Филипп Кюрваль

Новости Кантора

Des nouvelles de Kantor, 2010

В первый полумесяц четвёртой луны Кантора около семидесяти восьми тысяч протестующих вышли на безмолвную демонстрацию, облачившись в украшения или одежду — как воплощение идентитарного замысла южного художника Серпена Иктуна. В атмосфере радикальной странности участники массово стекались к случайной инсталляции Великого Хорала Значимого.

Известный коллективными перформансами, где тишина царит в местах, изначально предназначенных для громогласных выступлений, Иктун потребовал от всех участников вообразить себе гетерогенные телесные продолжения и совершать «неуместные одевательные акты», провоцирующие позы настолько дерзкие, что собрание приобрело характер откровенно мятежный.

Верховная стража бдительных нудистов попыталась противостоять сей вызывающей попытке подрыва канторианских норм громогласным присутствием — но безуспешно.

Один трисексуальный контрпротестант возрастом тридцати восьми лет из группы «Потрошённых с Блонура» явился, покрытый одеянием из сырого мяса, воплощением современного тщеславия. Он был отбит сторонниками художника из «Одёжного Виража», усмотревшими в его поступке угрозу целостности их протеста. Его жизни ничто не угрожает.

«Было трудно убедить мультисексуалов обнять асексуалов — и наоборот», — признал южный художник. — «Но я испытал огромную радость, когда наконец запечатлел финальную позу: все сплетены рукавами, совершая аутичное перемещение пред омерзительным Храмом Шума, навязанным нам канторианской диктатурой», — заключил Серпен Иктун.

«Никогда ещё мне не выпадала возможность молчать с такой страстью!» — восторженно заявил девятнадцатилетний студент Псах Урт, вдохновлённый уникальным опытом.

Наш ведущий, «Великий Оглушающий Нудист Кантора», осудил племенной характер акции, способной исказить исход региональных выборов: «Это предательство конституционной наготы! Интимное должно находиться под постоянным контролем, а не порождать бессистемные практики, ставящие под сомнение наши стандарты красоты». Затем он издал яростный крик, вызвавший контрреволюционное цунами в южных землях.

Пока что последствия предсказать невозможно.

Филипп Кюрваль

Шесть историй на одном листе

Six nouvelles en moins d'un feuillet, 2006

Несколько очень коротких историй, пришедших мне в голову ночью.

Гийом очень спешил. На всём скаку натянул одежду, распахнул дверь своей квартиры… и разбился о тротуар двести метров ниже. Он забыл вызвать такси.

История кажется немного загадочной, пока не представишь, что она повеселила бы зрителей фильма Люка Бессона. А вот более классический вариант в стиле Шекли:

Пришелец улыбнулся ему, продемонстрировав полностью беззубый рот. Жорж, ранее не знакомый с этим видом, поинтересовался:

— Это у Вас от рождения?

— Увы, нет! На моей планете мы в основном питаемся галькой, а она у нас гораздо мягче, чем на Земле.

А теперь вариация на тему новеллы Фредрика Брауна:

Жюль Эшнорт спокойно курил сигару в своей гостиной. Он был последним человеком на Земле. В дверь позвонили. Он подумал: «Хорошо, что я установил солнечные панели, ведь электростанций больше нет!».

И на редко поминаемую тему:

— Официант! Официант! Уберите, пожалуйста, эту тарелку!

— Но почему, месье?

— Человек-невидимка, проходя мимо, чихнул в мой суп.

Не будем стесняться масштабов и возьмёмся за космическую оперу:

Тиран, страдающий манией величия, построил корабль размером со Вселенную. На это ушло несколько тысячелетий.

— Гениально! — воскликнула его первая фаворитка, узнав о великом деянии. — И куда же мы отправимся, если не осталось ни одного места, куда можно лететь?

И напоследок — в стиле Азимова:

Робби протянул руку другому роботу, Альберту-23, только что потерявшему конечность в аварии. Тот попытался прикрепить её к своему корпусу. Через пять минут безуспешных попыток он вернул её Робби со словами:

— Не подходит. Крепления и разъёмы не соответствуют евростандарту.

Любопытно: теперь, когда эти тексты записаны чёрным по белому, у меня возникает ощущение, будто я ведущий в бурлеске, пытаюсь рассмешить публику между выходами стриптизёрш — и встречаю ледяное молчание.

Даниэль Дефо

Дьявол в приходе Святого Беннета Финка

The Devil at St. Bennet Fynk, 1726

Сколь правдоподобны и увлекательны истории о Робинзоне Крузо, Джеке Шеппарде и Джонатане Уайлде, столь же детальны и описания Даниэлем Дефо деяний Дьявола. Как и в случае с «Дружелюбным демоном» («The Magazine of Fantasy & Science Fiction», февраль 1951), мы не знаем, является ли сей отрывок из «Политической истории Дьявола» необычайно живым изложением действительного происшествия или необычайно убедительным вымыслом; мы просто предлагаем его как прекрасную иллюстрацию неисчерпаемой изобретательности Врага.

В приходе Святого Беннета Финка, что неподалёку от Королевской биржи, жила одна бедная, но честная вдова. После смерти мужа стала она сдавать комнаты в своём доме, дабы уменьшить расходы на аренду. Среди прочих жильцов, чердак она отдала мастеру, изготовлявшему колёса для механизмов часов, — тот, как обычно и бывает, работал на торговцев, продававших часы.

Однажды к сему мастеру пришли мужчина и женщина по делу, связанному с его работой. Когда поднялись они почти на самый верх лестницы, дверь в чердачную комнату оказалась распахнутой, и увидели они, что бедный часовщик повесился на балке, оставшейся открытой под самым потолком. Женщина, потрясённая зрелищем, остановилась и крикнула мужчине, стоявшему на лестнице позади, чтобы тот поднялся и перерезал верёвку.

В тот же миг из невидимой с лестницы части комнаты стремительно вышел человек с табуретом в руках, причём в большой спешке. Он поставил табурет рядом с повесившимся, быстро вскочил на него, достал из кармана нож и, ухватив верёвку одной рукой, знаком головы велел женщине и мужчине остановиться и не подходить ближе. В другой руке он держал нож, будто собираясь вот-вот перерезать петлю.

Женщина замедлила шаг, но человек на табурете стал возиться с узлом, будто пытаясь его развязать, но так и не перерезал верёвку. Тогда женщина снова вскричала, а мужчина позади неё отозвался:

— Иди и помоги человеку! — предположив, что тому что-то мешает.

Но человек на табурете снова знаком велел им оставаться на месте, словно говоря: «Сейчас справлюсь». Затем он дважды провёл ножом по верёвке, будто перерезая её, но опять остановился. А бедняга всё висел и, следовательно, умирал. Женщина на лестнице закричала:

— Да что с тобой? Почему ты не перережешь верёвку?!

Мужчина позади, потеряв терпение, оттолкнул её и сказал:

— Дай мне пройти! Я справлюсь!

С этими словами он бросился в комнату — но каков же был его ужас, когда он увидел, что несчастный действительно висит, но вот человек с ножом и табуретом исчез, будто и не бывало! Всё оказалось лишь призрачным наваждением, созданным, без сомнения, дабы бедный повесившийся грешник успел умереть.

Мужчина, ещё недавно столь полный отваги, в ужасе рухнул на пол без чувств. Женщине же пришлось перерезать верёвку ножницами, что далось ей с большим трудом.

Я нисколько не сомневаюсь в правдивости сей истории, услышанной от заслуживающих доверие людей, и полагаю, что нет нужды долго размышлять, кем был человек на табурете. То, без сомнения, был сам Дьявол, явившийся, дабы довершить убийство того, кого он прежде, по своему обыкновению, ранее искушал и склонил стать своим собственным палачом. Более того, это полностью соответствует природе и ремеслу Дьявола — «человекоубийцы от начала веков» — а потому я никогда не подвергал сомнению истории сию. И не думаю, что мы поступим несправедливо по отношению к дьяволу, возложив вину на него.

Примечание. Не могу точно сказать, удалось ли в итоге спасти повесившегося, или же Дьявол добился своего, задержав мужчину и женщину, пока не стало слишком поздно. Но как бы то ни было, очевидно, что он приложил все свои дьявольские усилия и оставался там до тех пор, пока не пришлось ему скрыться вновь.

Маргарет Этвуд

Готовим отраву

Making Poison, 1983

Когда мне было лет пять, мы с братом готовили отраву. Жили мы в то время в городе, но, скорее всего, намутили бы яду в любом случае. Мы хранили его в банке из-под краски под чьим-то домом и добавляли туда всё ядовитое, что только могли придумать: поганки, дохлых мышей, ягоды рябины (они, может, и не ядовитые, но выглядели как чистая отрава), припасённую мочу, для пущей силы. К тому моменту, как банка наполнилась, её содержимое стало невероятно ядовитым.

Но возникла проблема — создав яд, мы не могли просто так его забросить. Нужно было что-то с ним сделать. Мы не хотели подлить его кому-нибудь в еду, но нам требовался результат, завершение. И у нас не нашлось никого, достойного нашей ненависти — вот ведь незадача.

Не могу вспомнить, что мы в итоге сделали с ядом. Оставили ли его под углом дома — деревянного, желтовато-коричневого? Вылили на какого-нибудь безобидного ребёнка? На взрослого точно не решились. Правдиво ли моё видение: маленькое лицо, всё в слезах и красных ягодах, внезапное осознание, что яд всё-таки получился настоящим? Или же мы его выбросили — мне кажется, я помню, как красные ягоды плывут по сточной канаве, уносятся в водосток… Неужели я невиновна?

Зачем мы вообще готовили отраву? Я помню, с каким восторгом мы помешивали и добавляли новые ингредиенты, ощущение волшебства и свершений. Делать яд — так же весело, как печь торт. Людям нравится готовить яд. Если вы этого не понимаете, вы никогда ничего не поймёте.

Энтони Прага

Водород

H, 1937

Бедный старина Портлесон… Ужасная история, но я не могу вспомнить её без смеха…

Самое забавное — Портлесон всегда был дотошным в своих исследованиях, в своих приборах. В его лаборатории не осталось ни одного запаха, не подвергнутого тщательной классификации…

Мы дружили со школы, несмотря на разницу в избранных профессиях. Я — мелкий чиновник, а вот Портлесон — учёный до мозга костей. Он читал лекции на умнейшие темы, сыпал терминами, подходящими для Эйнштейна, но для меня звучавшими как тарабарщина. Тем не менее, он был славным малым, и мы ладили. Я мало что понимал в его опытах, хотя всегда интересовался успехами и часто проводил с ним долгие часы.

В последнее время Портлесон работал над «конструированием материи». Он терпеливо разъяснил мне суть: всё во Вселенной — Солнце, Луна, люди, животные — состоит из бесчисленных атомов, миллионов частиц, а все они разделяются на электроны и протоны. Именно бесконечные комбинации собранных из них атомов определяют природу вещества: газ, жидкость, твёрдое тело…

Портлесон стремился изменить структуру атомов, чтобы превращать одно вещество в другое: свинец в золото, золото в свинец, воду, чернила — что угодно. Путём титанических усилий он добился частичного успеха: научился преобразовывать любой материал в газообразный водород. Он называл это «атомной дезинтеграцией»:

— Водород — простейший элемент. Его атом содержит всего две частицы: электрон, вращающийся вокруг протона, как Луна вокруг Земли. Его символ — «H». Мне удалось устранить все лишние частицы в каждом атоме, сводя вещество, таким образом, к водороду. И это — предел. Никто не сможет разобрать атом, словно автомобильный двигатель. Однако это уже кое-что — продолжал он, — возможность свести всё к самой простой форме, к самому лёгкому элементу, номеру один в списке нам известного.

В целом, я разобрался в теории, но жаждал увидеть её воплощение на практике — странную конструкцию без колёс и шестерёнок, способную, по его словам, преобразовать в водород любую материю.

Хрустальный цилиндр, обвитый металлическими пластинами и спиралями, похожими на чудовищные пружины из меди и серебра. Трансформатор, металлические ящики с торчащими изогнутыми стальными трубками листового металла — конденсаторы. Сверху конструкция увенчана дымоходом из неизвестного металла, смахивающим на корабельный вентилятор. Портлесон пояснил, что дымоход служит для отвода газов.

Всё сверкало и блестело, но выглядело немного зловеще: никаких острых или режущих деталей, но в душе возникало смутное чувство опасности. Изящная конструкция, полная дьявольской силы.

Тем вечером мы сытно поужинали, выкурили по отличной сигаре и мне совершенно не хотелось покидать уютную гостиную, но Портлесон загорелся продемонстрировать устройство в работе. Он принял таинственный вид – ну точь-в-точь Шерлок Холмс перед эффектным раскрытием очередного преступления.

— Немного погодите, старина, — он весь сиял, — и вы увидите такое…

Он ненадолго замолчал, нагнетая напряжение и подкручивая что-то в своём устройстве, затем повернулся ко мне.

— Посмотрите на этот кусок свинца — весомый, грубый, зримый, годный разве для постройки водопровода. Но я превращу его в пар, нимб, сияние… Впрочем, я сделаю подобное с чем угодно, дело лишь в пропорциях.

С этими словами он разместил свинец в фокусе концентратора. Вот тут меня уже разобрало любопытство – я понял, что сейчас стану свидетелем эпохального эксперимента.

Он дёрнул медный рычаг — и раздался жуткий гул, похожий на предсмертный крик. Затем…

Я до сих пор не могу осмыслить произошедшее. Я стоял рядом с Портлесоном, он готовился подать максимальное напряжение, правая рука на рычаге, левая – прижата к лабораторному столу. Внезапно, когда он потянул рычаг на себя, мне показалось, что рукав Портлесона зацепился за механизм, концентратор развернулся в его сторону. Я услышал глухой удар — и в следующий миг остался один.

Портлесона не стало. Вместо него — ничего. Пустота.

Мои чувства описать невозможно. Поражён? Оглушён? Раздавлен? Если бы я сразу осознал случившееся, то сошёл бы с ума. Я лишь застыл на месте, а затем на автомате выключил трансформатор. Жужжание прекратилось, но наступившая тишина казалась ещё страшнее.

Я вздрогнул и попытался собраться с мыслями. Даже лопнувший воздушный шарик оставляет обрывки резины, даже от солдата, разорванного прямым попаданием снаряда остаются фрагменты костей и плоти, достаточные для погребения.

Где же Портлесон? Водородное облачко, растворившееся в воздухе лаборатории. На пике блестящей карьеры, выпущенная им сила обратилась против него. Гениальный учёный, сведённый к пузырю газа. Он не умер — он перестал существовать.

И вот тогда я расхохотался...

Выпив виски для храбрости, я задумался: что делать? Звать полицию? Они решат, что я убийца или сумасшедший. Врача? Но как лечить газ? Меня затошнило от мысли, что я, возможно, вдыхаю остатки своего лучшего друга. Я решил позвать ассистента Портлесона, но перед этим — ещё виски и сигарету…

Очнулся я под лабораторным столом, с обгоревшими бровями и усами. До этого я думал, что Портлесона уничтожил агрегат. Ошибка. Это я стёр последние следы великого учёного в этом мире.

Забыв, что водород взрывоопасен, я закурил сигарету. И устроил прощальный «салют» храброму Портлесону.