Станислав Буркин «Фавн на берегу Томи»

Роман понравится любителям магического реализма, гоголевщины, чертовщины-бесовщины. Любопытно еще и потому, что действие романа протекает не в привычных декорациях Петербурга, а в темной, глухой, зимней сибирской провинции. Город Томск – таинственный, мистический, с прекрасным университетом и замечательными студентами, профессурой с одной стороны, и беглыми каторжниками, трущобами татарской слободы, буйными купеческими пьянками в публичных домах – с другой. Такое ощущение, что здесь царит вечная ночь, зима, метель, а река Томь так не похожа на широкие, теплые реки центральной России своей загадочностью, какой то потусторонностью, инфернальностью.

И вот в эти глухие языческие края забросила судьба молодого учителя – восторженного идеалиста, трагического любовника и просвещенного книжника. И тут то схватила его эта сибирская хтонь, олицетворением которой стал некий Человек – то ли сказочник, то ли кабацкий бард, то ли переодетый сибирский шаман, а в общем, как и сказано в названии книги – фавн, дух тайги, сибирской природы, насылающий на главного героя наваждения, соблазнительные образы, кошмары. Герой романа то падает в обмороки, то заболевает простудой и горячкой, то перебирает с водкой, отчего явь и кривь сменяются местами, наслаиваются друг на друга, обманывают нас. Все смешивается в дикой, необузданной кутерьме: градоначальник, чиновники, трактирщики, студенты. Все распадается в этом хаосе, обнаруживая неподвластность сибирской языческой страны свету европейского Просвещения, отблески которого доносятся до нас в образе ясной, светлой, чистой и уютной Польши, откуда и уехал наш учитель, отвергнутый чудесной панночкой.

В общем, роман я посоветовал бы прочесть всем любителям темного магического реализма, таинственной Сибири, Твин Пикса, Гоголя. Правильно было бы сделать это в зимнее время года, когда на улице темно, а дома тепло и уютно, под кружечку-другую темного томского пива. Весьма атмосферное чтиво!

Съеденные Сибирью

Роман молодого сибирского парижанина Станислава Буркина напоминает неснятое кино Романа Поланского: нечто среднее между «Жильцом» и «Балом вампиров» — трагикомедию про пугливо-самонадеянного европейца, погружающегося в зыбкое, абсурдное иномирье. Двадцативосьмилетний учитель Дмитрий Борисович Бакчаров, склонный к влюбленностям и обморокам, едет в 1888 году из Люблина в Томск, чтобы начать новую жизнь, и еще в дороге попадает под наваждение. В московской гостинице он называется именем попутчика по поезду, ударяется в загул с девицами, получает по голове от группы серьезно настроенных господ и кратковременно приходит в сознание (с надетым на голову глобусом) уже в бричке, катящей на восток глухими лесами. Сквозь бред начинающегося тифа он слышит россказни про бесчинства загадочного «Пабна Темночрева» и после череды странных видений впадает в полное забытье.

Возвращение к жизни происходит уже в доме томского губернатора, куда Бакчарова доставил водным путем из Тюмени потерявший лошадь ямщик. Выздоровев так же внезапно, как заболел, Дмитрий Борисович знакомится с губернатором Вольским и двумя его дочерьми, а на ближайшем постоялом дворе находит давешнего попутчика, вместо которого был чуть не убит в Москве, — Ивана Александровича Человека. Этот пожилой бард в широкополой шляпе (в постановке Захарова его непременно играл бы Олег Янковский) любит рассказывать притчи о своих странствиях по Китаю и тайно управляет всем происходящим в городе. Он-то и окажется воплощением того самого «Пабна», духа тайги, смутителя христианских душ.

Роман фантасмагоричен настолько, насколько главный герой не может отличить явь от галлюцинаций: с ним регулярно происходит такое, в реальности чего он впоследствии не может быть уверен. Это почти не мешает читателю — во-первых, в силу узнаваемой европейской кинотрадиции (матрицы Поланского), во-вторых, благодаря колоритным фигурам, которым есть что играть. Беда любой фантасмагории — блеклые, трудно различаемые персонажи. Здесь же даже какой-нибудь профессор Заушайский или поляк-цирюльник узнаваемы с первого появления, что уж говорить про таких незабываемых действующих лиц, как дурной поэт Арсений Чикольский или роковая еврейка Елисавета Шиндер.

Узнаваемы не только люди, но и весь провинциальный уклад, который в иных местах Сибири почти не изменился за сто двадцать лет. Тут и гостиница с сохнущим на внутреннем дворике бельем, и натопленная беленая избушка с застывшими оконцами. Заиндевевшие прохожие в солнечный заморозок после первого снега, сырой портовый кабак над парящей ноябрьской ночью незамерзшей рекой. Духовитая, уютная, трогающая память фактура.

События романа происходят за год до открытия первого в Сибири Томского университета и за десять лет до строительства Транссибирской железной дороги, которая, впрочем, произволом инженера и писателя Гарина-Михайловского через Томск так и не прошла. В этих местах совсем еще недавно загадочные вещи творились, по свидетельствам писателей-томичей, а тогда пленка цивилизации едва прикрывала таежные языческие топи. Совсем нетрудно представить, как городской культурный бомонд шепчется, вернувшись из церкви, о накапливающихся в северных безлюдных пространствах аборигенских ордах, что вот-вот соберутся и придут по замерзшим болотам на запряженных в сани олешках, чтобы скинуть власть Белого Царя. И как в губернаторском доме происходят по ночам радения с идолопоклонством. И как прибывший из чистых скучных европ учитель поизумляется, побунтует, да и успокоится, проглоченный и переваренный глухой азиатской утробой. Станет как все, освоит тайный язык, сменит разрез глаз и уже никогда ничему не удивится.

Ну очень странная книга, странная, мистическая, затягивающая. Мне она почему-то напомнила мистические детективы начала прошлого века: то же внимание к деталям, та же тщательно создаваемая атмосфера жутковатой тайны, мистификации, странная логика повествования — не детективная, не фантастическая — а вообще другая! Книга однозначно на любителя, на ценителя скорее мистики и атмосферы, чем захватывающего сюжета и объёмных персонажей. Но в своём роде книга очень хороша!

«Отвлечённо висел в воздухе хруст валенок по обильному свежевыпавшему снегу. Хлопья его падали и тихо носились в воздухе. Казалось, щедрое белое небо хочет окончательно похоронить под голубыми сугробами город.» — вот прочтёшь такое и не сразу понятно, кто писал — классик или современник. Уровень владения русским языком у Буркина, несомненно, блестящий. Блестящий настолько, что слепит глаза, и кроме красоты фраз ничего не замечаешь. Всё уходит на второй план — герои, сюжет, проблемы, поставленные автором. Да Буркин и сам это прекрасно понимает, и потому в книге ни сюжета, ни проблемы просто нет. Герои словно отсутствуют — Бакчарову симпатизируешь, но не более. Уж не знаю, почему Буркина сравнивают с Гоголем. По-моему, людям, которые это делают, стоит перечитать «Тараса Бульбу», например. «Фавн на берегу Томи» — док-во того, что красиво и правильно употреблённый русский язык сам по себе может сделать из бессюжетной, по сути, книги отличное произведение. Некоторые назовут роман «глупым словоблудием» — их право. А некоторые скажут, что это памятник речи.

Я отношусь к последним — твёрдая 8.

Увлекательно, но не понятно. Такое впечатление, что ГГ по ходу действия жестоко глючило, а потом разом отпустило. И все, наступил конец книги. Резко и решительно. Но галлюцинации были красочные, красивые, сибирская экзотика опять-таки... Вобщем есть что вспомнить, а значит время потрачено не зря.