"Днем, пожалуй, подтает, особенно на тротуарах, все-таки в городе теплее градусов на семь, если не больше. Может быть, даже удастся увидеть открытую землю, давно я ее не видел, — черную, сырую, восхитительно липнущую к подошвам, с прелыми мочалками ископаемой травы. Чавкающую. Что ж, может быть, и удастся, день на пятьдесят шестой параллели сегодня совсем не плох. Лето.

Прошлое лето было холодным. Без единой оттепели. Прошлым летом я познакомился с Дарьей и по выходным мы ходили на лыжах. Подальше за город, куда глаза глядят. Как правило, глядели ее глаза. Я наполнял термос кофе и пихал в рюкзак бутерброды. Мы искали лыжню и, если находили, забирались далеко в глубь леса. Там не так сквозило. Она убегала вперед, потому что лучше меня ходила на лыжах, и ждала меня, когда у нее замерзали руки. А я на эти руки дул. Помню, мы нашли в лесу карликовую сосну, с которой еще не ссыпались иглы, и Дарья объявила это чудом. Потом она хотела еще раз добраться до той сосны, только я не пустил. Незачем. Сейчас на той сосне наверняка не осталось ни одной иголки. Она уже тогда была мертвая.

А вот зимой мы на лыжах не ходили. Зимой мы вообще никуда не ходили, разве что изредка я выбегал за едой и возвращался с фиолетовыми губами и носом цвета ватмана. (…) Тут я обнаружил, что никуда уже не иду, а стою в сугробе и прочно в нем завяз. Пришлось выдирать ноги, выбираться на твердое место и нудно топать, отряхивая ботинки. Конечно, снег проник вовнутрь и теперь противно таял, пропитывая носки. Кроме как доводить человека до простуды, ничего другого он не умеет. Умник, обругал я себя. Ты еще вспомни, как по грибы ходил. По чернушки-волнушки. А как еще успел — хорошо, ребята уговорили — махнуть напоследок в Карелию и как байдарку колотило и ломало на порогах, вспомнить не хочешь ли?.. А по берегам порогов уже лежал и не собирался таять цепкий крупчатый снег, и было пусто, как в яме, вообще в том походе было что-то траурное, река остывала буквально на глазах, к утру тихие плесы схватывало тонким звенящим ледком, и мы ломали лед веслами и двигались медленно, сосредоточенно, стараясь оберечь байдарку от ранений лезвиями ледяных кромок...

Теперь она сгнила, эта байдарка."

Александр Громов, "Мягкая посадка", 1995 г.

Действие, напомню, происходит в Москве более-менее в наше время.

Режиссер знаменитого мокьюментари "Первые на Луне" и суровой этномелодрамы "Овсянки" Алексей Федорченко http://ekburg.tv/9097/">подтвердил, что готовит экранизацию повести братьев Стругацких "Малыш".

Выбор выглядит логичным: Федорченко последнее время тесно сотрудничает с казанским писателем, сценаристом и певцом финно-угорского макромира Денисом Осокиным — а "Малыш" садится в рамки этого макромира как влитой. Семья Семеновых — вполне себе луговые мари (небесным женам которых посвящен последний фильм Федорченко-Осокина), Попов — мари горный, Комов типичный удмурт, а Глумова, судя по отчеству, однозначная финка. Вандерхузе, судя по германизированной фамилии, саам.

Молельных рощ на планете Ковчег нет, но пресловутые усы, выраставшие на горизонте в известные моменты, являются очевидным образом кереметей, оберегающих человека в опасную минуту.

Сюжет и диалоги укладываются в уральский тренд вообще на раз.

Очень хочу это кино.

Главное — чтобы авторы мой любимый диалог сохранили:

"- А что у вас там за игрушки? — спросил я.

— Игрушки... — рассеянно повторил Вандерхузе. — Игрушки? — переспросил он, не переставая стрекотать машинкой. — Ах, игрушки... — он отложил готовый листок и взял другой.

Я подождал немного и напомнил:

— Так что это за игрушки?

— Что это за игрушки... — со значительностью в голосе повторил Вандерхузе и, задрав голову, поглядел на меня. — Ты так ставишь вопрос? Это, видишь ли... А впрочем, кто его знает, что это за игрушки."

via Андрей Чертков

Помимо прочего "Фантлаб" хорош как бихевиористический полигон, позволяющий отслеживать типовые реакции разных групп на схожие события. Самая красота наступает, когда собеседники меняются местами.

Например, критик и подвижник А страшно увлекается производством малотиражных релизов — к удовольствию довольно заметного отряда единомышленников. На представление очередной книжки (автор прекрасный, макет спорный, но миленький) к А заявляется критик и подвижник Б, который решительно рассекает всеобщие восторги и просьбы отложить экземплярчик сообщением: "А, вы бы хоть какие-нибудь курсы верстальщиков, что ли, посетили. И самоучитель редактора какой-нибудь прочли".

А откликается практически толстовским: "Ошибки? Замечательно, исправим!" — но Б мужчина серьезный, он отрезает: "Для этого их надо видеть. А вы видите, например, верстальную ошибку на странице 202?"

И дальше пытается давать крутого прост-таки не вынимая, просит "слово «кернинг» употреблять по делу", а завершает поучение красивейшей моралью: "Есть такое понятие — «культура издания». И за ним — нескольковековой опыт изготовления печатных книг. Когда я выбираю печатные книги для своей библиотеки, я настаиваю, чтобы они были сделаны хорошо, с соблюдением известных требований (вполне выполнимых, кстати, ничего экстравагантного). Потому что с самими текстами я могу и в электронном виде ознакомиться — с читалки. А книга — предмет материальной культуры. Мне интересны тексты Покровского. И мне лично жаль, что это издание сделано некачественно, и потому я его не куплю. Тираж же тут совершенно не при чем."

А, что характерно, в дискуссию не вступает, "Сам добейся!" не кричит — и даже не выражает восторгов в связи с инновационным написанием оборота "ни при чем".

Девять месяцев спустя мать-природа берет свое, как бы намекая на то, что отмалчивался А не просто так, и уже Б объявляет о выпуске в продажу малотиражной книжки (автор заметный, макет непрофессиональный). Несколько активистов немедленно заявляют бурное "фи" в связи с цветом обложки, подбором шрифтов и всего прочего. Б объясняет. что ему зато нравится, а уродство в глазах смотрящего. И тут появляется А.

Вселенная замирает в ожидании адекватной и заслуженной ответки. Но А сообщает: "Так, недовольные, в кои то веки выходит на русском языке работа по фантастиковедению, и мне вот все равно какая обложка, я куплю и читать буду а не любоваться". И бежит пиарить издание в соседние форумы.

И Б, посрамлен Б, плакаси горько? Не уверен.

Но все равно — занавес.

В недалеком будущем бандюки наблатыкиваются избавляться от трупов в недалеком прошлом: упакованную жертву отправляют на четверть века назад, в точке выхода стоит заглавный петельщик с лупарой, которому надо лишь не глядя нажать на спуск, снять с замотанного в мешок тела серебряные слитки (гонорар) и дотащить труп до печки. Иногда слитки оказываются золотыми. Это значит, что петельщик только что грохнул себя старенького. Процедура называется "замкнуть петлю" и считается выходом на пенсию — дальше можно прогуливать слитки, пока не придут и не упакуют. Главному герою не повезло — он-старенький оказался шустрее его-молоденького и прибыл в прошлое не умирать, а гасить всех, кто сможет его упаковать — ныне, присно и во веки.

Ничего хорошего я от фильма не ждал: сюжет нарочито старомодный и трэшевый, Уиллис надоел до зубной боли, а "Кирпич", предыдущий шедевр режиссера, я постыдно ниасилил.

Фильм, товарищи, отличный. То есть все как ожидалось: Уиллис корчит лысые рожи, загримированный под него Гордон-Левитт не отстает, кровищи перебор, банальные ходы в количестве, как сюжетные (привет от Дж.Камерона с Р.Хайнлайном и П.Булем), так и идейные (привет от Ф.Достоевского), девушки красивые, зато гламура ноль. Но каждая из рож, банальностей и девушек очень к месту, и место это жесткое, но правильное.

Очень рекомендую.

Очередная наскальная схема 40-тысячелетней давности подсказывает паре молодых ученых галактический адресок пришельцев, из лона которых вышло человечество. Ребята разводят дряхлого олигарха, и тот снаряжает корабль "Прометей" с простой грубой командой, группкой экспрессивных ученых, улыбчивым роботом и стервой-комиссаршей. Схема оказывается довольно точной. На этом хорошие новости кончаются.

Я, как всегда, поспел к фильму последним, потому что ждал версию с оригинальным звуком. Пока ждал, старался не обращать внимания на спойлерные отзывы, но уловил таки, что примерно 98% посмотревших заходятся в недоуменном негодовании, а то и бурлящей ненависти к старику Скотту, который обещал приквел к "Чужому", а подсунул невнятный философский трактат нипрачо, — а прочие два процента твердо называют "Прометея" шедевром, обреченным повторить судьбу "Бегущего по лезвию".

Несогласный я с обоими. "Прометей" — крепкий, ладный и вполне внятный фильм, главной проблемой которого является некоторая вторичность ходов и подходов. Вторичность, как мне показалось, объясняется ревностью Скотта к Камерону и к себе молодому — во всяком случае, желание перетоптать и "Чужого", и "Чужих" читается в половине прометеева корпуса. Не удалось. "Чужие" драйвовей, "Чужой" просто круче почти во всех отношениях, философская ценность "Прометея" очевидна, но не слишком весома.

В общем, смотреть можно, а любителям высококачественной фантастики нужно. Насчет пересматривать я пока не уверен.

"Чужого" я уже включил, "Чужие" на очереди.