Рассказ основан на фантидее анабиоза, путём применения которого организм человека замораживается на определённое число лет, после чего возвращается к жизни совсем в другую эпоху.

Идея не нова как по части анабиоза, так и по части попадания главного героя в далёкое будущее — в принципиально изменившийся мир. В мировой фантастике она разработана ещё со времён рассказа В. Ирвинга «Рип ван Винкль» и романа Г. Уэллса «Когда Спящий проснётся», т. е. произведений, написанных в XIX веке, и широко представлена в произведениях англоязычной фантастики середины XX века.

Владимиру Савченко однако удалось переиначить старую тему на новый лад, оригинально совместив в коротком рассказе антиутопический настрой — и основанные на таком настрое расчёты — главного героя с утопическим будущем, в котором он вопреки расчётам внезапно оказался, пробудившись от анабиозного сна.

Такая интерпретация классической фантидеи в рассказе Савченко оказалась востребованной у издателей. По числу переизданий второй рассказ молодого автора занял второе же место среди его произведений, неоднократно переводился на иностранные языки, печатался в зарубежной периодике и сборниках фантастики, продолжает переиздаваться и в XXI веке.

Помимо успешной публикационной судьбы этот рассказ имел несколько «жизней». В 1961 году в журнале «Техника – молодёжи» в рамках приуроченной к XXII Съезду КПСС подборки высказываний советских фантастов о коммунистическом будущем человечества было опубликовано некое продолжение под названием «Новый лик Земли», а ещё двадцать лет спустя рассказ пригодился в качестве пролога к роману «За перевалом».

Было любопытно обнаружить, что живой интерес к раннему рассказу Владимира Савченко сохраняется в XXI веке не только в России. Переведённый ещё в 1964 году на язык бенгали и изданный на этом языке в составе антологии научно-фантастических рассказов советских писателей গ্রহান্তরের আগন্তুক (Гость из космоса), рассказ «Пробуждение профессора Берна» в 2017 году вдохновил индийского художника গৌতম কর্মকার (Гаутама Кармакар) на создание комикса по его мотивам. Комикс получил название চতুর্থ বিশ্বযুদ্ধ (Четвёртая мировая война) и был опубликован в Сети.

Большую повесть «Чёрные звёзды» Владимир Савченко начал писать, ещё будучи студентом МЭИ, а закончил уже дипломированным инженером.

Сюжетной основой повести служат фундаментальные научные открытия в области ядерной физики, сделанные практически одновременно советскими и американскими учёными.

Экспозиция дана в прологе, в котором повествуется о двух загадочных снарядах-спутниках, совершающих обороты вокруг Земли, и приводятся сенсационные заголовки зарубежной бульварной прессы, хроника наблюдений за загадочными снарядами и первые обоснованные версии об их происхождении: оказалось, что снаряды-спутники сделаны из материала невероятно высокой плотности и запущены с Земли!

В первой части сюжет развивается неспешно и издалека, за несколько месяцев до описанного в прологе — довольно распространённый повествовательный подход. Использованный ещё в дебютном рассказе «Навстречу звёздам» приём — дневниковые записи главного персонажа — был развит и расширен до целой первой части: вся она представляет собой дневник, который ведёт главный герой, молодой инженер Николай Самойлов, и в который он подробно записывает всё сколько-нибудь существенное из происходящего с ним. (Приём этот не раз будет использован писателем и в будущем.)

Такой способ повествования придаёт убедительности и достоверности описываемым научным исследованиям. Налицо очевидные автобиографические мотивы: сам недавний выпускник одного из ведущих технических вузов страны, а ныне молодой специалист, Савченко со знанием дела описывает, как два свежеиспечённых инженера Самойлов и Якин вливаются в небольшой коллектив возглавляемой профессором Голубом лаборатории № 17 Ядерного института («институт, куда я направлен») и включаются в проведение экспериментов на самом переднем крае науки — и даже за пределами этого края.

Исследования описаны с невероятной тщательностью. Особенно восхищает, насколько долго и подробно, не жалея многих и многих страниц, описывает автор один за другим ведущиеся месяц за месяцем неудачные опыты. Это дополнительно усиливает эффект достоверности повествования.

Описан период времени более чем в полтора года. Ближе к концу этого периода достигнут прорывной результат методических лабораторных исследований — получен уникальный материал «нейтрид» и проведены полевые испытания материалов из него.

Уже ближе к концу первой части дневник добирается до сенсационных событий, описанных в прологе: обозначено противостояние с аналогичными исследованиями, ведущимися в США. Становится ясно, что открытие нейтрида — материала, из которого были изготовлены загадочные снаряды-спутники (в Америке он получил несколько иное название — нейтриум), — осуществлено советскими и американскими учёными практически одновременно. (Пожалуй, советские даже чуть отстали, но совсем чуть!)

Интерес к повести в этот момент достигает апогея. Невольно задаёшься вопросом: неужели столь эпохальное открытие — это не главный смысл и высшая точка столь подробного рассказа, неужели предстоит что-то ещё более интересное?

Да! Молодой автор не останавливается на описании одного открытия, даже абсолютно революционного и прорывного, в свои 23 – 24 года он уже точно знает, что одной романтики научного поиска для создания нужного эффекта вовлечённости читателя в происходящие события недостаточно: необходим острый сюжет, а значит, и соответствующие сюжетные ходы, новые этапы авторского замысла, усиливающие драматизм происходящего. Он развивает сюжет дальше, шире и глубже: фундаментальное открытие благодаря уму и настойчивости исследователей влечёт за собой новые поиски и новые находки, и именно это приводит к новому открытию, не уступающему в фундаментальности первому, но даже превосходящему его!

Вторая часть больше по объёму и литературно насыщеннее. Здесь уже не только дневник инженера (хотя фрагменты из него, и довольно объёмные, также в наличии и продолжают двигать сюжет), но и описание ведущихся в лаборатории № 17 исследований от третьего лица, и масштабная катастрофа (даже две), и детективное расследование, и рассказ о событиях на американском континенте.

Рассказ о происходящем в США носит откровенно памфлетный, а иногда и карикатурный характер (например, стрельба по Луне снарядами из нейтрида-нейтриума). По-другому в те времена жёсткой идеологической цензуры писать о жизни и науке в странах «мира капитала» было невозможно. Кроме того, видно, что молодой автор ориентируется в этих вопросах далеко не так свободно, как в хорошо знакомых ему реалиях советской науки. Однако интерес к повести от этого совсем не ослабевает: и «заокеанские» главы написаны живо, увлекательно и остросюжетно.

Кульминация в этой части повести достигается при описании ядерной катастрофы и её последствий для персонажей-американцев.

Параллельно продолжаются исследования в лаборатории Голуба. Ядерная катастрофа происходит и в Советском Союзе, но не такая масштабная, как в США, и в ходе расследования её причин Самойлов и Якин совершают открытие антивещества — антиртути.

И хотя новое открытие было достигнуто отнюдь не мирным путём, а

Повествование реально восхищает и завораживает: после прочтения такого гимна научным исследованиям начинаешь верить, что наука действительно может всё, и хочется как-то поучаствовать, внести посильный вклад в совершенствование знаний человечества о том, как устроен этот мир!

Владимиру Савченко не удалось бы сбалансировать сюжет повести до конца, если бы он не описал, чем завершились события в противоположном полушарии.

Основным содержанием эпилога является глава, в которой, закольцовывая сюжет, описывается, как находящийся на пороге открытия, аналогичного открытию, сделанному в Советском Союзе, — открытия антивещества американский учёный принимает трудное для себя решение прекратить исследования и скрыть достигнутые результаты, так как не видит возможности реализации своего открытия на пользу человечеству в условиях капитализма.

В противоположность тому в двух заключительных коротких главах рассказывается о перспективах использования открытия антивещества в народном хозяйстве СССР и провозглашается уверенность в дальнейших перспективах советской науки.

Повесть «Чёрные звёзды» — не просто несомненная удача автора, она знаменует выход молодого писателя на совершенно иной литературный уровень. В его насыщенной писательской биографии ещё будут и не слишком удачные вещи, и странные, неоднозначные эксперименты, но в целом с достигнутого уровня Владимир Савченко уже не сойдёт, а в лучших своих текстах даже превзойдёт его.

Всем любителям старой советской фантастики рекомендуется к неукоснительному прочтению.

Мало кто знает, что существуют две довольно заметно отличающиеся друг от друга версии этого рассказа. Первая версия была сначала опубликована в 1959 году в переводе на украинский язык под названием «Дивна планета» в двух номерах киевского журнала «Знання та праця». Этот же вариант выходил на русском языке в авторском сборнике В. Савченко 1960 года и в антологиях «Альфа Эридана» (1960) и «Капитан звездолёта» (1962). Она же успела выйти в переводе на чешский, польский, венгерский, японский, сербскохорватский языки.

Для публикации в составе антологии советской фантастики (Библиотека современной фантастики, том 14, 1967 г.) рассказ был автором существенно переработан. Помимо значительной многочисленной редактуры отдельных фраз и оборотов и точечной корректировки деталей описываемых событий явным образом изменился сам авторский стиль рассказа. Некоторые описания были заметно сокращены, а некоторые диалоги, наоборот, существенно расширены. Взаимоотношения членов экипажа в возникшем конфликте стали жёстче, а несколько сентиментальная концовка была заменена на более сухую, гораздо менее похожую на хеппи-энд.

Именно эта версия рассказа и только она публиковалась впоследствии. В авторском сборнике 1983 года «Алгоритм успеха» рассказ даже получил новое название «Странная планета» (или хорошо забытое старое — ведь именно под таким названием была его первопубликация на украинском), но содержательно не изменился. Эта, вторая, версия рассказа под новым/старым названием несколько раз публиковалась уже в этом веке. А вот первоначальный вариант не переиздавался уже более 60 лет.

Любителям старой советской фантастики рекомендую найти и прочитать обе версии этого великолепного рассказа.

Феномен успеха этого рассказа (оставшийся непонятным многим читателям, да в какой-то степени и самому автору), на мой взгляд, заключается в сочетании целого ряда факторов. С одной стороны, рассказ сохранил все атрибуты господствовавшей в СССР до конца 1950-х годов фантастики так называемого «ближнего прицела» (полёт в ближний космос на испытательной ракете, шпион-диверсант). С другой стороны, в основу его сюжета были положены самые передовые научные знания и даже вытекающие из них парадоксы (в частности, основанный на теории относительности знаменитый впоследствии «парадокс близнецов»).

Кроме того, рассказ неожиданно пришёлся как раз «в тему» редакционного портфеля журнала «Знание—сила», который в течение 1954 и 1955 годов несколько раз обращался в своих материалах к советской космической программе и в популярной форме излагал актуальную научную и техническую информацию. Вот и публикация рассказа «Навстречу звёздам» сопровождалась научным комментарием Э. Зеликовича (существенных ошибок с точки зрения науки в сюжете рассказа, к слову, не обнаружившего).

К тому же, рассказ был пробой пера 22-летнего студента, за несколько последующих лет выросшего в одного из лидеров отечественной фантастики — новой социальной, философской, этической фантастики, вошедшей в 1960-е годы в пору расцвета! Некое предчувствие грядущего расцвета и последующего процветания новой советской фантастики уже ощущается в дебютном рассказе Владимира Савченко.

Эту новизну почувствовали и издатели. Рассказ был переведён на 15 иностранных языков и напечатан в 19-ти государствах (только на немецком языке в период с 1956 по 1961 гг. он выдержал пять изданий под тремя разными заглавиями!).

Не могу утверждать определённо (слишком неважно знаю историю англо-американской фантастики), но не исключаю, что рассказ «Навстречу звёздам» — это первый научно-фантастический рассказ, сюжетной основой для которого стал «парадокс близнецов». Во всяком случае в отечественной фантастике он точно был первым!

Существуют, кстати, две редакции этого рассказа. Во второй из них, получившей название «Где вы, Ильин?» и опубликованной в авторском сборнике «Чёрные звёзды», ликвидирована сюжетная линия со шпионом-диверсантом (и авария теперь происходит по невыясненной причине), а из дневника мчащегося в ракете Ильина безжалостно выкинуты все лирические отступления, зато добавлены научные сведения из космической механики и специальной теории относительности в популярном изложении. Так что тем, кто захочет прочитать/перечитать рассказ, настоятельно рекомендую его первоначальную журнальную редакцию. Впрочем, и сравнить обе версии тоже небезынтересно.

Для желающих прочитать это примечательное произведение смело порекомендую более краткий вариант «Мира приключений» — тот, что публиковался под названием «Семь банок кофе. Фантастический антидетектив». Он намного динамичнее полного варианта, опубликованного в авторском сборнике «Три кварка», избавлен от большого числа длиннот, пустопорожних мысленных рассуждений не только главных, но и второстепенных персонажей, каковыми рассуждениями просто перенасыщена версия под названием «Слеза Большого водопада». Причём перенасыщена без каких бы то ни было разумных оснований. Единственное основание, которое мне пришло в голову при сравнении вариантов и показалось хоть сколько-нибудь убедительным, — это задача нагнать побольше объёма под заданное и согласованное в издательском плане количество страниц авторского сборника. Той же цели, по всей видимости, служит использование в качестве первой главы довольно большого фрагмента другой повести авторов — «Последнее путешествие полковника Фосетта»: яркое описание продвижения героя сквозь амазонскую сельву просто было переделано с первого лица на третье и открыло собой текст повести «Слеза Большого водопада». Выглядит такая вставка совершенно инородным фрагментом, а кроме того, нарушает классический принцип единства места: все остальные события происходят на борту трансатлантического лайнера.

Краткий вариант «Семь банок кофе» всех этих недостатков начисто лишён, а о достоинствах вполне достаточно сказано в других отзывах. Рекомендуется к прочтению и получению удовольствия.

Одно из лучших и при этом одно из самых недооценённых произведений отечественной фантастики.

В этом небольшом романе (или, если угодно, большой повести) авторы сумели создать совершенно неповторимый и уникальный сплав традиционной для советской литературы производственной фантастики ближнего (казалось бы) прицела и глобального философского высказывания о судьбах мира и человечества.

Разнообразны используемые авторами художественные приёмы: классическое повествование от третьего лица чередуется с записанными на магнитную ленту монологами одного из участников событий, которые, начавшись как рядовой научный эксперимент, столь внезапно разрослись до масштабов глобальной катастрофы. В тексте романа нашлось место и научным диспутам, и лирической любовной истории, и – опять внезапно! – элементам практически хоррор-жути с признаками надвигающейся антиутопии (для советской фантастики вещи почти невозможные), и даже яркой постапокалиптической зарисовке.

Роман написан хорошим литературным языком и читается с неослабевающим удовольствием, которое в поворотные моменты сюжета и при осмыслении ключевых пунктов авторской философии доходит до восторга.

Удивительно, но эта феноменальная вещь не только прошла мимо внимания массового читателя-фэна, но и была совершенно не замечена отечественным фантастиковедением. А между тем оригинальная идея, лежащая в основе повести, была не только прорывной в плане «научной фантастичности», но и совершенно неисчерпаема по своей социально-философской глубине, в силу чего оказала заметное влияние на целый ряд неоспоримых шедевров отечественной фантастики, таких как «Открытие себя» Владимира Савченко (в части биохимической модели создания искусственного саморазвивающегося сверхорганизма) и «За миллиард лет до конца света» братьев Стругацких (в части метагалактического уровня этико-философской проблематики и предельной остроты нравственного и социального выбора).

Однако, как это ни покажется парадоксальным, но недооценённым данное произведение остаётся только и исключительно на нашей, отечественной, почве.

Не секрет, что за рубежом фантастика советских авторов за малым исключением просто игнорировалась. Если оставить за скобками издания в странах социалистического содружества и попытки продвижения отечественной литературы в переводе на иностранные языки непосредственно из Советского Союза, издание переводов русской советской фантастики на Западе почти полностью исчерпывалось только произведениями братьев Стругацких.

Из этого жёсткого правила есть буквально считанное число исключений. И одно из них – «Душа Мира» Емцева и Парнова.

В 1977 году «Душа Мира» была переведена на английский язык и годом позже вышла в знаковой серии «Best of Soviet Science Fiction» с традиционным для этой серии предисловием Теодора Старджона.

Очень небольшое число отечественных авторов удостоились попасть в эту серию: из восемнадцати вышедших в ней книг семь – это авторские книги Аркадия и Бориса Стругацких, ещё три – антологии, а остальные восемь распределились по одной между такими авторами, как Алексей Толстой, Александр Беляев, Владимир Савченко, Кир Булычев, Вадим Шефнер, Дмитрий Биленкин, Виктор Колупаев, ну и Михаил Емцев и Еремей Парнов.

Предваряя публикацию романа русских авторов, Старджон не скупится на восторженные эпитеты:

«Это в высшей степени выдающийся роман!»

«Каждое слово в этой книге написано с особым умением и необходимым осознанием».

«Эти авторы демонстрируют удивительнейшую способность свободно переходить от глубокого исследования ума и сердца к широкоэкранным визуализациям социального макрокосма и возможных вариантов будущего».

Более подробно цитировать не буду – не так давно я публиковал это предисловие в авторской колонке, все интересующиеся могут прочитать там полный текст.

Особо следует отметить, что интерес к этому роману на Западе не затух и в этом веке: он продолжает регулярно упоминаться в справочниках и энциклопедиях научной фантастики.

Один из авторов постоянно переиздающейся энциклопедии «Science Fiction and Fantasy Book Review» Майкл Грейни в статье, посвящённой роману Емцева и Парнова, резюмирует (цитирую по изданию 2009 года):

«Как и большая часть русской литературы, «Душа Мира» использует частые ретроспективные экскурсы и смену фокуса повествования и сочетает элементы двух противоречащих друг другу направлений в русской культурной жизни — марксизма и мистицизма. То, как они оба развиты, даёт ключ к более глубокому значению этого романа. Душу Мира можно рассматривать как критику и предупреждение: критику всеобъемлющего бюрократического правительства, коммунистического или капиталистического, которое постепенно подавляет все аспекты индивидуальной жизни, включая мышление; предупреждение о том, что устранение индивидуальности и индивидуального мышления в любом обществе разрушает смысл самой жизни. Таким образом, хотя «Душа Мира» — это хорошая научная фантастика, в ней также есть важное сообщение и урок для аудитории, выходящей далеко за пределы мира научной фантастики. Настоятельно рекомендуется».

Могу со своей стороны лишь полностью согласиться с этим выводом. Это действительно большая и серьёзная литература. Многие произведения отечественной фантастики советского периода, в том числе лучшие из них, увы, не выдержали испытания временем, совершенно и безнадёжно устарели и представляют ныне интерес уже сугубо исторический, являясь документами эпохи, а не книгами на все времена. Тем более приятно сознавать, что в опровержение общей статистики есть истинные жемчужины и нетленные шедевры, гуманитарное, эстетическое и этико-философское значение которых за более чем полвека ничуть не уменьшилось.

«Душа Мира» Михаила Емцева и Еремея Парнова – один из таких примеров.

Странно, что все, проклассифицировавшие этот маленький рассказ, увидели в нём только фантастику. Тогда как это в гораздо большей степени притча, слегка замаскированная под фантастику посредством наукообразной лексики распинающегося перед корреспондентом изобретателя.

«Сказка — ложь, да в ней намёк — добрым молодцам урок!..» Не более того. Но и не менее.

Фантастико-абсурдистская пьеса эстонского инженера, драматурга и переводчика Бориса Кабура могла бы стать довольно-таки заметным и нетривиальным явлением в не очень, мягко говоря, обширном перечне советских фантастических пьес. В основе — вполне твёрдая НФ-идея о создании полезного в народном хозяйстве прибора, гасящего вредные излучения (см. аннотацию), но развитие сюжета неожиданно идёт по пути гротеска и абсурда, вследствие чего следить за судьбой изобретателя и его изобретения становится небезынтересно. Затем по ходу действия начинают превалировать сатирические мотивы и бытовые подробности, и тогда временами возникает ощущение скуки и затянутости. Тем не менее (а также несмотря на предсказуемый финал) контрапункт фантастики и абсурда удерживает и читательский интерес, и результирующее впечатление. Поэтому уверен: будучи нормально изданной, пьеса наверняка нашла бы своего читателя.

Но увы — гротеск и абсурд, прямо скажем, не слишком приветствовались в советских реалиях конца 1960-х гг., даже в сатирических целях. И хотя культурное пространство в прибалтийских республиках имело существенно больше степеней свободы, чем в российской метрополии, и пьеса «Antivalgus» действительно некоторое время шла в одном из театров Эстонской ССР, опубликована она так и не была даже на эстонском. Ну а на русском (в переводе, между прочим, не кого-нибудь, а одной из легенд советской фантастики Севера Гансовского, долго и плодотворно сотрудничавшего с отечественным театром с 1950-х по 1980-е годы) была напечатана при помощи пишущей машинки и множительного аппарата тиражом 150 экземпляров и таким образом сохранилась для истории и заинтересованных любителей советской фантастической драматургии среди обязательных экземпляров крупнейших российских библиотек.

В который раз перечитывая этот великолепный и действительно чрезвычайно остроумный рассказ, вдруг поймал себя на впечатлении эдакого дежавю: где-то я уже читал прям почти точно такого же Изобретателя. И тут меня осенило: ба! да это же практически старикашка Эдельвейс из знаменитой «Сказки о Тройке» братьев Стругацких! И манера поведения почти такая же, и лексикон («рассматриваю театральное искусство с точки зрения электроволновой теории. С одной стороны, актёр, то есть индуктор, с другой — зритель, то есть перцепиент. Между ними осуществляется дистантная биорадиационная связь...»), да и прибор его — на самом деле прямой родственник «эвристической машины»... И даже в фамилиях персонажей связь усматривается: фамилия Эдельвейса — Машкин, т-щ Хлебовводов всё норовил назвать его Бабкиным. А Изобретатель в рассказе Гансовского — Бабашкин!

Рассказ опубликован в декабрьской книжке журнала «Театр» за 1966 год, а первый вариант «Сказки о Тройке» написан в марте 1967-го. К вопросу об источниках и составных частях... ))

Это исследование я без большой боязни преувеличить назвал бы образцовым. Степень погружения в материал, объём проработанной литературы, искреннее восхищение объектом исследования, гармонично сочетающееся с научной беспристрастностью и фундаментальностью подхода, всесторонность рассмотрения такого удивительного и уникального, беспримерного феномена, которым был пан Станислав, заслуживают самого глубокого уважения и самой высокой оценки.

Некоторое её снижение от максимума я позволил себе (быть может, был чересчур строг, готов признать) только потому, что автор исследования буквально в паре мест не удержался-таки от высказывания собственных политических позиций, хотя мог бы и, на мой взгляд, должен был бы: качеству проделанной работы это ничуть бы не повредило, но даже наоборот, поспособствовало бы.

В целом же прочитал с огромным интересом, то и дело переходящим в восторг, граничащий с пиететом.

Рекомендую всем, кто по-настоящему интересуется фигурой одного из ведущих мировых писателей-фантастов и одновременно одного из ведущих философов XX века, к обязательному и вдумчивому прочтению.

Есть произведения, которые целиком и полностью выдумываются, что называется, «из головы»: и идея, и замысел, и сюжет, и персонажи, и события, и диалоги, и конкретные фразы. В них всё может быть сделано удачно и даже безупречно, и с умом, и со вкусом, но вот ощущения чуда, восторга они не вызывают. Примеров тому несть числа.

А есть такие, которые как будто бы продиктованы автору откуда-то сверху, или считаны им с каких-то тонких планов, или подслушаны где-то за пределами нашего мира, или приснились ему во сне, или привиделись в бреду, а то и в изменённом состоянии сознания.

Удивительная и совсем коротенькая повесть поэта-барда и актёра Владимира Высоцкого — как раз из произведений второго типа. Именно поэтому она столь разительно непохожа на любые другие его прозаические опыты: от написанных в соавторстве киносценариев до ставшего широко известным в годы перестройки неоконченного «Романа о девочках». Именно поэтому повесть эта, несмотря на многочисленные скрытые и явные отсылки и аллюзии к широченным пластам мировой художественной культуры, вместе с тем не позволяет хоть сколько-нибудь уместно сравнить себя ни с одним из тех шедевров, на которые намекает или с которыми перекликается, почти постмодернистски — в 1968-то году! — деконструируя и переосмысливая их.

Игра смыслов, амбивалентность составляют самую суть этой вещи, и параллельный сюжет, когда повествование то ведётся в привычном, человеческом, стиле, то, переворачиваясь, представляет собой взгляд на нас, гуманоидов, со стороны дельфинов, умело и уместно подчёркивает это.

С одной стороны — яркий и чистый гуманистический посыл, а с другой — едкая ирония в адрес отдельных представителей рода людского (включая самоиронию загремевшего в психушку автора) и всего этого рода в целом.

А поистине джойсовская плотность текста, которым всё это написано, в который приходится погружаться с усилием, вчитываясь в каждое слово, вглядываясь в каждый знак, в каждый символ (не только в переносном, но и во вполне прямом смысле слова — текст написан далеко не только буквами русского алфавита): на самом ли деле это та абракадабра, которой кажется на первый взгляд.

А всё переворачивающая концовка-эпилог, заставляющая заново переосмысливать всю ту амбивалентность, через которую только что с таким трудом и одновременно удовольствием прорвался...

В общем, никаких слов не будет достаточно, для того чтобы хотя бы частично передать впечатление от этой маленькой, но очень большой повести. И я уже даже почти пожалел, что вопреки привычкам всё-таки взялся написать этот отзыв. Быстро-быстро жму на кнопку, чтоб не передумать...

Мне одному показалось, что в этой короткой реплике Аркадий Натанович жёстко простебал как многих коллег-фантастов, так и уже прочно укоренившуюся к началу 1960-х «проблематику» советской фантастической литературы?

Так и представляю себе вдумчивое серьёзное лицо выступающего с высокой трибуны АНа с угнездившейся где-то в уголках глаз практически незаметной хитроватой усмешкой...

Увы, это отнюдь не «интервью, взятое Ю. Медведевым у А. и Б. Стругацких», а, как явствует из 7-го тома «Неизвестных Стругацких», это вольная, даже чересчур вольная, фантазия Юрия Медведева по мотивам его разговора с Аркадием Стругацким. Фантазия небезынтересная, но обладающая одним весьма существенным изъяном: весь текст от первой буквы до последней точки принадлежит Юрию Медведеву, а от Аркадия Стругацкого в опубликованном тексте не осталось практически ничего. Бориса же Стругацкого в качестве участника этого разговора Медведев и вовсе выдумал.

И в заключение — цитата из другого — 8-го — тома «Неизвестных Стругацких» (письмо АНа БНу 10 июня 1974): «Жемайтиса ушли с работы. На его место назначают болвана Медведева — помнишь, он состряпал в «Технику — молодежи» идиотское интервью с нами».

Остроумное и парадоксальное эссе. Остроумность каждый может оценить самостоятельно, так как текст этой короткой заметочки доступен в Сети. А вот о парадоксальности пару слов скажу. Эта ироническая футуристическая штудия сумела в буквальном смысле воплотить в себе поговорку «Пальцем в небо — и прямо в точку». Пальцем в небо — потому что глядя из 1983 года никак было невозможно предугадать перестройку и открытый ею девятый вал публикаций Стругацких во всех возможных видах и вариациях, от покетбуков до собраний сочинений; и поэтому тенденции социального развития виделись столь безрадостными каждому настоящему стругацкофэну и стругацкоману. Ну а прямо в точку — потому что академическое издание УНС таки действительно вышло, пусть не в «Лит. памятниках», а в «Новом Литературном Обозрении», но зато на три четверти века раньше! И даже состав этого академического издания оказался автором эссе в значительной степени предугадан. (Например, по К.Душенко в состав литпамятниковского издания вошли такие литературоведческие работы, как «Семантическое поле лексем «искоренение» и «одержание» в свете металингвистических концепций последнего десятилетия» и «Язык бр. Стругацких и культура интеллигентного трепа второй половины XX века»; в реальном же издании реально имеют место быть напечатанными работы «Улитка на склоне»: Критическая рецепция — анализ реакции критиков, литераторов и читателей» и «Использование информационной метрики в анализе текстового материала на примере корпуса текстов А. и Б. Стругацких».) Так что рукописи действительно не горят, в чём мы лишний раз убедились благодаря Константину Душенко.

Аркадий Стругацкий ещё в 1976 году не только прозорливо указал на одну из главных проблем, в полный рост вставшую перед человечеством уже в XXI веке, — проблему 'потребительства как распространяющейся по миру духовной инфекции', — но и предложил единственный путь к её решению:

А также совершенно справедливо отметил важность роли литературы и искусства в привлечении общественного внимания к этой проблеме и пути её решения.

А я склонен оценивать и этот текст, и факт его появления именно тогда и в той ситуации чрезвычано высоко. Ведь это был для Стругацких единственный способ остаться советскими писателями, т.е. писать для советского читателя и быть читаемыми им. Путь, который они избрали в период усиления цензурного давления на них, был наиболее сложен. Можно было уйти в диссидентство — и тогда потерять значительное число своих читателей. Можно было скатиться в конъюнктуру — и тогда потерять себя. Они сумели пройти по тончайшей грани между Сциллой писания только в стол и Харибдой писания только на официозный заказ и даже в самый тяжёлый для себя период 1970-х написать несколько великолепных повестей, которые совершенно легально — через советские журналы и сборники фантастики — пришли к сотням тысяч и миллионам так ждавших их читателей. И сама возможность пройти по этому пути появилась благодаря этому письму в «Литературку».