Энтони Бёрджесс «Заводной апельсин»

Смело могу поставить сию книгу на полку рядом с «1984» и вот почему. Оруэлл описал людей с жаждой власти. Не важно где и как, хоть в каменной пещере, Найт-сити или в атомной пустоши — все едино: власть сама по себе есть цель и счастье.

Но каковы эти люди с точки зрения характера? Или психологии. А вот такие, как наш рассказчик Алекс. Умные, ценящие красоту товарищи, но крайне эгоцентричные и жестокие особи напрочь лишенные эмпатии.

Алекс не представляет себя без роли лидера в любом обществе. Отвергает любые манипуляции — должна быть личная выгода. Но никто не есть его друг и предать нашего рассказчика значит возвысится над ним, отнять власть.

Бёрджесса можно так же поставить рядом с Тургеневым. Ибо Алекс — это тот же Базаров, но через насилие все же ставший «отцом».

Сам же роман написан интересным языком с добавлением русских слов без пояснения их значений для англоговорящих. Переводчик изловчился и оставил их в первозданном виде и для более полного погружения их можно не интерпретировать при чтении. Насилие описывается, но не смакуется. Повествование от первого лица очень яркое, ибо по задумке автора текст пишет умный, но продросток с жаргоном и специфическим взглядом на бытие.

Приятное чтение с парой интересных послемыслий, хоть и местами мерзкое.

Энтони Бёрджесс создал один из самых провокационных романов ХХ века, который продолжает будоражить умы читателей даже спустя шесть десятилетий после публикации. «Заводной апельсин» – это не только антиутопия о мрачном будущем, но и глубокое исследование природы зла, свободы воли и границ государственного контроля над личностью. Особой перчинкой можно считать то, что Бёрджесс писал роман, уверенный, что болен раком мозга, и «Заводной апельсин» будет его первым и последним творением.

Повествование ведётся от лица пятнадцатилетнего Алекса, лидера банды подростков, одержимых «ультранасилием» и эстетикой разрушения. Мир Алекса – это какофония агрессии, звучащая на фоне искусственного сленга «надцатых», смеси английских и русских слов, приправленных кокни. Стоит отметить, что в российском переводе русские слова написаны английскими буквами, что добавляет особого антуража. Этот язык, сначала обескураживающий, постепенно становится ключом к пониманию мятежного сознания героя. Бёрджесс балансирует между поэзией и брутальностью, заставляя читателя одновременно восхищаться языковой игрой и содрогаться от описываемой жестокости. Плюсом к этому, книга построена по типу мемуаров главного героя, поэтому мы видим все происходящее от первого лица.

Центральная метафора романа заключена уже в названии: «заводной апельсин» – символ внешней жизненной силы, лишённой внутренней свободы. Когда Алекс попадает в руки государства, его подвергают «исправлению» методом бихевиористской терапии, превращающей насилие в физическое отвращение. Здесь Бёрджесс ставит мучительные вопросы: «Можно ли принудить к добродетели?» и «Является ли выбор между добром и злом необходимым условием человечности?». Роман обретает особую глубину в финальной 21-й главе (опущенной в известной экранизации Кубрика), где взрослеющий Алекс начинает задумываться о добровольном отказе от насилия, – ключевой момент, подчёркивающий веру автора в возможность нравственной эволюции.

Бёрджесс вступает в диалог с идеями Ницше о морали как проявлении воли, а также с концепциями Скиннера о поведенческом контроле. Роман перекликается с классическими антиутопиями («1984», «О дивный новый мир»), но идёт дальше, исследуя не только систему подавления, но экзистенциальный бунт индивида. Несмотря на шокирующие сцены, книга избегает гротеска, оставаясь реалистичным портретом общества, где насилие становится и симптомом, и инструментом власти.

Экранизация Стэнли Кубрика (1971) закрепила в массовой культуре образ Алекса с его цилиндром и подведенным глазом, но исказила замысел Бёрджесса, исключив финальный акт духовного преображения. Сам автор скептически отнёсся к такой интерпретации, считая, что фильм романтизирует аморальность. Эта двойственность отражает главное противоречие романа: он одновременно шокирует насилием и требует от читателя этической рефлексии.

«Заводной апельсин» – это вызов для тех, кто готов погрузиться в темные воды человеческой психологии. Он не подойдёт любителям лёгкого чтения: сцены жестокости здесь не случайны, но необходимы для раскрытия идеи. Это книга для тех, кто ищет в литературе не ответы, а острые вопросы о свободе, ответственности и цене «идеального» общества.

Итог: Бёрджесс создал роман, актуальность которого растет в эпоху алгоритмического контроля и социального инжиниринга. «Заводной апельсин» заставляет задуматься о том, где проходит грань между человеком и механизмом, и что делает нас людьми – возможность выбора или борьба за него. Это не просто классика антиутопии, а зеркало, в котором общество видит свое самое опасное отражение.

У моих родителей эта книжка после переезда стояла в одном ряду с нормальной литературой — поэзией, детскими книжками, с пособиями по математике — и выгодно отличалась (от Пушкина, например) забавным названием, а главное — невеликой толщиной, очень важный критерий в 10 лет. Так собственно, получилось, что я могу заявить — «заводной апельсин» — одна из моих первых самостоятельно выбранных книг не по учебной литературе.

Естественно, тогда я мало что восприняла и запомнила, разве что «а так можно было?» — в отношении содержания и формы. Я тогда думала, должно быть, что взрослые книги  высокоморальные, поучающие, очень полезные, все как одна.

Значительно позже я видела экранизацию и перечитывала книгу — но опять как-то не в тему — не зацепила, не сопереживала, не понравилось. Ну, современная классика, ну, скандальный роман.

Как-то иначе взглянула на произведение после просмотра совершенно постороннего видео блоггера «мистер Боллен» на ютубе — ролик на месте, называется  Harper's law или похоже. Суть в том, что в августе 2019 группа подростков пыталась угнать то ли байк, то ли квадроцикл, но по ужасному и нелепому стечению обстоятельств, в ходе погони по узким сельским дорожкам Британии эти «детишки» крайне жестоко убили человека — то ли констебля, то ли патрульного. Именно впоследствии этой трагедии убийство любого работника чрезвычайной службы — и полицейского и пожарного и парамедика — там карается пожизненным — вот бы нам в России такое же а?

Ладно с ним, с наказанием малолетних дебилов, таких жизнь, бывает, сама наказывает — но неприятно поразили сами эти подростки — их кривляния и весёлые рожи в суде. Что там от этого констебля мало что в гроб осталось положить, что молодая жена в положении, родители убиты горем. Они откровенно смеялись над ничтожным приговором, делали «козу» на камеру, и всё такое прочее — вот тут они у меня срослись с Алексом и его ребятами из «апельсина».

«Апельсин» — это не столько про зло, преступление и криминал, но и про эмоциональную тупость, безнаказанность и абсолютно животное равнодушие к страданиям других людей.

Неприятно. Не понимаю, зачем такое писать. Не понимаю, почему эту книгу так уважают. Допустим, там обозначена важная социальная проблема. И что?

В первой части нам показывают отвратительного человека. Бессмысленно отвратительного. При этом не забывая упомянуть, что он любит классическую музыку. То есть он не совсем пропащий всё-таки, что-то человеческое в нём есть. Хотя слушая эту классическую музыку, герой фантазирует о том, как будет делать те же бессмысленные мерзости, которые он делает в остальное время.

Во второй части он попадает в тюрьму (И поделом!), где некоторым образом перерождается.

А в третьей части его уже жалко. Вот этого вот омерзительного и отвратительного, которого только что хотелось прибить тапком, теперь жалко! Потому что у человека отняли все радости. Он всё ещё хочет вернуться к прежним развлечениям, но чувствует сильную боль от одной мысли о них. И, да, классическая музыка в список таких развлечений тоже входит. Герой не изменился, он остался тем же, но стал инвалидом. Его ценности не изменились. Его “порочные” желания никуда не ушли. Он только лишь лишился возможности их исполнить. Он не стал хорошим, он просто перестал быть опасным. Да, для общества этого достаточно. Но достаточно ли этого для литературного произведения?

А потом он волшебным образом излечивается. И возвращается к прежней жизни. И на этом бы закончить книгу. Но автор зачем-то даёт нам финальную сцену, в которой герой понимает, что ему больше не интересно бессмысленное насилие. А почему? А потому, что он повзрослел!

…

*** Поиск цензурных выражений ***

…

Это не так работает! Взросление работает не так. Арка персонажа работает не так.

В начале книги мы получаем какого-то персонажа. Потом он проходит через всё то дерьмо, что предлагает ему автор, и постепенно меняется, превращаясь в другого человека, которого мы увидим в финале. И эта новая личность будет результатом того, через что герою пришлось пройти.

И с взрослением так же: взросление — это результат опыта. Невозможно повзрослеть, сидя на диване и ничего не делая. Да, гормончики тут тоже играют роль. Но не только и не столько.

А тут герой прошёл через все страдания, ничуть не изменившись, а потом — Бац! — повзрослел. Куда это годится?

При этом написана книга очень искусно. Язык, хотя и не приятен, явно хорошо продуман. Все эти “сленговые” словечки, различия в речи подростков и взрослых… То есть читать это всё так неприятно не потому, что автор не справился. Наоборот. Это всё намеренно сделано таким мерзким. Автор хотел, чтобы мы страдали. Я пострадала. Спасибо. Дайте мне теперь что-нибудь про феечек и бабочек, пожалуйста.

Вот еще одно недооцененно переоцененное произведение.

Недооцененное мною и переоцененное критиками.

Но чтобы понять его и увидеть скрытое от поверхностного взгляда нужно знать несколько деталей и подробностей.

Во-первых. Автор перенес сильную психологическую травму: его беременная жена подверглась жестокому нападению дезертиров, потеряла ребенка и в итоге «тихо спилась». Так что прототип писателя-жертвы Алекса вполне очевиден.

Во-вторых. Автор писал «апельсин» зная, что смертельно болен и осталось ему недолго. Но потом страшный диагноз, фактически приговор(опухоль в мозгу) был отменен.

И третье. Существует 2 варианта концовки книги. первый — вошедший в знаменитую экранизацию: «выздоровевший» Алекс блаженно засыпает под звуки 9-й симфонии и видит сладкий сон, как он, Алекс, с наслаждением режет опасной бритвой кричащий от боли белый свет.

И второй вариант концовки — с эпилогом. В эпилоге Алекс, как и в начале книги, сидит в «Корове» в компании дружков, занимается практически тем же, но откровенно скучает. Былые забавы не доставляют ему удовольствия. А потом он встречает остепенившегося женившегося дружка и понимает, что ему тоже хочется семью, дом с камином и сына, который почти наверняка тоже будет грабить, убивать, насиловать и не понимать отца, как и Алекс, когда был ЮН. А теперь он ПОВЗРОСЛЕЛ.

К чему такая концовка? А к тому, что у смерти на пороге на многое смотришь иначе. И узнав, что будет жив, Бёрджис простил своего героя и в его лице всех, кого он ненавидел, в кого вкладывал всю свою ненависть при написании книги. Это очень сильный жизненный поступок и....невероятно слабый литературно. Главный персонаж в конце просто понял, что повзрослел, а все ужасы, что он творил над беззащитными людьми, делал потому что был ЮН. И как бы говорит «ну с кем не бывает?». Нет, так не бывает. Прощение и покаяние надо заслужить и выстрадать, как автор произведения, а Алекс, еще пару страниц назад так ничего и не изменивший в себе, не смотря на перенесенные страдания, мечтает кромсать мир, и вдруг внезапно просто взрослеет. Ибо выглядит это именно так: Алекс не выстрадал своего пути к «остепенению». Он просто внезапно заскучал и повзрослел.

И второй минус книги, о котором уже писали ранее — главный персонаж, его поступки, его мысли — это не мысли маньяка садиста. Бёрджису не удалось залезть в голову своему персонажу и сделать его жестоким и мерзким. Он просто совершает преступления и изображает радость от этого. Он как актер не умеющий играть ни одной эмоции, но читающий заученный текст и выполняющий прописанные в сценарии действия. Оттого и сам Алекс, и весь окружающий его антиутопическйи мир выглядят картонно-шаблонно. не по-настоящему. Неубедительно.

Все безобразия, описанные в книге, показаны нам глазами подростка из уличной банды. И об эту концепцию ломаются все морально-этические проблемы, поднятые в книге. Я понимаю — фантастика, вольный жанр, еще один пример альтернативного будущего. Но не верю я этому подростку. Алекс абсолютно ненастоящий. В нем нет ничего от уличной шпаны. В нем есть автор — образованный интеллигентный человек, который пытается создать внутренний мир, абсолютно ему чуждый. И из главного героя получается какая-то кукла. Да, банда Алекса избивает кого-то там на улице, они врывается в дом, насилуют, беспредельничают... Только эти второстепенные персонажи, страдающие от малолетних преступников, у Бёрджесса получились намного более настоящими и живыми. А Алекс — это интеллигентный мальчик, пытающийся вести себя плохо по воле своего создателя, вот уж действительно — заводной апельсин.

Сей факт жутко портит все впечатление от книги. Не вышел у Бёрджесса отрицательный главный герой, и ничего с этим не поделаешь.

Алекс и ко отвратительны насколько могут быть отвратительны люди, избивающие ногами других людей. Это калька, которую сегодня мы видим по телевизору постоянно, она слишком несерьезна, если хотите, немасштабна для книги. От книги ждешь большего. Что у этих ребят внутри? Как они мыслят, чувствуют? Это автор уже не смог описать. Может быть, потому, что сам не знал. Все-таки человек из совсем другой среды.

Вот и получается, что глазами ненатуральной куклы мы сталкиваемся с различными проблемами нравственности. Глазами этой куклы мы их должны воспринять, осмыслить и сделать вывод. Но как это все можно сделать, если проблему мы видим сквозь мутное стекло?..

Представьте, в одном городе, аналогом которого может стать Готэм-сити, живет подросток. Холден Колфилд, упавший в ту же пропасть, что и сотни других парней нашего времени. У него есть друзья, скорее пособники, но нет жизненных целей, нет стимулов, нет идеалов. И живет он от заката до заката, проводя ночи, как любой малолетний бандит – нападая на прохожих, влезая в чужие дома, грабя, насилуя, иногда даже убивая. Именно с этого начинается роман Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин».

Писать книгу от лица антигероя, человека априори мерзкого и недостойного сочувствия – весьма смелая идея даже в наше время, а в годы написания романа, когда читатель еще не был искушен творцами контркультуры, книга должна была вызвать шок.

В первую очередь этому способствует главный герой, Алекс, полный цинизма, самообожания, сочетающейся с ненавистью и презрением к окружающим. Чувство прекрасного у него искажено до абсурда, классическая музыка Бетховена вызывает в нем желание творить еще большие преступления. Естественно, конец такого человека немного предсказуем и в один прекрасный день он просыпается в тюрьме.

Нет, тюрьма не исправляет Алекса, она вообще никого не исправляет. Главный герой не только не раскаивается, но становится еще более жестоким и циничным. Однако, в один прекрасный день лечение дня него находится. Жестокое, лишающее свободы воли, но при этом такое, после которого он просто физически не сможет сделать никому ничего плохого.

Насколько это морально? Что лучше – свободный в своих желаниях человек, вольный творить любые мерзости или заводная игрушка, лишенная возможности выбирать? Это главный вопрос, занимающий Бёрджесса в этом произведении. Вопрос глубоко личный, волнующий его как никакой другой. Стоит вспомнить, что эпизод, в котором Алекс с тремя подельниками вламывается в дом писателя, автора романа «Заводной апельсин», после чего жестоко избивает его, а после насилует его жену, из-за чего она лишается ребенка, а после кончает жизнь самоубийством, взят из биографии Бёрджесса.

На этот вопрос автор отвечает прямо – даже для такого человека как Алекс не все потеряно. Шанс на исправление есть у любого, даже самого конченного мерзавца. Потому попытка лишить человека права выбора – аморальна, не важно, чем она продиктована. Чего автору стоило написать об этом, я могу только догадываться.

Подведу итог.

Роман вряд ли можно назвать антиутопией в полном смысле этого слова. Давайте еще и Россию 90-х годов антиутопией назовем. Думаю, в любом городе любой страны найдется пара-тройка компаний, подобных той, в которой варился главный герой. Да и способ излечения от болезни агрессии выбран явно не новый – мне вспомнился популярный в прошлом метод лечения наркомании, путем удаления из мозга центра удовольствий, а темы, затронутые в романе, были и будут актуальны всегда. Не плохо бы людям, радеющим за кастрацию педофилов, прочитать сначала биографию автора, а после этот роман. Быть может, нравственный подвиг Энтони Бёрджесса их чему-нибудь научит.

Впрочем, вряд ли.

Я, натурально, поражён феноменальной популярностью этой книги. Множество читателей в один голос твердят о невероятной проработке языка и насыщенности романа глубокими размышлениями о свободе личности, насилии, добре и зле. Но я ничего этого в книге не увидел.

Взять хотя бы сленг-надсат, на котором разговаривают герои романа. По сути, это всего лишь простая замена английских слов их русским переводом. То есть автор просто взял словарик и методично заменил каждое, к примеру, третье слово в речи персонажей на его перевод. Допускаю, что англоязычный читатель, в массе своей что тогда, что сейчас не знающий русского, действительно будет изрядно удивлён. А мне просто было смешно. Даже само слово «надсатый», обозначающее подростков-хулиганов, обычная калька с английского «teen». Хорошо, Бёрджесс в курсе, как оканчиваются русские числительные с одиннадцати по девятнадцать. Я тоже в курсе, дальше-то что?

Теперь самое интересное — пресловутая моралистика и свобода воли. В бесчинствах банды Алекса многие пытаются углядеть проявления некоего протеста, тлетворное влияние общества, разлагающего податливые умы молодёжи. Дескать, это своего рода ультранасилие, воплощение чистого, незамутнённого навязанными извне мыслепаразитами вроде этики и морали зла. Но мне почему-то кажется, что описанные Бёрджессом юнцы — самая обыкновенная шпана вроде нынешних гопников. Необразованное, живущее по законам силы быдло, даже более отвратительное, чем настоящие бандиты, у которых есть хотя бы отдалённое представление о дисциплине и какой ни на есть, а всё же моральный кодекс. Даже любовь главного героя к классической музыке ничуть не возвышает его в глазах читателя, он не более чем потребитель, который бездушно слушает, но не слышит главного. В конце-концов, многие идеологи и вожди нацистского движения искренне восхищались музыкой Вагнера. Но мы почему-то не перестаём от этого справедливо считать их выродками.

Потом, когда Алекс попадает под новую «лечебную» программу, нас усиленно призывают посочувствовать герою, психика которого якобы оказалась безнадёжно искалечена. Но позвольте, его разум в полном порядке. Ненависть, злоба и тяга к насилию никуда не делись. Став вести себя как праведник, в мыслях Алекс остался подонком. Просто он не в силах превозмочь физическую боль, вот и всё. Унижения на демонстрации в клинике — не более чем иллюстрация ничтожности и слабости его личности. В его новом modus vivendi нет ни грамма от раскаяния и искупления, но нет и тени навязанных извне установок. Только чисто животный страх перед физическим страданием. Он ни на минуту не перестаёт думать о насилии и возмездии, просто не способен пересилить боль. Все испытанные им побои нисколько не искупляют его, это также бессмысленно, как избивать искусавшего вас пса. Животное не способно к рефлексии и осознанию, именно поэтому бешеных собак пристреливают. Да, Алекс испытал физическую боль, равную страданиям его жертв. Но боль душевную он испытать не может, нечему болеть.

В конце, после неудачной попытки суицида, нам показывают нового преображённого героя. Словно по волшебству кровожадный подонок превратился в доброго и сострадательного человека, который мечтает о жене, сыне и счастливом семейном быте. Не бывает такого. Можно допустить, что причиной всему загадочный курс гипнотерапии, которому Алекс подвергся, пока оправлялся от переломов. Это намного более правдоподобно, чем внезапное, ничем не обусловленное прозрение. Тем более что ни этот новый Алекс, ни его остепенившийся подельник не испытывают огорчений и страдания из-за некогда ими содеянного. Было бы очень любопытно посмотреть на такое развитие событий: Алекс встречает девушку, влюбляется, женится, у них рождается сын, всё хорошо и славно. И вдруг однажды вечером в их дом вламывается банда грабителей, насилует его жену, убивает его сына, а его самого жестоко избивает. Но видимо для схематичного поделия Бёрджесса это слишком круто.

Как итог, получается вот что: курс терапии, призванный изменить Алекса, оказался по сути бесполезен, тогда как нечто похожее на реальные изменения происходит абсолютно беспричинно. Ни доктора из лечебницы, ни собственный опыт не убедили героя в том, что насилие отвратительно. По сути, Алекс с самого начала был заводным апельсином, существуя лишь на примитивных рефлексах и плотских желаниях. Лечение лишь откорректировало те из них, которые явно мешали обществу. Личность героя от этого не пострадала, потому как её по сути и не было. Такие, как Алекс, нужны разве что для работы на рудниках или в качестве пушечного мяса в войнах. Само собой, новому правительству для подавления оппозиции тоже пригодится некоторое количество ручных палачей. Остальных же очень удобно выдрессировать и поставить, например, к станку на завод. В блестящем «Эквилибриуме» Курта Уиммера или в том же «Дивном новом мире» Хаксли потенциально полноценные личности жестоко подавлялись и истязались во имя неких, декларируемых высшими, целей. Вот это и есть превращение настоящих живых людей в послушных безмозглых болванчиков, которыми так легко управлять. А у Бёрджесса — жалкая пародия, и близко не стоящая упомянутых выше вещей. Пресловутые страдания героя не стоят даже страданий животного на бойне. Потому как животное ни в чём не повинно, в отличие от человека, добровольно опустившегося до уровня зверя.

Такие вот пироги.

Фантастика?..

Помилуй бог. Самая что ни на есть реальность — разве что происходит дело в некой обобщенной стране. Да еще — психология насилия в самом что ни на есть чистом, концентрированном виде. Насилия, как следствия «лжи, возведенной в принцип» — Алекс отвратителен в первую очередь не жестокостью даже, а именно доведенным до автоматизма лицемерием. И красота не спасет мир: подонок, обожающий Бетховена, останется подонком.

Даже и в «перевоспитание» Алекса какого бы то ни было фантдопущения не заложено: его не перевоспитывают, его дрессируют. По профессору Павлову. И привитый ему таким образом «пацифизм» выглядит нарочито грязной пародией, он напрямую сопряжен с эмоциональной глухотой. Алекс-палач и Алекс-жертва стоят друг друга. И тот, и другой — не более, чем пешки в циничной игре взрослых респектабельных дяденек.

Сатира? Безусловно. Предельно горькая и жестокая, почти безысходная. Почти — потому что, в отличие от откровенно беспросветного финала фильма Кубрика, герою все же оставлена лазейка. По сути — то самое «игольное ушко»... Он просто... взрослеет. Надежда исчезающе мала, но кто сказал, что ее не должно быть?

Первое впечатление – это что-то невероятное.

Каким должно быть добро и зло? Вы уверенны, что знаете что это? Вы уверенны, что сможете различить грань между ними? Вы считаете себя добрым человеком? Отзывчивым, милосердным? А если вас избить? Если уничтожить все, что вам дорого? Убить на ваших глазах близкого человека? Вы останетесь добрым человеком? Попробуйте ответить честно. Может быть, тогда станет ясно, кто мы… и среди кого мы живем.

Книга Берджесса это мост между двумя моими любимыми произведениями «1984» Оруэлла и «Хладнокровным убийством» Капоте. С одной стороны мы увидим утопию будущего «постиндустриального общества» Оруэлла. Там не будет Большого Брата и тотального страха, но там будет гнетущая атмосфера замкнутого пространства. Там будут знакомые механизмы насилия и бедности. Бедность как самый лучший способ отвлечь людей от политики. Все так же предельно просто и ясно. Если смысл вашей жизни – выжить, о какой политике можно еще думать? Персонажи Берджесса живут среди толпы таких людей, людей не живущих, а существующих. И уже сам по себе такой образ жизни напоминает читателю механических кукол двигающихся по замкнутому кругу. У них нет другой жизни и получается – нет выбора. Нет выбора, и значит нет будущего. Все просто как часовой механизм…

«Заводной апельсин» напомнил мне «Хладнокровное убийство» Капоте потому что как и после его книги я задумалась о природе человеческого насилия. Точнее о природе наказания за это насилие. Если человек убил – можно простить его? Или не простить, а исправить. А вообще можно ли перевоспитать человека вообще? В идеале? У Капоте мы видим раскаявшегося убийцу, «получившего по заслугам», у Берджесса мы видим убийцу вынужденного насильно «стать добрым». И в этих новых условиях посмотреть, возможно ли это вообще, жить в этом мире без агрессии, без зла как такового. И знаете, это что-то невероятное. Потому что возникает мысль, что невозможно! Потому что все вокруг уже заражены этим вирусом. Потому что человек не может забыть боль. Потому что можно простить теоретически, но не практически. Потому что бессмысленно быть добрым в мире зла. Это песчинка на дне океана. Обреченная на уничтожение песчинка. Выходом для такого человека будет только смерть. Потому что, лишив человека основных инстинктов самозащиты (а как не странно злость и агрессия даны природой человеку именно для этого), его не просто лишают выбора – ему просто оставляют один очевидный.

Сама фигура главного героя…. Не могу представить человека, у которого он может вызвать симпатию. Интерес, звериное любопытство препарирующего лягушку, равнодушный взгляд постороннего, мерзость, сочувствие, пусть даже понимание — может вызвать его фигура. Но не симпатию. При всей его неоднозначности, при всей многообещающей концовке, это не тот человек, к которому можно привязаться. Эстетика насилия, которую он пропагандирует под аккорды Баха и Моцарта вызывает у меня отвращение. Просто есть люди, которые находятся на параллельных вселенных, и если даже наши пути пересекутся (вопреки эвклидовой геометрии), я не проникнусь к такому человеку симпатией. Слишком узнаваемый персонаж. Слишком узнаваемые речи… И осознавая эту неприязнь опять возвращаешься к вопросу – что значит добрый человек? Можно ли меня отнести к такому, если в результате, я отношусь к главному герою так, а не иначе?

Книга Берджесса – ящик Пандоры, который открывает нам истинную картину не только общества в целом, но и самого себя. Истину, которая может не понравится…

К сожалению, еще очень долго, читая эту книгу, люди будут говорить: «Смотри-ка, писал в 60-е, а как будто про 90-е», «Писалось в 1960-е, а как будто про 2020-е». Настанет ли время, когда скажут: «Как мрачно автор смотрел на будущее, и как хорошо, что всего этого нет и скорее всего не будет»?.. Пока все актуально.

Книга-провокация, из тех, что порождают длительные серьезные дискуссии, с диаметральным разбросом мнений. Каковой наблюдается и в отзывах — вставлю и я свои пять копеек.

Есть отличная формула: «Общество больно». Она выручает, когда видишь нечто шокирующее, но не знаешь точно, как относиться. Отморозки есть? Сколько угодно. Что с ними делать? Стрелять, сечь на площади, прощать, лечить? Все решения неидеальны. Тогда говоришь: «Общество больно» — некоторым образом подонки не виноваты, что стали такими, так что же делать?.. Вопрос философски повисает в воздухе, зато налицо широта взглядов.

Все верно, больно общество. Если человек не чистит зубы, за них принимается кариес — и вот уже человек не может заснуть. Больной сам виноват в своей болезни. Но позвольте, в таком случае больной же и решает, как ему быть. Лечение назначит врач, но принять его или придумать что-то свое — дело больного, он может еще полгода прикладывать к зубу то лук, то чеснок, то хрен, то редьку. Но он не бросится чистить зубы в надежде, что теперь-то больной зуб зарастет. Когда же он пойдет к врачу, тот решит: сверлить ли или вырвать. Или удалить нерв и запломбировать...

Так же и общество: если болезнь запущена, лечение может быть очень грубым, и совсем безнадежные элементы пойдут «в расход». Алекс — самый что ни на есть безнадежный. Безнаказанность его раззадоривает, наказание — исправительные школы и даже тюрьма — не страшит, а только вызывает досаду: надо же еще с предателями рассчитаться. То, что находится хоть какой-то способ его остановить, можно считать чудом. Ну а если он испытывает страдания и тошноту, пожелав кого-то ударить — что ж, ирония судьбы. Даже самое приятное когда-то приедается, хе-хе.

И никакой многогранности его личности я не вижу в том, что ему нравится классическая музыка. Он ПОТРЕБЛЯЕТ ее точно так же, как молоко-плюс, и при этом испытывает такие же ощущения. Он ничего не создает, только разрушает, при этом испытывая идиотскую радость. Насилие — единственное, что помогает ему чувствовать себя «королем мира». Даже чертов Парфюмер, поубивавший кучу красавиц, делал это с некой грандиозной целью и обладал Даром, за который можно заложить душу. Да что там, наши зэканы, живущие в стиле «украл-выпил-в тюрьму», а в тюрьме иголкой выцарапывающие из железки крестик (а на нем либо Иисус, либо голая баба — как повезет), кажутся более толковыми по сравнению с Алексом и его приятелями и приносящими бОльшую пользу обществу.

И о свободе воли. Этой мысли естественно ждать от тюремного священника, костерящего своих подопечных в надежде картинами адских мук спасти их души. Но что бы он сказал, выслушав фантазии Алекса, желавшего лично истязать и распять Христа? И что бы сказал писатель, если бы накануне трагической ночи ему предложили: вот подонки, которые ворвутся в твой дом. Чего бы тебе хотелось — чтобы их исправили по новой системе, и никакой трагедии бы не было? Или чтобы они остались Человеками (которые звучат гордо!), со своей чудесной свободной волей?.. Если бы писатель выбрал второе — возможно, он заслужил то, что произошло.

Да и не так уж страшно то, что сделали с волей этого негодяя. Просто, если раньше он решал: угостить старуху выпивкой или проломить ей голову, теперь ему пришлось решать: порезать обидчика бритвой или не рисковать здоровьем и предложить эту бритву ему в подарок, чтобы оставил в покое. Будь у него побольше времени и та изворотливость, которую проявляют герои фантастических рассказов, он придумал бы, как обмануть свои условные рефлексы.

Мне жаль, что меры были приняты только к Алексу — ведь есть еще его «други», заделавшиеся полицейскими и все так же издевающиеся над людьми, но не рискующие ничем. И в общем и целом мое мнение о «лечении» — ценная идея. Людей больше пугает мысль, что власти на этом не остановятся и начнут зомбировать простых граждан. Но это дело каждого — не допустить. А так, предложить жертве любого преступления: поставить напротив того самого преступника, но уже не способного сделать ничего плохого — думаю, мало кто упустил бы возможность отыграться...

Долго еще могу говорить. Тема серьезная. Но лучше закругляться. Скажу лишь одно: «За здоровое общество!»

Во многом согласна с отзывами Veronikи и Faуста по поводу этой книги. Я тоже не считаю, что злой человек, но «со своей волей», лучше, чем якобы безвольный. Во-первых, Алекс после «лечения» не показался мне безвольным. Да, он не мог проявлять агрессию по отношению к другим людям. Но разве воля и свободный выбор выражается только в этом? Тогда действительно все очень грустно.

Во-вторых, я не могу сочувствовать герою, который убивает и насилует для развлечения. причем это списывается на переходный возраст и типа само пройдет. Ну конечно, именно поэтому в тюрьмах сидят одни подростки. а главное в конце, таком замечательном «дающем надежду конце», герой не раскаивается в том, что он совершил и считает, что он вроде как достаточно наказан. Ах, ну да, он же НЕ МОГ слушать музыку. какой ужас. А то что двое (как минимум) человек мертвы и сколько еще покалечены, это неважно. Над тем, что они-то были лишены свободы выбора, поскольку мертвы, замечательный герой как-то не задумывается. Ну так что! он же совершал все эти мерзости без всякой задней мысли!

И кстати, все его стенания по поводу того, что он одинок и никто его не любит просто смешны. А он не задумывался, за что его любить-то? Его отношение к родителям отвратительно, то, как он смотрит на любую девушку просто гадко. При том, что его любовь к насилию объясняется жестоскостью общества. Среда заела бедняжку. Но, так как это «ужасное» общество не описывается, то Алекс выглядит еще более отвратительным. У него жестокие родители? нет. Это, напротив, вполне хорошие люди и даже все еще любящие его. У него нет дома? нечего есть? Опять же нет. И комната отдельная есть, не коммуналка какая или общага. Даже стереосистема крутая. Так отчего эта необъяснимая жестокость? Когда он придет убивать, можно будет порадоваться, маньяк, зато со свободной волей!

Единственное, что мне в некоторой степени понравилось, это подростковый сленг, изобретенный автором с использованием русского языка. Читала в оригинале, и было достаточно забавно угадывать, какое русское слово автор хотел передать латиницей. Например, трудно было понять, что gulliver — это голова, rooker — рука (притом что noga — нога), а crasting от слова красть.:lol:

Тошнотная книжка. И, честно говоря, ничего выдающегося тут не вижу. Банальная антиутопия, каких вагон.

Предвидение будущего на детсадовском уровне, элементарная экстраполяция: сейчас много хулиганов, — в будущем будет больше, и это вообще будут чудовища какие-то. Сейчас безнравственности много, — в будущем ещё больше. Замечательно. Куда подевались законы развития общества, коли всё так просто? Гм.

Главгерой — банальный подонок. Но да, конечно же, ему же можно посочувствовать, он ведь классическую музыку слушает — громадное достоинство. Редчайшее просто. Личность! А общество — общество, естественно, ещё бездушнее и гаже, чем этот подонок, оно, видите ли, Бетховена слушать ему не позволяет. А состоит на самом деле сплошь из посредственностей. И эти посредственности, оказывается, тоже те же самые подонки, только... повзрослевшие и остепенившиеся. Да? Нормальных людей уже как бы не существует, а если ты хоть в чём-то не подонок, то уже, похоже, и не личность вовсе. Вот ультранасилие — это да, поднимает над толпой. И Бетховен.

Но написано да, надо признать, сильно. Держит в эмоциональном напряжении до последней страницы. Классический псевдоинтеллектуальный бестселлер.

Книжка оказалась двольно-таки скучной и нелогичной, даже немного жаль потраченного времени. Главный герой в принципе и есть тот самый «заводной апельсин», читай биоробот, только он не точает детали на заводе для пользы общества, а калечит и убивает людей. Ладно бы в нем были внутренние терзания, переживания или поиски смысла жизни, но увы этого нет. Проблема выбора? Но у садиста Алекса отсутствуют эмпатия и рефлексия, личности как таковой нет, это пустой насильник-автомат движимый дрянной программой. Концовка книжки вообще сказочная, отморозок вдруг, начинает думать о создании семьи, жене, детях, тихом семейном счастье. Но откуда, почему, как он к этому приходит? остается лично для меня не ясным. По ходу повествования, этот кадр ни разу не раскаивается в содеяном, саморефлексия отсутствует, как и эволюция внутреннего мира через сострадание к жертвам, ну или хотя бы осознание чудовищности творимого им в прошлом через собственные страдания в тюрьме. Само повествование ни рыба ни мясо, без каких-либо интересных ходов или второстепенных запоминающихся персонажей. Какой-то глубокой философии и «нового взгляда» в этой книжке я не обнаружил, разве желание автора вызвать эпатаж.

Удивительно переоценённая книга. Ещё и ошибочно причисляемая к фантастике. Ещё и написанная просто чудовищным, плохо переводимым языком. Ещё и ни один автор аннотаций и предисловий к этой книге саму книгу, похоже, не читал. Но обо всём по порядку...

Переоценённая. Практически эти сюжеты неприменимы в силу своей избыточной кровавости и нелогичности. Как развлечение, впрочем, это тоже такое себе. Знаете ли, читать об избиении стариков или сексе с несовершеннолетними (что помимо прочего РАДОСТНО преподносит читателю эта книга) не только неприемлемо для человека разумного, но и уже вроде как не совсем законно. По крайней мере, у нас в стране. Очень сомнительное развлечение, да-да...

Каких-то допущений, позволяющих приписать это чудо к какой-либо фантастике, нет. Абсолютно все события в принципе были более чем возможными даже на момент выхода книги в свет. Альтернативной историей тут тоже, в общем-то, не пахнет — велик Лондон и в каком-нибудь окраинном предместье всё это вполне могло случиться. Лондон, знаете ли, это не только Тауэр с Темзой.

Язык. Я имел несчастье читать и англоязычный, и русскоязычный вариант. Довольно прилично зная ОБА языка. Так вот, единственное, чего автор добился таким авангардным ходом, — это мигрени у читателя.

Предисловия и аннотации к печатным изданиям. Я не знаю, с какой туалетной бумаги перепечатывают все эти пассажи про «мрачное будущее», «насилие заполонило Лондон», «злая сатира на тоталитарное общество», «юнцами манипулируют куда более серьёзные силы», «киберпанк»... Бред сивой кобылы, не имеющий с содержанием книги ничего общего. Я, кстати, не преувеличиваю — вот прямо сейчас держу в руках ISBN 978-5-9925-0313-5 от казалось бы респектабельного издателя и там вся эта дичь на обложке и под титульным листом расписана.

Книга при этом сюжетно проста как мычание.

Окончательно утративший сцепление с реальностью от собственной безнаказанности юнец-нигилист совершает множество несовместимых со здравым смыслом человеческого существа поступков, в конце концов попадается, получает по заслугам — и с огромным опозданием делает наконец из этого правильные выводы. Ай да молодец!

Даже если допустить, что за каким-то лешим читателю прям так хочется заглянуть в голову потихоньку опускающегося подростка, — для начала, есть классический «Над пропастью во ржи». Акунинский «Любовник Смерти». Да «Приключения Гекльберри Финна» хотя бы. И далекооооооо не только они одни.

Браться за «Заводной Апельсин» в таких условиях — зачем? Просигналить миру «какой я не такой как все, контркультурный и вот это вот всё» если только?