облако тэгов
Два предыдущих года под католический сочельник я вспоминал любимые (на тот момент) рождественские рассказы Конни Уиллис. В этом, я решил предоставить слово самой писательнице, переведя её предисловие к одному из её сборников с рождественскими историями. Итак — слово Конни Уиллис.
Я люблю Рождество. Все его составляющие — наряжать елку, петь в хоре, печь печенье и упаковывать подарки. Мне даже нравится то, что ненавидит большинство людей: ходить по магазинам в переполненных торговых центрах, читать рождественские информационные бюллетени, встречаться с родственниками и стоять в очередях на регистрацию багажа в аэропорту.
Ладно, я солгала. Никому не нравится стоять в очередях на регистрацию багажа. Но мне нравится видеть, как люди выходят из самолета, и остролист, и свечи, и гоголь-моголь, и рождественские гимны.
Но больше всего я люблю рождественские истории и фильмы. Ладно, я снова солгала. Я люблю не все рождественские истории и фильмы. Например, я не люблю «Эту замечательную жизнь». И не люблю «Ель» Ганса Христиана Андерсена.
Но я люблю «Чудо на 34-й улице» и «Дерево, которое не подстригли» Кристофера Морли и стихотворение Кристины Россетти «В суровую зимнюю пору». Моя семья каждый год смотрит «Верняк» и «Рождественскую историю», и каждый сочельник мы читаем вслух «Невозможный снежный костюм прошлого Рождества» Джорджа В. Хиггинса и с нетерпением ищем новую классику, чтобы дополнить наши традиции.
Их не так уж много. Это связано с тем, что рождественские истории писать гораздо сложнее, чем кажется, отчасти потому, что тематика довольно ограничена, а люди пишут их уже почти две тысячи лет, так что они практически внесли все возможные изменения в снеговиков, Санта-Клаусов и пастухов.
Истории были рассказаны с точки зрения четвертого волхва (которого подстерегли на пути в Вифлеем), трактирщика, жены трактирщика, осла и звезды. Ходили истории о Сантах из универмага, фальшивых Сантах, перегоревших Сантах, Сантах-заменителях, Сантах-отказниках и Сантах-на-диете, не говоря уже о жене Санты, его эльфах, его оленях и Рудольфе. У нас были рождения на Рождество (естественно!), смерти, расставания, встречи, погромы, попытки самоубийств и слушания о вменяемости. И Рождество на Гавайях, в Китае, в прошлом, будущем и космосе. Мы слушали истории от самого маленького пастуха, самого маленького мудреца, самого маленького ангела и мыши, которая не шевелилась. Практически совсем не осталось того, чего еще не было.
Кроме того, автору рождественских рассказов приходится балансировать на тонкой грани между сентиментальностью и скептицизмом, и большинство авторов в конечном итоге впадают либо в цинизм, либо в слащавую развязность.
И, да, я говорю о Гансе Христиане Андерсене. Он придумал целый триптих слезовыжимательных историй, сюжет которых Максим Горький в порыве раздражения описал так: «Мальчик или девочка порядочного святочного рассказа обыкновенно стоят перед окном какого-нибудь большого дома, любуются сквозь стекло ёлкой, горящей в роскошных комнатах, и затем замерзают, перечувствовав много неприятного и горького».
Имеется в виду рассказ М. Горького «О мальчике и девочке, которые не замерзли». Мне очень интересно, как Уиллис его отыскала, учитывая тот факт, что в советское время он не включался в собрания сочинений Горького. Зато сейчас… Сейчас его включают в сборники – Весёлые святочные истории русских писателей. Ну, очень веселая история… Видимо это новая грань веселья – русское рождественское. Да, ознакомиться с рассказом можно здесь и это тот случай, когда я очень рад, что меня побудили прочитать классика русской литературы. Классика — она, как ни крути, вне времени. Единственное — детям я бы такое точно под Рождество не читал бы.
Девочку со спичками, стойкого оловянного солдатика, даже снеговика (растаявшего, а не замороженного) постигла судьба, которой они (и мы) не заслуживали, особенно на Рождество.
Никому до появления Андерсена и в голову не приходило писать такие унылые рождественские истории. Даже Диккенс, который в своих книгах убил немало детей, не убил Крошку Тима. Но Андерсен, очевидно, одержимый идеей испортить всем праздники, замораживал невинных детей, превращал верные игрушки в куски свинца и рубил на дрова безобидные ели, которые просто стояли в лесу и занимались своими делами.
Хуже того, он вдохновил десятки подражателей, которые убивали святых детей (некоторые из которых, я признаю, были невыносимы и заслуживали смерти) и бедных людей до конца викторианской эпохи.
В двадцатом веке плакса в стиле Андерсена перешла в кино, в котором снимались Маргарет О'Брайен (которая определенно заслуживала смерти) и другие дети-звезды, выбранные за их бледность и способность кашлять. У фильмов были такие названия, как «Отдать всё, что есть у меня» (1957) и «Рождественская ель» (1996), которые обманывали незадачливых кинозрителей, заставляя их думать, что они увидят веселый рождественский фильм, хотя на самом деле они были о маленьких мальчиках, которые умерли от радиационного отравления в канун Рождества.
С Что ж, к сожалению, так оно и было, и это привело к невероятно сентиментальным и слащавым историям, слишком многочисленным, чтобы их упоминать.
Итак, есть ли какие-нибудь хорошие рождественские истории? Можете не сомневаться, начиная с оригинала. В рассказе о первом Рождестве (вы знаете, младенец в яслях) есть все элементы великолепного повествования: драма, опасность, спецэффекты, сны и предупреждения, предательства, чудом спасшиеся и — в сочетании с пасхальной историей — самый счастливый конец из всех.
И в нем есть великие персонажи — Иосиф, который по уши в делах, но делает все, что в его силах; мудрецы, ожидающие дворца и оказавшиеся в яслях; скользкий Ирод, говорящий им: «Когда вы найдете этого царя, скажите мне, где он, чтобы я мог прийти и поклониться ему», а затем посылает своих головорезов, чтобы попытаться убить ребенка; амбивалентный трактирщик. И четырнадцатилетняя Мария, размышляющая обо всем вышесказанном в своем сердце. Это отличная история. Неудивительно, что она длится уже две тысячи лет.
Современные рождественские истории, которые я люблю (более полный список см. в конце этой книги), включают О. Генри “Дары волхвов”, “Паломничество волхвов” Т.С. Элиота и "Лучшее рождественское представление" Барбары Робинсон (1983) о рождественском представлении в церкви, захваченном бандой хулиганов по фамилии Хердманы. Пастухи задирают всех подряд, курят, ругаются и приходят только потому, что слышали, что потом будут угощения. И они превращают то, что было спокойным и скучным рождественским представлением, в нечто экстраординарное.
Поскольку я писатель-фантаст, я, конечно, неравнодушна к научно-фантастическим рождественским историям. Научная фантастика всегда обладала способностью заставлять нас смотреть на мир под другим углом, и Рождество не исключение. Научная фантастика посмотрела на первое Рождество с новой точки зрения (классический роман Майкла Муркока «Се человек») и в новом обличье («Темная концепция» Джо Л. Хенсли и Алексея Паншина).
Она показала нам Рождество в будущем («След легенды» Синтии Фелис) и Рождество в космосе (замечательный «Подарок» Рэя Брэдбери). И в нем рассматривается темная сторона Рождества (Милдред Клингерман «Дикий лес»).
Мои любимые научно-фантастические рождественские рассказы — «Звезда» Артура Ч. Кларка, в которой рассказывается о рождественской звезде, которая привела волхвов в Вифлеем, и веселая история Томаса Диша «Компромисс Санта-Клауса», в которой два бесстрашных шестилетних репортера-расследователя раскрывают шокирующие факты — скандал за спиной Санта-Клауса.
А еще я люблю загадки. Вы могли бы подумать, что убийство и Рождество не сочетаются, но обстановка и возможность убийств, связанных с омелой, сливовым пудингом и Санта Клаусом, вдохновили многих авторов детективов, начиная с Артура Конан Дойла и его “Приключения синего карбункула”, в котором фигурирует рождественский гусь. Некоторые из моих любимых детективов — «Жемчужное ожерелье» Дороти Сэйерс, «Убийство на Рождество» Агаты Кристи и «Самый короткий день: убийство на празднике» Джейн Лэнгтон. Мой абсолютный фаворит — комикс Джона Мортимера «Рампол и дух Рождества», в котором главные роли играют сварливый старый Скрудж, адвокат Гораций Рампол, и его замечательная жена, Та, Которую Нужно Слушаться.
Комедии, наверное, мой любимый вид рождественских историй. Мне нравится «Рождество танцующего Дэна» Деймона Раньона. (На самом деле, мне нравится все, что когда-либо писал Деймон Раньон, и если вы никогда его не читали, вам нужно немедленно пойти за Парнями и Куклами. То же самое с П.Г. Вудхаусом, чьи «Дживс и дух Рождества» и «Еще одна рождественская песнь» — винтажные вудхаусовские, а это значит, что они неописуемы. Если вы тоже никогда не читали Вудхауза, то какое же вас ждет удовольствие! Он написал более ста книг. Начинайте с любого места.) И Раньон, и Вудхаус балансируют между чувствами и цинизмом, иронией и духом Рождества, человеческой природой и счастливым концом, без единой ошибки.
А еще есть «Ель, которую не подстригли» Кристофера Морли, которая явно была написана в ответ на «Ель» Ганса Христиана Андерсена. Однако, в отличие от Андерсена, Морли понимает, что цель Рождества — напомнить нам не только о страданиях, но и о спасении. Его история вызывает у вас боль, а затем отчаяние. А потом радость.
Почти во всех замечательных историях (рождественских или других) есть один ужасный момент, когда кажется, что все потеряно, когда вы уверены, что ничего не получится, плохие парни победят, кавалерия не прибудет вовремя, и они (и мы) не будем спасены. В рождественском вестерне Джона Форда «3 крестных отца» (1948) есть такой момент. Как и в «Чуде в Морган-Крикс» и в «Чуде на 34-й улице», который я считаю Лучшим Рождественским Фильмом Всех Времен.
Знаю, знаю, что «Эта замечательная жизнь» считается Лучшим рождественским фильмом всех времен, с десятью миллионами просмотров и сопутствующей рекламой. (На прошлое Рождество я видела коврик для мыши «Эта замечательная жизнь».) И я не отрицаю, что в нем есть несколько замечательных сцен (читайте мою историю «Чудо» на эту тему), но у фильма есть реальные проблемы. Во-первых, злодей мистер Поттер все еще остается на свободе и безнаказанным в конце фильма, чего никогда не допускает ни одна хорошая сказка. Ужасный невысокий психолог в «Чуде на 34-й улице» без промедления и очень уместно уволен, а окружной прокурор, который, в конце концов, всего лишь выполнял свою работу, раскаивается.
Но в «Этой замечательной жизни» мистер Поттер свободен, и его злодейство не раскрыто, хотя он уже зарекомендовал себя как мстительный и злобный злодей. Поскольку он не наказан, он, очевидно, попробует что-то другое. И бедному Джорджу все еще предъявлены обвинения в растрате, которые, как я видела, не исчезают только потому, что вы возвращаете деньги, даже если полицейский улыбается в последней сцене.
Но худшая проблема, как мне кажется, заключается в том, что финал зависит от доброты жителей Бедфорд-Фоллс, что (особенно в свете предыдущих событий) кажется рискованным предложением.
Чудо на 34-й улице, с другой стороны, не полагается ни на что подобное. Ирония чуда (и давайте посмотрим правде в глаза, может быть, что действительно раздражает мою душу, так это то, что «Эта замечательная жизнь» — произведение совершенно без иронии) заключается в том, что чудо происходит не из-за поведения людей, а вопреки ему.
Предполагается, что Рождество основано на бескорыстии и невинности, но до самого конца «Чуда на 34-й улице» практически никто, кроме Криса Крингла, не проявляет этих качеств. Совсем наоборот. Все, даже герой и героиня, действуют из циничных, очень современных личных интересов. Санта-Клаус из Мэйси уходит в запой прямо перед Парадом в честь Дня благодарения Мэйси, Дорис нанимает Крис, чтобы выбраться из передряги и сохранить свою работу, Джон Пейн приглашает маленькую девочку Сьюзан посмотреть парад, чтобы познакомиться с матерью.
И, несмотря на решительные усилия Криса Крингла вернуть городу истинный дух Рождества, это продолжается. Универмаг Мэйси, а затем их конкурент Гимбел соглашаются с идеей рекомендовать другие магазины не потому, что они в неё верят, а потому, что это означает больше денег. Судья по делу о вменяемости Криса выносит благоприятные решения только потому, что он хочет быть переизбранным. Даже почтовые работники, которые обеспечивают развязку истории, просто хотят избавиться от хлама, скапливающегося в офисе с письмами, лежащими мертвым грузом.
Но, несмотря на все (на самом деле, по восхитительной иронии судьбы, именно из-за этого) и с очень слабыми проблесками человечности со стороны главных героев, и несмотря на то, насколько безнадежным все кажется, чудо Рождества происходит точно по расписанию. Так же, как это происходит каждый год.
Именно этот слой символизма делает «Чудо на 34-й улице» таким приятным фильмом. А также его сценарий (Джордж Ситон) и идеальный актерский состав (особенно Натали Вуд и Тельма Риттер) и множество восхитительных моментов (Санта поет голландскую песенку маленькой голландской сироте и катастрофический эпизод с жевательной резинкой и выражением отвращения на лице Натали Вуд, когда ей говорят, что она должна верить даже, когда что-то не получается). Плюс, конечно, тот факт, что Эдмунд Гвенн мог заставить любого поверить в Санта-Клауса. Все это вместе взятое делает его Лучшим Рождественским фильмом, когда-либо Снятым.
Однако это не самая лучшая история. Эта честь принадлежит Диккенсу и его бессмертной «Рождественской песне». Слух о том, что Диккенс изобрел Рождество, не соответствует действительности, как, вероятно, не соответствует действительности и история о том, что, когда он умер, маленькая дочка бедного уличного торговца рыдала: «Диккенс умер? Значит, тогда Рождество тоже умерло?» Но так и должно быть.
Потому что Диккенс сделал невозможное — он написал не только шедевр, отражающий суть Рождества, но и историю, достаточно хорошую, чтобы пережить свою славу. Был миллион в основном ужасных телевизионных, киношных и музыкальных версий и вариаций, в которых Скруджа играли все, от Бэзила Рэтбоуна до the Fonz, но даже худшие из них не смогли повредить замечательной истории Скруджа и Крошки Тима.
Одна из причин, по которой это такая замечательная история, заключается в том, что Диккенс любил Рождество. (И неудивительно. Его детство было детством Оливера Твиста и Крошки Доррит вместе взятых, и ни доброго дедушки, ни Артура Кленнэма не было на горизонте. Вся его взрослая жизнь, должно быть, казалась ему Рождеством.) Я считаю, чтобы писать о Рождестве необходимо, чтобы вы его любили.
Во-вторых, он много знал о человеческой природе. Вспоминая прошлое, по-настоящему видя настоящее, представляя последствия своих действий, мы на самом деле растем и меняемся. Диккенс знал это задолго до Фрейда.
Он также много знал о писательстве. Сюжет потрясающий, диалоги великолепны, а вступительная строка — «Начнем с того, что Марли был мертв» — уступает только «Зовите меня Измаил», как одна из величайших вступительных строк литературы. Он также знал, как заканчивать истории, и что у рождественских историй должен быть счастливый конец.
Наконец, эта история трогает нас, потому что мы хотим верить, что люди могут измениться. Хотя они этого не делают. Мы все узнаём на горьком опыте (хотя, вероятно, не таком горьком, как у Диккенса), что мир полон стяжателей и воров, что Скрудж остается Скруджем до самого конца, и никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь Крошке Тиму.
Но Рождество посвящено тем, кто верит, несмотря на неопровержимые доказательства, что человечество способно измениться и заслуживает искупления. А Рождественская история Диккенса — это на самом деле Рождественская История. И ожесточенное сердце, которое расколется в конце истории, — наше собственное.
Если я говорю увлеченно (а иногда и ворчливо) о рождественских историях, то так оно и есть. Я люблю Рождество, во всей его сложности и иронии, и я люблю рождественские истории.
И я надеюсь, что у вас будет очень веселое Рождество!
Хотелось бы повторить за Конни Уиллис пожелания о весёлом Рождестве, однако с этим приходится повременить, но, надеюсь, что только в этом году.
