Их слышно вечером, где-то с шести или половины седьмого. Где-то вдали. Если у них и есть мотив, то слишком сокровенный и неощутимый: подобно звукам человека с травмой головы, они понятны лишь самим себе. Временами кажется, что они приближаются, как звуки, доносимые ночным ветром. На мгновение слушатель способен различить несколько голосов, иногда даже отличить мужской от женского. В них есть и жалоба, и ярость, но слова разобрать трудно. Лучше всего слышно в десять вечера. К полуночи крики окончательно сходят на нет, и в центре маленького городка становится тихо и темно.

В маленьком городке жил старик. Сегодня это не такой уж маленький городок, но в юности старика он был маленьким, и в памяти его таким и остался.

Старику нравилось многое. Ему нравились звуки летней ночи, золото восхода солнца весенним утром, запах осенних листьев и камин зимой, ибо как раз холод ему не очень нравился.

Он любил гулять. В городке, что когда-то был маленьким, он побывал во многих местах. Иногда он брал сигару и прикуривал против ветра, чтобы просто проверить, получится ли, а потом шёл пешком.

В городке имелся очень высокий холм. Единственное место, куда старик никогда не ходил, ибо холм был высок, а подъём труден, и многие говорили, что прогулка выйдет тяжёлой, а он не знал, сможет ли пройти весь путь, если рискнёт.

Он боялся холма, тот напоминал о его юности, как он мог подняться на любой холм, не запыхавшись, и спуститься бодрым, зная, что пройдёт везде, где захочет. Но холм внушал страх, потому что как-то раз он попытался взобраться на него, но запыхался уже на полпути, и сердце забилось сильнее, чем в юности, когда он чувствовал, что может обойти весь мир.

Он слышал истории о холме. Говорили, что подъём туда долгий и трудный, что дыхание сбивается надолго, но если добираться до вершины, то можно увидеть весь город как на ладони, стоит запах роз, жимолости и других цветов, пока ещё никем не названных. Говорили, что воздух пропитан ароматами, и стоит его вдохнуть, как возраст покидает тебя, и ты снова ощущаешь силу и смысл юности. А ещё говорили, что старик не сможет взобраться на холм, это под силу только молодым и сильным, и он прав в своих опасениях.

Старик долго думал обо всём этом. Решил, что попробует ещё разок, и если уж не достигнет вершины, то сможет сказать, что пытался, — именно так говорил старик, когда у него что-то не получалось.

Летним утром, когда было не так тепло, как иногда бывало в городке, он отправился в путь, и он чувствовал силу, возможно, не в ногах или в сердце, но в своей голове, а это тоже чего-то стоит. Он пошёл по дороге, ведущей на холм, и там, далеко вверху, виднелись красивые дома богатых людей, кому никогда не приходилось подниматься на холм, ибо они уже жили там и всю свою жизнь смотрели на город сверху вниз. Он шёл по дороге и лишь на полпути к вершине холма почувствовал, что старые ноги не слушаются, а холм заговорил с ним и сказал:

— Возвращайся, старик. Возвращайся, потому что я могу убить тебя, если захочу.

Но он продолжил путь, и пот струился под рубашкой и по лицу, и вдруг летнее солнце стало припекать, а голубое небо стало похоже на пламя, но он шёл.

И шаг за шагом ноги становились всё тяжелее и тяжелее, сердце билось всё сильнее, а лёгкие болели. И он услышал, как холм смеётся над ним в дуновении ветерка, что обдувал его лицо подобно поцелую из духовки, и холм сказал:

— Старик, таких дураков как ты, я ещё не видал.

И старик подумал в ответ, потому как дыхание у него перехватило:

«Ты не победишь меня, холм, ты не заставишь меня остановиться, ты не убьёшь меня, потому что сегодня, в этот день, я собираюсь покорить тебя и встать на твоей вершине. Сегодня я посмотрю вниз на город и почувствую запах роз, и жимолости, и цветов, коим ещё никто не дал названия, и буду знать, что сделал что-то хорошее».

И на холме воцарилась тишина, но старик чувствовал, что холм наблюдает за ним.

Он знал, что холм считает его шаги. Такой долгий путь к вершине, по дороге, что, казалось, бесконечно уходила в пылающее небо. Он знал, что холм слушает его, слышит биение его сердца, и когда он остановился, чтобы перевести дух, то услышал смех, но всё равно поднимался всё выше и выше, по мере того как склон становился круче, а холм всё смеялся и смеялся, ибо думал, что старик не сможет продолжать, что он так устал, и это было правдой. Холм мог бы убить его, если бы захотел.

Он шёл дальше.

«Иногда, — думал он, — человек должен переступить все границы дозволенного». Это было правдой. «Иногда человек должен что-то сделать, потому что так надо». И это тоже было правдой.

Он шёл дальше.

Холм становился всё круче и круче, а его смех всё резче отдавался в ушах старика. Где же вершина? Там, высоко, казалось, за сотню миль, где деревья стояли, согнутые ветром, дувшим из-за холма, словно тысячи рук, вылепляющих мир.

Он шёл дальше.

У него болело сердце, болели ноги, лёгкие обжигали грудь, но он продолжал идти. И холм кричал ему:

— Возвращайся, старый дурак, ты прав, что боялся меня, возвращайся, возвращайся!

Но старик увидел вершину и подумал:

«Ещё немного боли, ещё немного усилий, и я буду там, я вдохну аромат юности».

Вверх, и вверх, и вверх, и вверх, мимо красивых домов богачей, и всё выше и выше, к деревьям на самой вершине, и холм засасывал его ноги, словно зыбучий песок, но он выбрался, и пот струился по его лицу, и рубашка была мокрой, и сердце болело…

Внезапно он очутился на самой вершине холма, перед ним раскинулся весь город, и холм издал крик отчаяния, ибо не выиграл битву со стариком.

И когда старик вытер лицо и посмотрел вниз, на город, он вдохнул насыщенный воздух, но почувствовал лишь затхлость, потому как в этот момент мимо прогрохотал мусоровоз, спускаясь с холма, увозя с собой всё, что выбросили богатые люди.

Не было ни аромата роз, ни аромата жимолости, ни аромата цветов, коим никто ещё не дал названия. Было только злой жар летнего солнца и запах собственного пота, но то был настоящий пот, и старик улыбнулся, услышав, как холм издал тихое победное бормотание, предназначенное только ему.

Спускаться было не так уж трудно.

В своём доме старик очень много думал. Дело не в благоухающем воздухе. Не в обещании вернуть силу и молодость, ибо это всегда лишь сказка. Не в том, что он смотрел на город сверху вниз и даже не в том, что он стоял на самой вершине крутого холма после длинной дороги.

Дело в том, что он верил, что доберётся туда, и осуществил это. Он преодолел боль в ногах, боль в лёгких и боль в сердце. Он сделал всё, что мог, и остался доволен своим трудом, и всё это очень хорошо. Он улыбнулся.

Старик поразмышлял ещё немного, а потом погасил лампу и лёг спать.

Брюс Коллинз, первоклассный ракетный пилот, напряжённо ожидал, пока маленький спутник Марса приблизится из необъятного космоса. В сорока миллионах миль отсюда люди Земли боролись со странной эпидемией безумия и единственным спасением стала недавно созданная противотелепатическая сыворотка.

Хорошо, что напарником в полёте стал Ларри Гиллмор, Рыжий. На него всегда можно положиться в трудную минуту — немного безрассудный и определённо своевольный, но обладающий смелостью и инициативой, столь нужными в критических ситуациях.

А какую ещё опасность, кроме безумия, можно ожидать от таинственной силы, протянувшейся от Деймоса, спутника Марса, к Земле, сквозь сорок миллионов миль космического пространства?

Что за таинственная угроза подтачивала разум людей и придавала их телам причудливые формы?

В иллюминаторе, вынырнув из пугающих, усыпанных звёздами глубин бесконечности, раздувался, подобно воздушному шарику, крошечный диск Деймоса. Каким абсурдом показалось бы астрономам столетие назад существование такого маленького спутника с пригодной для дыхания атмосферой. Физикам старого времени представлялось, что кинетическая теория газов доказывает, что малая планета не обладает атмосферой.

Им не было известно, что скорость молекул газа зависит от силы гравитационного поля, окружающего молекулу.

Включив тормозные двигатели, Брюс опустил серебристую ракету на скалистую поверхность Деймоса в районе терминатора, у подножия фантастически наклонённого утёса.

Голос Ларри нарушил внезапную тишину:

— Ты вколол сыворотку?

Рыжий с опаской смотрел сквозь стекло иллюминатора на зловещий пейзаж.

— Конечно, — ответил Брюс, его серые глаза полнились решимостью, а худощавое лицо загорело от пребывания на открытом воздухе. — А как насчёт тебя?

— Порядок, — сообщил Ларри.

— Что ж, давай наденем грузила на обувь и осмотримся — здешнее притяжение слишком мало, без груза не выйти.

Пять минут спустя они стояли снаружи ракеты, а похожий на большой полумесяц Марс висел над аномально низким горизонтом, заливая красноватым сиянием суровые окрестности.

— Что теперь? — глаза Ларри горели нетерпением. — Начинаем поиск лаборатории Хоркера?

— Не совсем. У нас чёткая задача — уничтожить Деймос. Хоркер, вероятно, оборудовал здесь местечко для экспериментов с теми патагонскими камешками, но мы можем искать их сотню часов, и не найти.

— Это там, — спокойно заявил Ларри, указывая рукой на каменную осыпь.

Брюс прищурился. В полумиле от них осыпь, казалось, уходила в затянутый туманом кратер или ложбину.

— С чего бы это? — резко спросил он. — Почему ты так решил?

— Просто предчувствие, но я уверен, что прав.

Брюс подозрительно взглянул на второго пилота.

— Слушай! Вколи ещё порцию этой дури. Понял меня?

— Кто, я? — в голосе рыжеволосого космонавта слышалось отвращение, но когда их взгляды встретились, его рука потянулась к карманной аптечке. — Хорошо, — усмехнулся Ларри. — Думаешь, я тронутый, да?

Брюс наблюдал, как тот наполняет маленький цилиндрик сывороткой и ввинчивает иглу.

— Нет, — ответил он. — Полагаю, ты чокнутый не более, чем обычно, но рисковать не будем. Я займусь конусом.

Он вернулся в ракету, включил свет в кормовом отсеке и приступил к распаковке наспех собранного оборудования.

Спустя десяток минут Ларри пропал из виду!

Странная цепочка событий привела двух космонавтов на крошечную луну Марса. Её следовало уничтожить, чтобы спасти Землю от безумия. Хоркер, земной физик, стоял у истоков всего. Каким-то образом он обнаружил, что странные камешки в Патагонии — озадачивающие геологов со времён Дарвина, — представляют собой дремлющие споры невероятно древней, инопланетной жизни.

Решением Всемирного трибунала Хоркеру запретили продолжать исследования, как слишком опасные для человечества, и тот бежал на Деймос, забрав с собой несколько камешков.

Прошло два года. Внезапно люди начали сходить с ума. Никто не понимал, в чём причина, пока не вернулся на своей ракете Хоркер. Он был безумен, как шляпник, его тело странным образом изменилось, и он бормотал о какой-то нечеловеческой разумной жизни, не животной и не растительной, извлечённой им из камешков на Деймосе — и жизнь эту следовало уничтожить. Это нечто, благодаря телепатической силе, могло управлять телами и разумами людей на расстоянии миллионов миль. При этом тела людей претерпевали и анатомические изменения.

И вот, всего через несколько минут после прибытия на Деймос двух космонавтов, отобранных для сей важной миссии, Ларри Гиллмор, второй пилот, таинственным образом исчез.

На мгновение Брюс застыл в оцепенении. Тишина и тени окружали его, багровое сияние Марса окрашивало кровью осыпающиеся утёсы.

Что за странная, непостижимая сила так незаметно похитила Ларри?

Брюс выругался, ибо в голову внезапно пришёл ответ. Каким же он был дураком! Он отчётливо помнил, что ни разу на самом деле не видел, как Ларри воткнул иглу в руку и нажал на поршень. Это так похоже на упрямого, своевольного космонавта — решить, что ему не нужна защита противотелепатической сыворотки!

А как насчёт «предчувствия» Ларри? Уже не коварная ли галлюцинация, чреватая безумием, скрутила его мозг ядовитыми пальцами?

— Ларри!

В разреженном воздухе зов прозвучал слабо и бесполезно. Он позвал снова, громче:

— Рыжий! Йо-хо-хо! Ры-ы-ы-жий!

Ответа не последовало. В следующий момент Брюсу показалось, что он ощущает под ногами головокружительное вращение маленького спутника, бесшумно и бесконечно летящего в космосе.

Надо найти Ларри. Он обвёл взглядом низкий, затянутый дымкой горизонт. Но оставить ракету без присмотра… Внезапно Брюс осознал, что на его плечах лежит обязанность спасти человечество от участи, что хуже полного уничтожения. С лихорадочной поспешностью он начал собирать аппарат из деталей, вытащенных наружу.

Но сначала он отнёс все контейнеры, один за другим, ярдов на триста от ракеты, выбрав участок гладкой, ровной скалы для работы. Затем, прежде чем начать сборку конусного проектора, достал из кобуры на бедре оружие ближнего боя — пистолет-распылитель, способный изменять молекулярную силу сцепления в любом органическом теле, и убедился, что тот готов к немедленному использованию.

Странный это прибор, проектор замедляющих лучей, последняя ставка человечества. В основном он состоял из параболического зеркала, с микроволновым возбудителем в фокусе. Этот отражатель выбрасывал чрезвычайно протяжённый невидимый луч в форме конуса, чья вершина упиралась в зеркало. Луч, сталкиваясь со световыми волнами или фотонами, создавал бесконечно малый тормозящий эффект, подобный линзе, преломляя световые волны к оси конуса.

Свет, попадая в невидимый конус, ведёт себя как вода, льющаяся в воронку. Несмотря, что эта штука так и не была толком опробована, её дьявольские возможности позволяли сфокусировать излучение любого раскалённого тела сколь угодно большой протяжённости — например, Солнца. И результат выйдет аналогичным использованию гигантского увеличительного стекла размером с солнечный диск.

Работая быстро и целеустремлённо, да так, что вскоре по загорелому лицу заструились капли пота, Брюс собирал агрегат до глубокой ночи, в то время как тонкий красный полумесяц Марса становился всё шире и шире, пока не стал похож на полную румяную Луну. Но он оставался на месте, плывя низко над горизонтом, ибо Деймос всегда обращён одной и той же стороной к своему светилу.

Света было достаточно для эффективной работы, несмотря на стоявшую ночь Деймоса: из-за преломления солнечного света вокруг сего маленького шарика ночь походила на мягкие жемчужные сумерки, окрашенные в кровавый цвет косым сиянием Марса.

Брюс разбирался в скудной флоре и фауне близлежащих скал. Много лет назад он пилотировал земную экспедицию из четырёх выдающихся учёных, некоторое время изучавших сей крошечный спутник.

После напряжённых часов работы Брюс выкроил несколько минут на осмотр изрытого трещинами склона ближайшей скалы. Он не боялся коренных обитателей Деймоса — безобидных паукообразных с глазами на стебельках и склизкими ногами, ростом всего в несколько дюймов. Но ему стало интересно, повлияло ли на них каким-либо заметным образом странное, неизвестное существо, вылущенное Хоркером из патагонских камешков.

Хотя эти паукообразные были маленькими и медлительными существами, он помнил, что они обладали разумом, значительно превышающим способностями любого животного Земли, — своеобразным, получеловеческим разумом, позволявшим им пользоваться примитивными орудиями.

И вот теперь, здесь, в неглубоких нишах скалы, он обнаружил крошечные глинобитные хижины конической формы. Его взгляд скользнул по небольшим террасам, расположенным перед хижинами, заполненным тёмным суглинком, что трудолюбивые арахниды тщательно собирали по всей доступной местности.

Но маленькие садики были заброшены, а крошечные хижины пусты. Он не нашёл ни одного арахнида, хотя прошёл несколько сотен футов вдоль обрыва.

Бежали ли они от угрозы, гигантскими шагами продвигавшейся по слишком тесному миру? Или пали жертвой, были каким-то образом поглощены или подчинены дурманящей штукой, выпущенной Хоркером из тёмных веков земного прошлого?

С тошнотворным чувством тщетности Брюс вернулся к работе. Тишина становилась гнетущей. Трудно было сосредоточиться, и он то и дело с опаской поглядывал вниз по осыпи. Как дела у Рыжего? К этому времени с ним могло случиться всё, что угодно! Брюс винил себя в задержке. Но что ещё он мог сделать?

Наконец аппарат был готов. Брюс направил широкое зеркало к небу, вплотную к горизонту.

В соответствии с естественным ходом времени, рассвет должен был вот-вот начаться. Затем Солнце взойдёт и попадёт в поле действия зеркала. В течение двенадцати минут после этого ничего не произойдёт — именно столько времени потребуется, чтобы собранные лучи света и тепла достигли Деймоса. Конечно, машина развалится после первого же запуска, но это не имеет значения — жара хватит на двенадцать минут, вполне достаточно.

Брюс включил таймер. Волновой генератор включится на рассвете.

Теперь можно продолжить поиски Рыжего. Вернётся он или нет, значения не имело — машина отработает и без контроля.

Но если он найдёт Рыжего — живым — и сможет доставить его к ракете до рассвета...

Брюс двинулся вниз по склону осыпи, вглядываясь в туман впереди. Рассвет наступит ещё не скоро, ночи на Деймосе долгие — пятнадцать земных часов.

Несмотря на осторожное продвижение, камни гремели под ногами, соскальзывая на несколько ярдов вниз, а иногда взлетали, невесомые, как пёрышки, и проплывали у него перед глазами. Коллинзу казалось — прыгни вверх, и покинешь Деймос навсегда.

С четверть мили он упорно продвигался вперёд, в то время как осыпь сужалась меж нависающими скалами.

Внезапно космонавт замер, устремив взгляд прямо перед собой. Что-то двигалось на тусклом гребне гряды за оврагом! Неясная фигура, больше человеческого роста — расплывчатая, бесформенная — слишком большая для чего-либо на Деймосе. Внезапно она исчезла.

Затем внимание привлёк отблеск света на полированном металле. Прямо под ногами. Он наклонился, протянул руку. С болью в сердце поднял...

Карманную аптечку с сывороткой!

Теперь Брюс чувствовал, что мрачные предчувствия в отношении Ларри оправдались. Только зарождающееся безумие могло заставить уравновешенного космонавта выбросить аптечку.

Поднимающийся из оврага туман почему-то наводил на мысль о дыме. Затем, когда Брюс приблизился, внимание привлёк небольшой движущийся объект в нескольких ярдах от него.

Арахнид! Первый, им увиденный.

Брюс подошёл ближе. Почему тот не попытался убежать? По прошлому опыту Брюс знал, что маленькие создания обычно пугаются человека. Но существо не обратило на него абсолютно никакого внимания.

Какое-то мгновение космонавт наблюдал, как арахнид уверенно продвигается вниз по осыпи, словно следуя повелительному призыву. Влекла ли его невидимая сила, одолевшая Рыжего?

Бормоча проклятия, Брюс зашагал дальше. Теперь осыпь сменилась узким ущельем, напоминающим дверной проём перед ровным дном оврага.

А-а-а-а!

Судорожно сжав рукоятку пистолета, Брюс нырнул за подходящий выступ скалы, чтобы, съёжившись, вглядеться в увиденный кошмар.

Ибо место это кишело движущимися монстрами, жуткими организмами, оскорбительными для человеческого взора. Зрелище, бросающее в дрожь.

Ростом с человека, но такие толстые и массивные, что Брюс внезапно почувствовал себя пигмеем, бродили они туда-сюда по дну оврага, будто собирая что-то со скал. Вот, значит, кто вылупился из гальки Хоркера! И когда один из них приблизился к укрытию на толстых членистых ногах, прикреплённых к нижнему сегменту приземистого тела, у Брюса появилась прекрасная возможность внимательно рассмотреть создание.

Раздутое тело состояло из ряда чётко выраженных горизонтальных колец или сегментов, на каждом — пара гибких щупалец. Голова отсутствовала. От третьего сегмента, считая сверху, отходила пара глазных стебельков, а на четвёртом сегменте находилось странное кольцевидное образование — орган слуха или обоняния. Брюс не увидел ничего, напоминающего рот, но из верхнего сегмента росло что-то вроде ножки или антенны, с выпуклым бугорком-луковицей на вершине.

Облик тошнотворный, но не слишком, ибо Брюс привык к странной фауне внеземных миров. Ещё он успел подумать, где же на этом крошечном спутнике они нашли пищу, чтобы вырастить толстые, приземистые тела?

Брюс, переводя взгляд с одного уродливого чудовища на другое, увидел, что среди них нет двух одинаковых. Разное количество сегментов, придатков, глазных стебельков. Некоторые покрыты тонкими хитиновыми пластинками, хотя ближайший к нему оказался совершенно гладким, но у каждого имелась антенна, заканчивающаяся этакой луковицей.

Каким бы нелепым и неприятным ни являлось зрелище, полное наплевательского отношения к эволюции, истинная причина отвращения космонавта лежала ещё глубже. Он ещё не был уверен, но…

Брюс позволил себе отвести взгляд и окинуть взглядом ложбину.

Лаборатория Хоркера!

Ложбина была шириной примерно в четверть мили, и в центре похожей на грот впадины стояло длинное грубое каменное здание. Итак, «предчувствие» Рыжего было верным.

Рядом со зданием находилось круглое куполообразное сооружение, по-видимому, из обожжённой глины, с отверстием наверху, откуда валил зеленоватый фосфоресцирующий дым; а на ровном пространстве дна оврага за печью — если это была печь — виднелся круг в сто футов, окружённый низкой каменной стеной.

Хоркер, несомненно, построил каменное здание, да и печь, но вызывающая смутное беспокойство круглая стена не имела ничего общего с человеком.

С пистолетом-распылителем в руке Брюс вышел из-за скалы, ожидая, что монстры бросятся на него.

Ничего подобного! Только вращающиеся стебельки глаз указывали, что его заметили, но, казалось, не чувствовали угрозы от его присутствия.

Сработала ли противотелепатическая сыворотка в обоих направлениях? Или они безоговорочно верили в свои способности к метапсихозу — мысленному внушению?

Надеясь, что так всё и продолжится, Брюс направился к зданию, примерно в двухстах ярдах впереди.

Он шагал между парочкой чудовищ, когда совершил ужасающее открытие. Структура плоти скользких существ ответила на вопрос об их происхождении. Ибо в неясных узорах на вздутых поверхностях угадывались искажённые, но безошибочно узнаваемые очертания. Узоры являлись ничем иным, как искривлёнными, раздавленными телами арахнидов!

Теперь Брюсу было совершенно очевидно, что монстры не возникли в результате какого-либо естественного органического развития.

Хотя они и состояли из плоти, они не были животными.

Живые конструкторы! Полутелесные чудовища, построенные из сотен маленьких кусочков — модифицированных, соединённых, срощенных и склеенных — богохульная пародия на природу. В мгновение ока Брюс понял, что монстры собирали в скалах — понял, что стало с паукообразными. Ибо каждый фрагмент этих ужасных конструкторов был арахнидом — всё ещё живым, хотя и утратившим самостоятельное сознание.

Вот так, в маленьком мире, населённом крошечными, беззащитными существами, появились эти чудовища. Разве не то же самое началось на Земле много лет назад, среди стад гуанако в Патагонии?

Он должен найти Рыжего!

Брюс шагнул к открытой двери здания. Весьма оживлённое место. Лаборатория Хоркера оказалась больше, чем представлялось издали. Прямо за широким дверным проёмом дюжина монстров трудилась над металлической конструкцией, похожей на корзину. Брюс увидел прикреплённый к вершине конструкции странный, замысловатый механизм. Несмотря на ажурность, агрегат наводил на мысли о космических кораблях, созданных на совершенно нечеловеческих принципах.

Чуть дальше, вдоль задней стены большого, неприглядного помещения, стояла троица монстров, склонившихся над чем-то лежащим на полу.

Подняв пистолет-распылитель и съёжившись каждой клеточкой тела от приближения к этими разнокалиберным созданиям, Брюс вошёл в здание.

И снова лишь подёргивание стебельков глаз указывало, что его появление заметили.

Ларри Гиллмор! Странно неподвижный и молчаливый Ларри. Он лежал на полу, глаза были открыты, но их выражение свидетельствовало, что мозг перестал функционировать.

Трое монстров отступили при приближении Брюса. Вероятно, озадачились его неподконтрольностью.

— Рыжий! — выдохнул он, склоняясь над обмякшим телом.

Ответа не последовало. Затем Брюс заметил гранёный кристалл размером с небольшой апельсин, зажатый в загорелых пальцах лежащего без сознания космонавта. И вдобавок ко всему прямо на его глазах в сжатой кисти происходят едва заметные изменения!

Боже мой! Неужели рука действительно становится похожа на одну из тех луковичных антенн?

Достав шприц для подкожных инъекций, Брюс наполнил его; затем сильным ударом ноги выбил зловредный предмет из руки Ларри.

Секундой позже он впрыснул огромную дозу сыворотки в обнажённую руку. Но теперь монстры, казалось, осознали происходящее. Внезапно они бросились вперёд.

Брюс резко выпрямился, холодная рукоять пистолета-распылителя успокаивающе легла в ладонь. И в ту же секунду увидел, как одно из чудовищ схватило кристалл, раскрыло луковичную ножку, выступавшую из верхнего сегмента, и поместило отвратительный предмет внутрь своего не менее отвратительного тела.

Они приближались. Сверкающие искры с шипением вырвались из оружия космонавта. И стоило им коснуться монстров, как вспыхивало и распространялось мерцающее пламя, рассеиваясь в никуда, наполняя комнату мерзким, зловонным и непригодным для дыхания паром, а в середине каждого создания проявлялись пока ещё не тронутые кристаллические конкреции.

Патагонская галька! Брюс догадался, что это были за кристаллы. Но они, видимо, подверглись какому-то непонятному метаморфическому перерождению, какому-то химическому растворению с последующим преобразованием или перекристаллизацией, ибо линии их были чётко очерчены, а грани отполированы и безупречны.

Трёх монстров, собравшихся вокруг Ларри, удалось уничтожить, но теперь пар стал слишком густым, чтобы Брюс мог разглядеть приближение остальных.

Задыхаясь в мерзком воздухе, он потащил Ларри к двери; и в этот момент до его слуха донёсся звук, одна-единственная музыкальная нота, похожая на звуки арфы.

Был ли это сигнал опасности? Призыв к оружию?

И снова: тванг-тванг-тванг...

Он вытащил Ларри за дверь, где легче дышалось.

Брюс увидел, что, пока он находился внутри здания, в жемчужно-красных сумерках что-то происходило, ибо пространство внутри круглой каменной стены уже не было пустым.

Там висела калейдоскопическая штуковина, вызывающая головокружение. Мерцающий, колоссальный многогранник с тысячью сверкающих граней, неописуемая, неустойчивая вещь, дрожащая в размеренном ритме.

Брюс видел, как с каменистого дна оврага, издалека и вблизи, вокруг стофутовой круглой стены собираются галечные монстры, словно подчиняясь всемогущему приказу.

Время уходить! Брюс повернулся к Ларри и увидел, что взгляд того стал осмысленным.

— Слава богу! — выдохнул Коллинз.

Рывком поставил долговязого космонавта на ноги и буркнул:

— Двинулись!

Никем не замеченные, они прокрались в жемчужном полумраке по дну оврага к осыпному склону.

Когда они побежали от возвышающегося в каменном кольце кристалла, Брюс почувствовал, что бежит от чего-то, недоступного пониманию, но желания разбираться с этим точно не возникало.

Оглянувшись, Коллинз увидел, как псевдотельные монстры собираются у стены, его охватило смутное, неприятное, пробивающееся сквозь усталость, чувство отвращения. Пусть они не отвлекаются подольше!

Через полчаса оба космонавта благополучно добрались до ракеты и взлетели с проклятого спутника Марса. И вот теперь, зависнув в космосе в нескольких тысячах миль от Деймоса, ждали результатов.

Ларри пребывал в раскаянии.

— Похоже, я выкинул чертовски глупый трюк, — заметил он, после длительного разглядывания искалеченной руки. Затем, верный своей натуре, широко улыбнулся. — Ещё немного, и я мог бы стоять с жестяной кружкой в руках на перекрёстке.

— Неверно. — Брюс взглянул на Деймос в иллюминатор. — Ты превратился бы в первоклассного человека из гальки — машину под управлением кристаллического мозга, способного перехитрить любого человека или зверя.

Брюс продолжил наблюдение. Рассвет, должно быть, уже окрасил горизонт в кроваво-красный цвет. Скоро он узнает, были ли его усилия напрасны.

Внезапно маленький диск Деймоса засветился белым, как известь в кислородно-водородном пламени. Затем, медленно, блестящая точка увеличилась в тысячу раз, подобно римской свече, сияющая газообразная звезда.

— Всё кончено, — доложил Ларри, внимательно наблюдая за происходящим с другого борта.

Брюс повернулся к панели управления, запустив двигатели на всю мощь.

— Эта штука, — Ларри заколебался, — Я о кристалле внутри каменного круга — что это было?

— Не знаю, — признался Брюс.

— Но... откуда она взялась?

— Откуда-то из космоса. Когда я спустился в овраг, её там не было.

— Как ты думаешь, это космический корабль? — продолжал Ларри.

— Нет, не думаю. Они строили свой собственный. Вот почему печь дымила.

— Готов поспорить, что они собирались в Патагонию. — Взгляд Ларри стал задумчивым. — Жаль, что так вышло.

— Мне не хотелось этого делать, — согласился Брюс, — но эти штуковины и люди никак не могли существовать в одной вселенной.

— Как ты думаешь, они были живыми — эти кристаллы?

— Не знаю. Возможно, наполовину живыми, но обладающими спокойным, хладнокровным разумом, способным придавать силой мысли живым существам желаемую форму.

— У меня... э-э... сложилось странное впечатление о другом существе — о пришедшем из космоса. Интересно, зачем?

— Они ожидали его прихода, подготовили для него место. Я полагаю, они призвали его — вызвали из космоса или из прошлого — и оно явилось. Вот и всё.

Брюс замолчал, и на мгновение воцарилась тишина, пока они слушали рёв двигателей ракеты, уносившей их домой, прочь от этого странного места, полного невероятных чудовищ.

Наконец, с задумчивым выражением в серых глазах, Брюс спросил:

— Ты упомянул о странном впечатлении?

— Ну, мне показалось, — объяснил рыжеволосый космонавт, — когда они собрались в круг вокруг этой штуки за стеной, что они... э-э-э... молились.

— Странно, — медленно произнёс Брюс, — я тоже так подумал.

Майкл Шейбон потратил немало сил, пытаясь вытащить разлагающийся труп фантастики из неглубокой могилы, куда его бросили авторы серьёзной литературы.

Руфь Франклин, «Slate», 8 мая 2007 г.

Что-то разбудило её ночью. Возможно, звук шагов на лестнице — кто-то в мокрых кроссовках очень медленно поднимался по ступенькам... но кто? И почему мокрые кроссовки? Дождя нет. Вот снова тяжёлый, хлюпающий звук. Но дождя не было уже несколько недель, стояла духота, спёртый воздух приобрёл приторный привкус плесени или сладковатой гнили, словно у очень старой финоккьоны или, скажем, позеленевшей ливерной колбасы. И вот опять — медленные, хлюпающие, засасывающие шаги, отвратительный запах усиливается. Что-то поднимается по лестнице, приближаясь к двери. Когда она услышала стук пяточных костей, прорвавшихся сквозь гниющую плоть, то всё поняла. Но фантастика мертва, мертва! Будь проклят этот Шейбон, вытащивший труп из могилы, куда она и другие серьёзные писатели его зашвырнули, дабы спасти серьёзную литературу от оскверняющего прикосновения, от ужаса пустого, покрытого язвами лица, от безжизненного, бессмысленного блеска гниющих глаз! Что, по мнению этого дурака, он наделал? Неужели он совсем не обращал внимания на бесконечные ритуалы серьёзных писателей и их серьёзных критиков — официальные церемонии изгнания, повторяющиеся заклинания, колья, снова и снова вонзаемые в сердце, язвительные насмешки, бесконечные победные пляски на могиле? Разве он не хотел сохранить невинность Яддо? Неужели он даже не понимал важности различий между научной фантастикой и контрфактуальной беллетристикой? Неужели он не понимал, что Кормака Маккарти — хотя всё в его книге, за исключением удивительно откровенного использования вопиюще невразумительной лексики, было поразительно похоже на множество ранних произведений научной фантастики о людях, пересекающих страну после холокоста, — ни при каких обстоятельствах нельзя называть писателем-фантастом, ибо Кормак Маккарти — серьёзный писатель и, следовательно, по определению не может опуститься до низких жанров? Могло ли случиться, что Шейбон, получив от безумных дураков Пулитцеровскую премию, забыл о священном слове «мейнстрим»? Нет, она не хотела смотреть на существо, что с хлюпаньем пробралось в её спальню и теперь стояло над ней, воняя криптонитом и ракетным топливом, скрипя, подобно старой усадьбе на вересковых пустошах под порывами грозового ветра, чей мозг разлагался изнутри, подобно груше, а маленькие серые клеточки вытекали из ушей. Но существо завладело её вниманием, протянуло к ней руку, и она увидела на наполовину разложившемся пальце сверкающее золотое кольцо. Она застонала. Как они могли закопать труп в столь неглубокой могиле, а потом просто уйти?

— Копайте глубже, копайте глубже! — кричала она, но её не слушали, и где теперь все они, прочие серьёзные писатели и критики, когда она в них нуждалась? Где её экземпляр «Улисса»? Всё, что имелось на прикроватном столике, — роман Филипа Рота, под креплением настольной лампы. Она вытащила тонкий томик и попробовала заслониться от ужасного голема, но силы оказались неравными. Даже Рот не смог спасти. Монстр возложил на неё чешуйчатую руку, и кольцо выжгло на ней клеймо, подобное горящим угольям. Жанр дохнул ей в лицо трупным зловонием, и она погибла. Её осквернили. Уж лучше бы она умерла. Теперь её никогда, ни за что не пригласят писать для «Granta».

Яддо — арт-резиденция в городе-курорте Саратога-Спрингс. Основана в 1900 году финансистом Спенсером Траском и его женой, писательницей Кейт Траск. Место «отдыха и восстановления сил для авторов, художников, скульпторов, музыкантов».

«Granta» — один из ведущих литературных журналов Великобритании, ориентированный исключительно на реалистическую литературу. Основан в 1889 году.

Стоя в полном одиночестве в абсолютной темноте церковного подвала, отец Каллахан гадал, когда же вампир вернётся, дабы испить его кровь.

— Попробуйте помолиться о чуде, святой отец, — ухмыльнулся вампир, направляясь к толстой, обшитой досками двери. — Но я вас предупреждаю: в Нотр-Даме провальный сезон. Не сильно рассчитывайте.

Со сверхъестественной силой он столкнул Каллахана с каменных ступеней. Священник упал, но успел прикрыть голову, а вот очки слетели и разбились о цементный пол. Дверь захлопнулась.

Священник ждал в одиночестве. Прислушивался к быстрым, наглым шагам за дверью. Мерзотная нежить приводила в ярость. Хуже смерти, коварнее мирового зла. А он беспомощен.

Отец Каллахан боялся за прихожан. Циферблат часов подсветки не имел, но, поднеся запястье к уху, он услышал старомодное тиканье. Похоже, до назначенной полуночной мессы осталось меньше часа. Кто спасёт ничего не подозревающие души? Уж точно не слабый священник, безнадёжно запертый за кирпичной стеной толщиной в три фута.

Он стоял, борясь с головокружением, и лихорадочно думал. Болело всё. Суставы ныли, голова раскалывалась, мочевой пузырь едва не лопался, но внезапно вдохновение снизошло на священника. Перед глазами вспыхнул ослепительный белый свет.

— Чудо, — прошептал он. Невероятно. Но он попытается. Ибо всё-таки кое-что имелось в запасе...

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа... — прошептал священник.

Дверь распахнулась, с грохотом врезавшись в стену. Вампир стоял на верхней ступеньке лестницы, озаряемый ослепительным электрическим светом.

— Продолжайте молиться, святой отец. — Нечестивец рассмеялся, и в смех его вплеталось чувство голода. — Я ценю, когда произносят молитву перед ужином. — Вампир проворно спустился по лестнице. — Вы — всего лишь закуска, — сообщил он. Затем на мгновение застыл, поражённый увиденным. — Вы решили нарушить обет безбрачия, святой отец?

— Во имя Господа Нашего, нет! — Отец Каллахан развернулся к вампиру и быстро прицелился.

Вампир закричал. Его охватило пламя. На несколько ужасных секунд вопль стал невыносимым. Затем огонь внезапно стих, угас, как и расставленные наверху, согласно ритуалу, церковные свечи. Вампир заскулил и... исчез. Остался прах.

Когда священник унял дрожь, то застегнул пуговицу на ширинке, глядя на принесённого в жертву вампира. Отец Каллахан помолился, сначала про себя, затем вслух. Он возблагодарил Бога. Чудо свершилось — и святая вода явилась из неожиданного источника.