Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота»

Признаюсь, очень долго боялся брать в руки Чапаева и Пустоту. Когда-то давным-давно каждый считающий себя не таким как все пытался чуть ли не силой заставить читать эту книгу. Это лишь раздражало и отталкивало от автора. Но знакомство с ПВО всё же приключилось, приключилось с довольно поздних его романов и Пелевин безумно зашёл. АйФак 10, Тайные виды, Лампа Мафусаила – чистейший восторг. Сам превратился на время в того зануду, который всем пытался впарить продукт Виктора Олеговича. Конечно, ощущение нового и слепящего прошло и восторг сменился просто приятным чувством от чтения увлекательных и неглупых книг.

Вселенная Трансгуманизма мне показалась просто нормальной. Читал и более ранние вещи – Числа, Ампир В, Священная книга оборотня, Снафф – все они отличные.

Но ЧиПу избегал. Часто бывает, что ранние вещи у авторов совсем не такие. Стиль ещё не сформировался. Не редко случается, что так много ждёшь от культовых книг, дотягиваются руки, они трясутся, читаешь-читаешь, а видишь какой-то небрежный фанфик… и невольно думаешь: — А кто писал все эти восторженные отзывы? Кто фонтанировал комплиментами? Кому эти книги помогали выжить и просветлиться?

Но время настало. Чапаев и Пустота взят с книжной полки. Подобран забористый ГОА ТРАНС. Прищуром осмотрен окружающий мир на наличие иллюзорности. Произведён короткий внутренний монолог с лицемерным эгом. Поехали!

Я боялся, что ранний Пелевин не будет таким скоростным. Не будет того бешеного ритма в его книгах, от которого просто проваливаешься в его художественную реальность, проваливаешься с головой, проваливаешься как на дно бесконечной шахты, проваливаешься порой до утра. Я заблуждался. В Чапаеве и Пустоте всё это есть. Читателя сразу швыряют в водоворот событий, где нас ждут и пальба, и остывшие трупы, и великолепные диалоги, и музыкант играющий на пиле ногой, и яркие декорации, и какая-то безумная, необузданная скорость, из-за которой растворяешься в тексте Пелевина.

Роман состоит из двух пластов.

Первый:

Времена революции. Красные комиссары; броневики; поезда, мчащиеся через снежную мглу; самогон с Василием Иванычем; прекрасная и пленяющая Анка; кокаин; задиристые белые офицерами; пьяные рабочие, палящие из винтовок и поджигающие усадьбы и бани.

Второй:

Сумасшедший дом, в котором главный герой проходит особенную терапию. Суть её заключается в следующем: четверо душевнобольных должны вместе пережить кошмар и видение каждого. Тогда, по мнению глав.врача случится катарсис и придёт душевное спокойствие с выздоровлением.

Наш герой Петька, он же Пётр Пустота, кочует из одного пласта повествования в другой. То он бесстрашный красный комиссар, влюбленный в Анку, пишущий стихи, и ведущий разговоры о бытие и реальности с Чапаевым, то он вновь в дурдоме и беседует с «сокамерниками».

Далее будут некоторые СПОЙЛЕРЫ! Не совсем спойлеры, а скорее моё видение о чём эти части, потому что текст Пелевина как всегда неоднозначен и интерпретирует его каждый по-своему.

Революционная часть она о беседах с гуру, который указывает тебе путь к просветлению. Гуру, конечно же, Чапаев. И он то хлыщет самогон литрами, то указывает Пустоте, что всё кругом Пустота. Анка же тут мне видится наваждением, которое человеку не даёт отвязаться от иллюзий и раствориться в нирване. С одной стороны – эти расмышлизмы о тщете бытия и иллюзорности у Пелевина всюду и везде, но они каждый раз у него написаны свежо и ярко. ЧиПа не исключение. Нету желания зевнуть и ругнуться. Лишь улыбка регулярно возникает, когда Петька и Чапаев диалектируют о мироустройстве.

В части о сумасшедшем доме тоже в большом объеме присутствую индийско-буддисткие концепции, но тут они алхимически смешаны с бытом 90-х. Петр переживает 3 наваждения соседей по палате и каждое из них мне видится символичным.

Первое наваждение: Кошмар о слиянии России и Запада. Тут вам и Шварценеггер, и Просто Мария и все эти манекены западной культуры проникают к нам на фоне обстрелянного Белого дома.

Наваждение №2: Помутнение на тему слияния России и Востока. Водка и самурайские клинки. Поэзия, сакура и московское метро. Харакири и оцинкованные заборы вокруг растущих в небо небоскрёбов.

Наваждение под цифрой 3: Видение о слияние с Богом. Тут глубокие, едкие и циничные размышления о природе православной церкви, о месте в ней русского человека, мысли о восточных взглядах на мир и как эту сансару и «ебанишады» понимают братки с заляпанными кровью руками.

Тест многослоен и витиеват. А ещё он словно пронзается некими лучами, по средством которых соединяются эти 2 мира. Петр скользит из одного времени в другое, пытаясь понять, что есть явь, а что круги на воде. Удастся ли ему вырваться из колеса Сансары, каждый читатель решит в финале сам для себя.

Что в романе не понравилось:

1) Описание красных. Оно слишком топорное и однообразное. Пьют водку, жгут, стреляют в потолок и окна. Это конечно отголоски той эпохи и даже Пелевина, увы, задела волна антисоветчины.

2) Присутствие поэзии в романе. Вернее, не так. Не совсем так. Стихи в романах я приемлю нормально, хоть их совершенно не могу прочувствовать. Не отзывается поэзия у меня в душе. Но я не люблю, когда точку в романе ставят значимым стихотворением. Вот и в ЧиПе в конце есть стихи, которые должны вызвать катарсис у читателя, должны указать на россыпь монет на дне фонтана и зажечь свечу в душе. А они не взрывают сознание и не собирают его вновь. Нет, я понимаю умом о чём эти стихи с чёрным бубликом на причинном месте, но катарсиса не приключилось. Я считаю этот приём слабым просто потому, что он не у всех вызовет нужного эффекта.

Выводы: Чапаев и Пустота отличная книга. Пускай Пелевин позже наштампует вещей и складнее, и причудливее, и захватывающее, и динамичнее, и глубже, но именно с Петьки, Василь Иваныча, Анки и Котовского с Чёрным Бароном всё началось!

10 из 10. Книга, которую можно перечитывать раз в 5-ть лет и всегда видеть новые отблески в зеркале души.

Пришло время закрыть очередной культурный пробел. Я открываю для себя знаменитого автора, которого считают иконой русского постмодернизма, да и в целом литературы. И начинаю своё знакомство с его знаковой работы — Чапаев и пустота.

Надо сказать, что когда-то, я пытался зайти в Пелевина, в далёком уже 2018-м, когда актуальным его романом была книга «Тайные виды на гору Фудзи». Увы, тогда я как-то не оценил творчество Виктора Олеговича, собственно спустя 7 лет делаю новый заход.

И с первых же минут чтения цитата: «Мне, кстати, давно уже приходило в голову, что русским душам суждено пересекать Стикс, когда тот замерзает, и монету получает не паромщик, а некто в сером, дающий напрокат пару коньков (разумеется, та же духовная сущность)». Насколько чётко это передаёт атмосферу поздней осени или зимы!

«Вам что, не нравятся призраки, которые бродят по Европе?» — тут конечно же, отсылка к манифесту Маркса и Энгельса, где говорилось о призраке коммунизма.

А это: «я определил бы как один из ярких примеров искусства эгопупистического постреализма» — ну не прелесть ли? Хотя, быть может это роман Пелевина стоит так определить?

В то же время вторая арка романа, описывает настоящее, ну точнее 1996 год, то есть настоящее тридцатилетней давности — с некой психушкой, где люди проходят своеобразную терапию. Они погружаются в фантазии друг друга — и в этих фантазиях сюр и абсурд, какие-то коллажи из персонажей, которых видели постсоветские россияне по телевизору. 

Хотя в этом Гарри Таскере, который летал на Харриере и ездил на коне — может что-то и есть от Чапаева? 

Собственно, Чапаева мы увидим во всей красе достаточно скоро, не удивляйтесь. Хотя, кажется, что перед нами не начдив, а какой-то граф Калиостро. 

"— Я вот думаю, — сказала она, — плеснуть вам шампанским в морду или нет? 

— Даже не знаю, — ответил я. — Я бы на вашем месте не стал. Мы пока еще не настолько близки».

Как умилительны эти фразы, вот тут я смеялся от души! 

«Жидкость больше всего напоминала водку, разбавленную рисовым отваром. Кроме того, она была горячей» — ох, вот мимо этого не могу пройти. Как в прошлом бармен и гастроэнтузиаст, я полагал — что понимаю что-то про сакэ и как в 2008 в одной сети японских ресторанов меня научили греть его так и должно быть... каково же было моё удивление, когда я пришёл в дорогой паназиатский ресторан и мне попали сакэ холодным. Холодным, Карл! И ещё и в бокале для вина — как оказалось, только дешёвый сакэ греют, а приличный подают охлажденным на манер белого вина. Потому сходите в хороший ресторан или приличную винотеку и купите качественное сакэ, вы поймёте, что то, что вы раньше о сакэ думали — совершенно не соответствует действительности! По-видимому, 95-96-м году купить качественное сакэ в Москве было нельзя. 

«Вечный кайф» и сравнение его с наркотиками, которое делает Володин. Это что-то заходящее за грань! А как наивно двое его коллег отказываются верить, что «Вечный кайф» никто не скрывает и не контролирует. В этой их попытке всё объяснить тем, что «кому-то выгодно». 

А ирония над иронией — в какой-то момент Пётр Пустота размышляет как же скатилось искусство — что даже чревовещателю, представителю балаганного искусства — приходиться чревовещать жопой, чтоб привлечь внимание, что же придётся делать поэтам и прозаикам? И тут он обращается и к самому себе — ведь это он в своей прозе сделал такого чревовещателя, чтоб привлечь современных тому времени читателей — хотя, по факту он сделал вещь на века и спустя почти 30 лет — этот роман читается свежо и наполнен смыслами!

Как много вопросов и как мало ответов! Но так и должно быть, в этой пустоте не видно объема, не слышно тишины и нет теней от света. Этот мир, который находится в другом мире, который в свою очередь находится в третей — это пытались повторить Нолан и Вачовски, но вот он неповторимый оригинал! Вот он светоч иллюзионизма, маэстро обмана и мастер граней ирреальности.

Я не знаю в чьей голове и чьей вселенной мы побывали, и какие вселенные были вложенностями других вселённых, и есть ли эти вселенные? Или это лишь дуновение божественной мысли...

И как не существует слов, чтобы описать пустоту — так не существует слов, чтобы описать какая крутая эта книга, но не так просто нырнуть в неё до конца. Эта великая книга, с множеством слоёв, но каждый слой прекрасен, просто на глубине — словно на дне океана начинается нечто, что представить было невозможно, но это существует. Или манифестируется в голове читающего, пока он находится в процессе чтения. 

Я не знаю, куда спрятал или потратил свой великий дар Виктор Пелевин, но только за эту книгу — он достоин стоять рядом с другими великими литераторами мира!

Читать всем, как говорится — что-то модно, что-то вечно, и это именно второе!

Сюрреализм, постмодернизм, психоделика, дзен-буддизм… Как по мне, так термин «шизофрения» гораздо проще и точнее. Но признаю, что эта шизофрения наслаивается сама на себя с определённой долей изящества. Я оценила. Спасибо опыту с «Москва-Петушки». Там тоже был бред, но тот бред был мерзким, а этот абстрактный, элегантный, многослойный, с примесью поэзии, юмора, философии и религиозного мистицизма. Отсюда и такая высокая оценка – максимально возможно высокая для полной чуши.

Потому что при всей многослойности и оригинальности, чушь не перестаёт быть чушью. Каждый конкретный эпизод выглядит ярким и осмысленным, но всё вместе – бред. Который, увы, нужно понять и простить, учитывая время написания: вся страна жила в этом умопомешательстве разрушения прежнего – классического – и поиска нового – пусть даже и абсурдного, но если не похожего на прежнее – значит, хорошего. Но не надо обманываться: ничего принципиально нового автор не придумал, он всего лишь вовремя разглядел запрос рынка и откликнулся на него. Вернее, пошёл на поводу. Есть запрос на брезгливую ненависть к прошлому – получите! Есть запрос на называние половых органов именами собственными – получите! Есть запрос на побег от реальности – получите! Есть запрос на филосовствование под кайфом, когда несёшь ахинею, но сам себе кажешься очень умным? – получите! Нет запроса на здравый смысл – не будет здравого смысла! Получите, распишитесь…

P.S. Принято в отзывах отзываться и про Шварценеггера с Просто Марией. А мне вот они как-то к слову не пришлись. Но подтверждаю: они присутствовали.

За всей этой неподъёмной для простого обывателя философией проглядывают то командирская фуражка незабвенного Абделя Кадер-хана, то борода Александра Васильева, который целым был и был разбитым, был живым и был убитым, подсудимым и конвойным... Проглядывают гора-а-а-а-аздо чётче, чем хотелось бы. Только судьбы разные. Вот и получается, что это впечатляюще, но и осуждаемо.

Концовка, при всей своей вроде-бы-логичности, могла бы быть хоть сколь-нибудь отличаться от того, что Пустота уже пережил. Как там у Толстого... «Поездом всё началось, им же и закончилось». Ну бросься ты под броневик!!! Так нет, он в него просто сел.

А, если серьёзно... Не хватило чего-то. Возможно, как раз кругозора людей, которые накатывают по данному рулону простыни.

Видимо, надо пересмотреть свое неприятие Пелевина — я раньше читала только один его роман, «Generation «П», причем лет 25 назад — и тогда у меня осталось впечатление чего-то очень поверхностного, конъюнктурного и нацеленного на дешевый хайп (это как сейчас написать роман про ИИ и машинное обучение). На этом я и бросила, потому что вообще не люблю «модных современных авторов».

А вот «Чапаев» оказался очень классный, и умный, и захватывающий, и без всякой современной попсы. Набившие оскомину приметы 90х, конечно, присутствуют, но это все актуально периоду, когда текст писался, грех автора упрекать за то, что он описывает свою законную реальность. Неожиданная и правда интересная идея героя, который то ли в современном мире в дурдоме, то ли в революционной России, где в силу странного стечения обстоятельств оказывается тем самым «Петькой» из анекдотов про Чапаева. История про то, как «Петька» попал в помощники к Чапаеву, кстати, шикарная и по сути совершенно в духе классических воспоминаний /биографий из Серебряного века о том, как решались во время судьбы (и так же легко рушились), как странно и быстро все устраивалось. Очень здорово передан этот общий zeitgeist — когда взлеты и падения происходят как-то по чистой случайности, потому что человек оказался в это время в этом месте. И сам герой, в общем, очень укладывается в «среднего интеллигента» того периода: с одной стороны, образован, пишет и издает даже стихи (кто этого не делает), с другой, имеет револьвер, умеет им пользоваться и может при острой необходимости убить человека.

Образ Чапаева шикарен. Он очень пелевинский, конечно, весь этот дзен-буддизм, вся эта восточная мистика, которая то ли реальна, то ли нет. Это одна сторона, дальше есть такой Чапаев из анекдотов, надеваемый образ, который хлещет самогон и глумится над Петькой. И есть еще Чапаев-эстет, который переодевается во фрак к обеду, всем собой воплощающий даже не НЭП, а то, за что потом сразу стали расстреливать.

Анка тоже есть, и она шикарная женщина в совершенно современном понимании — не томная, а недоступная в силу отсутствия интереса, точнее, наличия других интересов, сама по себе.

Как и с кем они там воюют, не показано, да и не важно. Это интересно, но толком не перескажешь, слишком много сюра. Но очень качественного сюра, отлично написанного стилистически («такая моя командирская зарука») и с кучей всяких подтекстов.

Перечитал второй раз. Всё та же прекрасная, классическая пелевинская проза. Цитаты хотелось выписывать через страницу. Не так много сюжета, хотя и он вполне себе есть, но много грубоватых вопросов в лоб читателю: «кто ты? где ты?» и прочее. Внутренний прокурор, внутренний адвокат и конвой — прекрасно, конечно... Абсолютно светлое послевкусие и желание перечитать еще через несколько лет

Главный российский постмодернистский роман, первая «большая» постсоветская книга, путеводитель по буддизму для начинающих — каких только эпитетов не удостоился «Чапаев и Пустота». Ну и наверное, действительно, это была первая книга в современной России, которая вызвала столько дискуссий в обществе, причём не только в литературной тусовке, но и среди обычных людей.

Герой существует в двух временах — в современном на момент написания книги (середина 1990-х) и в 1918 году — между двумя периодами смутного времени в российской истории проводятся довольно прозрачные аналогии. Более того, до конца нельзя понять, что же реальность, а что иллюзия, порождённая больным воображением. Роман наполнен огромным количеством пасхалок, цитат и отсылок к разнообразным культурным явлениям, собственно сам Чапаев предстаёт перед читателем в первую очередь не как реальный исторический персонаж, а как герой советского мифа, созданного книгой, фильмом и анекдотами. В книге найдётся место и эзотерическим исканиям, и буддистской философии, и актуальным на тот момент событиям — бандитам, разборкам, ларькам и локальным конфликтам, при этом всё очень хорошо увязано друг с другом, ощущения сшитого на живую нитку кадавра нет.

По прошествии почти тридцати лет многие события, персонажи, поп-символы уже неплохо позабылись, да и сам культурный код очень сильно изменился. Для человека, жившего в 90-е в сознательном возрасте, многочисленные подтексты понятны и очевидны, однако для людей, вошедших во взрослую жизнь позднее, многое совершенно неочевидно, наверное уже пора издавать книгу с комментариями. :)

Книга очень хороша, умно написана и, при всей своей эклектичности, не сваливается в китч.

« — Я уже понял, — ответил я. — Знаете, Василий Иванович, не идут у меня из головы ваши слова. Умеете вы в тупик загнать.

— Верно, — сказал Чапаев, с силой проводя щеткой по спутанным конским волосам, — умею. А потом как дать из пулемета…

— Но мне кажется, — сказал я, — что и я могу.

— Попробуй.

— Хорошо, — сказал я. — Я тоже задам последовательность вопросов о местоположении.

— Задавай, задавай, — пробормотал Чапаев.

— Начнем по порядку. Вот вы расчесываете лошадь. А где находится эта лошадь?

Чапаев посмотрел на меня с изумлением.

— Ты что, Петька, совсем охренел?

— Прошу прощения?

— Вот она.

Несколько секунд я молчал. К такому повороту я совершенно не был готов. Чапаев недоверчиво покачал головой.

— Знаешь, Петька, — сказал он, — шел бы ты лучше спать.»

Просто обухом по голове. Самый что ни на есть настоящий дзэн-буддизм во всей красе. Думаю, этот диалог, вкупе с предшествующим ему споре Чапаева и Петьки о пространственно-временном солипсизме, мог бы стать символом всего романа.

«Чапаев и Пустота» — произведение, действие которого происходит, с одной стороны, в Петербурге и за Уралом 1919 года, и, с другой стороны, в психиатрической лечебнице в середине 1990-х годов. Довольно большие главы сменяются засыпанием в одной реальности и пробуждением в другой. Что самое интересное — когда читаешь каждую реальность, именно она кажется действительной, пока не сменяется другой, еще более настоящей:) Но и то, и другое в итоге всё же является вымыслом... Или нет? Или какая разница?

Прочитав все ранние рассказы автора, я приходил к выводу, что Пелевин любит развивать темы солипсизма и периода СССР. В «Чапаеве и Пустоте» обе темы находят свой максимальный градус воплощения. Это, своего рода, целый трактат о пустоте и сознании.

Но не стоит забывать, что в романе есть и всё остальное, что необходимо: огромное количество гениальных цитат и выражений, к которым хотелось бы возвращаться как можно чаще, интересный сюжет, удивительно (даже нехарактерно) объемные персонажи, хлесткий юмор, художественный стиль высокого качества, остроумные исторические и культурные находки. Отдельно хочется выделить труд Виктора Олеговича в создании ряда стихотворений внутри произведения. Мне, как человеку, пишущему стихи, было лестно видеть, как он владеет слогом, называет анапест анапестом и пр. Жаль только, что он называет «катрены» «катернами». Уж не знаю, ошибка редактора ли, или правда ошибся сам автор.

Имея этот роман в серии «Народное собрание сочинений Виктора Пелевина», я воспринимал основной ряд событий через три цвета: белый, черный, красный. Да и сделано это обложкой, видимо, неслучайно — всё-таки автор оперирует именно этими цветами в описании (есть белые, есть красные, а есть черная пустота... голос Чапаева сразу же внутри меня хочет поправить «почему это пустота черная?»). Дак вот. Несмотря на манипуляцию главным образом лишь этими тремя цветами, роман получился настолько ярким, что его фрагменты вращаются в голове, как в калейдоскопе. Сколько же чудесных, ярких, забавных и напряженных эпизодов было в романе... И три истории психбольных просто Марии (Шварцнеггер и фаллические символы самолета), Сердюка (японцы) и Володина (братки с их внутренними прокурорами, адвокатами, свидетелями и никем). И беседы с Чапаевым, особенно когда ткачи бунтовали, а Василий Иванович выказывал полное безразличие. И чудесная цветная река посреди острова пространства, названная Чапаевым «Урал». И, конечно же...

Конечно же, все эпизоды с Анной. Анкой. Тачанкой. Touch Анкой, как угодно. Это великолепный женский образ. Она просто прекрасна (простите, но я тоже влюбился). И их диалоги с Петькой, когда он балансирует на грани, и всё же попадает впросак — всё это так трогательно, цепляюще... Размышления о любви, о красоте, об идеальных образах и неидеальных оригиналах, всё это очень интересно. Но больше всего, даже из целого романа, мне запомнилась цитата, которую я привожу ниже. Как бы пошло это не звучало, она открыла для меня то, чего мне так не хватало в понимании правильного взгляда на взаимоотношения, и на понимание себя. В своих собственных рассуждениях на эту тему, я останавливался лишь на первом пункте цепочки, поэтому Спасибо автору за такое открытие. Всё, дальше — цитата:

Размышление сложное, глубокое, пессимистичное в определенном смысле. Именно поэтому я вдвойне был рад концовке с пустой бутылкой и золотой этикеткой. Право, прекрасный роман. Нет слов.

«Чапаев и Пустота» — первый роман Виктора Пелевина, который был мной прочитан. Не знаю, как сильно отличаются (и отличаются ли?) по качеству и наполнению другие его книги, но этот запал в мою душу буквально с первых страниц. А после того, как я закрыл последнюю страницу, пришло понимание — писатель надолго войдет в список любимых. Ведь произведение настолько сильное и глубокое, наполненное разными смыслами и в то же время имеющее строго определенную тему, встретишь не каждый день и не каждое десятилетие.

В чем же суть? Ответ на этот вопрос уже содержится в названии: этот роман о Чапаеве, и, в большей степени, о Пустоте. Пустота, в данном случае, это не только отсутствие чего-либо, но еще и фамилия главного героя. Кто же он? Петербургский поэт начала двадцатого века, воплотивший в себе печаль по уходящей в прошлое России или душевно больной интеллектуал постперестроечной эпохи, который воображает себя первым? Ответом на этот вопрос, и является ключевая тема романа, и, поверьте, она намного сложнее, чем может показаться после первых глав. Но, в то же время, нельзя сказать, что начало романа резко диссонирует с его концом, как бывает иногда с произведениями, берущими на себя обязанность раскрыть какую-либо непростую тему. Первая глава представляет собой потрясающе детализированную зарисовку революционной Москвы, невероятно драйвовую и насыщенную действием. Здесь же происходит знакомство с главным героем, характер которого, в общем-то, остается неизменным на протяжение всего романа: Петр Пустота — печальный интеллектуал и поэт, который, конечно, не имеет ничего общего с реально существующим Петькой, соратником Чапаева. Вторая глава — этакое пробуждение, возвращение в реальность: герой оказывается в психбольнице в 1996 году, и, пусть он все еще смотрит на мир глазами поэта-контрреволюционера, нам недвусмысленно дают понять, что с Петром явно что-то не так, и он действительно душевнобольной. Но уже здесь, в разговоре Петра с его лечащим врачом, присутствует зачин того, что вырастет в последующих главах в основную тему романа. Ну а в следующей главе уже появляется Чапаев, и, благодаря введению этого персонажа (который тоже не слишком похож на историческую личность, к которой мы привыкли), автор, сначала размыто, а затем все более уверенно и четко, вываливает на читателя Идею.

Идея это состоит в том, что мы никто, момент времени, в который мы существуем, называется «никогда», и, самое главное, находимся мы нигде. То есть в абсолютной пустоте. Реальность субъективна, а Вселенная — в голове человека. Конечно, идея эта не нова, она лежит в основе не только дзен-буддизма, но и еще нескольких полурелигиозных и философских течений, но автор развивает её с такой искусностью, пользуясь всеми возможными литературными средствами, подкидывая намеки и какие-то необычные факты в потрясающе эмоциональных моментах романа, что постепенно эта пустота становится практически осязаемой. Уже ближе к концу книги понимаешь, что буквально каждая сюжетная линия, каждая отсылка, да практически каждая строчка работают на идею. Большинство персонажей, помимо того, что выписаны просто отлично (что тоже большое исключение для романов, в которых содержание превалирует над формой), вносят свою лепту в выстраивание идеологии автора. В «революционной» части романа к числу таких персонажей относится, разумеется, Чапаев, а также Котовский и таинственный Черный барон. В «постперестроечной» — это все соседи Петра по палате, ведь каждый из них рассказывает историю, так или иначе связанную с «пустотой».

Помимо уже описанных особенностей романа, определенную лепту вносит антураж — здесь много рассуждений о России и о ее бедах, а также о том, к какому миру ей следует принадлежать — восточному или западному. Не страдает сюжет — он остается динамичным даже под таким гигантским идеологическим грузом. И написана вся эта громадина просто потрясающим языком, в котором четко прослеживаются традиции русской классической прозы.

Поначалу, возможно, и складывается впечатление, что «Чапаев и Пустота» — история о психе с раздвоением личности, но уже к середине книги приходит понимание того, что «больничная линия» настолько же нереальна, как и «чапаевская». И, с другой стороны, обе они реальны, потому что сон так же реален, как и то, что происходит в состоянии бодрствования. Точнее, нереально все, потому что единственная реальность — это Пустота. Вот так вот замысловато, но даже это не передает и частицы того, что заложено в романе. С одной стороны, о нем можно сказать очень много, но лучше всего молчать — ведь все слова лишены всякого смысла. Это надо читать, только читать, и только потом уже «читать про», а затем, скорее всего, не согласиться, ведь вещь просто чудовищно субъективная. Лично мне она запала и в сердце, и в разум очень надолго.

Согласен в одном — роман уникальный (пока ничего, хоть отдаленно похожего не читал), и да, это тоже первый и пока единственный роман читанный мной у Пелевина. Впечатления — самые противоречивые, но негатив перевешивает. Не могу не согласится с талантами автора: чтобы все это описать, увязать в цельную структуру, заправить философией, эзотерикой, выкладками из психиатрии и много чем еще, использовать обрывки общественных мифов, штампы современной поп-культуры, взращенной на Шварцнегерах, просто Мариях, японских якудза и т.п, красиво даже обработать затертые анекдоты, это надо быть очень образованным, начитанным, многогранным и талантливым человеком, а в нашем случае, еще и владеющим ярким, своеобразным (отличающимся от других) авторским языком. Мне, кажется, удалось даже постичь цельную картину произведения, и тут выбранное место действия — психиатрическая клиника — подходит наилучшим образом, просто попутно автор еще размышляет о том, что в отдельном сознании все его возможные картины бытия, будь то сон или альтернативная реальность вызванная психическим расстройством — равновероятны и каждый из нас в своем сознании имеет свою собственную вселенную, которая может и не пересекаться с вселенными других сознаний.. как то так.. В общем это я уже полез в дебри — читайте роман и пробуйте осознать эти идеи самостоятельно :) (тут автор не первый, есть и другая литература на эту тему, но, наверно, он первый облекший эти идеи в яркую художественную форму). Вся эта психоделика увязана автором в достаточно четкую, хоть и неординарную (что здесь плюс) структуру романа с определенным смыслом и идеей. В отличии от многих психоделически-маразматических бессмысленных некоторых произведений других авторов (да у того же Шекли можно найти определенные примеры), здесь есть смысл и чувствуется идея, выложенные оригинально и неординарно, что литературе в основном, повторюсь, во благо.

Но, восприятие философии, идей солипсизма, дзен-буддизма и теряюсь чего еще, меня занимало только первую половину произведения, а дальше наступило прозрение, что автор просто играет со своим читателем и за всеми этими выкладками нет никаких четких логических увязок и законченных сущностей, за фасадом скрывается п у с т о т а. Пелевин и Пустота. Ломать мозг пытаясь уловить в тексте то, чего там нет, перестало быть интересным. Это что касается философии, в конечном итоге я пришел к выводу, что все поверхностно и наносное, не хватает истинной глубины. Язык. Меня коробит от вульгарности и матершины. Можете считать это снобизмом или чем еще, но употребление матерных выражений даже в дозированных количествах у меня однозначно ассоциируется с бескультурьем и отталкивает. Да я осознаю, что в наш век это общепринятая практика и большинство с этим настолько срослось, что может даже не замечать, но это не отменяет вывода, что весь наш век/мир мелкий, пустой, безкультурный, материальный и бездуховный. Мне милей изъяснения в духе: «Сэр, разрешите с Вами не согласиться, Вы мне настолько противны, что я вынужден буду набить Вам морду», чем «Да пошел ты на ..., твою ... так ... ... ...». Хоть я тут немного и утрирую. А философствования укуренных новорусских братков на полянке с грибочками... только дополняют эти ощущения. В этот же разряд стоит отнести и неясный кокаиновый дымок/шарм укутывающий все произведение.

Ну а в любой цельной и законченной системе ценностей, философии, должна быть цель, что в конце, цель существования. Гармония, духовность, единение с природой и т.п. на одной стороне весов, и Я центр вселенной! — на другой. Ну ты центр, ну ты осознал, что есть лишь пустота и ты в ней, а что дальше? В чем смысл твоего существования? В удовольствиях, наркотиках, кокаине, русских дамах закамуфлированных под японских гейш? А дальше опять приехал Чапаев на своем броневике и???

Может по интеллектуальному уровню я до произведения и не дорос, чтобы постичь всю глубину его смыслов, но, по моему, я уже достаточно дорос, чтобы не испытывать детского восторга, от «солипситической» идеи пустоты вокруг одинокого сознания заключающего в себе вселенную. А в виду однозначной привязки к конкретной исторической эпохе — 90-е, у меня сложилось мнение, что и весь роман, вся его «гениальность», они — яркая вспышка, вспыхнуть и погаснуть, уйти в небытие, ведь если новые поколения еще знают Шварцнегера, то сообразить кто такая Просто Мария будет все сложнее, так и со многими другими деталями антуража...

Книгу не читал, а слушал, точнее пытался.

Первый час слушал с пониманием — ну не каждый же роман должен захватывать с самого начала!

Второй час с ожиданием — ну и когда же начнется?

Третий час вслушивался выискивая юмор, говорят роман смешной. Не нашел. Если конечно не считать юмором, что мужика звали Мария, «просто Мария».

Четвертый час уже пролистывал по-быстрому — вдруг где смысл попадется? Не попался. Одна пустота. Или Пустота? Уже и не разберешь.

Больше не выдержал и стер не только «Чапая», но и всего Пелевина.

Не моё это. Дурка.

В году этак 1986-88 возможно и проканало — «ой как смело и необычно народного героя Чапая и местами дедушку Ленина изобразили», да и то вряд ли. А сейчас ...

Хотя, скорей всего, он и написан с расчетом на поколение, выросшее на «просто Мариях».

Мда, распалась связь времен...

Отличный постмодернистский роман. Хорошо прорисованы приметы 90-х. Автор использует массовые образы и характеры 90-х: Просто Мария, Шварценеггер, самурай с мечом, малиновые пиджаки, пейджер, шансон, обстрел Белого дома, разговор братков, анекдоты про Петьку и Василия Ивановича. Если ограничиться только этим, да прибавить толику юмора и сатиру, то роман может показаться галлюцинаторным бредом.

Только суть в том, что роман есть цельное произведение и связи между снами и так называемым «философским фаршем» (со слов наивного читателя) есть.

Анатомия чтения:

1. Сторона света — Запад. Массовые образы — Шварценнегер, Просто Мария. Философия о двух вещах Канта (взаимодействие субъекта и объекта).

2. Сторона света — Восток. Массовые образы — самурай с мечом, саке, сакура, харакири. Философия — Чжуан Цзы и его притча о сне бабочки.

3. Россия. Массовые образы — Чaпаев, Петька, Василий Иванович, братки, малиновый пиджак. Философия — нет.

В 90-е годы Россия была на перепутье и неслучайно Пeлeвин рассуждает об «алхимическом браке» то с Западом, то с Востоком. Были популярны дискуссии о выборе пути, после развала СССР. Ответа по какому пути всё-таки двигаться автор не дал. Как во многих хороших произведениях писатель оставил выбор за читателем.

Но это всего лишь социальная канва. С точки зрения философии Пeлeвин соединил философию Канта и Чжуан Цзы, последовательно доказывая непознаваемость мира. Также несомненно Пeлeвин пользовался «Толкованием сновидений» Фрейда при описании снов, что сразу становится ясно в сцене с Просто Марией и Шварценеггером. И похоже использовал идеи Бодрийяра о симулякрах и взаимоотношениях реальность-виртуальный мир.

В целом, великолепное произведение о судьбе России и непознаваемости мира. Рекомендую.

P. S. Пeлeвин — мастер очень точных метафор. Особенно понравилась о древних румынах, прячащихся под землёй со скотом, и сравнение их с интеллегенцией.

«Он сказал, что в румынском языке есть похожая идиома – «хаз барагаз» или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально «подземный смех». Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, – это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь. Знаете, Котовский, это было настолько точное описание ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом. Хохотать под землей – это не для меня. Свобода не бывает тайной.»

Уже достаточно давно имя Виктора Пелевина прогремело на всю страну. Его книги читают, перечитывают, обсуждают, а в разговоре о современной литературе то и дело проскакивает «А ты Пелевина читал?», причём совет ознакомиться с его творчеством исходит от совершенно разных людей. Я пропустил «пелевинский бум», когда знакомые зачитывались романами «Чапаев и Пустота» и «Generation “П”». Сейчас понимаю, что и к лучшему: книгам, чья популярность подобна большому взрыву, стоит дать время «настояться», провериться временем (как говорится, во избежание).

Именно поэтому «Чапаев и Пустота» я решил прочитать лишь спустя ни много, ни мало десять лет после его выхода в свет. Впечатления разные.

Пожалуй, единственное, что можно сказать о романе это то, что к нему не знаешь, как относиться. С одной стороны отдельные сцены замечательно написаны и представляют живейший интерес. Первая глава, реконструирующая Москву 1919 года. Разговор наркоманов в лесу о совести. Диалог Петра и доктора, когда каждый говорит о революции с позиции своего понимания: Пётр считает, что обитает в 1919, доктор уверен, что речь идёт о 90-ых – сходство подчёркнуто автором просто замечательно. Полно в романе и мелких шуточек, наиболее запомнился случай с бюстом Аристотеля, который больным положено рисовать в рамках терапии. Стоит упомянуть, что «Чапаев и Пустота» выдвигает к читателю ряд интеллектуальных требований: к примеру, в этой истории с Аристотелем не всякому будет понятно, о каких «форме» и «наполнении» идёт речь и почему то, что внутри бюста пустота – это смешно.

Многие элементы романа покажутся вам небезынтересными, их можно вырывать из текста и обсуждать вне зависимости от основного сюжета – они жизнеспособны и так. Цитировать автора можно смело – книга явно не глупа.

Однако главный недостаток для меня укрылся в самой сути романа. «Пустота» — это слово не просто фамилия главного героя, это и лейтмотив истории, её завязка, кульминация и единственный явный смысл. Не знаю, почему, но в течение всего текста Пелевин с маниакальной настойчивостью пытался доказать мне и остальным читателям, что окружающий мир – это иллюзия, как впрочем и все другие миры, и лишь осознав это можно почувствовать пустоту и обрести вечное счастье. И если поначалу это послание воспринималось мной иронично (в конце концов, герой – пациент дурдома, понимай как хочешь!), то финал не оставляет места для трактовок – столь интересный поначалу дуализм жизни Пера свёлся к дзен-буддизму с оттенком солипсизма. Идея пустоты и нереальности происходящего вокруг со временем затмевает текст, убивая художественность: если всё – иллюзия, то какой смысл в любви Петра к Анне? Если всё – иллюзия, то разве сам роман – не иллюзия, так зачем я его читаю? Чувства героев и, собственно, история души человеческой, становятся совершенно не важны (роман вообще скорее уму, а не сердцу). Не знаю, почему для автора так важно донести идею с «Внутренней Монголией» до читателя, но читатель, которому эта идея иллюзорности всего сущего, не близка, скорее будет раздражён, чем заинтересован. Тем более, что каких-то новых аргументов за эту позицию Пелевин не высказал.

Если попытаться сформулировать впечатления одной мыслью, скажу так: текст словно ёлка, у которой за кучей игрушек не видно зелени. А если снять все игрушки, то окажется, что за ними и ёлки-то нет . Как к этому относиться? Как и к любой другой пустоте.

В жизни не встречала более снобской книги. Внутренние монологи Пустоты, и вообще все куски текста, в которых он фигурирует, читать невозможно. Смысл мне близок, но от оболочки претенциознейшего высокомерия, в которую он упрятан, тошнит задолго до того, как доберёшься до вкусной начинки. И нужно уж очень любить эту начинку, чтобы так мучиться. Если это сделано не в пародийных целях (на что весьма похоже, особенно при описании сексуальной сцены), то прискорбно.

«Чапаев и Пустота» мне всегда виделась этаким литературным «Черным квадратом». То есть, первопроходцу, изобразившему квадрат или Пустоту — лавры и восхищения критиков, в которые собраны подходящие по случаю умные слова вроде «дзен-буддистский». Посмевшим последовать по пути первопроходца — клеймо околокультурной шелухи, претендующей на оригинальность.

И всегда встает вопрос — а не являлись ли той самой шелухой и сами первопроходцы?