---
«Если что-нибудь случится с Гаррисом, вы будете Экклезиаст»
Рэй Брэдбери
«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки.
Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.
Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.
Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.»
Экклезиаст
Настало время сказать «спасибо». Давно пора, давно хочется, но руки — как всегда — не доходят и опять откладываешь на потом. Сказать «спасибо» Рэю Брэдбери за Экклезиаста. За одно это можно говорить спасибо без конца, повторяя и повторяя благодарность, пока голос не сядет и горло не пересохнет.
Давным-давно прочитанная антиутопия запомнилась не несущимся по пустым ночным улицам смертоносным хрустальным псом с ядовитым жалом, не теле-стенами прямо из XХI века и даже — как это ни странно — не горящими книгами. Эффектные сцены прочитались быстро и исчезли, не оставив особого следа. А запомнился усталый человек, которого тихо несет река, смывая копоть книг, запахи города, отражая звездное небо и гася угли в душе. «Ликование свободы — это к морю путь души...» Река Брэдбери под колесницами галактик — тягучая, медовая, ночная вариация нескольких строчек Эмили Дикинсон. А где-то дальше на берегу этой ночной реки горит костер и доносится низкий женский голос «Мировое началось во мгле кочевье...». И откликается твердый мужской «...цель моя — Плыть на закат, туда, где тонут звезды В пучине Запада. И мы, быть может,
В пучину канем — или доплывем До Островов Блаженных...»
Запомнилось усталое странствие по старой, заросшей травой узкоколейке. Которое всегда неудобно, потому что еще никогда и никому шпалы не приходились точно «по шагу». То слишком широко, то слишком узко. И брел Монтэг неровно, то делая лишний шаг, то, наоборот, чуть ли не прыгая через две шпалы, через кустики куманики и заросли крапивы. И потихоньку вместе со шпалами назад уходили страх и ужас, и легчала душа, и глаза привыкали к темноте — и далекий огонь не пугал, а согревал человека.
То, за что я уже несколько десятилетий мысленно говорю «спасибо» Рэю Брэдбери — это огонь, завершающий книгу. Это костер, возле которого греются оборванные настороженные люди, несущие в себе Экклезиаста и Марка Аврелия, Аристофана и Гаутаму Будду, Томаса Лав Пикока и (я надеюсь) Сэмюэля Пипса с его чудесным « тут я отправился спать», заверщающим каждый его день. И перечисление, где, в каком городке живет первая глава «Уолдена» Торо и где обретается полное собрание сочинений Рассела. Вот это стопроцентно буквальное и абсолютно фантастическое «живет» — по отношению к книгам и авторам — это в свое время потрясло до ликующего озноба. Именно это запомнилось и именно за это я опять скажу «спасибо» Рэю Брэдбери. За Томаса Вулфа, о котором я, скорее всего. даже не узнала бы, не напиши Брэдбери свой гимн «О скитаниях вечных и о Земле», за Экклезиаста, которого не было в университетской программе и может я встретилась бы с ним — а может и нет, за Марка Аврелия и его спокойный, трезвый и необыкновенно разумный голос. За Торо, которого я начала разыскивать именно после книги Брэдбери (как и Экклезиаста). Было мне лет 14 и не слишком много я поняла тогда в том Торо, но ощущение волшебства слова осталось навсегда. Ощущение того, что разум, мысль и книга — неубиваемы и непобедимы.
Книга длиною в жизнь — заслуживает спасибо длиною в жизнь.
Хотя бы за то, что теперь, если что-то случится с Гаррисом, я тоже могу стать Экклезиастом.