Юлиана Лебединская. Они были мелкие и золотокрылые

Фантастика души, или Мир спасут котики?

С присущим мне занудством всегда начинаю рецензию с попытки классифицировать произведение. Укладываю в коробочку, прилепляю этикетку… многие авторы обижаются. Приходится долго извиняться, объясняя, что определенность – не минус, это просто характеристика. Не обижается же блондин на то, что его назвали блондином? Просто – вот так оно есть.

Так вот, роман Юлианы Лебединской «Они были мелкие и златокрылые» можно назвать и научной фантастикой, и социальной фантастикой, и – этот термин я сама придумала, хотя, может, он где-нибудь еще используется – символической фантастикой.

Попытаюсь объяснить.

Фантастика Юлианы строго научная. Мы привыкли, что НФ, особенно то, что называют «твердой НФ» — это про науку. Про технику, Космос и так далее. Однако сегодня научная фантастика оказалась в очень сложной ситуации. Во второй половине прошлого века она далеко обогнала реальную науку, смоделировав все социальные последствия всех открытий и изобретений, которые сегодня только делаются.

Виртуальная реальность, терапевтически подменяющая не очень презентабельную «реальную» реальность? Сразу же вспоминается Станислав Лем с его «Футурологическим конгрессом». Смоделировано, осмыслено, стало расхожим штампом и одним из «сеттингов» для масс-литературы. «Матрица» и все остальные ЛитРПГ – далекие потомки, но потомки прямые, без каких-либо дополнительных «ветвей».

Дистанционно управляемые роботы-манипуляторы? Да, СВО сегодня – война дронов. Но роботы, вкалывающие под дистанционным руководством операторов в неприемлемых для жизни человека условиях на агрессивных планетах, — это все было, и было сотник раз.

Новые разработки «биг-фармы»? Но потрясшая весь мир пандемия ковида – это лишь жалкая пародия на множество раз описанные в НФ эпидемии из-за аварии в какой-нибудь лаборатории…

Конечно, наука не стоит на месте. Однако от того, найден или не найден какой-нибудь бозон Хиггса, в жизни человечества, на первый взгляд, не изменилось ничего. То есть вообще. Даже осмыслить значение открытия любой элементарной частицы могут далеко не все, не то, чтобы смоделировать, как знания ученых об этом самом бозоне могут повлиять на повседневную жизнь. Очень далеко не все…

В общем, создается ощущение, что все, зависящее от развития техники и технологий, уже придумано и смоделировано до нас.

С другой стороны, сегодня опережающими темпами развиваются гуманитарные науки, науки об обществе, о человеческом поведении. Из набора отрывочных наблюдений м эмпирических знаний они превращаются именно в науки, порождая технологии, способные изменять общество.

Так вот, роман Юлианы Лебединской «Они были мелкие и златокрылые» построен на моделировании событий на основе социальных наук. И тут все вполне адекватно. Все ситуации, сцепки «причины-следствия» четко выверены.

Сеттинг строится на основе довольно расхожей футурологической модели окончательной победы монополярного мира и перехода власти от государств к корпорациям.

В оригинале эта модель описывает несколько «зон» или «кругов» — в зависимости от того, чем в каждой занимается преимущественно население. «Белая» зона – банковский сектор, креативные индустрии и обслуживающий персонал. «Зеленая» зона – экологически нейтральные эксклюзивные производства вроде швейных цехов высших брендов или головных предприятий в сфере электроники, экологически чистое сельское хозяйство, туризм, обслуживающий персонал. «Синяя» зона – массовое промышленное производство, достаточно серьезно влияющее на экологию. «Желтая» зона – массовое производство продуктов питания, которое уже сложно назвать сельским хозяйством, это – некий гибрид химии и биотехнологий, плюс — добывающая промышленность. «Красная» зона – наиболее экологически грязные промышленные производства. «Черная» — зона человеческих отбросов, исключенных из мировой экономики, и отбросов, промышленных и бытовых отходов в прямом смысле этого слова. Участки некой «мировой» свалки, население которой вообще никого не интересует, и оно живет по законам банд или первобытнообщинных племен.

В принципе, такая социальная структура уже не раз и не два описывалась в киберпанковских произведениях. Из последних достаточно известных вещей – «Анклавы» Вадима Панова. Да и в реальности человечество до последних лет уверенным шагом шло именно в этом направлении.

В «Златокрылах» эта модель несколько упрощена. Или не упрощена, но автора не интересовала общая схема, интересовала жизнь на границе зон. У Юлианы они называются «полосами». Главная героиня – Дора – обитательница «третьей» полосы. Видимо, это что-то вроде «красно-желтой» зоны. Может, и с вкраплениями «синей» и «черной». Территория простых работяг и свалок.

Плюс –у Юлианы Лебединской использовано такое интересное фантдопущение, как ментальный запрет для тех, кто по тем или иным причинам может бывать на двух и более полосах, на передачу информации обитателям одной полосы о жизни на других полосах. Навальновские фильмы о «дворцах элиты» в описанном мире просто не возможны. Видимо, это было сделано ради уничтожения зависти к тем, кто «родился с золотой ложкой во рту», и ради того, чтобы каждый довольствовался той полосой, на которой живет. Однако это привело к тому, что представления о жизни «второполосников», например, у обитателей «третьей» полосы достаточно мифологизированы. Напоминают наши представления в 90-е годы о жизни в Европе и США. Некий такой «филиал рая на земле». На этом строятся многие сюжетные ходы.

Второе сюжетообразующее допущение в романе «Они были мелкие и златокрылые» — на начало действия миром управляет некий искусственный интеллект Аколитус. Тоже достаточно распространенный прием в НФ и массовой литературе на базе НФ. Он, конечно, всемогущий и всезнающий ИИ и постарался устроить все как можно лучше. Но получилось… как всегда.

Третий прием, использованный автором, — временные скачки, невольные путешествия героев в прошлое и будущее, дающее шанс на исправление ситуации и изменение хода событий.

Четвертое допущение – появление на Земле златокрылов – неких инопланетных существ размером с кошку, похожих на дракончиков. Собственно, вокруг них и разворачивается все действие, так как златокрылы входят в ментальный и эмоциональный контакт со своими владельцами и способны развивать у людей при общении способности к эмпатии. Это, на мой взгляд, не фантдопущение, а некий символ современных идей о том, «как нам обустроить этот мир».

Благодаря упорной работе социальных манипуляторов на территории постсоветского пространства классовые теории были объявлены «устаревшими». Но лучше от этого мир не стал. И тогда была выдвинута теория о том, что прогресс возможен в результате смягчения нравов и развития эмпатии в представителях элиты. Дескать, цель человеческой жизни – счастье, а не бесконечное стяжательство, когда имущие это поймут, тогда наступит всеобщее благоденствие.

В романе Юлианы Лебединской социальные механизмы приводят к тому, что обладать златокрылами действительно могут лишь имущие. Нет, дело не в запретах, а в том, что такой питомец требует достаточно больших расходов. И, в теории, златокрылы должны начать смягчать нравы общества, прежде всего, его элиты. Но все получается с точностью до наоборот…

В общем, не стоит пересказывать сюжет. Скажу только одно: этот роман можно назвать мысленным экспериментом, проведенным художественным методом. Собственно говоря, как и любую НФ – ответ на вопрос «что будет, если…?». И, как это ни печально, результат эксперимента оказывается отрицательным.

Так что котики и прочая милота мир не спасут. Эмпатия эмпатией, но человек бывает разным. И вполне адекватным златокрылам, и эгоистичной скотиной. Так что возвращаемся к «отброшенному как устаревшее» — только социализм. Только хардкор и классовая теория. По крайней мере, в этих рамках у человечества уже что-то периодически получалось и продолжает получаться. А рая на земле не предвидится никогда.

Ну, и еще один момент… сегодня редко попадаются книги, над которыми надо думать. Мало того. Я уверена, что кто-то другой увидел в романе «Они были мелкие и златокрылые» совершенно не то, что увидела я. А сам автор вообще не закладывал в свой текст то, что я написала, и будет очень удивляться по поводу того, с чего это я сделала такие выводы.

Аннотации – зло.

«Лучшие умы Земли собрались в Крыму, в закрытом защитным куполом Наукограде. В нем живут только ученые, которым нет дела до остального населения мира, так называемых «обдолбов».

На самом деле роман Юлианы Лебединской и Игоря Вереснева совсем не об этом. Точнее, и об этом тоже, но и не только.

В «Архиве пустоты» — двойная, если не тройная, антиутопия.

Первая – шаблонная и много раз уже обыгранная: селекция человечества на «элиту» и «остальную массу», постепенно дичающую и теряющую человеческий облик. Правда, со времен Уэллса образ морлоков лишился главного: функциональности. Морлоки Уэллса работают, обслуживая машины, обслуживающие элоев. Развитие науки в течение 20 века привело к тому, что морлоки оказываются не нужны для жизнеобеспечения «элоев». Они – лишние. Их труд не нужен «элите». Их жизнь бессмысленна. Для того, чтобы переработать ресурсы в предметы потребления для «элоев», «морлоки» не нужны. Поэтому лучшее, что могут сделать современные «морлоки», эта бесполезная деталь сегодняшней экономической системы, — как можно быстрее сдохнуть. Людей на планете слишком много, и они все хотят есть, то есть потребляют ресурсы. А вот работы для такого количества людей нет, поэтому нет смысла тратить ресурсы на эту человеческую массу.

Прокормить тех, чья жизнь имеет смысл, можно за счет труда хорошо, если сотой части живущих. Пока человечество изощряется в поисках занятий для этих «лишних». Пока изощряется, а завтра мировое правительство может сказать: «Баста, карапузики, выживайте, как хотите, но в этом мире вам не принадлежит ничего. Ресурсов для вас нет».

Не делает этого только из-за страха быть сметенным массой лишних и голодных. Поэтому ее, эту массу, нужно как-то нейтрализовать, дав иллюзию радости.

Куча авторов придумывала, как обмануть обнищавшее человечество. Большинство склонялось к уходу в виртуальные миры, кое-кто создавал «параллельные» цивилизации из «элоев» — сотрудников транснациональных корпораций, существующих в замкнутом цикле жизнеобеспечения, и «морлоков» — одичавших бомжей, обитающих на гигантских помойках, в которые превратилась поверхность Земли вне зон, контролируемых корпорациями…

В «Архиве пустоты» эта первая антиутопия решена весьма незатейливо и представляет собой развитие идей «Хищных вещей века» Стругацких. Толпы «лишних» существуют в умирающих городах, не имея возможности трудиться, но получая за счет автоматической системы жизнеобеспечения возможность есть и плодиться. Впрочем, трудиться сами «обдолбы» считают ниже своего достоинства, эту мысль внедрили в их сознание, когда они стали проигрывать машинам в конкуренции за право работать. Поэтому вся жизнь «обдолбов» – погоня за новыми ощущениями, которые они получают в основном химическим путем.

В общем, стандарт.

На мой взгляд, придумать что-то новое тут невозможно.

И именно здесь в ромене есть несколько сбоев в логике из-за давления шаблона «умирающего общества потребления». Например, какими «тяжелыми наркотиками» торговала Сэла, если опиаты считаются не просто разрешенными, но «элитными» и даже престижными? Что в этой реальности может считаться «тяжелым»? И вообще – зачем Сэле нужно было чем-то торговать? Остальные обитатели вроде бы нигде не работают… и, главное, не хотят работать.

По идее, большая часть населения Земли в этой вероятностной ветке развития должна существовать на пособия, получатель которых может позволить себе порцию синтетической еды и угол в каком-нибудь муравейнике, а меньшая (и, главное, постепенно сокращающаяся) часть – заниматься администрированием и выполнять полицейские функции. (Кто-то должен еще ремонтировать роботов, но это – за рамками данного конкретного романа). Так что работать Сэле после закрытия института совершенно не нужно. Правда, вся эта история с «подпольным киоском» могла быть «лапшой на уши» обитателям Наукограда… но это, по большому счету, не очень важно.

В общем, первая часть «Архива пустоты» — милая сердцу либералов картина одичания слишком разросшегося человеческого стада. Иного будущего Земли многие и не представляют, надеясь лишь, что оно, это будущее, придет достаточно не скоро, и наши дети будут жить в более или менее пристойном мире.

Конечно, нарисованная картина в определенной мере искусственна, но антиутопия на то и антиутопия, чтобы показывать крайние варианты.

А вот вторая часть значительно интереснее. Человечество одичало окончательно, причем быстро, что избавило Наукоград от риска быть уничтоженным во время какой-нибудь из конвульсий «цивилизации потребления». После этого большая часть человечества, лишенного заботы администраторов и ремонтников (оказывается, кроме бесполезных обдолбов был кто-то незаметных, обеспечивавший функционирование системы) дисциплинированно передохла. «Элита» осталась один на один с проблемой выживания и принялась ее решать «по-либеральному», то есть за счет «унтерменьшей». Действительно, какие права могут быть у тех, чьи предки чуть не погубили планету, и кто выжил только благодаря тому, что на Земле существовал Наукоград?

В общем, интеллектуальная элита оказывается не меньшим дерьмом, чем «обдолбы».

Однако только социальной прогностикой роман не ограничивается. Идеи «архива пустоты», «памяти вакуума», «великого Ноо» после обнаружения учеными частицы «бозона» может стать весьма популярной в фантастике.

По большому счету, эти идеи приводят к смыканию НФ (причем строго научной) с фэнтези и идеей магии как духовной практики (каковой она, магия, и является в реальности). Энергия состояний, эмоций и намерений, информационно-духовные матрицы – все это только начинает обыгрываться фантастами. В принципе, у отдельных фантастов оно было и раньше, но тех, кто писал о цвете ауры или изменении мира с помощью намерения было принято считать фэнтезюшниками… В «Архиве пустоты» идеи взаимодействия ноосферы с разумом каждого человека использованы для абсолютизации конфликта, а образ «ячеек» «архива пустоты» — для попытки найти выход из круга сменяющих друг друга антиутопий.

И еще один штрих, который показался мне важным. В «Архиве пустоты» много «неаппетитных» деталей, вроде свального секса или каннибализма, которые считаются в современной литературе отличительной чертой некого «андеграунда». Но тут весь этот натурализм – всего лишь некий фон, назначение которого – не шокировать читателя и, тем более, не вызывать у него сопереживание. Этот «неаппетитный» фон в сочетании с хорошими стихами – просто бесстрастное описание места действия. Авторам удалось лихо проскочить по грани между пуританской ограниченностью и пошлостью бесстыдства.

Похоже, через весь этот фон реализована мысль о том, что есть вещи, на которые грязь не прилипает.

И – под конец одна из шуток «великого Ноо».

Скачав роман, я решила глянуть фрэнд-ленту в ЖЖ. И сразу же наткнулась на коротенькую запись одного из приятелей.

Наиль – работает на телевидении, омич. Ну, а слово «Омск», кажется, стало в ЖЖ мемом. По крайней мере, про «омские танковые дивизии ГРУ» знают все. Впрочем, город наш действительно забавный. Еще один Интернет-мем – «Уралвагонзавод». Появился в момент «болотной» и нынче сменился словом «ватник». «Уралвагонзавод» — квинтэссенция «ватничества». Так вот, это – название реально существующего предприятия, головного в госкорпорации тяжелого машиностроения. В Омске – филиал, «Трансмаш». «Белые воротнички» — в Тагиле, а у нас – от среднего уровня и ниже. Микрорайон Копотня в Москве, где расположен Копотненский нефтезавод, оказался слишком брутален даже для Олега Дивова, написавшего по поводу этого милого местечка очень эмоциональную зарисовку. Так вот, микрорайон рядом с Омским нефтезаводом считается в городе самым приличным и уютным…

Так вот, Наиль описал свой культурный шок:

«Наблюдал картину, поразившую меня в самое сердце! Сознание можно сказать пошатнулось! Представление о мире изменилось, утро стало солнечным, наступила оттепель вокруг.

Выхожу я рано на работу, с утра пораньше. Идет собака с мужиком. Большая. Ежели ей встать на задние лапы, то передними может на голову мою облокотиться. Ну вот идут они вдвоем такие, я закуриваю, смотрю на собаку. Она остановилась напротив подъезду и... давай (как говорят в армии) прям посреди асфальтовой дороги справлять естественные надобности, у подъезда (как говорят в народе) срать, значится.

Я дымом поперхнулся, потому как куча у нее (простите, кто с утренним булочком за компом сидит) как у среднего бычка.

Но дальше... Дальше мужик, даже не посмотрев на меня, нагнулся и специально заготовленным мешком собрал всю кучу, бросил в пакет, не иначе, как специально заготовленный, и отправились они дальше! Занавес!

Я минуту, вероятно, стоял с открытым ртом. Вот это Америка! Вот это Европа! Откуда они такие не местные?!»

Не знаю, может, я и ошибаюсь, но авторы романа «Архив пустоты» видят выход из ситуации в том, что Дворником может стать каждый, даже если он не имеет никаких особых способностей, чтобы видеть цвета информации в «ячейках». Тут важнее не способности, а отношение к миру и людям…

Нужно просто не пачкать и стараться убирать ту грязь, которая попадается на пути.

Читала в самиздатовском варианте.

Из мыслей по поводу.

1) По жанру — смесь триллера с психологическим детективом. В триллерах не понимаю — не мое. Поэтому мастерство нагоняния жути оставлю за границами рецензии. Потому и люблю Курта Гессе как героя, что его отношение к ужасному совпадает с моим.

2) Композиционно законченная и сюжетно простая вещь. Почти соблюден принцип единства места, времени и действия. Если классическая драма требует ограничения одними сутками, тут — несколько дней. Место действия — тоже в-основном трактир и чуть-чуть дороги в него.

3) Прием «замкнутое пространство» вечен.

Все просто, схематично и поэтому предсказуемо.

Курт Гессе и Бруно оказываются застигнутыми метелью в придорожном трактире. (Таверне? Отеле? «Отель «У погибшего альпиниста»? Общего, конечно, только прием...) У меня в голове не очень совмещаются понятия «Германия» (причем даже не горы) и «метель, сделавшая дороги непроезжими». Но думаю, что до того, как Германия стала густонаселенной чистенькой уютной страной, так все же быть могло. Особенно после эпидемии чумы...В целях усиления обоснуя ситуации «пока метель не кончится, никто никуда не рыпнется» оборотни загрызают всех лошадей, кроме одной, специально обученной...

А дальше — все по древней, как сама литература, схеме.

Есть загадка: почему, собственно, оборотни прицепились к этому конкретному трактиру?

Есть постоянный страх нападения.

Есть героический следователь конгрегации и его соратники — Помощник, Охотник и Рыцарь.

Есть люди, каждый со своей историей и своими реакциями на опасность, их взаимоотношения, конфликты характеров и создание команды. Пожалуй, именно этот аспект — ядро смысла. Остальное — соусь и бантики.

Есть ситуации выбора для героев.

Есть достаточно интересная мысль о «природе зверя». В этом отношении интересен эпизод в деревне, который вроде никакого отношения к сюжету не имеет — там, где казнят женоубийцу. Человек по рождению может быть зверем, зверь по крови — человеком. Люди-каннибалы, и волк, не желающий питаться человечиной. Что ж, для религиозного автора, помнящего слова о том, что для Бога «нет ни эллина, ни иудея», христианина, знающего о свободе выбора человеком, это нормально. К сожалению, даже среди атеистов сплошь и рядом встречаются люди с далеко не такими свободными взглядами.

В общем, у меня странное ощущение. Если первые три книги не имеют строгой сюжетной схемы, события развиваются так, как диктует жизнь, сюжет движется по воле героев и в соответствии с их характерами, то тут создается искусственная, буквально «пробирочная» ситуация. Впрочем, это — отличие приема «замкнутого пространства». Герои, которые в другой ситуации не перемолвились бы и парой слов, вынуждены взаимодействовать. А что? Литература тем и отличается от жизни, что можно взять самые разные характеры и поместить в условия, в которых они будут действовать, а не делать вид, что живут.

Из-за этого и предсказуемость. Если подходить с циничной точки зрения «опытного читателя», что при первых звуках волчьего воя становится ясно, что часть представленных читателю персонажей будет съедена, Курт и Бруно останутся живы, а враг повержен. И что нас ждет хеппи-энд с моральным перерождением кого-нибудь из оставшихся в живых. Впрочем, опытный читатель знает концовку 99 из 100 романов до того, как прочитает первую треть текста, но при этом не бросает чтение.

Поиск «зверя внутри» не становится запутанным детективом, Курт легко угадывает «иного». Впрочем, читатель делает это быстрее Курта, так как современный поклонник сеттингов «Мира Тьмы» (или хотя бы немного знающий о них человек) владеет более подробной информацией об оборотнях, чем следователь Конгрегации.

И вот тут — первая мысль. Думаю, с читательской точки зрения Попова права, но...

Тут меня начинают терзать смутные сомнения.

В каждой культуре есть вещи, о которых никто не говорит потому, то о них все знают. О передаче наследственных признаков человечество знало задолго до того, как появилось понятие «генетика». Именно это знание — причина особого отношения к понятию «крови предков» и прочих таких полумистических вещей.

В мире Конгрегации оборотни существуют в реальности, значит, знания о них вряд ли могли быть полностью предрассудками...

Так почему современный человек оказывается более информирован, чем далеко не глупый житель того мира?

Охотник тупит, видимо, из-за чувства собственной значимости. Но почему подтупливает Курт?

В общем, загадка оказывается слишком простой. Впрочем, в свете разговоров о тупящих читателях, думаю, тут Попова оказалась права. Второе объяснение — то, которое дается в следующей книге, в «Утверждении правды»: Тьма наступает. В смысле, мир меняется и частота проявления потусторонних и нечеловеческих реалий увеличивается. Курт не имеет достаточно информации об оборотнях потому, что до момента действия тех было слишком мало, чтобы Конгрегация имела возможность собрать о них исчерпывающую информацию. Интересная мысль... Мне она вдруг напомнила сталинское утверждение об усилении классовой борьбы по мере упрочения социализма.

Да, и я наконец-то поняла, чем меня раздражает цикл «Конгрегация»: темпом. Выбранный Поповой очень медленный, тягучий темп повествования не совпадает с моим ощущением жизни без интернетов, компьютеров и даже теплых сортиров.

Это — не книги об альтернативном Средневековье, а книги о нашем представлении об альтернативном Средневековье.

В принципе, сохранилась художественная литература, чьи авторы жили в условиях, не сильно отличавшихся от жизни героев Поповой. Изобретение пороха на быт не повлияло не сильно. Так вот, эти книги куда более емки, более темповы. Почему? Да потому что львиную долю времени живущий в средневековых условиях человека занят контролем за своими обыденными действиями, о которых нет смысла распространяться подробно. События редки. Но когда начинается действие, то оно идет быстро.

Романы же Поповой похожи на кинематографический прием «замедленного действия». Пуля доооолго летит по экрану, позволяя герою переосмыслить свою жизнь и свое место во Вселенной. Если принять это как «правила игры», забыв о собственных знаниях о скорости полета пули, то читать можно. Но для того, чтобы отвлечься, нужно сделать над собой усилие...

Имя Анны Коростелевой не раз попадалось во время холиваров.

Человек написал два романа, но принципиально не отдает их в издательства. Они висят себе тихонечко на СИ, даже комментарии закрыты. С СИ «Школа в Кармартене» http://samlib.ru/a/anna_a_k/carmarthen.shtml и «Цветы корицы, аромат сливы» http://samlib.ru/a/anna_a_k/guihuameixiang.shtml расползлись по пиратским библиотекам и всяким сборникам «под читалки и айпады». Рекламу Коростелевой делает интернет-молва, и работает этот метод раскрутки в данном случае весьма неплохо.

Я прочитала «Школу», сейчас читаю «Цветы».

Что сказать...

Во-первых, «Школа» не относится к приключенческой литературе. Конфликтов в ней практически нет. Часть истории, например, держится на том, что один из главных героев, Гвидион, пытается договорится с преподавателем химии Тарквинием Змейком об индивидуальном курсе фармакологии. Еще часть — на попытках создать школьный театр. Есть эпизоды, в которых комедия ситуации строится на попытках какой-то госинспекции провести проверку санитарного состояния и условий проживания учащихся. Есть несколько любовных линий... В общем, обычная жизнь необычной школы.

Главная ценность текста — антураж, созданный с такой фантазией, что можно рисовать буквально каждый эпизод.

Например:

» Змейк оглядел поверх их голов всю школу, крыши и шпили Кармартена и реку Аск, — с башни Стражей открывался исключительный вид, так как окна там были сразу на все четыре стороны света, — перевел взгляд с голубя, притулившегося с другой стороны окна на парапете, на затихших учеников и сказал:

— К вам подбирается сейчас некое вещество. Хотя определить его состав вы пока еще не в состоянии, поскольку органикой мы займемся еще не скоро, я думаю, вам будет полезно с ним познакомиться и взглянуть на него непредвзято.

Все огляделись. Действительно, по полу ползло нечто, напоминавшее зеленый пудинг.

— Знакомьтесь, пожалуйста, — повел рукой Змейк. — Турбуленциум хоррибиле, — вещество поклонилось. — Класс первого года обучения. — Теперь поклонился класс. — Сложный состав турбуленция выводит его далеко за пределы программы первого года обучения, но я полагаю, что начать внушать студентам уважение к химическим элементам и соединениям, основанное на личном с ними знакомстве, никогда не рано. Уверен, что студенты никогда не путали и не преуменьшали бы в своих ответах атомную массу и период полураспада плутония, если бы знали, как плутоний на это обижается. Турбуленций — одно из древнейших соединений в составе нашей планеты, в чистом виде его осталось не так уж много, и без преувеличений можно сказать, что вы имеете право гордиться этим знакомством.

Пока Змейк говорил, турбуленциум уже уполз. Видимо, он вообще проползал мимо по своим делам, и Змейк представил их ему, просто воспользовавшись удобным случаем. Специально ради них беспокоить древнее вещество он, конечно же, не стал бы. Они почувствовали себя маленькими и очень недавно возникшими, и нельзя сказать, чтобы дальнейшее течение урока разуверило их в этом».

Ползающее по коридорам древнее вещество (не существо!) — еще не самое странное, что можно встретить в школе...

Или — застенчивая башня, которая все время прячется:

» Ладить с застенчивой башенкой Бранвен мог только добрейший Морган-ап-Керриг, но и он не мог уговорить ее постоять на месте и никуда не прятаться. Как с возмущением сказал однажды Мерлин на педсовете, «давайте смотреть правде в глаза: эту башню можно встретить только случайно». Когда студентам нужно было к определенному часу подойти в Бранвен на искусство забвения, начиналась охота с озиранием окрестностей и одалживанием друг у друга биноклей. Наконец кто-нибудь замечал флюгер Бранвен, торчащий из-за какой-нибудь большой башни, указывая пальцем, говорил «О!» — и все, кому нужно было на семинар к Моргану-ап-Керригу, бросались туда».

И — постоянная игра с историческим фактами, юмор, который строится на знании истории, игра с «маркерами времени».

«В башне Сновидений шло занятие по приметам времени. Мак Кархи достал плоские прозрачные коробочки и стал последовательно вынимать из них маленькие диски с круглыми отверстиями посередине, отливающие золотым и зеленым. Некоторые сверкали всеми цветами радуги. Почти все они были покрыты какими-то письменами.

— Что это? — хором ахнули девочки, особенно падкие на всякого рода красоту. — Что это такое?

— Эти диски служат носителями информации, — сказал Мак Кархи. — Можете записать это как определение.

После этого Мак Кархи сжато обрисовал функцию дисков в истории, в особенности остановившись на метательном диске — оружии бога Вишну, коснувшись и Фестского диска, и яшмовых дисков Ян Бо-Юна.

— Что до наших с вами дисков, — продолжил Мак Кархи, аккуратно нанизывая диски из коробочек на шнурок, — то на них также встречаются надписи. Часть их состоит из одних только согласных, отчего возникает предположение, что сам писавший часто уже не владеет искусством чтения букв, сохраняя в памяти только их начертания, причем надписи в целом придается сакральное значение. Однако вот здесь, — Мак Кархи поднял повыше один из дисков, — мы ясно можем разобрать... слово «защита». Опыт чтения галльских, а также древнегерманских рунических надписей, естественно, наводит нас на мысль, что содержание надписи в целом сводится к мольбе о защите от темных сил..., — тем временем Мак Кархи связал из поблескивающих дисков и шнурочков довольно сложную конструкцию, — и, таким образом, мы с высокой степенью достоверности можем установить, что интересующим нас артефактам приписывается в наше время типичная защитная функция.

К этому времени все уже изнывали от любопытства.

— Талисман подвешивается под потолком, — разрешил всеобщие сомнения Мак Кархи. — Диски, покачиваясь, издают звон, отгоняя тем самым злых духов, а также сверкают в лучах закатного солнца.

Мак Кархи встал на перевернутую винную бочку и ловко прицепил готовый талисман под потолком. Все глаз не могли оторвать от восхитительной воздушной конструкции.

— Доктор Мак Кархи!.. — первыми опомнившись, заныли девочки. — А где вы это взяли?..

— Полтора часа автобусом до Кардиффа, — лукаво сказал Мак Кархи, — а там во всякой лавочке, над которой вы увидите вывеску — надкушенное яблоко.

Мак Кархи секунду помолчал. Все почувствовали какую-то заминку.

— А сейчас мы займемся изучением основной функции этих дисков, — упавшим голосом продолжал Мак Кархи. — Вычеркните все после слов «носители информации». Этак черт знает до чего можно договориться!..

«Я согласен, что исторический метод подачи материала имеет неоспоримые преимущества, — говорил Мак Кархи в тот же вечер Мерлину, — но ведь не всегда получается его применить, черт побери!»

В общем, отличная добрая книга для человека, имеющего знания по истории чуть выше среднего. Этакая культурная реконструкция, игра, приносящая удовольствие и автору, и читателю.

В этом отношении отлично выбрана структура романа. Не имея какого-то четкого основного сюжета, не крепясь каким-то конкретным конфликтом или противостоянием, он распадается на множество сценок, историй, анекдотов. По идее, налив воды и добавив драматизма, роман можно бы было превратить в многотомную серию, но — зачем? Коростелева старается быть краткой там, где достаточно назвать объект и, вызвав у читателя ассоциацию, заставить его самого дорисовывать картинку, оставляет место воображению.

Очень приятная вещь, которую можно читать кусками, раскрывая на первом попавшемся месте и переживая с героями очередное маленькое приключение.

И тут у меня всплыла мысль, которую давно хотелось записать.

В среде литературной «илиты» нынче модно демонстрировать свое знание истории. Это уже не постмодернизм с его цитатностью и отсылками с общеизвестным культурным образцам. Это — смесь фанатизма неофита с шовинистической попыткой поделить читателя на «продвинутого» и «непродвинутого». Дескать, «мой читатель — тот, кто знает историю и способен понять...» Ну и дальше по тексту. Очень выгодная позиция для автора. Выгодная тем, что читатель, сумевший нагуглить определения и толкования тех или иных зашифрованных в тексте ребусов, начинает чувствовать себя «продвинутым» и на волне эйфории от собственной крутости не видит чисто литературны недостатков текста.

Так вот, у Коростелевой этого нет. Видимо, тут сыграла роль ее профессия — она преподает русский язык иностранцам, то есть все время сталкивается с разницей культур, разницей той базовой информации, которой владеют люди.

Вот фраза из сочинения о Москве, написанного китайским студентом, героем романа «Цветы корицы, аромат сливы»: «Здесь никто не знает, что произошло 18 сентября в 1931 году». Для китайца эта дата значит то же самое, что для русских 22 июня 1941 года. Но у нас — не знают. Как, видимо, в Китае далеко не каждый ответит, что произошло в 1941 году...

Похожий эпизод есть и в «Школе» — один из преподавателей оказывается абсолютным профаном в отношении валлийских традиций — он просто вырос в другом регионе.

Нельзя считать глупым человека, который не знает того, что не знаешь ты. Скорее всего, ты не знаешь многого из того, что знает он, и что он считает таким же обязательным знанием для любого мыслящего существа.

Объем информации, которой забит мозг, — не показатель ума. В конце концов, в Гугле не банят.

Так вот, «Школа» — пример того, как можно ненавязчиво заставить читателя расширить свои знания, вызвав интерес к каким-то тонкостями истории и традиций другого народа, при этом не делая знание этих тонкостей чем-то «илитарным», а играя с ними, как котенок играет с пятитысячной купюрой. Для котенка что фантик, что дензнак — одинаково бумажка. Так и у Коростелевой: главное — игра и веселые ситуации, возникающие из-за столкновения культур и пониманий, но ни один из подходов и взглядов не объявляется свехценностью по отношению к другим.

ЖЮФ в мужском варианте. Причем не мужской боевик, а именно ЖЮФ, смысл которой — межличностные отношения и куча персонажей, активно претендующих на руку и сердце ГГ. Вокруг стандартной «попаданки» штабелями падают прекрасные эльфы. Харизма Ставра-Беловолка сразила богиню (одна штука, но зато какая!), престарелую аристократку и — по совместительству — лидера местных баронов (этакая местная Марья Алексевна) в средневековом мире, функционера госструктуры по контролю за магией — одна штука, дневного вампира — одна штука... При этом ГГ , в отличие от его шурина, — вовсе не ловелас, дамы самостоятельно начинают на него охоту... А тут еще детско-родительские отношения, подросшая дочь тоже требует любви и заботы, не говоря уже о том, что и от нее приходится отгонять поклонников...

В такой ситуации и в абсолютно реалистическом произведении, без всяких Граней и некромантов, обязано возникнуть множество идиотских положений.

Но, на мой взгляд, именно такой должна быть легкая развлекательная книга.

Малопредсказуемый сюжет, который, тем не менее, имеет внутреннюю логику.

Вполне взрослый юмор — не подростковое смехачество «ниже пояса», а юмор, построенный на столкновении привычек, мировоззрений и культур. «Комедия характеров».

Буйная фантазия в деталях и, неожиданно, — очень красивые и точные описания пейзажей, та «картинка», которая делает текст эстетичным.

В общем, после прочтения некоторое время можно хихикать, вспоминая абсурдные ситуации.

Фантдопущение шикарно, причем — абсолютно научное. Рассказ написан в волосато-полосатые годы, когда у нас о психотерапии слыхом не слыхивали. А автор угадал опасности такой вот «коррекции характера» — сегодня практикующие психотерапевты уже привыкли, что лечение зачастую приводит к конфликту пациента с окружающими. Родные-близкие хотят видеть привычный характер, а тут появляется нечто новое и незнакомое... В общем, на первый взгляд — «погремуха», а на деле — отличная НФ.

Дошли руки написать о втором томе «Конгрегации» Надежды Поповой — «По делам их».

По сравнению с первым томом — динамичнее и... как бы это сказать... более ровно. Нет неоправданных скачков и, наоборот, торможений в самом интересном месте. Но на мой вкус все равно можно было сократить без потери смысла где-то на четверть — по отдельным словам, по сценам...

Многословие — порок современной фентези, даже той, что вполне прилична по содержанию.

Длинноватым показалось изложение учения о Тиамат. Хотя, может быть, это для меня скучно — усеченный и деформированный вариант учения о триединстве женского начала (Возлюбленная, Мать, Смерть). Хотя... «Таис Афинскую» Ефремова многие читали.

В общем, теперь знаю, на какой теме могу поцапаться с Надеждой. Подозреваю, что значение того, что произнес во время обряда Мельхиор, может быть похоже на мантру Кали «Хрим, шрим, крим, парамеш валикалике»...

Правда, никакая Кали или Урания не оправдывает убийство ради собственных головных тараканов.

Что понравилось.

Во-первых, прием «обмани читателя». В первом романе «камера» — в голове Курта. Во втором — за его плечом. Сдвиг небольшой, причем обозначен на первых же страницах, там, где сцена на крыльце и мимо проезжает Маргарет.

Во-вторых, тема «детского психологического травматизма», модная нынче в сети. Детская психотравма не является оправданием для убийства невинного. «Обоснуем» является. Оправданием — нет.

В-третьих, интересный прием «парности» ситуаций. Курт встречается с другом детства и говорит о том, что «не сможет прикрыть убийцу». «Не сможет» и «не захочет» тут практически равнозначны. И, якобы, активно прикрывает убицу — Маргарет... В общем, забавные подсказки, разбросанные по всему тексту.

В-четвертых, интересный момент, касающийся разговоров с кардиналом и другими служащими Конгрегации. Если читать внимательно, то все время подчеркивается, что Курт — не один, не одинок, даже в сомнениях и сметении...

Что заинтриговало — способности «мэйджик-имунити», которые все ярче проявляются у Курта. В общем, он не «бездарен», у него какой-то особый дар.

В общем, интересно для тех, кто любит читать внимательно, подмечая детали, которые дают намек на истинное положение вещей.

Еще одна мысль по поводу альтернативной истории. Вдруг подумалось, что «точка бифукации» находится где-то в «темных веках». Магия на Земле БЫЛА — этак века до 5-6 нашей эры. А потом — исчезла... нет, не во времена охоты на ведьм исчезла, а гораздо раньше, из-за чего, собственно, и начали охотиться на ведьм. Была бы магия — о них просто не думали бы. А так претензии ведьм на исключительность, помноженные на отсутствие реальной силы, дали возможнось их сжигать...

Да, а по поводу оценки действий Курта с современной морально-этической точки зрения... да, думаю, многим читательницам он кажется чудовищем. Но это их проблема.