Дебютный роман Йоава Блума обещает много, в общем-то, разочаровывает, но, в конце концов, оказывается вовсе не тем, чем кажется, что на первый, что и на второй взгляд.
В нем легко увидеть чуть ли не вариацию на тему «Меняющих реальность» (фильм 2011-ого года режиссера Джорджа Нолфи с Мэттом Дэймоном и Эмили Блант), но это иллюзия (или совпадение), так как книга тоже вышла в 2011-ом, а писалась два или три года, автор просто не мог этот фильм увидеть. Правда, «Меняющие реальность» основаны на рассказе «Бюро корректировки» Филипа К. Дика, потому нельзя исключить, что Йоав Блум им и вдохновлялся. Но это так… Совпадение. А вот отсылка к одному из финальных эпизодов «Гарри Поттера и Даров Смерти» Дж. К. Роулинг очевидна. Тут никаких совпадений. Еще в Йоаве Блуме можно увидеть этакого последователя Пауло Коэльо или там Ричарда Баха. Многие критики так и сделали. Но это опять же иллюзия: наш герой пишет гораздо глубже. При внимательном чтении оказывается, что простота тут хитрая, общая милота скрывает не самые благостные сентенции, а самое главное так и остается непроговоренным, пусть читатель своим умом доходит. Хотя все это не изменяет того, что перед нами фактически любовный роман, пусть в главных героях тут и выступают абсолютно точно не человеки.
Буквально на второй странице Йоав Блум констатирует: ничто в этом мире не происходит случайно. Со стола упала чашка с кофе, разбилась, вам забрызгало одежду – это не просто так. По радио крутят ту самую песню, которую вы слушали на первом свидании, — для чего-то это нужно. Вам наступили на ногу в автобусе, – безусловно, это часть хитрой схемы. Чья-то воля выстраивает все эти причины и следствия определенным образом, чтобы произошло что-то важное. Или что-то ведущее к важному. Обустройством всех этих мелких и не очень событий занимаются особые специалисты, творцы совпадений. Можно было бы сказать, что это некое тайное общество. По сути – да. Но важно понимать, что в него входят те, кого только формально можно назвать людьми. Они служащие некоей канцелярии, хочется добавить, что небесной, но автор старательно не поминает ни Бога, ни ангелов, ни пророков. Высшая сила есть, это да, но привязывать ее к религии Йоав Блум явно не собирается.
Гай, Эмили и Арик – молодые творцы совпадений. Они вместе закончили соответствующие курсы, теперь занимаются обустраиванием человеческих судеб. Как и полагается истории про совпадения, сперва общий сюжет не очень ясен, понятно только, что тут, скорее, про отношения, чем про эти самые совпадения. Но постепенно все коллизии выстраиваются и читателю становится ясно: эти несколько дней из жизни героев будут весьма и весьма кризисными, ведь им придется задуматься не только о смысле своей работы, но еще и о том, насколько это всем им надо. А чтобы не было скучно, в сюжете даже есть киллер. Самый милый киллер, которого только можно себе представить. У него есть хомяк. И опять же, как и полагается истории про совпадения, все ружья выстрелят, а в финале читателя подстерегает несколько неожиданностей.
Пусть «Творцы совпадений» и дебютный роман с некоторыми слабостями, всем бы такие дебюты: архитектура сюжета выстроена крепко, персонажи в меру живые, местами Йоав Блум включает приятную иронию, местами же подпускает жести. Да, в целом текст не самый ровный: есть как и удачные места, так и не очень. Порой Йоав Блум злоупотребляет поверхностными нравоучительными сентенциями, причем персонажи высказывают их в такой манере, словно это важнейшие философские мысли, которые до этого никому не приходили в голову. Уж лучше бы Ницше и Шопенгауэра цитировали, хотя и это могло бы набить оскомину. Помимо этого все персонажи – кроме, пожалуй, Арика и некоего Генерала – все из себя романтичные, тонко чувствующие, умиляющиеся всему подряд. Для творцов совпадений это, наверное, в целом симптоматично, в конце концов, они совсем недавно стали людьми и получили возможность чувствовать, но вот в описании именно что обычных граждан выглядит несколько наивно.
Но при этом Йоав Блум проворачивает достаточно тонкую штуку. Он заворачивает конспирологию, которая ассоциируется у нас с триллерами всякими, в этакий мягкий уютный плед. А еще добавляет немного сказочности, той, в которой все миленько, сладенько, гладенько. Это и позволяет вырастить на столь неподходящем материале любовный роман, в котором нет ничего плотского, одни только чувства. И только читатель оказывается умиротворен, как среди всей этой милоты начинают прорастать, скажем так, ростки тревоги. Сперва их нелегко заметить, автор не устает камуфлировать, успокаивать, нежно читателя поглаживать. Тут даже посмертие устроено с максимальным комфортом, такому сложно противиться. В общем, идеальное чтение после долго рабочего дня, когда все совпадения только лишь раздражали и бесили. При этом тревога никуда не девается, только лишь прячется.
Если бы это была голливудская история, то, наверняка, она была бы про свободу выбора и право человека самому его совершать. Чаще всего такие истории про выбор личного счастья в противовес общественной пользе. Вспомним тех же «Меняющих реальность». Список можно продолжить. Но это не голливудская история. Даже не близко. Да, Йоав Блум выставляет любовь высшей ценностью (как и в «Меняющих реальность», коль они все равно остаются тут первой ассоциацией). Делает это грубовато, нарочито, карамельно. Вот только в контексте «Творцов совпадений» оказывается, что даже в любви людям не дано свободы. Она является таким же порождением причинно-следственной цепочки, как и все остальное. Причинно-следственной цепочки, которую кто-то подстроил. Кто-то, кто решил, вот эти вот люди должны быть вместе, пусть будут счастливы, даже если не просили об этом. Потому что это хорошо. Наверное, в контексте всего мира, вселенной, фигурантов-то дела никто и не спрашивал. Но хорошо ли это? Вот если быть совсем-совсем честным. Ответа на этот вопрос Йоав Блум не дает, пусть сам тон «Творцов совпадений», кажется, свидетельствует о том, что, конечно, хорошо. Но на самом деле…
На самом деле это, конечно, страшно. Жесткий детерминизм — он такой. В какой плед его не заворачивай.
Всем хорошо единственное на данный момент бумажное издание повести Эдуарда Веркина «Осеннее солнце» от московского издательства «Волчок» – отличная бумага, превосходная верстка, запоминающаяся обложка, занятные иллюстрации, – но все же один изъян имеется. Зачем-то в книге есть послесловие Лизы Биргер, в котором разъясняется, о чем же повесть Веркина. Достаточно неуклюже раскрыв смысл парадоксального названия (действие происходит летом, но солнце почему-то осеннее), Лиза Биргер быстро сводит текст к метафоре нелегкой судьбы России. Так тревожная и трепетная повесть о последнем лете детства оборачивается актуальным социальным высказыванием. Это простая и словно бы очевидная интерпретация, потому многие подхватили ее. Ну, а там и проложить мостик к деревенской прозе, к тому же Валентину Распутину с его «Прощанием с Матёрой» не сложно. Очень даже легко. Прямо хоть за школьное сочинение садись, материал более чем подходящий. И фактура что надо, и цитат можно натащить больше, чем понадобится. Фокус в том, что делать этого не стоит. Интерпретации могут завести далеко (в конце этого текста будет приведен пример), вот только перед нами книга, интерпретировать которую не надо. Тут все означает ровно то, чем является. Этакая буквальная вселенная, взгляд ребенка на сложный мир и тому подобное. Но Постоянному Читателю Веркина чисто инстинктивно интерпретировать хочется, автор его к этому своими постоянными фигурами умолчания приучил. Что ж, в данном случае придется отучиваться.
Где-то в Центральной России затерян крохотный хутор Туманный Лог. Когда-то это была процветающая деревня, но теперь тут живет всего три семьи. Семья Васькиных, семья Дрондиных, и семья Шныровых. В первой растет четырнадцатилетний Ваня по прозвищу Граф. Во второй – тринадцатилетняя Наташа. А в третьей – тринадцатилетняя же Саша. Всех троих связывают непростые отношения, которые восходят к девятнадцатому веку. Дрондина и Шнырова на дух друг друга не переносят, не могут вместе и пяти минут без ссоры провести. Вражда эта вроде бы проистекает из вековечной вражды их семей (на эту тему в первой главе есть очень смешное отступление), но ближе к финалу нам дают понять, что возможно это все чувства к Ване так выражаются. В какой-то момент было решено, что Дрондина и Шнырова дружат с Ваней по очереди: день Дрондиной, день Шныровой, день Дрондиной, день Шныровой… И далее в бесконечность. Сам же Ваня происходит из рода помещиков, которым когда-то принадлежал Туманный Лог. А еще им принадлежали предки нынешних Дрондиных и Шныровых. Несмотря на то, что Ваня демонстративно отстраняется от всех этих перипетий, он никогда не забывает о своем происхождении. Не просто так он однажды замечает: «…я, как добрый владетель и сюзерен, должен был заботиться о своих поселянах». Он и впрямь заботится о девочках. Такие вот декорации, такие вот обстоятельства: девчонки ругаются, парень старается их примирить, а лето будет длиться долго-долго, чтобы неожиданно закончиться (лето всегда так делает, особенно, когда ты подросток).
В «Осеннем солнце» подчеркнуто словно бы ничего не происходит. И действительно, что особенного может случиться в захолустье, где даже Интернет нормально не ловит? Тут поездка в соседний город уже событие (Ваня отвезет туда по разным причинам по очереди и Дрондину, и Шнырову, это будут очень смешные эпизоды). Но это не делает книжку скучной. Веркин с поразительным мастерством описывает все эти каждодневные дела героев: походы в лес, сбор ягод и грибов, рыбалку, девчачьи ссоры, короткие перемирия, чтобы во время дождя в настолку сыграть. Жизнь идет своим чередом: цветы цветут, травы растут, желуди созревают, зайцы скачут по полям, пчелы собирают мед. Веркин погружает читателя с головой в этот вечный ток, фиксирует внимание на мелких деталях, так точно описывает пейзаж, что перед глазами встают тополя, которые когда-то посадил Ванин прадед, вернувшейся с войны, той самой войны, конечно. А еще тут частенько что-то прячется в уголке глаза, словно есть обитатели, этакие автохтоны, которые не хотят, чтобы их заметили. Но эта не та мистика, которая требует обязательного разрешения. Просто походите в одиночестве по лесам и полям, в какой-то момент точно поймаете подобное ощущение. Что-то постоянно ускользает из поля внимания, всегда оказывается незамеченным, но, наверняка, есть.
Туманный Лог представляет собой герметичный, отдельный от цивилизации мир. Недаром же Ваня, от лица которого, кстати, ведется рассказ, нарисовав в финале карту этого мира, оснастил ее всеми маркерами старинных карт. В верхних углах солнце с луной, а внизу – всякое зверье. Вот только кракены с левиафанами в Туманном Логе не водятся, поэтому Ване приходится изобразить вместо них собаку Дрондиной и козу Шныровой. Этот мир в чем-то удивительный, а в чем-то обыкновенней не придумаешь неуловимо напоминает деревню из второй части «Кусателя ворон». И, вообще, по книжке рассыпаны всякие символические отсылки к другим вещам Веркина: начиная от палеонтологических артефактов (как в «Герде», только там был не след динозавра, а окаменевшие трилобиты), заканчивая колоколом, который может исполнять желания (как телефонная будка в «ЧЯПе», тут и там в некотором смысле надо позвонить). И как всегда Веркин пишет о провинции абсолютно не модно, без всякой чернухи и отчаяния. Пусть жизнь и не устроена, но она все равно прекрасна. Да, все тут приходит в упадок, отцы на вахтах, матери устали шить трусы на продажу, но вокруг почти волшебный лес, яблок уродилось больше, чем когда-либо, за каждым поворотом маленькое открытие.
Нет, только не подумайте, что Туманный Лог — это рай на Земле. Веркин не выписывает этакий парадиз, место, в котором все могли бы быть счастливы. Несмотря на общий оптимистичный настрой, несмотря на все эти обыкновенные чудеса, несмотря на бесчисленное количество простых радостей, в «Осеннем солнце» есть еще и ощущение тревоги. С самого начала проскальзывают намеки, что все тут должно скоро закончиться. Это остро чувствуют девочки, Ваня же пытается не обращать внимания. И тревога эта не оказывается беспочвенной, увы, все так и есть. В третьей части, действие которой происходит уже в августе, на исходе лета, Веркин вокруг этого накручивает, конечно, чего-то инфернального, но так и не доводит до хоррора. Хотя, конечно, что-то странное происходит. Что-то неприятное. Что-то опасное. Даже Ваня вынужден признать серьезность ситуации. Ответов о том, кто же – или что же – выживает жителей Туманного Лога во внешний мир, автор не дает. Да они тут и не нужны.
«Осеннее солнце», прежде всего, про впечатления, переживания и чувства подростка. Это очень экспрессионистский текст. Есть тут и толика пантеизма: пусть вслух и не проговаривается мысль о том, что Бог пронизывает собой весь мир, но природа выступает в этой книжке буквально отдельным героем. Всему нашлось место на этих страницах: обидам и страхам, созерцанию мира, радости от вкуса земляники на губах, ночной духоте, утренней свежести, упоению от сбора грибов, вражде, любви, в конце концов, расставанию, чувству невосполнимой утраты, страху перед будущем, тоске по прошлому. Такова жизнь. И Веркин просто ее описывает. А актуальные социальные высказывания ищите в других книгах, пожалуйста.
Ну, а если все-таки хочется поинтерпретировать, если не получается от этого отказаться, то вот вам такая интерпретация: это история о подменыше.
Дальнейшее, конечно, понятно будет, прежде всего, тем, кто уже читал «Осеннее солнце», хотя особых спойлеров не случится, им тут просто неоткуда взяться.
В раннем детстве Ваня как-то заблудился в поле у подножья холма, на котором, собственно, и стоит Туманный Лог. Это его воспоминание, кстати, выписано весьма жутко, да уж, Веркин умеет напугать даже птичкой, которая странно смотрит. Все закончилось благополучно, испуганного мальчика сморил сон, а потом его вот такого вот спящего нашли и отнесли домой. Но бабушка Вани все понимала, чуяла, что это уже не ее внук. Правда, родители не хотели в это верить. А сам Ваня, конечно, с удивлением осознал, что забыл все до того происшествия, но, конечно, серьезно не относился к подозрениям бабушки. Так вот, мальца подменили. Не человек он. И если принять это на веру, то многое станет ясней.
Он не хочет уезжать, он изо всех сил цепляется за Туманный Лог, не нужны ему столицы, он пытается придумать способ сохранить родные места, все его прожекты на тему, как бы привлечь сюда туристов, нацелены только на одно, чтобы не пришлось уезжать. Ему тут привольно, он тут счастлив, это его место силы. Дрондина хочет уехать, Шнырова хочет уехать, наш герой не хочет даже думать об этом. Ему для ощущения полноты жизни достаточно сходить на голодную рыбалку, большего не надо. Возможно, девочки о чем-то да догадываются. Например, Дрондина, про которую известно, что она одно время наговорами успешно сводила бородавки и выводила перхоть, в какой-то момент замечает что-то страшное в лесу. А Ваня не понимает, что это на подругу нашло. Ему в лесу не страшно. Это его дом родной, его тут никто не обидит. Однажды лежа на берегу реки, он услышит чьи-то тяжелые шаги: «Хорошо бы лось, подумал я. Перебрался, бестолковый, через реку и шастает. Или кабан. Вывалился из леса, порыться на лугу. Или медведь, хотя откуда у нас тут медведь…». Ну да, обычный человек, конечно, вот так вот в такой ситуации будет лениво рассуждать… Хорошо бы медведь…
Такая интерпретация разворачивает и вопрос о том, кто же запугивает обитателей Туманного Лога, чтобы их прогнать, так, что ответ становится очевидным. В первой главе Шнырова заявляет: «Потому что тут все нафиг оптимизируют! Все!». Оптимизируют, да. Но не так, как это могли бы сделать какие-нибудь московские бизнесмены. Просто исконные обитатели этих мест, луговики и полуденницы, те, кто как раз и прячется в уголке глаза, решили вернуть себе территории. Пришла пора, с их точки зрения, окончательно прогнать людей, более не таится, все вернуть на круги своя. Должны уйти все люди, в том числе и Ваня, его судьба теперь иная, он-то был отдан в чужое племя. Ваня, конечно, против. Будет до последнего сидеть на своей веранде.
Кстати, эта интерпретация еще и делает крайне зловещим персонажем полицейского, который в какой-то момент придет в Туманный Лог на звук выстрела.
Если такой расклад нравится, его можно крутить дальше. Так и до метафоры сепарации дойдем. Одна печаль: все эти домыслы делают «Осеннее солнце» гораздо печальней, чем кажется на первый взгляд.
Но все это не отменяет вопрос про название. Так почему же все-таки «Осеннее солнце»? Тут же лето, июнь, июль, август, жара, никакой прохлады. Кажется, ответ проще, чем многие думают. Просто Веркин так назвал некоторое чувство, которое пронизывает всю книжку. Именно так – осеннее солнце. Ведь мы помним, «Осеннее солнце», прежде всего, про чувства и ощущения.
Что случилось бы, если бы Фанни Каплан убила Ленина? Как развивалась бы Русь, если бы Александр Невский не смог отбить нападение тевтонских рыцарей? Открыли бы Америку, если бы первая экспедиция Колумба попала в шторм и затонула? Именно так формируются фантастические допущения в жанре альтернативной истории. А потом уж авторы принимаются фантазировать: кто-то старается быть все-таки реалистичным, а кто-то кидается во все тяжкие. Подобных же вопросов можно придумать великое множество. В конце концов, какой-то динозавр мог бы раздавить не ту бабочку. Тут, конечно, есть большой соблазн воротить горы, чем глобальней предположение, тем, кажется, интересней будет. А вот Рустам Кац крайне скромен: у него в СССР всего лишь одобрили на государственном уровне в качестве единственно верного литературного течения не соцреализм, а научную фантастику. Кажется, что бы изменилось особо? По Кацу – всё. Или если присмотреться, то ничего. И это, конечно, наводит на ряд размышлений.
В этой книжке все не то, чем кажется. Начиная с формы…
«История советской фантастики» написана в виде популярной монографии. Есть сведения, что это многих ввело в заблуждение: после первой публикации в 1993-ем году в Издательстве Саратовского университета, на эту книжку ссылались во всяких диссертациях по истории советской литературы. Факт диковатый, но легко представимый: знаем мы, как порой для увеличения списка использованной литературы в него пихают что не попадя, главное, чтобы по названию хотя бы косвенно подходило.
…и заканчивая именем автора.
На самом деле «Историю научной фантастики» написал Роман Арбитман, человек, широко известный в узких кругах, безжалостный литературный критики, циник и мистификатор. Он всегда был склонен к хулиганству (порой злому), и «История советской фантастики» именно такова. Перед нами достаточно радикальная шутка, этакая выходка плохиша-интеллектуала, в которой досталось всем – и классикам с современниками, и реалистам с фантастами, и талантам с бездарностями. Безусловно, есть большой соблазн ко всему этому всерьез не относиться, тем более что сам автор как бы на это подбивает, снабжая свою фейковую монографию послесловием, в котором журит себя самого. Но на самом деле все это для отвода глаз, Арбитман, скорее всего, был крайне серьезен, когда сочинял свой опус в жанре все-таки не альтернативной истории, а альтернативного литературоведения (форма важна!), которое всегда находится в жесткой связке с историей. Он говорил важные вещи про недавно сгинувшую страну (напомним, на дворе был 1993-ий год), а точнее фиксировал вполне популярную тогда точку зрения на советскую историю и литературу. Историкам и культурологам, которые прямо сейчас занимаются проблематикой девяностых, стоит обратить внимание на рассматриваемую книгу. Вполне себе документ эпохи. Соответственно, можно легально добавить в список использованной литературы.
«История советской фантастики» у Арбитмана вышла очень смешной, но для того, чтобы проникнуться всеми этими хохмами и пародиями, надо, конечно, быть в курсе дела: знать историю советской литературы, быть знакомым с текстами основных ее персоналий, иметь представление о советском фэндоме и т.д. В тексте много всяких внутренних шуток, которые сложно расшифровать, но есть и очевидные. Прекрасно же, что на Первый Съезд советских писателей пригласили Герберта Уэллса. А ведущие советские реалисты писали романы про завоевание Луны. Особенно хорошо то, как автор выворачивает все их опусы так, что они становятся фантастическими с минимальным изменением в сюжете. В этом мире не могли возникнуть классические КЛФ, зато из чувства протеста народ мог бы писать традиционную реалистическую прозу. Сразу представляется этакий кружок диссидентов, рассуждающих о том, что пришла пора вернуться с небес на Землю, заняться в литературе актуальными темами повседневной жизни человека. Арбитман весьма вольно распорядился биографиями реально существующих людей. Некоторым досталось весьма и весьма, словно автор сводит с ними какие-то счеты (эх, Кира Булычева-то за что?!). А еще он придумывает самых разных писателей, дает им ироничные биографии, но не без того, чтобы это были типичные представители своей эпохи. Тут, конечно, надо держать ухо востро, а то можно случайно принять какого-нибудь реально существующего товарища за выдуманного.
Подытожив, можно сказать, что перед нами изощренная постмодернистская игра, крайне необычно оформленная. По сути, это роман, прикидывающийся монографией. Сам по себе текст полон ловушек, аллюзий, но при этом он остается занимательным. А сейчас – на некоторой временной дистанции – он еще и дает нам возможность заново подойти к оценке событий не только советской истории, но и взглянуть на девяностые, скажем так, с освежающей точки зрения. Тут бы остановится, но есть еще одна деталь, которую надо упомянуть.
Так вот, несмотря на то, что на страницах «Истории советской фантастики» нашлось место и Солженицыну, и Дудинцеву, и Аксенову и многим другим, вы не найдете здесь Ивана Ефремова и братьев Стругацких. Арбитман просто вычеркнул их из литпроцесса, ни разу не упоминул. В его альтернативной истории советской литературы этих писателей просто нет. Порой стоит задуматься не о том, что сказано прямым текстом, иногда интересно как раз то, что не сказано. Здесь именно такая история. Можно же было вволю подурачиться, перепредумывая биографии Ефремова и Стругацких. Однажды-то Арбитман уже сочинил статью-мистификацию о том, что Ефремов был английским шпионом (многие, конечно, поверили). Но нет. То ли Арбитман относился к ним с большим уважением (есть все-таки сомнения), то ли предполагал, что в таких вот условиях – научная фантастика стала идеологией – они просто не смогли бы сформироваться в качестве литераторов. В любом случае это отсутствие порождает весьма тревожную фигуру умолчания. Какой-то неприятный мир получается, если в нем не нашлось место книгам про Великое Кольцо и Мир Полдня.
Давным-давно, в конце нулевых, мне привелось однажды прогуляться по одному крайне запущенному парку. Следы самой разнообразной человеческой жизнедеятельности были буквально повсюду. Тогда-то в мою дурную голову и пришла мысль, что стоило бы написать книгу в жанре «мусорного фэнтези». Виделось это в весьма новаторском ключе. То бишь необходимо было сохранить вот такой вот ландшафт — автомобильные шины на полянках, горы пластиковых бутылок на берегу речек, окурки в остатках костров, использованные презервативы под каждым кустом, обломки стульев, мешки со строительным мусором, битый кирпич, клочья полиэтилена повсюду, грязная одноразовая посуда, покрытые коростой неизвестного происхождения пустые бутылки повсюду — и населить этот ландшафт всякой фэнтезийный живностью. Можно себе представить, какими были бы в таком мире тролли, гномы и эльфы. Идея казалась перспективной. К счастью, я так и не взялся ее реализовывать, ведь на тот момент Эдуард Веркин уже написал «Место Снов». Мусора в этом романе все же не так много, без использованных презервативов обошлось, но ощущение то, что нужно, — герои блуждают по вот такому вот захламленному пространству. В общем, спасибо автору, идея отработана, книжка есть, причем очень даже неплохая.
В те же годы мне приходила в голову идея, что было бы забавно построить фэнтезийную историю по принципу того, что частенько происходит на больших ролевых играх. Там народ приключений ради ходит-бродит между разными локациями, порой без цели особой. Есть в этом особое ощущение этакого расслабленного тусилова. У меня нет информации о том, участвовал ли когда-нибудь Эдуард Веркин в таких мероприятиях, хотя в «Месте Снов» ролевиков не самым лестным образом упоминает: «Перец говорил странно и непривычно для своего обычного стиля. Зимин стал подозревать, что вполне вероятно, он даже обучался в вузе, несмотря на юность лет. Может, на подготовительном отделении, а может, просто вундеркинд. А на досуге ходил в круг эрпэджэшников, что забивают стрелки в пригородных парках и носятся по этим паркам в картонной броне и с мечами, выточенными из тракторных рессор. Пишут друг другу непонятные записки на финно-эльфийском языке, а потом, опившись самодельным элем, всаживают друг другу между глаз длинные стрелы с пером попугая...». В любом случае вот это вот расслабленое ощущение на ролевой игре в романе присутствует. Спасибо автору, и эта идея отработана, книжка есть, причем очень даже неплохая. В общем, получилось два в одном. Это, конечно, хорошо.
Кстати, тот парк через некоторое время облагородили, вычистили, в общем, все хорошо, есть где погулять и не натыкаться при этом на всякий хлам различной степени распада.
Такова общая атмосфера «Места Снов», разумеется, надо принимать во внимание, что я ее описываю через призму своей оптики, у каждого читателя будет по-своему. Тем более что сама по себе книжка дает огромную степень свободы для этого «по-своему». Но не атмосферой одной жива литература, потому стоит рассказать еще и о сюжете с персонажами да и про стиль авторский не забыть.
Сюжет тут проще не придумаешь. Написано великое множество книжек с таким вот сюжетом. Главный герой — Зимин — и его дворовой приятель — Ляжка — случайно — а как же иначе? — оказываются в одной компьютерной игре. Вставили диск в дисковод, запустили игру на компе, на экране появилась надпись «Добро пожаловать в Сон!», нате вам. Достаточно быстро выяснилось, что вернуться назад вряд ли получится. А еще выяснилось, что пространство игры местные обитатели (как аборигены, так и такие же попаданцы) называют Страной Мечты. Есть даже версия, что это вовсе не игра, а некое параллельное пространство, путей в него много, они разнообразны, одни так попадают, другие — сяк, нашим героям просто путь был проложен через игру. Но версии версиями, а множество чудес поджидает путника в Стране Мечты. А еще множество опасностей. Зимин и Ляжка против воли отправляются в путь, надеясь найти-таки выход обратно в свой мир. Собственно их странствиям и посвящена книжка.
Какого-то особого сюжетного стержня нет. Перед нами этакое роуд-стори в достаточно безумных декорациях. Сделано все это весьма небрежно. Сюжетные хвосты торчат в разные стороны, подвешенные ружья не стреляют, линии некоторых персонажей просто обрываются, есть некоторое количество намеков на то, что все тут гораздо сложней и даже мрачней, но Зимин ничего конкретного так и не узнает. Да, «Место Снов» не только первая по-настоящему крупная вещь Эдуарда Веркина, это еще и первая часть достаточно объемного цикла «Хроника Страны Мечты». Поэтому есть большой соблазн всю эту недосказанность повествования принять за разметку территории и подготовку читателя к глобальным событиям дальнейших книг, но, пожалуй, некоторая законченность этому тексту не помешала бы, только улучшила бы.
Стержня нет, но зато есть рост героя. Зимин взрослеет, мужает, учится подтягиваться, из ничего особо собой не представляющего среднестатического пацана, увлекающегося компьютерными играми, превращается в человека с определенными взглядами на жизнь. Все это неудивительно, жанр подросткового фэнтези обязывает, воспитательный момент должен присутствовать, вот Эдуард Веркин и отрабатывает. Ляжка тоже повзрослеет, он тут, пожалуй, второй по важности персонаж, но так, как не надо. Антипримеры тоже нужны, автор понимает, что только так и можно показать правильность пути главного героя. В общем, здесь все сделано верно, прямо-таки образцово.
Вообще, персонажи в «Месте Снов» гораздо сложней, чем кажется на первый взгляд. Эдуард Веркин в начале рисует их этакими типичными раздолбаями: Зимину, вон, ничего кроме компьютерных игр вроде бы и не нужно, а тот же Ляжка ведет себя, как абсолютно асоциальный элемент. А потом он же вдруг начинает цитировать (пусть и искаженно, в этом и задумка) всяких классиков от Шекспира до По. Да и Зимин порой проявляет поразительную эрудицию. Эффект от этого наступает странный, как-то не по себе становится. Но, согласитесь, ведь есть что-то прекрасное в том, что одна из девочек, встретившихся Зимину с Ляжкой, взяла себе имя Лара в честь «Доктора Живаго». Не в каждой подростковой книжке такое встретишь. Вероятно, только в «Месте Снов».
Более того, если внимательно вчитаться в текст, то окажется, что всяческих аллюзий и нетривиальных шуток тут предостаточно. Можно даже решить, что это такой хитрый ход, чтобы и взрослому читателю было интересно. В конце концов, подростковые книжки не только подростки читают, но и их родители. А порой только они. Но как-то не получается подозревать Эдуарда Веркина в такой расчетливости, все время кажется, что он просто так мыслит, это его манера построения текстов, хорошо, что она подходит читателям всех возрастов.
Вот этот вот путь считывания и расшифровки ассоциаций может завести далеко. Именно это и случилось со мной. В какой-то момент я понял, что «Место Снов» сильнейшим образом напоминает мне одну далеко не подростковую вещь, а именно «Град обреченный» братьев Стругацких. Ощущение это крепло по мере чтения, отвертеться не получалось. А в финале и вовсе достигло апогея. Возможно, это у Эдуарда Веркина получилось не нарочно, в конце концов, всякая история странствия, как пути к пониманию себя, архетипична, и тут не со Стругацких надо спрашивать, а с коллективного бессознательного. В любом случае сравните, сравнение это точно может привести к не самым однозначным выводам по поводу «Места Снов», а еще многое способно объяснить. Вот так вот странно, кружным путем высвечивается один текст за счет другого. По крайней мере, моя оптика не препятствует такому подходу в данном конкретном случае.
В целом «Место Снов» написано превосходно, читается легко, есть много смешного. И поразмышлять, как вы уже, думаю, поняли, есть над чем. Но все равно не получается назвать эту книгу творческой удачей. По одной простой причине: в ней есть по-настоящему ударные эпизоды, написанные с большой выдумкой, в техническом смысле весьма изобретательно, и вот эти вот эпизоды оттеняют, выделяют и как-то даже выпячивают эпизоды по сравнению с ними слабенькие. Основный изъян «Места Снов» в его неровности, и никакие достоинства не дают от этого отмахнуться, проигнорировать, сделать вид, что не заметил. Более того, если бы это была первая книга Эдуарда Веркина в моей читательской биографии, то, наверное, я вряд ли прямо захотел бы продолжить знакомства к творчеством этого автора. Но это не так. Я уже прочитал «ЧЯПа», «Кусателя ворон», «Герду» и «Пепел Анны», вот теперь и «Место Снов», потому, конечно, буду продолжать. Никуда не денусь.
Нельзя в одну реку войти дважды. Но народ все равно пытается. Произведя настоящую революцию в кинофантастике фильмом «2001: Космическая одиссея», Стенли Кубрик через некоторое время попытался повторить свой триумф. Снова был выбран для экранизации короткий, но имеющий большой потенциал рассказ: «Суперигрушек хватает на все лето» Брайана Олдисса про то, как бездетная пара заводит в качестве ребенка андроида. Сам писатель, как и Артур Кларк когда-то, был приглашен для разработки сценария. Главная идея будущего фильма позволяла ставить перед зрителем сложные и неоднозначные вопросы, фабула давала возможность продемонстрировать странный образ грядущего, когда роботы станут неотъемлемой частью повседневной жизни человека. На этот раз Кубрик отворачивался от звезд, чтобы поговорить о людской природе, в некотором смысле смещал фокус с макрокосма на микрокосм. Но все пошло гораздо сложней, чем в первый раз. Фильм не клеился: Кубрик уволил Брайана Олдисса, нанял Боба Шоу, заменил его на Йена Уотсона и Сару Мейтленд и решил, что его фильм будет, прежде всего, своеобразной экранизацией «Приключений Пиноккио». Сценарий бесконечно переписывался, разрабатывались концепт-арты, но дело все не двигалось. В какой-то момент Стенли Кубрик призвал на помощь Стивена Спилберга, который уже успел продемонстрировать городу и миру, что можно творить на экране с помощью компьютерных спецэффектов, но и это не помогло. Спилберг даже получил предложение снять этот фильм, но отказался, думается, у него были серьезные резоны. Все это продолжалось и продолжалось, фильм официально значился в разработке, но уже никто, кажется, не верил в то, что съемки будут начаты. Желание Стенли Кубрика использовать в своем фильме в главной роли настоящего робота, а не актера, даже не казалось смешным, хотя можно было подумать, что гений просто чудит. В конце концов, самому Кубрику все это надоело, и он ушел заниматься «С широко закрытыми глазами», вещью предельно далекой от фантастики, всех этих роботов и прочих атрибутов то ли киберпанка, то ли антиутопии. А потом Кубрик скоропостижно скончался. Тут бы и сказке конец, но нашлись люди, заинтересованные в том, чтобы «Искусственный разум» все-таки был снят. Продюссер Ян Харлан и вдова Кубрика снова обратились к Стивену Спилбергу все с той же просьбой, на этот раз тот согласился. Тут-то работа и закипела, Стивен Спилберг не изменил себе в умение делать кино очень быстро. Учитывая все это, нет ничего удивительного, что «Искусственный разум» попал под пристальное внимание критиков. Пусть фильм и оказался коммерчески успешным, он не избежал крайне неоднозначной реакции. Многие увидели в нем своеобразное кощунство, мол, Спилберг сделал вовсе не такое кино, какое хотел бы Кубрик, наполнил его своим сентиментализм, в общем, надругался над памятью классика. На это Спилберг заявил, мол, все, что критикам кажется в фильме чисто спилберговским, было в материалах с самого начала, наоборот, мол, пришлось привнести чуток жести, чтобы не так приторно вышло. Скорее всего, Спилберг не лукавил. Сама тема предполагает определенною сентиментальность. В этом отношении то, что «Искусственный разум» снял все-таки Спилберг, кажется подлинной удачей. Волна критики схлынула, ныне «Искусственный разум» регулярно входит в списки выдающихся кинокартин нулевых, его влияние до сих пор чувствуется в фильмах и сериалах про то, что андроидам точно что-то там снится. Хотя, конечно, революцию он не совершил. Пока Кубрик его разрабатывал, зрители успели увидеть, по крайней мере, «Бегущего по лезвию» Ридли Скотта и «Терминаторов» Джеймса Кэмерона. И это не считая «Короткого замыкания» Джона Бэдэма, «Двухсотлетнего человека» Криса Коламбуса и других фильмов о дружелюбных и не очень роботах. В общем, надо было быть расторопней. Если же смотреть непредвзято, то нельзя не отметить, что в «Искусственном разуме» Стивен Спилберг продемонстрировал высочайший уровень профессионального мастерства, у него получилось кино, которое так и тянет назвать эталонным. Но, конечно, если вам не нравится чрезмерная сентиментальность, то от просмотра стоит воздержаться. Хотя за этой сентиментальностью и таится подлинный экзистенциальный ужас, чтобы его ощутить, надо просто внимательно смотреть. Есть в «Искусственном разуме» определенный подтекст, который убирает любое умиление. Все-таки не просто так уже в открывающей сцене ученый, занимающийся разработкой андроидов, говорит, что Бог создал людей только для того, чтобы они его любили.
Открывающая сцена в «Искусственном разуме» обманчива, она создает впечатление, что перед нами серьезная такая научная фантастика с мощной социальной подкладкой. Профессор Аллен Хобби (Уильям Хёрт) читает лекцию своим сотрудникам о том, что андроиды представляют собой всего лишь имитацию человека, пусть и совершенную, но все же. С ними можно делать, что угодно, они все равно полноценно не понимают происходящее. Но вот если создать андроида, способного любить… В конце концов, профессор предлагает разработать андроида-ребенка, который будет испытывать безответную любовь к родителям. В итоге может получиться совершенный ребенок, не взрослеющий, позволяющий в мире с контролируемой рождаемостью утешить любую семейную пару. Первым прототипом таких андроидов и является Дэвид (Хейли Джоэл Осмент), попавший в семью Свинтонов (Фрэнсис О`Конор и Сэм Робардс). У Свинтонов большая беда: их сын Мартин лежит в креозаморозке, так как болен неизлечимой пока болезнью. Дэвид должен стать утешением для несчастной матери, а в результате становится в ее глазах вторым сыном. В тот момент, когда Мартина неожиданно возвращают к полноценной жизни, так как все-таки найдено лекарство от его недуга, становится ясно, что у нас тут все-таки семейная драма. Но и это обманчивое впечатление. В какой-то момент безутешная миссис Свинтон будет вынуждена оставить Дэвида в глухом лесу, в общем, все так, как бывает в сказках. И именно сказкой по сути и является «Искусственный разум», да-да, «Приключения Пиноккио», все, как Кубрик и планировал. Дэвид хочет стать живым мальчиком, чтобы завоевать любовь женщины, которую считает своей матерью (а точнее соответствовать ее ожиданиям). Не умеющий отличать вымысел от реальности, он отправляется на поиски Голубой феи, той самой из книжки Коллоди. По пути его ждут самые разные приключения и, в конце концов, он доберется-таки на самый край света, где плачут львы…
Львы, кстати, там и впрямь плачут. Но, конечно, не настоящие. В этом фильме легко обмануться в плане того, что тут живое, а что нет. Вон, даже многие критики (а уж они-то точно должны смотреть кино крайне внимательно) в эпилоге «Искусственного разума» приняли роботов за инопланетян. Стивен Спилберг тогда разозлился, кинулся поправлять и пояснять, но на самом деле это была еще одна его художественная победа. Метафора вырвалась за пределы художественного пространства, что может быть лучше.
В идейном плане «Искусственный разум» работает на дихотомии рукотворного и настоящего. А еще – иллюзорного и действительного. С одной стороны у нас есть, грубо говоря, сообщество роботов и сообщество людей. И речь тут идет не о том, что роботы ведут себя живей и подлинней, чем люди. Отнюдь: роботы вполне себе роботы, люди вполне себе люди, пусть и самым разумным (можно даже сказать, что самым мудрым) оказывается роботизированная игрушка, медвежонок, который точно похитит ваше сердце. Но на стороне роботов явное преимущество: они вполне себе способны пережить людей и вряд ли будут заниматься самоуничтожением. В этом отношении, конечно, поцивилизованней выглядят. Тут можно проводить различные параллели исторические, додумать даже первых христиан, которых рвали на римских аренах львы, но в фильме это и так прекрасно показано, додумывать ничего не надо. С другой стороны, по мысли профессора Хобби именно вера в иллюзию, способность идти вперед ради мечты, даже если она в принципе неосуществима, и делает человека человеком. Его восхищает Дэвид, который хочет стать настоящим мальчиком и все для этого делает, хотя очевидно (только не Дэвиду), что это в принципе невозможно. Кстати, Кубрик одним из вариантов финала первоначально предлагал именно такой: все у Дэвида получилось. В какой-то степени миссис Свинтон, принявшая Дэвида в качестве своего второго ребенка, тоже находится в плену иллюзии. Ничего хорошего ей, конечно, не светило. По-хорошему, и у нее, и у Дэвида случилась некоторая системная ошибка (по разным причинам, конечно). И именно здесь и таится тот самый экзистенциальный ужас, о котором говорилось выше. Но все гораздо хуже, чем может показаться на первый взгляд. Живая женщина все-таки сможет утешиться, пережить боль и двигаться дальше, робот же лишен этой возможности. При этом никто не может сказать, где тут видимость, а где подлинность, алгоритм работает совершенно. Скрывается ли за бесконечным стремлением Дэвида хоть что-то, сложно сказать. В эпилоге нам дают понять, что все-таки да, есть там человечность. Но некоторая неуверенность у зрителя неминуемо останется. Делайте с этим, что хотите, но про хэппи-энд забудьте. Тут не хэппи-энд, тут что-то другое.
«Искусственный разум» и впрямь выглядит шедевром на все времена. С точки зрения картинки не постарел, смотрится прекрасно и сейчас. Затонувший Нью-Йорк, – а потом и замерзший – до сих пор восхитителен, а это далеко не единственная футуристическая локация. Актеры справились со своими ролями просто шикарно, особенно те, кто играл роботов. Понятно, что Хейли Джоэл Осмент идеально подходил для своей роли, он одним только взглядом был способен вызвать прилив жесточайшего умиления. Хотя порой и выглядит весьма жутковато (просто оцените его игру в первой четверти фильма). Есть тут еще и Джуд Лоу. Его роль робота-любовника невероятно яркая, он вполне себе может затмить даже нашего любимого медведя. Сама же история рассказана грамотно, с большим мастерством. Стивен Спилберг не допускает ни одной лишней сцены, да, ритм слегка сбивается во второй половине, но там вопросы, скорее, к длине эпизодов, чем к их наполнению. По «Искусственному разуму» можно учить сценарному мастерству, а еще тому, как расставлять в фильме визуальные символы, которые будут служить дополнительным смысловым каркасом. Например, обратите внимание, как появляется в доме Свинтонов Дэвид. Запомните этот первый кадр с ним, силуэт на фоне яркого белого света. И тогда не будет никаких вопросов об инопланетянах в эпилоге.
Главное не принимать «Искусственный разум» за семейное кино. Да, первоначальная интонация может в этом отношении и обмануть (а тут многое обманывает, это прямо один из основных принципов местного сторителлинга), но за всей этой сказочкой скрываются далеко не детские идеи. Да и линия робота-любовника как-то не для семейной аудитории. Возможно, именно этот фильм можно назвать самой взрослой работой Стивена Спилберга. И в этом нет ничего удивительного, в конце концов, он шел по следам Стенли Кубрика, который снимал какое угодно кино, но только не простое. И пусть вас не смущает вся эта сентиментальность, тут ею только внимание отвлекают.
облако тэгов
