---
Венедикт Ерофеев «Москва — Петушки»:
Существует мнение, что сия поэма являет собой энциклопедию советской жизни. Со страниц жизнь эта предстает временем крайне убогим, а для тех, кому приходилось сосуществовать с беспрерывно пьющими людьми, даже омерзительным. Последнее обстоятельство со счетов сбрасывать нельзя, поскольку оно делает восприятие литературного произведения остро субъетивным — эмоции берут верх, эстетика стиля и глубина литературных аллюзий отвергается на уровне подсознания. Автор сильно рисковал, выбрав такого главного героя.
Мог ли быть этот герой иным — вопрос риторический. Иные есть в других произведениях советской литературы. Такого, пожалуй, больше нет. Автор представляет его, то бишь себя, как часть огромного монолитного советского народа, взращенного и существующего в условиях свободы, равенства, братства и иждивенчества, когда время делилось на три периода: от рассвета до открытия магазинов, которое именуется бессильным и позорным, от открытия и до закрытия магазинов, именуемое блаженнейшим, и от закрытия магазинов до рассвета, которое является не просто позорным, но позорнейшим и гнуснейшим. Причем для всего народа сразу. Ибо сразу весь народ пребывал в состоянии свободного, равноправного и братского постижения раблезианской мудрости из уст волшебной бутылки.
В состоянии этом герой и народ пребывали везде и всегда: на работе, организованной по принципу копания от забора и до обеда и рапортования начальству о высоких обязательствах каждого шестого члена коллектива, в котором их всего-то пять; в часы досуга, заполненного поиском любви и высоких смыслов, а равно борьбой с сатанинскими искушениями. Не просто так пил советский человек, но искал свои Петушки — землю обетованную, где девушка с косой от затылка до попы, младенец-трехлетка, знающий букву «ю» и любовь, коей жаждет возвышенная и мятущаяся душа. Хотела дописать «каждого алкоголика», но не буду, ибо это вульгарно-субъективный выпад, плевок в бездонный логос непостижимого мироздания.
Петушки, в которые стремится и не может попасть герой — суть стремление к обретению себя настоящего в какой-то иной осмысленной и имеющей цели жизни, поиск якоря в суровой тьме трансцендентной экзистенциальности и булгаковских расширяющихся пространств, где расстояние и направление выпадают из привычных метрических систем, швыряют героя в вихри закольцованных мировых революций, бунта и прочей забытийности, в смысле выхода за рамки материального бытия, но и в забытье тоже. А она, которая с косой, чем ближе, тем дальше. И в этом есть свой резон.
Что дашь ты ей вблизи, безбилетный пассажир несущейся в никуда электрички, способный цитировать Гегеля и Канта, увлечь сурового контролера сказками из мировой истории и дискутировать о любви по Тургеневу. Пакетик помятых конфет, початую бутылку столичной, в которой еще что-то осталось на донышке и больного ребенка, который в три года знает букву «ю», а в тридцать три превращается в молодого Митрича со ртом на затылке и отвисшей нижней губой. А посему — в путь. И пусть путь этот будет долгим и нескончаемым, ибо к пункту назначения лучше не спешить.
Петушки — это место куда можно ехать, но нельзя попасть. потому что процесс здесь важен сам по себе, а результат не даст ничего, кроме разочарования. И это понятно каждому путнику, и тащит он с собой авоську ингредиентов для советских коктейлей, чтобы не дай бог не осознать сей грустный факт. Ведь если человеку ехать некуда, то его уже как бы и нет. Нет человека без Петушков. А Петушков — без коктейлей. А коктейлей — без магазинов. Потому и время измеряется по третичной системе: от рассвета до открытия, от открытия до закрытия и от закрытия до рассвета. Все для Петушков, чтобы пункт назначения был, хотя бы в плывущей эфемерности. Хотела написать «в заплывших мозгах», но не буду, ибо и это вульгарно-субъективный выпад против исканий загадочной русской души, которая несется куда-то вместе с тройкой-Русью, безнадежно отстав и потеряв маршрут. А, может, напротив, обогнав, мается теперь в электричках, чтобы не быть раздавленной несущимися вослед лошадьми.
Финал же с шилом в горле закономерен. когда сознание слишком далеко отлетает от бытия, всегда есть риск получить от этого бытия чем-нибудь острым либо тяжелым. Собственно, это и случилось. Видимо, не преувеличивал Автор, представляя себя как часть целого народа, и в Петушки ехал как часть, и шилом получил тоже как часть вместе с целым.
Наверное, это грустно, когда в финале шилом в горло. Но ведь сознание-то давно уже было отделено от бытия. Давно уже вместо Кремля попадали на Курский вокзал и в Петушки, к той, что каждую пятницу на перроне ждет, но через трансцендентность, чтоб не доехать и не осознать, пока магазины не открыли...