Мрачно, жёстко, напряжённо. Юлия Остапенко верна себе и по-прежнему следует художественному вектору, заданному в её предыдущем романе «Птицелов». Однако, несмотря на то что «Тебе держать ответ» выдержан в лучших традициях «Птицелова», по масштабности действия и глубине нравственной проблематики во многом его превосходит.

События романа развиваются в реальности, похожей на средневековую Европу времён феодальной разрозненности — здесь есть и соперничающие между собой кланы, и междоусобная вражда мелких лордов, и родовые замки, окруженные крепостными стенами, и интриги, уходящие корнями в далёкое прошлое, и настоящая кровь, от которой, само собой, никуда не деться. Мир, созданный Юлией Остапенко, на удивление реалистичен, детально выверен — до звуков и запахов, прописан старательно и дотошно, но при этом практически лишён магии и волшебства (за одним маленьким исключением, естественно). По сути, эта реальность мало чем отличается от реальности «Птицелова», но если там были два персонажа-антагониста, вокруг которых и вращалось всё действие, то здесь героев больше, и последствия их поступков намного серьёзнее и страшнее.

К слову, о последствиях. Юлия Остапенко не просто рассказывает историю своих персонажей, через них, посредством них она рассуждает о судьбе, случае и причинно-следственных связях. О несбывшихся возможностях (множестве несбывшихся возможностей) и об ответственности за любой, даже сиюминутный человеческий выбор. И ответственность эта — закреплённая волей богов, точнее одной жестокосердной богини — лежит на плечах избранного, рождающегося раз в поколение мальчишки. На момент описанных в романе событий этим несчастным является четырнадцатилетний Адриан Эвентри, чудом выживший после предательского нападения на отцовский замок враждующего с Эвентри клана. Адриан — центральное, но не единственное звено в сложнейшем переплетении судеб Отвечающих. В романе их — Тех, Кто за Всё в Ответе — несколько. И сюжетных линий тоже несколько. И то, как Юлия Остапенко сводит их к общему знаменателю, достойно восхищения. Сюжетные ходы здесь вообще выше всяких похвал, а композиция романа — безусловная находка автора. Первую половину романа хватаешься за голову от страха за героев и мнимой непрозрачности повествования, вторую — от собственной недальнозоркости и ещё большего страха, потому что уже знаешь, кто, как и для чего.

Юлия Остапенко, кстати, милосердием не отличается. И героев своих не жалеет: взбалмошный упрямый Адриан; расчётливый, холодный, но не лишённый обаяния Эд из Эфрина; погружённый в собственное горе и отчаяние Том; благородный, смелый, без сомнения лучший из всех Анастас; одержимый местью Бертран; запутавшийся в дворцовых интригах и собственноручно вырывший себе яму Грегори Фосиган — все они люди страшных, трагических судеб. И каждый из них — неоднозначен. Положительные, казалось бы, персонажи порой совершают отвратительные поступки, а законченные мерзавцы вызывают искреннее сочувствие и сопереживание. А ближе к концу истории их всех вдруг начинаешь понимать. Потому что они — такие же, как и мы, и души их, так же как и наши, всё то же поле битвы... известно кого и с кем.

Вот это да! После прочтения первой части «Лестницы из терновника» Макса Далина впечатления исключительно положительные. Так что так просто я нги-унг-лянцев не отпущу, впрочем, они и сами, думаю, меня не скоро отпустят.

Итак, что у нас есть после прочтения первой книги? Во-первых, далёкое-предалёкое будущее, в котором наша цивилизация шагнула так высоко, что земляне не просто бороздят просторы Вселенной, но и активно вмешиваются в жизнь на других планетах: подсматривают, подслушивают, записывают, снимают — изучают в общем, а то и того хуже — толкают инопланетных аборигенов на правильный, по земным представлениям, путь развития, способствуют прогрессу то есть. Понятно, что самим аборигенам до прогресса, может быть, и нет никакого дела, но наших ученых это особо не смущает. Во-вторых, у нас есть планета Нги-унг-лян, население которой внешне почти не отличается от землян, но в плане физиологических и психологических особенностей — о, тут различия настолько велики, что земляне считают нги-унг-лянцев ошибкой природы, эволюционным недоразумением и относятся к ним если не с презрением, то с недоумением точно. В общем, не могут понять. А чтобы как-то разобраться в сложном мире нги-унг-лянских ценностей, на планету время от времени отправляют земных этнографов, которые, правда, там почему-то не выживают. Последний из отправленных — Николай Дуров — является и главным героем, и рассказчиком в одном лице. «Спустившись» с северных гор, он попадает в государство Кши-на, во многом напоминающее средневековый Китай или Японию в пору расцвета. К слову сказать, Далин потрясающе пишет: созданный им мир прорисован в мельчайших деталях и подробностях, в красках, звуках и запахах, но при этом описания не утомляют и не отвлекают от сюжета. Более того, мы, читатели, видим мир Кши-на как снаружи (через критическое восприятие «чужеземца» Ника), так и изнутри — глазами Ра, младшего представителя одного из старейших аристократических семейств. Благодаря такому двойному видению мы не только сразу же проникаемся культурой кшинассцев, но и замечаем глубокую пропасть между двумя мировоззренческими системами и постепенно понимаем, насколько сильно, непостижимо, безнадёжно отсталые, казалось бы, инопланетяне, застрявшие в дремучем кровавом средневековье, отличаются от продвинутых землян. Причём не всегда в пользу последних.

Что же у них не так? Чем они, собственно, лучше при их странной физиологии, бросающейся в глаза жестокости и чудовищных телесных метаморфозах, от которых наших тошнит самым натуральным образом? Просто этим странным гуманоидам, во всяком случае большинству из них, независимо от сословной принадлежности, присущ самый настоящий аристократизм духа; такое чувство, что он у них на генетическом уровне заложен, как свод правил, от которого ни на шаг отступить нельзя. И Любовь у них неразрывно связана со Смертью, а все чувства, все эмоции доведены до предела. Впрочем, это и неудивительно: когда каждый день ходишь по лезвию ножа, реальность наверняка воспринимается по-другому. Может быть, даже проще и яснее. Иначе откуда бы такое поистине самурайское мужество, такая стойкость и способность сохранять самообладание в самых, казалось бы, страшных ситуациях?.. В общем, мне на редкость симпатичны эти инопланетные андрогинные ребята — те, что до метаморфозы, особенно. У меня к ним какая-то неудержимая трогательная нежность (совсем не то, что к аккалабатским дарам, ага), мне их по волосам гладить хочется и одеялом накрывать, когда они засыпают, обнимая боевой меч, словно плюшевого медвежонка. Это ведь тоже детство, и оно чудесно, только вот взрослеют они — мгновенно… и страшно. Потому что сколько ни готовься… в будущем счастья никто не гарантирует. И за неизбежность этого перехода от объятий с мечом к другим объятиям их тоже хочется по волосам гладить и бусинки в косы вплетать…

Не могу поверить, что «Птицелов» написан девушкой... Потому что совсем не женская это история, и сколько бы я ни всматривалась в имя и фамилию, ну... невозможно так!.. Но, если верить биографической справке, Юлию Остапенко интересует клиническая патопсихология, и сама она по образованию психолог. Думаю, талантливый психолог, потому что иначе не было бы такого Марвина и такого Лукаса: читаешь — и видишь, и слышишь, и чувствуешь, и, что самое ужасное, понимаешь — понимаешь этих двоих сумасшедших, даже если изо всех сил стараешься не понимать. Но до дрожи — понимаешь.

Они же раненые оба — на голову. Им лечиться надо, обоим. Хотя тут я слегка фальшивлю... ну, есть у меня такая нездоровая склонность, расположение что ли, к мальчикам типа Марвина. Повёрнутым на чести (о, это красивое слово «честь», и «береги её смолоду», помним-помним), на патриотизме, на идеалах, которым по сути цена... Впрочем, нет, не буду о цене, потому что вера — во что бы и в кого бы то ни было — в материальных категориях не измеряется. Даже если это на самом деле всего лишь эгоистичная мальчишеская самоуверенность, юношеский максимализм, будь он неладен, самообман, но... Мальчик-то хочет верить, что он прав, что он никогда не проигрывает, что мир, в котором он живёт, правильно устроен, что и он сам тоже — устроен правильно, так, как надо. И какое тут дело до большой политики, до придворных интриг, до грязных заговоров и тщательно спланированных дворцовых переворотов, если есть Король и Присяга!.. Есть — и думать не о чем. Вот из-за этого «не думать», которое у Марвина само собой получалось, а у Лукаса работало как защитная реакция, я Марвину и сочувствовала больше. И всё время — с момента первой их встречи — мысленно вставала на его сторону. И когда Лукас по-настоящему его мучил (правильно, кстати, делал, что мучил, таких, как Марвин, стоит мучить, чтобы спасти в итоге), мне хотелось Лукасу дать хорошенько в челюсть, чтобы зубы в крошку, потому что нельзя так с людьми, с детьми так нельзя... но надо. И вот из-за этого НАДО...

Кстати, я ж не сказала: Лукас — он большой, сильный и умный. Он Птицелов — знаток человеческих душ, он силки на людей расставляет и никогда почти не ошибается, а Марвин — мальчишка, смешной, наивный, самовлюблённый и до одури глупый. И на глаза Лукасу случайно попался, попался и зацепил, поймал в силки самого Птицелова, которому скучно было и неинтересно, а тут... оказалось, есть ещё на ком потренироваться, есть кого поучить уму-разуму, есть из кого вылепить себе замену. И Лукас не устоял. Взрослый такой мужик, жестокий на самом деле, безжалостный, взялся за мальчишку со всем своим рвением — и... проиграл? О да, я уверена, что проиграл. Хотя всю книжку — честное слово! — боялась, что выиграет. Но проиграл же! Или выиграл? Выиграл, сделав из маленького самовлюблённого мальчика — не себя, нет! — а нечто, неподвластное самому себе, Птицелову... Выиграл. Битву с самим собой.

А Юлия Остапенко — умница. Потому что так рисовать характеры не каждый умеет. Плюс язык — радость такая, хороший, правильный русский язык. Читаешь и наслаждаешься. А ещё, потом, дочитав, хватаешься за голову и думаешь-думаешь-думаешь...

И был привал, и был костёр... и долгая-долгая ночь была. Чтобы идти дальше, Стрелок должен был вернуться. И провести свой ка-тет по пути возвращения, протащить его через выжженную пустыню собственной души, распахнуть наглухо забитые двери, показать начало пути, точку отсчёта и себя — четырнадцатилетнего. Чтобы идти дальше, Стрелок должен быть рассказать...

«Колдун и кристалл» не похож на предыдущие книги «Башни». Он почти лишён восхитительной шизофренической многогранности, которая в той или иной степени присуща первым трём романам цикла и, на мой взгляд, наиболее ярко воплотилась в «Бесплодных землях», но при этом глубок и прекрасен по-своему. Роман в романе, история в истории, шкатулка с двойным дном — вот что такое «Колдун и кристалл», история первой и последней любви Роланда, закольцованная автострадой 70... И да, эта история пробирает до костей. Особенно Роланд... Роланд-мальчишка, неприлично юный, ещё не «сдвинутый» на Башне, Роланд эпохи «птичек и рыбок, медведей и заек», такой, каким мы его уже никогда и нигде не увидим — влюблённый.

Странно, но, читая предыдущие книги цикла, я и представить не могла, что Кинг может так проникновенно написать о первой любви — точнее даже не просто проникновенно, а классически проникновенно, но, следуя шаблону любовного романа, его же в итоге и разорвать. А разрыв шаблона тут налицо. Роланд не классический герой-любовник, а Сюзен не сентиментальная, омывающая подушку слезами барышня. Плюс в совершенстве выписанная физиология, со множеством подробностей, которых в классических любовных романах принято избегать. Так что нет, не любовный это роман, не сентиментальный. Но о любви. О юности, обожжённой любовью, и о неизбежности взросления — такого, что за ночь и на десять, нет — на все сто лет... Эх, Роланд, Роланд... Это Жатва твоей юности, мальчик, она прошлась по тебе серпом и косой, выбелила волосы и навсегда выжгла твою душу: Гори огнём! Смерть тебе — жизнь урожаю! А урожай теперь будет богатым, ещё каким богатым — тёмным, страшным, губительным, и собирать его начали в Меджисе.

Не буду скрывать, я очень ждала встречи с юным Стрелком. Чтобы идти дальше, мне тоже надо было узнать, как Роланд превратился в человека, позволившего ребёнку упасть, и как Башня нашла его и повела за собой. А ещё мне очень хотелось познакомиться с Катбертом — увидеть раннюю версию Эдди Дина, тем более что к персонажам такого типа — трикстерам, шутам, наглецам и пророкам — у меня особая, давняя любовь. К тому же, по-моему, именно после «Колдуна и кристалла» ка-тет Роланда обретает смысловую законченность. Во всяком случае параллели между героями теперь просматриваются намного чётче, чем раньше. Исходя из того, что всё повторяется. И повторится снова.

«Всё чудесатее и чудесатее!» — воскликнула как-то Алиса, и герои «Тёмной Башни» подхватили и повторили её слова. О «Бесплодных землях» лучше и не скажешь. Потому что это потрясающе: потрясающе страшно, потрясающе больно и потрясающе прекрасно одновременно. Ка-тет Роланда, ведомый одним из шести Лучей, продолжает свой путь в сдвинувшемся с места мире, а я, наблюдая за ним, всё больше и больше поражаюсь тому, как Кингу удалось «намешать» в своей истории столько всего, что кажется, ещё чуть-чуть, и мозг не выдержит — взорвётся и тоже сдвинется с места.

Тут вам и постапокалипсис, такой, что молодым да ранним и не снился даже — с разложившимися землями, затянутыми чёрной трясиной, с мёртвыми городами в духе Сайлент Хилла, но намного реалистичнее и страшнее, потому что читаешь про Лад и чувствуешь запах его улиц, слышишь стук его барабанов, ощущаешь, как неотвратимо подступает безумие его жителей — вот-вот накроет и пиши пропало, нет тебя, только дождь стеной... Тут вам и свихнувшийся искусственный разум, одержимый одиночеством и жаждой разрушения ради разрушения, просто потому что скучно ему, искусственному («Терминатор» с его рациональным уничтожением человечества и рядом не стоял — у тех машин хоть цель была, а здесь только безумие и такая, знаете, нечеловеческая, а именно «искусственная» скука, скука машины, забывшей лица своих создателей).

А ещё демон, настоящий демон, как в «Сверхъестественном», с чернотой внутри, — смертельно опасная тварь, исполненная похоти и мерзости, заброшенный дом с привидениями, куда так тянет детей и откуда уже нельзя вернуться в уютную тишину детской, чёрная магия и путешествия — мои любимые путешествия во времени и пространстве. Порталы и переходы. Двери и Стоунхендж Срединного мира. Эффект бабочки в исполнении Роланда. И игры разума — уже не раздвоение личности, как в «Извлечении троих», а раздвоение сознания. Сны, озарения, предчувствия... Переплетённые нити судьбы — ка.

И всё это на фоне крепнущей дружбы участников ка-тета и их растущей внутренней, духовной связи (они круг силы, джедаи Срединного мира, прекрасные и неуязвимые, равно как и смертные, смертные и беззащитные). И не любить их уже невозможно. Тем более что теперь они совсем не похожи на тех потерянных в пространстве и времени ребят, которых мы видели сразу после «извлечения». Герои меняются — они ни в коем случае не статичны, и это ещё один плюс в копилку плюсов. Впрочем, копилка минусов на этом этапе пути всё ещё пуста. Кинг безумно хорош!

«Да, мир сдвинулся с места, но меняется не только он, с ним меняемся мы».

Итак, Роланд остался на пляже, а я осталась с Роландом. И весь второй отрезок пути мы шли, шли и шли по этому пляжу, отбиваясь от «омарообразных» тварей, выходящих из моря в час заката, изнемогая от боли после того, как они перекусили нашими пальцами, и теряя сознание от съедающей тело лихорадки. Нам бы забыться и уснуть, потому что — ну какая к чёрту Башня, когда даже патроны промокли и то и дело норовят дать осечку, но мы всё равно шли. А по пути собирали ка-тет. И, уж поверьте, оно того стоило.

Тёплые карие глаза Эдди Дина, отчаянная красота Сюзанны и тот наш последний на этом этапе разговор у костра — они того стоили. И Мастер, — он, конечно, чудак этот Мастер, он художник, он рисовал нас такими красками, что мурашки бежали по коже от их запредельной реальности, — тасовал и тасовал карты судьбы, расширял и сводил на нет пространство и время, забрасывая нас в Нью-Йорк 60-х, 70-х, 80-х, проводил через внешние и внутренние таможни, забирался в самые дальние уголки нашего — боже храни его! — сознания, ломал нас, а потом собирал по частям и снова возвращал на пляж. Под небо, откуда, не мигая, смотрели Старая Звезда и Древняя Матерь, под то самое небо, где мы наконец-то нашли и обрели друг-друга. Мы все. Ка-тет. Ну, у меня же не хватило мужества бросить Роланда после символично-психоделичного «Стрелка», так что теперь можно и пофантазировать. Представить, что я на самом деле с ними. Впрочем, я и так — на самом деле)

P.S. И, отвлекаясь от фантазий: если Мастер (по-другому теперь называть Стивена Кинга у меня язык не поворачивается) тащил меня через пустыню по следам Человека в черном, как Детта — Эдди к полосе прибоя, связав тремя смертельными узлами, то по пляжу я шла сама. Сопротивляясь, но добровольно. Эдди Дин, кстати, знает, как такое возможно. Впрочем, если рискнёте составить нам компанию, вы и сами это поймёте.

«Если ты вышел на поиски Темной Башни, тебя уже не заботит время».

Кажется, я попала. У меня впереди ещё семь книг о путешествии Роланда. Потому что просто взять и оставить его сидящим на берегу Западного Моря я не могу. И не оттого, что прониклась к нему особой любовью (после того, что случилось с Джейком, любить Роланда не так-то просто), а потому, что, после того как «Стрелок» закончился, я утонула в вопросах. И поняла, что так ничего и не узнала и, несмотря на изнурительный путь через раскалённую пустыню кинговского текста, несмотря на наконец-то раскинувшееся у ног море, не так уж далеко и ушла. Всего-то шаг, один шаг в сдвинувшемся с места мире. Чем-то похожем на наш.

Точнее, раньше мир Роланда явно был похож на наш. Некая параллельная реальность, отражение нашей, если судить по попадающимся на пути Стрелка немногочисленным артефактам. Но это давно, много-много лет назад, до того как произошло что-то и мир сдвинулся с места. То, как он выглядит сейчас, когда Роланд идёт через пустыню, оптимизма не внушает. Постапокалиптичные картины — полуразрушенные деревни, их странные обитатели, не иначе как подвергшиеся воздействию радиации, мертвые земли, палящее солнце и почти осязаемая безысходность. Таков мир Роланда. Но! Самое главное — он не замкнут на самом себе. Этот мир — лишь один из множества, грань великого кристалла, песчинка в океане других миров.

Одна из моих любимых тем — множественные миры, параллельные вселенные — кажется, нашла своё воплощение в «Тёмной башне», так что ещё и поэтому отказаться от дальнейшего путешествия для меня уже немыслимо. И кстати, Тёмная башня, которую ищет Роланд, если я правильно понимаю авторский замысел, — не что иное как ядро, центр, объединяющий множество миров, может быть, даже дверь, открывающая пути. Правда, зачем она Роланду, так и не понятно до конца. Спасти свой мир? остановить его смертельное движение? вернуть его к истокам? Вопросов слишком много — вместо ответов лишь намёки. Но Роланд во что бы то ни стало решил до неё добраться. И для достижения цели не очень-то разбирается в средствах.

Кто он вообще такой, этот Роланд? Последний из... Из представителей народа когда-то населявшего этот мир? из королевской семьи? из особой касты защитников, чья цель — сохранение равновесия мира? Те немногие флэшбеки, которые доступны нам в «Стрелке», лишь приподнимают завесу над тайной прошлого героя и смутно, пунктиром намечают его настоящее и будущее. Всё, что мы знаем наверняка, — Роланду надо идти.

И если бросить его не хватает мужества, надо идти вместе с ним. Так что не буду задерживаться.

Для начала о том, как это читалось. С первых строк и примерно до середины книги — взахлёб, методом полного погружения. Это когда тебе утром вставать, а в три ночи сна ещё ни в одном глазу. Потому что зомби-апокалипсис — это такой зомби-апокалипсис, мы его не раз видели, мы о нём всё, кажется, знаем даже. Вот только... не припомню я, чтобы где-то ещё мир, выживший после восстания живых мертвецов, воспринял это восстание как стимул к быстрому техническому прогрессу, революционному даже прогрессу, я бы сказала. Честно, не знаю, что там было в «Обители зла» после третьего фильма, может, там тоже далеко вперёд шагнувшие технологии и чётко организованные социальные институты, чем чёрт не шутит, но в романе Миры Грант общество прописано так, что восторг да и только.

Люди продолжают жить, читать, сочинять, работать, в основном, естественно, в сферах безопасности и медицинских исследований, возить детей в школы и даже обедать в ресторанах на открытых верандах. Конечно, раз ...дцать за день они сдают анализы на наличие в крови живого вируса Келлис-Амберли (причины гибели мира, собственно) и покидают свои дома с соблюдением всех мыслимых и не очень способов личной безопасности, но... живут же — приспособились, одним словом. Даже президента выбирают по всем правилам, с развёрнутой предвыборной кампанией и всеми её противоречивыми атрибутами. И это удивляет, как раз потому, что раньше мир, подвергшийся нашествию зомби, рисовали немного иначе. Ну, может, это я мало читала-видела, но во всём, что мне попадалось, были руины и безнадёжность. А тут — всё иначе.

И ещё: Мира Грант писала не просто роман о постапокалиптическом будущем, она писала роман о будущем журналистики. То, как она его увидела, по-сути, не так уж и ново, ведь мы и сами чувствуем, что уже давно движемся в этом направлении, просто чуть медленнее, потому что зомби не дышат нам в спину. А героям «Корма» — дышат, особенно если предварительно потыкать в них палкой, но это дыхание того стоит, во всяком случае Шон Мейсон, один из лучших блогеров-ирвинов, думает именно так. А вот его сестра Джорджия, известный в Сети вестник, чьё жизненное кредо «правда и ничего кроме правды», абсолютно уверена, что однажды брату придётся расплатиться за своё бесстрашие жизнью. А ещё она уверена в том, что работает на благо и во благо, потому что она одна из тех, кто делает настоящие новости, показывает мир таким, какой он есть, почти безоценочно — только факты, только правда. Она журналист-блогер, одна из лучших, и её команде чертовски повезло: им выпала возможность официально освещать президентскую кампанию сенатора Раймана.

Ну вот, в общем-то, сама кампания меня и утомила... Не знаю, как уж так вышло, но чем больше герои колесили по стране, тем больше теряли «рейтинг» в моих глазах. Точнее, «рейтинг» теряли не сами герои, а вся история... Там, ведь, собственно, не так уж и сложно было вычислить главного злодея. Так что где-то с середины книги я начала слегка скучать. Хорошо, что Мира Грант то и дело подбрасывала экшена, заставляла переживать за героев и тем самым не отпускала. И всё равно мне кажется, что местами сюжет провисал, что многие околополитические сцены были не так уж и важны... Но это опять же только моё мнение. Как и то, что детективная линия явно подкачала, слишком уж всё прозрачно оказалось в итоге.

«У некоторых людей есть к нам ключи. Они умеют открывать комнаты в нашей душе, в которые мы сами никогда не заглядываем».

У некоторых книг — тоже. Тоже есть такие ключи. Читаешь — и словно в себя всматриваешься. Как же я люблю такие книги! Как же радуюсь, когда они мне попадаются! И как не хочу, чтобы они заканчивались...

Вот и роман Мари Хермансон хотелось растянуть надолго, но — увы — не удалось.

Медово-яблочное детство, соскользнувшее со страниц книги, увлекло в свою летнюю раз-в-год свободу, расцарапало коленки, испачкало землёй пятки, запутало в зарослях можжевельника, накрыло вечерней прохладой, очаровало страшными историями о троллях и похищенных ими людях... и оставило в одиночестве на ракушечном пляже... Наедине со всей Вселенной, с бездонным ночным небом, на котором на самом деле нет никаких мифических зверей и птиц, а есть лишь небесные светила, находящиеся на расстоянии многих световых лет друг от друга, и вместе они называются «Лебедем» или «Лирой». Первые открытия и разочарования. Хрустящие под ногами ракушки...

И возвращение в Семью... Большую, дружную, творческую. Лёгкую и неравнодушную. Настолько, что привезённая откуда-то из Индии и названная дочерью девочка в такой семье должна обязательно вырасти талантливой и счастливой... И будь всё так — история, рассказанная Мари Хермансон, оказалась бы одной из самых светлых и добрых сказок и — увы — никогда бы не стала ключом к потайным комнатам души.

Но Мари Хермансон не так проста, как кажется. В «Тайнах Ракушечного пляжа» светлое и тёплое тесно сплетается с тёмным и холодным, как сплетаются сюжетные линии Кристины и Ульрики, вымысел о троллях-похитителях и реальность душевнобольной художницы, слаженная размеренная жизнь взрослой самодостаточной женщины и детство неуверенного в себе одинокого ребёнка-мечтателя... А загадочная девочка Майя, дитя природы, не принадлежащая этому миру и не научившаяся жить в нём, оказывается связующим звеном, центром повествования, от которого тянутся прочные нити ко всем остальным героям и удерживают их в невидимой связке друг с другом даже спустя годы.

И конечно же, здесь есть и скелеты в шкафу, и загадки, разгадывать которые не хочется, потому что грустно терять то мистическое очарование, которое задают рассказанные в самом начале романа истории о горных пленниках... Поэтому так долго и сохраняется иллюзия, что все эти истории воплощаются в образах белых чаек, находящихся за гранью всего человеческого и постижимого и бесстрастно следящих за людьми в поисках добычи... Птиц, навсегда очаровавших маленькую индийскую девочку...