---
Александр Подольский «Слякоть»:
Обглоданные стылым ветром неживые и немертвые деревья приветливо и лживо зовут усталых, измученных путников погреться в уютном доме, где призраком лета витает дух зверобоя и мелисы, расположенном в отечественной деревеньке, декорированной под Resident Evil 4. В ней под когтистыми ветвями по слякоти и гниющим листьям бродят черти, жутче и страшнее любой мифологической нечисти из-за того, что до них можно дотронуться. Провести кончиками пальцев по дубленной, изрытой морщинами и жестокостью коже. Задохнуться от смрада свернувшейся крови, смешанного с перегаром и тонким, но таким отчетливым запахом чужой боли, что срастается с палачами и не смывается, ни кислотой, ни щелоком.
Если вас не смущают изнасилованные партизанами и волкодлаками пионерки, а кукурузный сироп, капающий с кончиков ножей американских психопатов, изрядно утомил, то мрачный и грязный, откровенный и злой, беспощадный к героям и читателю, атмосферный и страшный рассказ «Слякоть» А. Подольского подарит несколько вязких и тяжелых, как могильная земля минут. Страшный, тем более что на месте героев может оказаться любой, кто рискнет провести ночь в отечественной полудохлой деревеньке, пасторально милой только в лучах майского солнца, когда от проржавевших элеваторов не тянет застарелой тоской, а покосившиеся коровники скрыты живописным бурьяном. Потому, что в российской провинции совы именно то, чем кажутся. В глухих деревнях, куда продукты привозит автолавка, а участковый не заглядывает годами, вчерашние трактористы, агротехники и пастухи творят что угодно и с кем угодно в самой извращенной форме, не сдерживаемые даже авторской фантазией. А. Подольский идет далеко и читатель следует за ним до самого конца, вынужденный ассоциировать себя с жертвой и вместе с нею упиваться жизнью на грани смерти, существовать и радоваться, когда насильник проникает глубже потому, что вторжение — лишняя секунда в мире живых, тот момент, что отделяет героиню от смерти.
Ад … ская область, так же пугающе безлюдна, как и штат Техас, крики о помощи вязнут в непроходимой слякоти бездорожья, а местом кровавого безумия становится вновь обретенный дом, где надежды на лучшую жизнь не просто разбиваются о действительность, а раздираются в клочья, кровавыми ошметками разлетаясь по пустынным улицам, едва освещенным фонарями на влажных, почерневших столбах. С каждым витком сюжета автор сгущает краски, пугая не столько кровавой вакханалией, сколько тотальной безнадежностью. Если бы героям удалось вырваться от насильников, то их настигло бы прошлое, от которого они убегали, если бы и прошлое не справилось, постарался бы самый лесной черт. Закономерно, что кары, ожидаемой и желаемой не наступает. Бог и дьявол не прочь понаблюдать за происходящим и передернуть по случаю, а наказание это что-то из героического фэнтези, отечественной действительности не свойственное. В этой точке и сам рассказ становится актом насилия, где надругательству подвергается чувство справедливости читателя. Воздаяние, пусть и не равное хэппи-энду просто обязано постигнуть злодеев, иначе, зачем это все? Вот только это желание читателя, жизнь мыслит другими категориями, где «обоснованность» понятие необязательное, от того «Слякоть» только жутче, ведь в реальности литературные табу не действуют. В реальности детям вырезают языки и в глаза втыкают иглы, мареновые розы не ранят мужей, избивающих жен, зато в людях и впрямь живут чудовища.