Николай Животов «Разрытая могила»

Писатель Николай Николаевич Животов, как я уже однажды отмечал в одном из старых отзывов, заслужил в своё время уничижительную характеристику со стороны составителей словаря «Брокгаузъ и Ефронъ». За неимением альтернатив, их оценка и по сей день расходится в сети по справочным ресурсам. Ни в коем случае не собираясь спорить с почтенными энциклопедистами, добавлю только то, о чём они умолчали- Животов писал не одни лишь романы для «низших слоёв читающей публики», но и, например, работал над биографическими очерками об Иоанне Кронштадтском и Ксении Петербургской. Глубокие страдания, раскаяние, осознание причин жизненных неудач -очевидно, эти вопросы также волновали его, и он переносил их на страницы своих книг...

«Помни, что я не успокоюсь, пока не замучаю тебя до смерти, таков удел всех мужчин, которые пользовались моими ласками...». Ух, какая откровенность, какая красноречивость... Ну что ж, значит, «Разрытая могила». Переизданий этого романа я не видел (да и в справочном издании Георгия Климентиевича Пилиева сведения о нём отсутствуют напрочь...), а между тем, книга отличается весьма забористым сюжетом, и, что крайне неожиданно, в середину повествования встроена очень продолжительная, загадочная сцена на кладбище, наполненная мистическими аллюзиями.

Да и завязка в данном случае такова, что я не пожалею времени для её раскрытия. Описывается семейство почетного гражданина Луки Фёдоровича Парфенова. Жили и плодились они в Песках (петербуржцы, конечно, слышали о существовании данного района — где- то близ Суворовского и Греческого проспектов; да наверное, и не только они -под названием «Пески Петербурга» выходил альбом некогда известного рок-коллектива...). После смерти отца Фёдор увлекается певичкой из «Шато-Флер» на Обуховском проспекте, Лидией Николаевной Никитенко. К сожалению, не слушал Фёдор престарелую мать свою (несмотря на то, что говорила та ему — «она во ста руках уже перебывала на содержании...»), поддался страсти, и вскорости женился на «канатной плясунье». Брак с первых дней выдался неудачным, свободолюбивый характер Лидии сразу вырвался наружу -Фёдору и «лошадиный кнут» не помогал образумить супругу. Попытался он было найти управу над ней, собирая для жены подложные справки в дом умалишенных, но не тут-то было — почуяв неладное, «этуаль» получает ангажемент, и сбегает в «Америку», оставив за собой неприятное послание мужу...Спустя пять лет, по наущению сестры, измотанный тяжкими душевными муками, Парфенов сводит знакомство с молодой прелестницей Еленой Александровной, купеческой дочерью зажиточного господина Буровкина с Калашниковской набережной. Девица была диво как хороша, да настолько, что Фёдор Лукич принялся наводить справки о своей беглой законной супруге, да только вот в качестве агента подрядил он сомнительного типа с Полтавской улицы, который вскоре привел неких свидетелей из «собачьих номеров» -один из них носил кличку «Свистун», подтвердивших факт недавнего захоронения Лидии Николаевны на Митрофаньевском кладбище. Известие это, чего уж там отрицать, чрезвычайно радует Парфенова -ведь путь к сердцу невинной Лёли отныне открыт. Эх, светлый туалет из Парижа, да фактура экспедитора Хрюкера на 1800 франков, «бэль-этаж» великолепного дома на Дворцовой набережной -шиковать они умели тогда от души... Дальнейшую часть завязки раскрывать уже не хорошо, ибо я и так зашёл далековато. Хотя нет, я просто обязан упомянуть продолжительный эпизод, когда Фёдор в компании лакея отправляется ночью вскрывать могилу Лидии Николаевны, дабы подтвердить свои страшные подозрения. («Весь вечер Парфенов пил. За этот вечер он выпил пожалуй больше, чем за всю свою жизнь...»). Николай Николаевич проявил себя в двух последующих главах прямо-таки истинным писателем ужасов — он рисует подробную, атмосферную картину, наполненную, к тому же мистическими (или, как знать) фантастическими видениями. Иначе как объяснить это: доносившиеся звуки пения; фигуры, прозрачные как дым фимиама и... десятки огней, отчетливо видневшихся поодаль (напомню, дело-то было глубокой ночью...). Видят и слышат всё это два человека, а не один, что исключает индивидуальную аберрацию. Поэтому, сдается мне, ох как не прост — совсем не прост был писатель Животов...

Ну а теперь, о том, что более всего запомнилось. Несомненным авторским успехом является описание внезапной встречи лицом к лицу двух жён Фёдора Лукича. Это не сцена, а мечта для любого писателя. Как удачно можно здесь поиграть словом, сколько экспрессии, вдохновения вложить...Представим себе двух горящих красоток (одна, правда, уже на грани, за которой былое очарование вот-вот начнёт увядать и чахнуть, но все равно хороша...). Кроткая и чистая против вульгарной, нахальной... «Поза, в которой сидела с папироской в руке, Никитенко, вызвала отвращение и страх в нежной и щепетильной подруге Федора Лукича...она отлично знала, кто эта отвратительная женщина, но не нашла более подходящего вопроса...»... А как Фёдор Лукич на духах соперницы спалился, да ещё и довел себя до столь скотского состояния, что на ковре уснул? Эх, кто бы мог подумать...

Отдельно отмечу писательское дарование Животова в следующем. Да, он не так глубок (как не буду говорить кто..) , и не претендовал на раскрытие каких-то философских истин или иной великой мудрости. Но вот какая штука — приведу пример. Когда Александр Дмитриевич (тот самый калашниковский купец, отец Лёли...), ведет диалог с Парфеновым, он демонстрирует доброжелательность. Упоминает про дружбу с Парфеновым старшим, выражает почтенное отношение, крайне вежлив и точен в репликах, мол лучшего зятя для дочери и желать не мог бы...Однако, каким-то непонятным образом, прямо чувствуется сквозь строчки, несмотря на весь дружеский лад, что на самом деле Александру Дмитриевич сомневается и не верит Фёдору Лукичу — и все слова, которые он озвучивает вслух это потому, что он должен говорить их в силу сложившихся обстоятельств, соответствующих его деловому и общественному положению. И потом ведь это ощущение подтвердилась. Вот как оно удалось Животову? Отнюдь не каждый так смог бы...

«Я помню, что решающее право выгнать отсюда одну из нас принадлежит нашему мужу и хозяину этой квартиры...». (Слово «нашему» в тексте выделено курсивом). Вот ведь лиходейка...Вообщем, я поставил высокую оценку этому произведению, поскольку развитие сюжета происходит здесь не так, как в обычных «романах». Умело внушить доверие к человеку, наполнив все его деяния добрыми помыслами, и так жёстко (а точнее, жестоко) развенчать его — это надо постараться. Наконец, мотивация Лидии Николаевны, выходит за рамки рассудочности. Что случилось в жизни автора, какая драма произошла (ушел он в сорок два ...), почему он изобразил этот женский образ в столь чудовищных красках, откуда столько горечи — вряд ли уже кто-либо когда-нибудь пояснит. Поэтому, «Разрытая могила» -никак не для любителей добрых книжных развязок.