попросту нечего добавить к облику своих героев, нечего сказать о них. И хотя он и послал их в далёкое будущее, сам он остался ещё где-то в позавчерашнем дне, на уровне довольно убогих духовных устремлений.

В романе Бердника многие сцены тоже напоминает «игру в балду». Его герой, например, единственный из уцелевших астронавтов, встречается во Вселенной со звездолётом другой галактики. Впервые, таким образом, между двумя галактиками, разъединёнными мёртвыми глубинами космоса, переброшена тонкая нить разума. Какая победа мысли над временем и пространством! Казалось бы, вот ситуация, над которой есть о чём подумать писателю-фантасту.

Но как жалко, бедно выглядит столь знаменательная встреча. Один из далёких пришельцев на глазах изумлённого землянина «прямо из воздуха», подобно доброму волшебнику, создаёт алмаз и небрежным жестом Монте-Кристо презентует его своему новому знакомцу. Вот уж действительно представление о людях грядущего сквозь призму мещанских идеалов! Как будто горстка драгоценных камней для грядущих поколений будет иметь столь же решающее значение, как и для персонажей «Двенадцати стульев»!

Повесть В. Савченно «Чёрные звёзды» посвящена нашим дням, однако в ней гораздо отчётливей проступают контуры того будущего, к которому устремлены мысли его героев. Действие сосредоточено здесь в основном в небольшой лаборатории, где искусственным путём создан сверхтвёрдый, обладающий максимальной непроводимостью металл нейтрид, способный противостоять разрушительному воздействию радиации. Такой металл позволит людям окончательно «приручить» атом, до конца использовать его силу. Атомные реакторы из нейтрида уменьшатся до размеров бензинового мотора. Произойдёт подлинный переворот в технике.

Над решением этой задачи бьётся старик-профессор Голуб вместе со своим ассистентом Сердюком. Однако сама по себе такая узко специальная проблема не смогла бы сделаться главной, ведущей в книге. Вся мысль произведения неизбежно свелась бы к простой популяризации технической идеи, чего, разумеется, мало для научно-фантастической повести, которой необходимы крылатость, устремлённость вперёд.

Да, герои В. Савченко как будто бьются над решением одной, вполне конкретной задачи. Но недаром один из учеников Голуба говорил о профессоре, что он «не привык к быстрым победам». И Голуб, олицетворяющий в повести неуспокоенность самой авторской мысли, замечает по поводу своего открытия: «Мало получить нуль-вещество, мало назвать его нейтридом. Нужно ещё понять, определить его место в природе». Вот почему, хотя нейтрид открыт почти в начале повести, поиски продолжаются. И так и этак переворачивают его герои, пытаясь глубже понять его природу, стремясь «пробить» эту твердь усиленной «бомбардировкой» мезонами. Упорные поиски приводят Голуба к новому открытию, на этот раз действительно грандиозному, последствия которого не может ещё предвидеть и сам учёный. Найдено антивещество, пробивающее даже нейтрид.

Правда, и Голуб и его ассистент Сердюк погибают на пороге совершённого ими деяния. Взрыв, превративший лабораторию в щепы, оборвал и две эти жизни. Уцелела лишь кафельная стена, опалённая взрывом, а на ней — гигантская белая тень, «след человека», дерзнувшего вырвать у природы ещё одну сокровенную тайну... Сама деталь эта — тень на стене — поднята здесь до большого обобщения, до своеобразного фантастического символа. До подобных же грандиозных размеров в нашем представлении вырастает невольно и смысл самого открытия, сделанного Голубом. За всем этим вырисовываются контуры чего-то гораздо более значительного. Новое вещество, полученное Голубом здесь, на земле, это микроскопическая частица того, из чего, может быть, состоят далёкие, неразличимые «чёрные звёзды», существование которых пока является лишь гипотезой.

Так от крупицы этого вещества, полученного в маленькой лаборатории, мысль писателя переносится к иным, широким понятиям: к антиматерии, антипространству, к неведомым мирам «чёрных звёзд», с иным строением материи, возможно, с обратным бегом времени, с другой органической жизнью… И незаметно раздвигаются рамки произведения, а сами герои его, Голуб и Сердюк, невольно представляются нам смелыми героями науки, прокладывающими для неё новые, непроторенные пути. Недаром кафельная стена с запечатлённым на ней человеческим силуэтом устанавливается как памятник перед новым корпусом Ядерного института, где ученики Голуба продолжают начатое им дело…

Не всё одинаково удачно в книге Савченко. Есть тут и известная заданность авторской мысли, особенно в тех главах, где он перебрасывает действие за рубеж, показывая, как те же примерно проблемы разрабатываются в лабораториях милитаристов, вынашивающих новые планы глобальной войны. Здесь тоже встречаешь отдельные удачные находки, вроде символической картины гибели изобретателя «снарядов смерти» Вебстера, однако в целом вся эта линия лишь внешне раздвигает рамки повести.

Не всё удаётся «дотянуть» ему и в психологическом плане. Наиболее удался ему образ старого учёного Голуба, человека, безраздельно преданного науке. В его образе автор удачно подмечает ряд живых деталей. Однако, например, конфликт его с учениками, двумя молодыми специалистами, оказавшимися менее стойкими и последовательными, конфликт, интересно намеченный, не реализован, не осмыслен до конца.

И всё-таки даже при отдельных просчётах и срывах, которые, видимо, объясняются недостаточной авторской опытностью, «Чёрные звёзды» представляются интересной и плодотворной работой фантаста. От как будто сугубо локальной проблемы Савченко построил смелую проекцию в будущее. Это расширило горизонты его книги. Вот почему, читая её, как бы ощущаешь лёгкое дуновение Грядущего. А в романе Бердника этого нет, хотя там есть и космос и полёты в далёкие галактики…

Смелость фантаста чем-то сродни смелому научному поиску. Ищущая мысль автора, захваченного большой идеей, увлекает читателя, будоражит его живое воображение. В этом и сила подлинной фантастики, её настоящий размах.

С. Ларин. Горизонты фантастики // «Дружба народов», 1960, № 5