Сергей Лукьяненко «Рыцари Сорока Островов»

Пришельцы похищают детей для участия в загадочной Игре. Впрочем, если вы смотрели/читали «Королевскую битву», «Голодные игры» и т.п., то Игра не будет такой уж загадочной, все дело будет лишь в нюансах правил. Ну а для всех непосвященных поясню: есть 40 островов, на каждом 10-15 детей. Все дети – рыцари, и их задача – захватить соседние острова. Тот остров, рыцари которого завоюют 39 остальных, становится победителем, и все дети, населяющие его, отправятся домой. В целом правила просты и стандартны, имеют множество аналогов, так что давайте-ка взглянем, что нового в этот сюжет привнес Лукьяненко.

В принципе Игра выглядит как своего рода облегченный вариант Вальхаллы: сражения на мечах, раны быстро заживают, умереть можно только в бою или нарушив правила. Еда появляется сама собой, коллектив преимущественно мужской, однако девушки присутствуют и любовные отношения при желании построить можно. Серьезность ситуации возрастает постепенно. Поначалу все воспринимается именно как игра. «Королевская битва» в этом плане получилась удачнее. С другой стороны, там, где «... битва» перегибала палку с шоковой терапией, «Рыцари сорока островов» ограничиваются лишь намеками, что позволяет воспринимать происходящее проще. Мораль истории довольно проста и буквально сверкает в конце романа. Каждый желающий сможет ее увидеть и понять.

Интересна концепция сорока островов, сам сеттинг, так сказать: на каждом острове свои приспособления, поверья, язык и порядки, по легенде, на одном острове вообще матриархат. Очень порадовало, что эта концепция раскрывается достаточно глубоко для объема романа, как в области местной географии, так и в области истории островов.

Причина Игры получила наиболее адекватное объяснение из виденных мной ранее (не считая идеи телешоу из рассказов Шекли и «Бегущего человека» Кинга). И хотя «Долгая прогулка» психологически достовернее, а «Королевская битва» – атмосфернее, «Рыцари сорока островов» заслуживают внимания уже потому, что здесь автор смог более менее логично объяснить ради чего все устраивалось.

Без логических нестыковок не обошлось, да и финал оставляет после себя слишком много вопросов.

Вместе с тем, это очень сильный эмоциональный роман, и если бы я читал его лет 8-10 назад, без оглядки на произведения со схожей завязкой, то поставил бы однозначную десятку. А так – твердая и заслуженная восьмерка.

Излишне заострять внимание на сюжете — он давно уже разложен по полочкам и рассмотрен во всех ракурсах. Несколько мыслей о романе в целом, как некой вехе в карьере писателя Лукьяненко.

Беспроигрышный вариант для поклонника В.П.Крапивина, вознамерившегося стать писателем, к тому же фантастом: на сколько хватит чувства крапивинского стиля (а у тех, кто перечитал всего ВПК не по разу оно, как правило, неплохо развито) проецировать самого популярного героя (мальчик, 11 с половиной, «нос сапожком», светловолосый) на специально разработанную для него полосу препятствий, где он лучше всего сможет проявить свои «рыцарские качества», обрести Друга... шпаги прилагаются.

Надо тут заметить, что я таки поклонник творчества ВПК, особенно до 2000-х, как, совершенно очевидно, и сам Лукьяненко (по крайней мере на момент написания романа), свидетельством чему множество аллюзий в тексте. Но я не настолько фанатичен, чтобы стать некритичным, пусть и к любимым книгам.

Само собой, столь очевидный факт не мог остаться незамеченным: появилось множество публикаций, обвиняющих Лукьяненко в эпигонстве и просто возмущённых читателей... но это было давно. Сегодня, по прошествии полутора десятков лет, можно резюмировать (так как, на мой взгляд, Лукьяненко как писатель исчерпал себя): после «Рыцарей 40 островов» мы получили ещё немало интересных книг: «Мальчик и тьма» уже пытается отходить от крапивинского канона, «Лорд с планеты Земля» наращивает дистанцию, а в «Линии грёз» (пике развития) имеем интересную развлекательную фантастику, а-ля «Матрица»... увы, начиная с первых же «Дозоров», и без того свойственная Лукьяненко блоговатость, возобладала. Его новые романы — как посты в ЖЖ — призваны собирать аудиторию, а не описывать новые миры.

Так сложилось, что перечитав всего Лукьяненко, «Рыцари Сорока Островов» остались в стороне. Интуитивно я понимал, что это другой формат. И читать нужно либо не оглядываясь на автора (что очень сложно). Либо отстраниться от его миров на длительный срок. И вот этот день настал. Спасаясь от жары, уединился на даче, где и окунулся в этот довольно необычный мир сорока островов.

Начало романа навеяло воспоминания о детстве. Где были правильные книги о смелых мальчишках и девчонках. Но постепенно проявляющаяся жестокость перечеркнула все параллели с Владиславом Крапивиным. Мир сорока островов далеко не детский. В течение нескольких месяцев с ребят сползает вся наивность и простата жизни. И перед глазами вырастают молодые… Нет не волки, не бойцы, не будущие сильные мира сего. А скорее беспризорники. Их выгнали из привычного, тёплого мира детства. Содрали почти всё заложенное земной цивилизацией. И оставили голый стержень индивидуальности. Вот только как с этим жить никто не знает.

Не думаю что любовь, дружба, самопожертвование или что-то ещё, так и непонятое пришельцами, было главным в сломе системы. Этого было во множестве, за долгие годы опытов. На мой взгляд, Димка выстоял благодаря тому, что его корни подрубили не все. В лице Инги, его настоящий мир не умер. В результате он был нацелен не на победу, а на возвращение. То есть мыслил немного в другой плоскости…

Но хватит разбирать книгу! Если вы это ещё не прочитали, прочитайте обязательно. Это не детская книга. Это больше похоже на психологический опыт, который обязательно заставит задуматься.

Читала три раза. Вещь, восприятие которой с возрастом ничуть не притупляется. До сих пор впосминаю, как встали у меня волосы дыбом, когда я поняла, что дети убивают друг друга понасоящему. Некоторое время не могла прийти в себя. Тогда ведь еще не было такого количества книг, в которых подростки запросто мочили друг друга. Поэтому «Рыцари» вогнали меня в шок. Но до сих пор, когда слышу вопрос: «Какая у теб любимая книга?» в первую очередь вспоминаю «Рыцарей сорока островов». Да, классная вещь. Даже инопланетян с легкостью прощаешь автору.

Как то слишком наигранно и ... по детски. Не ожидал такого от этого автора. Не веришь в мотивацию поступков, в отношения между детьми. Кровь и смерть как то происходят между делом, как обыденность... Научиться владеть мечом , да не просто так и с применением движений типа «мельницы» за 2-3 недели , и применять в бою... Да за это время человек научится только тому, чтобы меч не ронять не вовремя, и самого себя не покалечить ненароком. А тут...Как человек, занимавшийся историческим фехтованием, скажу что это очевидная сказка по голливудски. А уж драка с японцами на острове, где все поголовно прыгающие каратисты и ниндзя.. это уже отдает видеосалоном из 90х. И явным непрофессионализмом автора в этом вопросе. Сначала сомневался , может все таки «зайдет», но прыгающие из кустов каратисты напрочь отбили желание продолжать чтение. Жаль...

Резюме — для детей пойдет, для юношества, не заморачивающегося на деталях может быть тоже.

«Рыцари сорока островов» – это, если я не ошибаюсь, дебютное произведение Лукьяненко. Есть авторы, у которых первый же роман оказывается одним из наиболее ярких в творчестве; боюсь, «Рыцари…» – не тот случай. Проблема тут даже не в том, что задумке не достаёт оригинальности (первая же аналогия, которая напрашивается – «Повелитель мух», и сравнение с ним будет явно не в пользу «Рыцарей…»). Проблема – в реализации. В романе нет интересных персонажей, даже главным героям не уделяется много времени. У них нет характеров, нет «лиц». Книга не удивляет, не держит в напряжении, не заставляет ломать голову над тем, что же происходит с героями. Ведь все понятно и так – практически с первых страниц. Концовка – ожидаемая и банальная. Не чувствуется даже, что главный герой прошел через какой-то путь развития, изменился, приобрёл опыт – обо всём этом, скорее, сообщается читателю, чем действительно показывается.

Бесспорно, в книге есть любопытные моменты и неплохие идеи; также повествование весьма динамично. Однако читать я бы порекомендовал лишь поклонникам Лукьяненко, у которого есть куда более сильные работы.

В принципе хорошо, этакая вариация на тему «Повелителя мух» с более узнаваемыми для русского читателя декорациями и героями. Если это самое раннее произведение Лукьяненко, то удивительно, что в нём уже просматриваются все Лукьяненковские навязшие в зубах шаблоны:

Сюжет не слишком закрученный, но неплохой, зато развязка какая-то очень скомканная —

В общем, есть логические дыры, но по крайней мере читается «свежЕе» и приятнее, чем поздний Пейсатель и уж точно чем блог Пейсателя ;-/

А кончилось всё не очень хорошо —

Первый раз я читал этот роман в подростковом возрасте и тех пор помню и деревянные мечи, и конфедерацию, и первую любовь, и много других деталей, хотя прошло уже двадцать лет. Это одно из тех произведений, что надолго врезаются в память даже не своей идеей или сюжетом, а уникальными эмоциями, которые получаешь, представляя себя на месте Димки или любого другого пацана, попавшего из относительно спокойной действительности в мир, где чтобы выжить и вернуться домой придется убивать и хитрить, любить и ненавидеть. Мир, в котором у детей есть только один шанс на спасение — стать взрослым и сильным, научиться ради своих бить чужих, распознавать в человеке предателя или верного друга, проявить смелость и решительность или погибнуть. Мир, который очень быстро лишит их беззаботного детства, сделает черствыми и подозрительными, мстительными и расчетливыми.

Да, идея создания небольшого искусственного социума не нова и регулярно эксплуатируется в фантастических произведениях. В таких условиях проще показать причины и следствия поведения отдельных личностей и их роль в судьбе мира, вынести на поверхность человеческие инстинкты и эмоции, тем более, что у детей это получается лучше, чем у взрослых. Я даже не знаю, что страшнее: настоящий мир, где в 90х мы, будучи подростками воевали внутри района с другими дворами и районами, используя как оружие все, что попадалось под руку или мир сорока островов, где деревянные мечи превращаются в стальные лишь когда того требуют обстоятельства. Конец романа это очень точно описывает. Однако, остались вопросы о том, что произошло с теми кто остался и прекратился ли эксперимент.

Уже при взрослом прочтении в глаза бросилось многое из того, что не заметил раньше. Как могли мальчишки целый день махать мечами не чувствуя усталости, потом всю ночь не спать, разговаривать, искать тайные комнаты, строить, а потом снова сутки напролет сражаться?

Я отношу себя к тем читателям, кто считает, что лучшие работы Лукьяненко написаны о детях и подростках, где бы они не находились от далекого будущего до такого вот неизвестного мира, как в этом романе. В них чувствуется влияние Крапивина, но при этом каждый из авторов легко узнается и обладает своим стилем описания персонажей и диалогами. Лукьяненко до Крапивина, конечно далеко, но именно «детские» произведения («Прекрасное далеко») мне понравились больше остальных.

Роман «Рыцари сорока островов» я прочёл в 1997 году. Это была первая книга Сергея Лукьяненко, с которой я ознакомился. В 16 лет «Рыцари...» воспринимались мной актуальным произведением на злобу дня.

Хорошее произведение, интересная идея. Из спокойной повседневности главный герой попадает в другой мир, который только на первый взгляд создает благостное впечатление.

В романе есть всё, что нужно для отличной книги: дружба, любовь, предательство, коварство, легенды, тайны, самопожертвование, непримиримые враги, любовь, страдания, психологизм, гибель друзей и более-менее позитивный финал.

Язык написания хороший, динамика развития сюжета отличная. Читается легко.

Возможно кому-то герои покажутся недостаточно яркими , а финал смазанным, но всё равно книга отличная и увлекательная, достойная самой нивысшей оценки.

«Раньше мне очень хотелось увидеть рассвет. Нет, не восход солнца – это уже не рассвет, это начало утра. Мне хотелось уловить тот миг, когда отступает ночь, тёмное небо становится сиреневым, прозрачным, чуть розовым на востоке. Но поймать мгновение рассвета оказалось так же трудно, как поймать момент наступления сна.

Ещё секунду назад вокруг была ночь, тяжёлая и беспросветная, словно бы даже окрепшая в предутренние часы. И вдруг что–то неуловимо меняется. Проходит минута, другая... И ты понимаешь, что воздух светлеет, тёмные, пугающие силуэты превращаются в обыкновенные деревья, а небо становится чистым и нежно–фиолетовым. Это – рассвет. Наверное, он приходит, когда уже не остается сил выдерживать ночь. Это ещё не утро, это просто конец темноты. Это – рассвет».

Подростки – не дети

Погляди: что за ржавые пятна в реке? –

Зло решило порядок в стране навести.

Рукояти мечей холодеют в руке,

И отчаянье бьётся, как птица, в виске,

И заходится сердце от ненависти!

Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,

Но не злоба нас будет из плена вести;

Не слепая, не чёрная ненависть в нас.

Свежий ветер нам высушит слёзы у глаз

Справедливой и подлинной ненависти!

Ненависть! – пей, переполнена чаша!

Ненависть требует, выхода ждёт…

Но благородная ненависть наша

Рядом с любовью живёт!

(В. С. Высоцкий)

«Парень навёл свой фотоаппарат, замер. Как–то странно улыбнулся. Я так улыбаюсь, когда чувствую себя виноватым, а сознаться не хватает смелости. Мною овладел непонятный страх. Но палец корреспондента уже плавно давил на кнопку.

Фотоаппарат щёлкнул. Очень громко щёлкнул, обычные «Зениты» снимают гораздо тише.

И наступила темнота».

Вот так просто и незамысловато попадает главный герой романа Димка на Острова. Там сразу же обострённо проявляются типично подростковые черты его характера:

«Страх сразу прошёл. Я встал и огляделся, не обращая на мальчишек никакого внимания.

<…>

Меня почему–то брала досада, что падая, я не успел ничего этого разглядеть и теперь стою с видом полного идиота. Я порядком разозлился и заговорил с окружавшими меня ребятами довольно грубо:

– Может хватит на меня смотреть? Я не на витрине!»

Интересно то, что Димка изначально ощущает дух соревнования при всех встречах с незнакомыми ребятами. Появление незнакомых сверстников для него – прежде всего вызов, когда он должен «сохранить лицо».

«Самый младший из ребят, лет одиннадцати, в оранжевых плавках и смешной белой кепочке от солнца, громко сказал:

– А наш Замок – Замок Алого Щита! Он лучший на Островах!

И отступил назад, словно сам испугался своей смелости. Все засмеялись. Я тоже улыбнулся невольно, потому что понял – что бы со мной ни случилось, вокруг настоящие, хорошие ребята».

Одиннадцать лет – классический возраст крапивинских героев. В этом возрасте ребёнок гораздо более естествен. Неудивительно, что как раз такой малыш снимает димкину настороженность.

Дима, между тем, оказывается в совершенно непонятной ситуации.

И желание смеяться пропало очень быстро. Всё оказалось слишком серьёзно. И шокирующая ситуация произошла сразу же после беспечного купания.

»...А потом меня резанул знакомый голос.

– Ребята!

Двадцать четвёртый остров шёл в атаку. Они были совсем рядом. А Малёк стоял рядом со мной, и по лицу его текла кровь. В него метнули нож.

...Я больше не думал об игре. Здесь всё было настоящее – друзья и море, враги и замки. И выбор был прост – ты, или тебя. Я кидался вперед, и мой меч звонко отбивал чужие удары. Помню, один раз на меня бросились трое, – старше и сильнее. Но кто–то, кажется Толик, подбежал и встал рядом».

Привычная картина мира не просто нарушается, она ломается жесточайшим образом. И тот, кто не может перестроиться буквально сию секунду, гибнет.

Произвольные желания стоят здесь немногого. Выжить можно только всем вместе, командой. Все чувства резко поляризуются. Все чужие – враги, все свои – как минимум соратники, уже хотя бы потому, что от внутренних взаимоотношений зависит жизнь всех остальных. Попавшим на острова ребятам предложены предельно жёсткие условия, выше которых, сохранив жизнь, подняться нельзя.

Стоит подумать, какие качества личности стимулируются подобными условиями.

»...Уже в замке Тимур рассказал, как всё было. Они сразу с самого утра почувствовали неладное. Обычно тридцатый остров выставлял на мост троих–четверых, а сегодня пришли семеро. Но до самого вечера «тридцатка» в драку не лезла. Наверное, выжидали, пока ребята расслабятся. И дождались. Оставался какой–то час дежурства, когда один из мальчишек с тридцатого острова стал уходить обратно, к своему замку. Это был обман. Он отошёл шагов на пять, за ним перестали следить, а он вдруг резко повернулся и выстрелил из арбалета. Стрела попала в плечо Игорю–длинному, но тот всё–таки выстрелил в ответ, и удачно: враг упал, или убитый, или тяжело раненный. Но у «тридцатки» был ещё один арбалетчик, он выстрелил в Игоря и попал ему в голову. Игорь упал, он сразу потерял сознание. Его ударили по лицу ещё раз, мечом, но тут Ромка бросился вперед и заколол одного из нападавших. Другие стали отступать, и Ромка бросился следом, не сообразив, что будет один против пятерых. Его ударили в грудь, подоспел Тимур и оттащил Ромку назад. Положение было жутким. Один Игорь был ранен в руку, другой без сознания, а у Ромки кровь даже не текла, а хлестала из раны. Наверное, удар пришёлся по какому–то сосуду, и Ромка, хоть и оставался в сознании, но слабел с каждой секундой. Тогда Игорь–длинный взял меч в левую руку и велел Тимуру уводить раненных. Игоря приходилось нести на спине, Ромка вначале шёл сам. Потом он вконец ослабел, и Тимур стал волочить обоих, хорошо ещё, дорога шла под уклон. Оглядываясь, он видел, как Игорь–длинный дерётся левой рукой. Его почти сразу прижали к ограде моста, и тогда он отбросил меч, схватил одного из нападавших и вместе с ним перекинулся через перила. А Тимур был уже у самого замка, когда увидел, что для Ромки игра кончилась навсегда. Навстречу ему выбежал Костя, помог дотащить ребят. Девчонки пытались перевязать Игоря, но тот вдруг начал задыхаться, и они ничего не смогли сделать...»

Побеждает не сила, но воля. Это первый вывод, который можно сделать по прочтении первых глав. Тот, кто не захочет убивать, будет сражаться деревянным клинком. И всё закончится очень быстро.

Мучительные и спутанные размышления Димки, если переложить их на универсальный язык диалектики, таковы: первый шаг (тезис) – отказ от убийства влечёт за собой смерть, второй шаг (антитезис) – убийство дарит жизнь. Это нехитрое противопоставление усвоили все. Вся система игры на островах выстроена в соответствии с этой логикой. Вот только никто не совершает третьего шага (синтеза), к которому Димка интуитивно подбирается после ночной встречи с Ингой: убийство может быть не ради сохранения собственной жизни, а ради возможности отказаться от убийства в дальнейшем.

Димка, однако, тут же вовлекается в сложные нравственные комбинации, связанные с необходимостью однозначного выбора уже внутри Замка. Самый маленький – Игорь по прозвищу Малёк – оказывается предателем. Хозяева островов – некие пришельцы – используют его в качестве информатора, дав взамен умение сражаться по-взрослому и пообещав отправить домой.

«За стеной замка тихо шелестел ветер – последнее дыхание улетевшей бури. Метрах в пяти от меня, в соседней комнате, спали друзья. А в пустовавшую рядом постель вот–вот должен был вернуться враг. Шпион, из–за которого сегодня... нет, вчера, погибли ребята. Смогу ли я ни единым взглядом не выдать того, что знаю? Убедить себя на время, что это было сном... «У вас сегодня один мальчишка дрался...» – говорила Инга. Извини меня, Инга, но сегодня ночью я не приду на встречу. Десять дней наблюдения. Десять дней я буду сидеть тихо как мышь. Я обязан перехитрить врагов, иначе нам никогда не вернуться домой...»

Обратите внимание: мир для героя усложнился. Врагом стал один из своих, а чужой (Инга) по определению остался своим. Такая позиция была чрезвычайно опасна, потому что она разрушает цельные и ясные представления о плохом и хорошем, но она же – свидетельство искренности и готовности идти по более извилистому пути. С другой стороны, путь следования требованиям совести всегда более прям.

Уточните суть кажущегося противоречия. Так прямым или извилистым путём собрался идти Димка? Является маленький Игорёк предателем или нет?

После прихода на остров Инги Малёк себя раскрывает.

"– Гад... – прошипел Игорёк, не поднимая лица. – Дурак. Ну идите, проверяйте...

– Для тебя, может, и гад, – согласился Крис. – Но не дурак!

Он рывком запрокинул Игорьку голову. Дёрнул за ремень, связывающий ему руки.

– Малёк, да ты настоящий супермен! За две минуты наполовину перегрызть пластмассовый ремень!

– Сволочь! – захлёбываясь слезами закричал Игорёк. – А я тебя жалел, не говорил, что...

Крис с размаху ударил его по лицу.

– И не скажешь. Ребятам это не нужно, а со своими хозяевами ты всё, наговорился... По–моему, он себя выдал, кто как думает?

– Не надо его бить! – выкрикнул Тимур.

– Бить придётся, Тим. Он должен сказать нам, что знает. А он не захочет.

– Я ничего не скажу! Ничего!

– Скажешь. Рита, Инга, уходите. И захватите Илью.

– Почему? – возмущённо выкрикнул Илья.

– Тебе рано смотреть на то, что здесь будет. А девчонкам вообще не стоит».

Единственный объективный вывод, который можно сделать: ребёнку в таких играх не место. Как раз в такой ситуации ярко проявляется всё отличие мира Лукьяненко от мира Крапивина. Герои Крапивина – дети, герои Лукьяненко – уже подростки. Трагедия Игорька в том, что он попал в более взрослый мир, в котором неизбежно будет чувствовать себя чужим и ценности которого будет так или иначе отрицать.

Романтика революции

Любая романтика имеет своим источником вдохновение. Революции совершают мужчины, но вдохновение приходит от женского начала. Если бы инь не было пассивным, то ян не стало бы активным. Счастье Димки было в том, что его постоянно подстёгивало присутствие такого вдохновляющего фактора. Поэтому Ингу можно смело назвать соавтором происходящих перемен.

"– Димка, а если мы не вернёмся, то так и проживём всю жизнь на острове? – то ли спросила, то ли просто произнесла вслух Инга.

– Да. Но мы вернёмся, обязательно.

– А если нет... Дим, давай тогда убежим?

– Куда?

– Всё равно куда. Построим лодку и уплывём».

Энергия сопротивления в Димке пробуждена, и он невольно начинает оценивать происходящее с разноуровневых точек зрения – личной, эмоциональной, и объективной, называемой по-научному «исторической необходимостью». В свои 14 лет Дима пытается совместить две правды – правду данного момента и правду глобальную. Для ребёнка выбор будет всегда однозначен и абсолютен – детская психика не выдержит расщепления. Так для Игорька желание увидеть маму абсолютно перевешивало все прочие соображения, и тут даже нельзя говорить о сильном внутреннем конфликте.

У подростка другая ситуация. Лет в 12-13 происходит качественное нарастание знаний о мире, в результате чего человек впервые начинает анализировать происходящее во всём его разнообразии. И это всегда мучительно, потому что в искривлённом обществе правда у каждого своя, и эти правды вступают в жестокую конфронтацию, так как опыта сглаживания противоречий у подростка ещё нет.

Идея создать Конфедерацию островов – в некотором смысле коллективная инициатива острова Алого Щита. Но её осуществление началось с крови. И психологически это была уже не та привычная всем кровь «правильного» противостояния. Когда сражаешься за мир, особенно досадны потери.

«Меня начало подташнивать. Неужели это неизбежно? Неужели путь к миру, к победе для всех, не бывает без крови? Крови такого вот несчастного паренька, вся беда которого – в слишком правильном соблюдении условий Игры? Неужели нам не найти других путей? Или... мы просто не хотим их искать?

– Инга, да ты не переживай, – продолжал Алик. – Это не только от твоего удара. Ему в замке добавили. За дело.

Ничего себе! Ну и парень правил на этом острове. Довести всех до того, что при первой возможности его добили. Раненного».

Но понимание выстраивается. Уже ясно, что слишком правильное соблюдение правил ведёт к безысходности, потому что правила ущербны. Ясно, что над правилами игры есть что-то более существенное, раз ребята с Двадцать четвёртого убивают своего лидера. Правилам можно подчиняться, но только до удобного момента. Инициатива Конфедерации обращена прежде всего к силам нравственного сопротивления, к тем, кто сумеет подняться над плоскостью игры.

"– Наш остров предлагает вам заключить военный союз и образовать Конфедерацию Островов.

Секунду Ахмет переваривал мои слова, потом сморщился:

– Валите–ка отсюда, ладно? Мы законов Игры не нарушаем.

– Законы не нарушаются. Первый Закон – запрещение игры «в поддавки» соблюдён – мы будем сражаться в полную силу, но совместно. Условие возвращения на Землю гласит: «Возвращаются жители островов, завоевавшие сорок островов». Так что и тут полный порядок.

– Это не порядок, это... – Ахмет замолчал, не находя подходящего слова. – Мы даже не будем обсуждать...

Рослая девчонка вдруг неслышно подошла к нему сзади и преспокойно отодвинула в сторону.

– Нет, Ахмет, мы это обсуждать будем. Лора! – она протянула мне ладонь.

Я взглянул на Ингу и поймал её торжествующую улыбку. Вчера, когда мы обговаривали последние детали, она сказала: «Если Генка ещё не поправился, островом будет управлять Ахмет. А он сделает то, что ему посоветует Лора...»»

Инга и Дима вносят в игру новое измерение, совершая действия, кардинально противоречащие существующему порядку вещей. Перебежчики были и до Инги. Но никто ещё не возвращался обратно в новом качестве. Инга и Дима – революционные политики.

Революционер качественно отличается от мятежника.

Кроме того, их личные взаимоотношения, как оказалось, представляют для невидимых пришельцев пристальный интерес. Оказывается, что на любовь и дружбу наложен негласный запрет. И никто не выживал на острове после 18 лет. Это упростило для многих принятие идеи Конфедерации. Но не для всех…

«Не знаю, с какого момента мне перестало нравиться происходящее. Наверное, с того дня, когда мы «тройным штурмом» взяли тридцатый остров...

В этом не было подлости. Мы не мстили. Несколько раз предлагали тридцатому острову вступить в Конфедерацию – они отказывались. Скорее всего, не верили. Тогда Крис и договорился с командирами остальных островов о тройном штурме.

С тридцатым граничили наши соседи – двенадцатый и двадцать четвёртый острова. В назначенный день на каждый из мостов тридцатого пришла целая армия...

В нормальных условиях выставить на мост десятерых бойцов почти невозможно. Это означает до предела оголить остальные позиции, подставить себя под удар в спину. Нам это не грозило. Девять мальчишек, да ещё Инга – мы стояли перед четырьмя пацанами с тридцатки и чувствовали себя ужасно, до безобразия, сильными.

– Ребята, может передумаете? – спросил Толик.

Кем–кем, а трусами они не были.

– Мы не сдаёмся в плен!

Речь шла не о плене. Но мы устали объяснять. И вспомнили все свои обиды – они очень хорошо вспоминаются, когда ощущаешь своё превосходство».

Случались ли в вашей жизни такие моменты?.. Как вы сейчас их оцениваете?..

«Что–то во мне сломалось. Я дрался вместе со всеми, когда разбившись на группы мы атаковали с тыла остальных защитников тридцатого острова. Я хохотал вместе со всеми, когда очистив от врагов мосты, мы толпились у ворот чужого замка и кричали, чтобы нам открыли. Никогда ещё, наверное, не собиралось на одном острове такой огромной толпы – вооружённой, опьянённой победой и, самое удивительное, – дружной.

Я поступал как все. Но в ушах у меня звенело: «Зачем?»

Тимур забрался в окно замка, раскрыл изнутри двери.

«Зачем?»

Мы разбежались по замку, разыскивая остальных жителей острова. И почти сразу в большом зале, наподобие нашего Тронного, наткнулись на трёх девчонок и мальчишку лет тринадцати с перевязанной рукой. Все они были с мечами. Даже у девчонок мечи поблёскивали сталью.

«Зачем?»

– Бросьте оружие, – устало велел Крис. – Нам совсем не хочется вас убивать.

Мечи глухо стукнулись об пол. Последним бросил оружие мальчишка.

– В общем так, – сказал Толик. – Пока будете пленными... на разных островах. А там посмотрим.

«Зачем?»

<…>

Шестнадцатый, или Остров Синих Зеркал, упорно противился самой идее Конфедерации. После нескольких безуспешных попыток переубедить их лидера – угрюмого паренька по имени Макс, было решено окружить остров со всех сторон и взять одновременным нападением по трём мостам. Я был на заседании Совета Конфедерации и помнил, что решение приняли единогласно. На вопрос Ахмета, что делать с пленными, Крис без колебаний ответил: «девчонок и ребят младше десяти расселим по другим островам». Больше всего меня поразило, что никто не стал уточнять судьбу остальных».

К чему на самом деле относятся риторические вопросы героя?

Появление Тома и связанная с ним постройка «Дерзкого» хорошо укладываются в общую канву быстрых и лёгких успехов. На волне уверенности в том, что основные затруднения уже преодолены и осталось лишь довести дело до логического завершения, посылается экспедиция – вербовать сторонников преобразований и исследовать географию островов.

Удаление главных носителей идеи – верное средство погубить дело. Тем не менее, экспедиция приносит определённую пользу. На Четвёртом острове ребята встречают товарищеский приём, а склонный к философии президент Серёжа помогает Димке лучше понять происходящее. Высказывая сомнение в действительных движущих мотивах сторонников Конфедерации, он тонко замечает, что в Конфедерацию можно просто играть и делать это от скуки. Помимо этого, он делает ещё много ценных замечаний, например, констатирует факт, что командирами островов выбираются преимущественно чужаки, иностранцы.

Кстати, это впрямую относится и к истокам русского государства.

Беседуя с рассудительным президентом, Дима словно бы проходит некое посвящение, становится сознательным носителем власти. Он вдруг понимает, что интересуется вопросами, которые в принципе далеки от остальных его спутников. Настойчивое стремление докопаться до сути, понять законы происходящего – отличительная черта настоящего лидера.

«Где–то далеко–далеко, за изгибами коридоров, за тяжёлыми дверями, на других этажах и в других комнатах слышался слабый смех. До нас доносилось едва различимое звяканье мечей – это Тимур доказывал преимущества боя с двумя мечами. И никому не было дела до глупых вопросов – зачем нужны Острова, сколько звёзд на небе и сколько дней оставалось жить каждому из нас. Лишь я вместе с флегматичным президентом четвёртого острова должен был над этим думать.

Впрочем, почему должен? Я могу пойти к Тимуру или Тому. Или даже к Инге!»

Дима удивляется сам себе, мимолётно пытается успокоить себя тем, что он такой же, как его друзья. Однако вместо того, чтобы пойти к ним, задаёт очередной интересующий его вопрос…

Сергей охотно делится с ним своими раздумьями. По сути дела, он – философ-отшельник, мудрец, к которому за советом пришёл светский правитель. Этот юный мудрец-президент косвенно подтверждает смутные представления Димки и даёт почти готовую формулу сопротивления: «нельзя, невозможно победить нелюдей нечеловеческим оружием. Они им владеют лучше...»

Обратно ребята уплывают с базовым чувством выполненного долга. Однако резервы их энтузиазма исчерпаны. Потеря Януша угнетающе сказалась на атмосфере экипажа.

Как оценить поступок Януша? — ответ выскальзывает из рук. Правда двоится.

"– Домой хочу, – неожиданно сказал Тимур. – Ребята, как всё надоело...

Инга подошла к нам на корму. Уселась по-турецки на палубе, грустно посмотрела на нас.

– Дом ещё далеко, Тимур. Надо победить пришельцев...

Тимур отвернулся. Тоскливо сказал:

– Я не о том доме, Инга. Я о нашем острове».

Тимур уже стал забывать свой настоящий дом. Он максимально готов для выживания на островах, он – наиболее преуспевающий в данной системе отношений. Преуспеяние само по себе втягивает в свою орбиту (кому же не нравится побеждать!), а в Тимуре вдобавок раскрылись способности воина. Мир Земли, его родная Алма-Ата – уже сказочный сон. Вся энергия личности направлена на победу в конкретных условиях. Вспомним крапивинского «Лоцмана»: разрыв сознания с бессознательным… Тот, кто прямолинейно все силы кладёт на успех «здесь и сейчас», тот так или иначе забывает, для чего всё это происходит. Он становится специалистом по выживанию, но не по освобождению.

В этом Тимур похож на Дика из романа Кира Булычёва «Посёлок».

В Библии есть подходящая формула: «Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное».

Однако и освобождённость может быть различной. Пассивная освобождённость президента Серёжи не решает проблемы. Он ненавидит острова, не пускает их в душу, но изменить ситуацию не в силах. Активность Димы несёт возможность свободы для всех.

Создание Конфедерации – неизбежная ступень. Экспедиция «Дерзкого» – головокружение от успехов, без которого не было бы ничего остального. Всё это напоминает романтическую экспедицию «Паруса» к Веге («Туманность Андромеды»), разочарование в которой помогло Эргу Ноору осознать своё действительное предназначение и возглавить перелёт первых переселенцев к Ахернару.

Отрезвление. Дневник Коммунаров

«Когда перекошен весь мир, то легче признать ненормальным того, кто держится прямо...»

В среде людей, нацеленных на самосовершенствование, подобная фраза – почти банальность. Но огромное большинство продолжает при этом слепо копировать такую модель восприятия и оценки.

Димкина пассионарность постоянно выводит всех на новое осознание происходящего. Уже после опустошившей всех катастрофы с Конфедерацией путём дедукции он находит в Замке замурованную комнату. Фактически, тёмная комната – символическое выражение инстинктивного знания. В романе ребята находят дневник Коммунаров и на чужом опыте убеждаются в закономерности ряда последних событий. Для них найденный дневник – обобщение того исторического опыта, без которого невозможно понимать настоящее и планировать будущее.

«Почерк был округлым, девчоночьим. Чернила от времени не выцвели, а, наоборот, потемнели.

– «Шестое июля тысяча девятьсот сорок седьмого года», – прочитал я. – «Двадцать дней назад мы создали наш Союз...»

<…>

– «В окружении враждебных сил капиталистического мира наш остров решил не сдаваться, а поднять знамя пролетарской революции».

Мне было и грустно, и смешно. Но больше, наверное, грустно.

Этим ребятам, жившим на Островах сорок пять лет назад, пришельцы представлялись марсианами. Да ещё они считали, что находятся на Земле, в Тихом океане. Вот и все отличия. Остальное было почти таким же, как у нас. Командир, такой же решительный и смелый, как Крис, – только его звали Мишей. Решение объединить острова – не в Конфедерацию, а в Союз. Даже свой корабль у них был – чуть больше «Дерзкого». И свой предатель, говоривший с пришельцами по «радио в подвале». И мятеж, после которого ребята, они называли себя Коммунарами, оказались запертыми на острове.

А еще у них было оружие, попавшее на остров в начале войны. И гибли они чаще – новенькие появлялись на Тридцать шестом каждые два–три дня.

Мы словно шли одной и той же дорогой. Только называли вещи разными именами – у этих ребят были в ходу слова: «вредители», «враги народа», «капиталистические наймиты». История Островов шла по спирали. Даже у этих ребят попытка объединения оказалась не самой первой в истории Островов. Но мы, наверное, не смогли бы заживо замуроваться в самой неприступной комнате замка – часовне, среди старых икон, почему–то не выброшенных Коммунарами. Они сумели, когда поняли, что победить не смогут. Не знаю, зачем. Девчонка по имени Катя, писавшая дневник, об этом не упомянула».

Обычно не упоминают об аксиомах. Попробуем каждый ответить на этот вопрос, и мы лучше поймём то далёкое время.

«Я перелистывал сухие, ломкие страницы и вздрагивал, когда наталкивался на знакомые эпизоды. «Эдик и Витя с двенадцатого острова затащили Динку в свою комнату и изнасиловали. Тогда Миша с Ринатом взяли автоматы и пошли на мост...»

«Когда мы отступали, Вилли выстрелил из лука и убил Семёна. А мы совсем не остерегались, потому что знали, у них патронов нет. А ещё думали, что Вилли сын рабочего, и с нами. Он оказался фашистом. Ребята взяли мечи и пошли в рукопашную...»

«Нас атакуют каждый день. Кричат, что мы затеяли всю эту кашу. Мы хотели лучше, но ничего не получилось...»

Я читал вслух, и вокруг меня собирались все. И Тимур с автоматом ППШ, и Илья, всё вертевший в руках тяжёлый жёлтый брусок, пока Меломан не предположил, что это – динамит. И девчонки. Оля тихо ревела, прижимаясь к Инге. А Ритка сидела злая и мрачная как никогда.

«Ник сказал, что я последняя девчонка на острове и должна их всех воодушевлять. Миша сказал, пусть я сама решаю. И я согласилась, только мне противно и совсем не приятно. А Пак смотрит на меня обиженно и говорит, что не хочет. Он это зря, на него я не обижусь...»

«Сегодня кончилась вода, и Ник попытался разобрать камни. Миша молчал, а Пак стал помогать. Но цемент засох, и у них ничего не получилось. Мы, наверное, от голода слабые...»

«Пак вчера застрелился из Мишкиного пистолета. Коммунары так не поступают, но мне его жалко. Я весь день реву».

«Очень воняет, и болит голова. Миша сказал, что свечка последняя, и я больше писать не смогу. Мы старались быть настоящими комсомольцами, но, кажется, у нас не вышло. Если... Когда нас найдёт Красная Армия, пусть они разыщут тех, кто назывался марсианцами, и убьют их. Или сделают большой суд, а потом убьют. Меня звали Катя, я училась в седьмом классе. Всё».»

Кардинальная перемена правил ведёт к большей жестокости из-за необходимости вливаний энергии для удержания системы под контролем.

В подростках уже пробудилась половая энергия, произошло раздвоение цельного мира детства. Подросток уже стремится решать проблемы «по-взрослому». Стабилизированные жёсткими правилами инстинкты при ломке правил быстро высвобождаются и захватывают сознание, лишившееся опоры на традицию. Сексуальная агрессия и вседозволенность рождают в ответ ненависть и жажду крови.

Интересно: если бы дневник нашёлся до начала борьбы за Конфедерацию, было бы это во благо?

Отключение от Матрицы

Лидер протеста

Вернёмся несколько назад и попытаемся понять человека, который оказался в самом центре происходящего и в результате сместил центр всей системы, нарушив её равновесие.

«Наше героическое плавание в шторм постепенно приобретало оттенок фарса, пародии. Вокруг свирепствовала страшная буря. Ураган гнал по небу лохматые сгустки туч. Светящиеся щупальца молний рывками тянулись к бурлящей воде. Одна за другой прокатывались такие огромные волны, что было непонятно, каким чудом ещё не смыты все замки вместе с их обитателями. А с нами ничего не происходило.

Конечно, мы вымокли от волн и дождевых струй. Под палубным настилом плескалась просочившаяся в щели вода. Развалилась каюта, в конце–концов! Но если я хоть немного понимал в мореплавании, то шторм, в который мы попали, был сильнейший, из тех, в которые тонут и большие современные корабли. Мы же продолжали плыть. Буря оказалась гораздо страшнее на вид, чем на самом деле. Она напоминала индийский фильм, где противники полчаса мутузят друг друга всем, что попадётся под руку, а потом расходятся со слегка растрёпанными прическами. Театральщина какая–то...»

Поразительно то, что, похоже, больше никто не усомнился в подлинности происходящего. Только Димка, единственный в романе человек с задатками либо экстрасенса, либо выдающегося аналитика. Именно его постоянное сомнение, порой «тоненькое» и приглушённое, в реальности происходящего и позволяет ему видеть белые нитки, которыми сшито игровое пространство.

«Мои пальцы прошли сквозь борт корабля, не встретив ни малейшего сопротивления. Как сквозь мираж, которым он на самом деле и был – гордый клипер Безумного Капитана.

Макет! Всего-навсего голографический макет. Мираж, электронный морок, отлитая в красивую форму ложь.

<...>

Стальной клинок ледяной коркой примёрз к бедру.

Небо стало светлее, когда наступило утро. Но что–то неуловимое, непонятное, предсказывало нам – наступает день. Может быть, нам просто перестало хотеться спать. Мы вплывали в рассвет».

Но рассвет – это не гарантия счастливых изменений. Напротив, на свету хорошо видно то, что было сокрыто во тьме. И пробуждение иногда бывает ужасным. Прежде всего для наиболее чувствительного, того, кто первым разглядел этот самый рассвет…

"– Но остальные–то... – я замолчал, потому что Сержан лишь открывал список.

– Лерка.

Я глотнул пахнущий дымом воздух. Лерка? Восьмилетняя девчонка? Даже когда убивали всех мальчишек на одном из островов, девчонок не трогали.

– Стрелой? Случайно? – с непонятной надеждой спросил я. Это очень трудно – убеждаться в подлости недавних друзей. Никто не стал бы искать им оправдания упорнее, чем мы.

– Мечом. Когда мы отступали, и Лерка замешкалась.

Пощады не будет.

– А Оля?

– Она в плену, в башне, где я сидел, – быстро ответил Малёк.

– С ней всё в порядке? – озабоченно спросила Рита.

Игорёк пожал плечами.

– Да. Её кормили, и вообще... Только она ревёт, когда Ахмет с Борисом её допрашивают.

– Допрашивают? – удивлённо переспросила Рита.

Крис подскочил к Мальку, схватил за плечи, тряхнул.

– Мальчишка... Глупый мальчишка...

Ошеломлённый, растерянный Игорёк пытался вырваться из его рук. Крис отпустил Игорька сам, замахнулся, но удержал руку. Отошёл в сторону. А я шагнул к Мальку. Он жалобно спросил:

– Ребята, что вы...

Я размахнулся и ударил Игорька по лицу. Я понял. Всё понял. Ты не виноват, что попал на остров малышом. Ты не виноват, что остров Алого Щита держится Крисом с английской строгостью, при которой дети не знают то, что им не положено знать. Ты не виноват, Игорёк. Но...

Пощады не будет.

Один из мальчишек не спал, – видимо, дежурил. Он схватил меч – и тут Том снова выстрелил. Грохот в маленькой комнатке был такой, что нам заложило уши. Мальчишка упал, отлетев при этом к стене. Как в кино.

Пуля – это не меч и не стрела. Выстрел в упор – как удар исполинского кулака...

Опередив всех, я бросился к крайней кровати, с которой обалдело смотрел на нас Борис. Раньше он казался мне молчаливым и даже застенчивым парнишкой...

Борис что–то говорил. В ушах всё ещё звенело, но я угадал слова.

– Дай мне меч... По честному...

– Нет...

– Ты же не будешь... безоружного... – слова пробивались как сквозь толстый слой ваты.

– Буду.

Я ударил. Обернулся на Криса, стоящего за спиной. Спросил не словами, а взглядом – «я прав?» И увидел слабый кивок. «Прав». Игра в рыцарей кончилась. Наверное, с первым пистолетным выстрелом. А может быть, раньше, когда двое подростков насиловали беспомощную девчонку.

– Выведите всех на мост, – коротко бросил Крис.

– На какой? – спросил Толик.

– Всё равно. Доведите до проёма и сбросьте вниз.

Толик посмотрел на меня. Как будто я тоже стал командиром и мог приказывать.

– Если будут сопротивляться, вначале убейте, – равнодушно сказал я.

...Может быть, мне ещё станет стыдно. Но не за сами слова, а за равнодушие, с которым я их произнёс. Иногда подлость отличается от вынужденной жестокости крошечной деталью. Тоном, или выражением глаз... Правда, бывает хуже – когда отличия совсем нет».

Первые успехи Конфедерации не были закреплены ничем, кроме всеобщей эйфории, за которой неизбежно должны были родиться амбиции местных лидеров и апатия от того, что чудесного превращения не происходит. Когда на нечто возлагаются чрезмерные надежды, разочарование неизбежно.

Особую важность имеет следующий разговор между Крисом и Димкой:

"– Если не Ахмету, так кому–нибудь другому захотелось бы власти...

– Несомненно. Пришельцы не беспокоились из–за Конфедерации. Они знали, что она развалится. Сорок Островов. Сорок самых разных обычаев и правил. Острова–республики и острова–диктатуры. Интернациональные и «чистые». Малыши... и такие верзилы, как я. Мы все хотим домой, верно? Но нам ведь хочется и многого другого. И не на Земле, а ещё здесь. Никто не хочет ждать. Никто...

<…>

– Нас слишком мало на острове, чтобы быть одинаковыми, – непонятно сказал Крис. – У каждого имеется одна-две черты, которые становятся главными. Сержан был спорщик. Тимур солдат и тренер. Ромка... ты его и узнать не успел... весельчак.

– Хохмач, – уточнил я.

– Да.

– А Толик?

– Толик? – Крис задумался. – Он... он... как бы это сказать... приспособитель?.. Нет. Он у нас как дома, понимаешь? Привык, узнал правила Игры, научился фехтовать. Быстрее всех. Купается, рыбу ловит, игры придумывает. Если надо драться – дерётся, и здорово. Если можно не драться – ещё лучше. Ни с кем не ссорится. Спорил лишь с Сержаном...

– А может он и прав, – вполголоса произнёс я.

– Димка, а вот твоей чёрточки я не пойму, – признался Крис. – Моя обязанность – всех понимать, а тебя не получается.

– У меня однобокостей нет. Я всесторонне развитый, – пошутил я. Но Крис ответил серьёзно.

– Что-то есть. Но я никак не разберусь.

– Разве это важно?

– Не знаю. Но умение Тимура или Толика, моё командирство – все это пришельцам не страшно. Всё это в правилах Игры. А надо выйти из круга, найти трещину. Она должна, должна быть...»

У Димки нет чёткой функции, он – человек открытый, остальные нашли свою нишу в рамках системы. Незавершённость приспособлений – тактические неудачи, но стратегический выигрыш. Его идеи выходят за рамки существующего, это постоянное стремление преодолеть зависимость от системы, в которую он так и не погрузился с головой. Конечно, у него был раздражающий фактор, который не давал забыть прошлую жизнь (Инга). Конечно, у него был воодушевляющий фактор (опять Инга). Конечно, он попал на острова, будучи старше того возраста, в котором там очутились другие, в связи с чем его сознание оказалось более гибким и непослушным гипнозу. Но что-то было и в нём самом. Недаром в самом конце на Землю перемещаются только он и Инга. Можно усмотреть в этом героическую самоотречённость оставшихся. Но можно и попытаться понять истоки. «Они слишком привыкли, Инга. Острова – это уже их мир», – эта димкина фраза говорит о многом.

Рано или поздно, но Димка всё же придумал роковую для пришельцев идею: с телепортационной полки отослать им динамит с тлеющим фитилём. И произошло невероятное – мир иллюзий исчез. Ребята обнаружили подлинное положение вещей. И сумели воспользоваться замешательством своих тюремщиков, захватив ценного пленного…

«Меняющие поведение»

У землян нет чётких схем поведения, понять человеческую психологию механистически нельзя.

Птицеподобный инопланетянин называет себя знатоком языка, «меняющим поведение». В его представлениях нет понятия привязанности, чести, предательства. Решения этим существом принимаются на основе рассудочного анализа, определяющего сильную сторону в конфликте. В существующем положении однозначно сильнейшей стороной признаются им молодые земляне. Впрочем, разумными он их не считает.

"– Познакомься, Крис, – тихо сказал я. – Это один из тех шестнадцати ублюдков, что держали нас на Островах. Теперь он изменил поведение и готов служить нашим проводником. Экскурсоводом. Готов быть предателем.

Капюшон развернулся в мою сторону. Нечеловеческий голос равнодушно произнёс:

– Предательство – понятие человеческого разума. Мы меняем поведение. Одно из странных свойств человеческого разума – неприятие смены поведения.

Но Крис уже не слушал его. Он шёл к Мальку – медленно, словно решил дать ему время, чтобы тот перестал притворяться.

– Очень жаль, Крис, но мы, действительно, не можем убить... этого, – сказал я.

Капюшон качнулся.

– Очень разумно. Вы – начальник людей?»

К этому вела вся логика развития событий. Крис продолжал по инерции руководить своим островом. Но в предложенных условиях ориентировался быстрее его младший товарищ. Крис это знал и впервые озвучивает то, что подспудно являлось фактом уже давно.

«Стоящий на коленях возле Игорька Крис повернулся к пришельцу. Помолчал секунду. И сказал:

– Да, он наш командир.

<…>

…Я – командир людей?

Крис не шутил, я понял это по его взгляду. Он передал мне своё правление, легко и просто, как что-то ненужное, что-то невыносимо тяжёлое, но посильное для другого. Я – командир?

На мгновение мне стало так одиноко, как не было никогда за в

Да, неказисто, да, наивно — герои простоваты, а мир игрушечный. Но цепляет, чёрт возьми. И цепляет в первую очередь искренностью и честностью. Той самой, которая была, пожалуй, у всей детворы уже прошлого века, когда они играли в «войнушку» с соседским двором. Где палки превращались в оружие, где наспех сделанное укрепление из старой мебели было неприступным фортом, где эмоции зашкаливали и невзаправдашные ранения вызывали нешуточные слёзы. В подражании героям книг и фильмов у этих мальчишек и девчонок было больше правды, чем у взрослых бывает в реальной жизни.

Впрочем, поколению детей играющих в «COD» и «Battlefield» это вряд ли получится понять.

Далеко не каждая фантастическая книга для детей оставляет после себя след. Эта — одна из них. Лукьяненко ставит ребят перед выбором: бороться и, возможно, победить или пытаться договориться с Чужими и, в итоге, кануть в мир иной. Других вариантов нет. Очень тяжелый выбор для взрослого человека, который задумывается над своими поступками; возможно, будучи ребёнком 13 лет, я бы по-другому воспринял эту книгу.

Единственный минус вижу в том, что финал книги как бы обрублен, но как мне думается, это стиль Сергея Лукьяненко: задумка отличная, а над концом то ли забывает поработать, то ли предоставляет эту возможность читателю.

Лично у меня остался вопрос: откуда взялись Чужие, и где остались остальные ребята?

Рекомендую всем. Такие книги нужно читать.

Наконец-то я познакомился с творчеством Сергея Лукьяненко! Начать решил именно с его дебютной книгой. И я не разочаровался. Но обо всё по порядку.

Жил-был мальчик Дима. Гулял он по улице, и встретился ему на пути фотограф. Предложил он Диме сфотографироваться для газеты. Щелчок фотокамеры… и Дима оказывается в мире Сорока Островов.

Мир Островов одно из самых запоминающихся моментов книги. Сорок небольших островов, на каждом крепость. На островах живут дети самых разных национальностей младше восемнадцати. Всех их похитили так же, как и главного героя. Похитителей (инопланетян, в это сомнения нет, ибо это явно не Земля) никто не видел. На Островах ведётся Игра, цель которой – захватить все сорок островов, тогда победители вернутся домой. В качестве оружия выступают мечи, для друзей мечи друг друга кажутся деревянными, но для врагов это саамы настоящие стальные клинки, которые легко выпускают недругу кишки. Все острова соединены Мостами (у каждого Острова три соседа), на которых и случаются сражения. Запрещено играть в поддавки, смотреть на небо во время заката, сражаться ночью (ночью мосты сводятся от холода). Еду обитатели получают через некие ящики, в определённое время в них само всё появляется.

И так плюсы.

Конечно же, мир! Крайне необычный, интересный.

Читается легко, роман довольно увлекательный.

Но, наверно, самое главное. Смысл, который, к сожалению, ускользнул от меня, дав лишь понять, что он есть. Роман этот хоть и о детях, но не для детей (маленьких). В чём же заключается смысл я до конца так и не понял. О жестокости детей? О жестокости человечества? Не знаю, через какое-то время обязательно перечитаю и надеюсь всё пойму.

Минусы.

Конец. Смазанный, быстрый. Нет ни, так сказать, разложения по полочкам, ни элемента недосказанности. Получилось что-то невразумительное.

Не то плюсы, не то минусы.

Персонажи. Они оставили после себя противоречивые чувства. Некоторые запоминаются, некоторые после кончины быстро забываются (имена может в памяти, и останутся, но характеры забудутся). Хотя есть и хорошо запомнившиеся: Малёк, Крис, Меломан например.

Оценка: 8/10.

Очень недетская книга о детях. Параллельно вспоминается, пожалуй, «Повелитель мух»... Детям своим (тем, что еще ровесники героям книги) я, скорее всего, читать ее не предложу.

Я согласна, что от природы в детях (существах к той самой природе близких) много и жестокости, и трусости и прочих малосимпатичных качеств, о которых так не принято было упоминать в советской детской литературе. Правильные моральные ориентиры, приоритеты, нормы взаимоотношений — это уже задачи воспитания. Поэтому дети, предоставленные сами себе, да еще поставленные в такие чудовищные искусственные рамки — оказываются, мягко говоря, далеко не так привлекательны, как нам бы хотелось.

Честно говоря, сюжет мне запомнился весьма слабо, хотя и читала я роман лишь несколько месяцев назад. Помнятся только острова с этими странными мостами, бесконечные размахивания мечами... да и все. Концовка откровенно беспомощная, дурацкая, даже раздражающая. Лучше открыты финал, лучше оставшаяся загадка, чем такое.

Для пробы пера — наверное, неплохо. Для произведения, претендующего на значимость — слабо.

Очень хорошая книга. Лично для меня Лукьяненко поднимает проблему детей -войны.

Когда еще вчера у тебя была елка и день рождения, а сегодня рядом умирают люди.

Когда еще вчера ты хотел новую игрушку, а сегодня хочешь дожить до завтра

И самое главное еще вчера ты хотел быть летчиком, хакером, военным, а сегодня ты хочешь просто есть и спать