Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»

Вновь открытый бог Гастер, мертвый бог Пан и вечно живой бог Вакх

Думаю, нет ничего лучше, чем после просиживания на жидком стуле перед гербом Франции взяться за «Хлеб с ветчиной» Чарльза Буковски. Это я не к тому, что время снова взяться за чревоугодие, а про окаменевший кал, который застрял у героя скандального автора в жопе, потому что ему не особо хотелось пользоваться сортиром. И ведь современному человеку действительно не хватает копроты, по-видимому, из-за особого, чуть ли неосознанного поклонения богу Гастеру. И Франсуа Рабле — один из немногих, кто без всяких церемоний показывает мир таким, каков он есть, а вдохновение ищет все-таки на пустой желудок. В основном, описания Рабле очень физиологичны и раскрывают сакральное на уровне его пищеварительной системы. И все это под непременные возлияния перебродивших жидкостей высшего качества, что должно дать нам понять, что есть пантагрюэлизм.

Первые две части томика очень похожи друг на друга и рассказывают нам истории рождения и взросления названных Гаргантюа и Пантагрюэлем великанов. Остальные три крутятся вокруг приключения свиты Пантагрюэля в поисках приемлемого предсказания о будущей женитьбе Панурга. Мне показалось странным, что Рабле захотелось написать приквел про Гаргантюа и его отца Грангузье, когда все крутиться вокруг Пантагрюэля и пантагрюэлизма. Первая книга, проникнутая этим самым пантагрюэлизмом, даёт нам только одного из главных героев — храброго защитника виноградников брата Жана. Да и две первые книги, за неимением чётких целей героев и очерченной сюжетной арки, больше напоминают отрывки, которые как будто вырваны из ряда праздных рассуждений. Такие разговоры строятся, как и у Монтеня, в форме накапливания аргументов к определённой мысли, но, в отличие от настоящего философа, у Рабле любомудрие представляет собой не что иное как притягивание фактов из античной истории и философии к церковной схоластике и христианскому мировоззрению. Именно такие вещи и вызывают большую улыбку, чем обращение к низменным темам. Больше всего меня повеселила история, в которой умер бог Пан. Другие разговоры — не что иное как перетирание одной мысли во множестве привязанных к ней эпитетов, качеств и свойств, кажущихся простым нагромождением случайных фраз. Заголовки каждой главки зачастую не дают четкого представления о том, что в ней произойдёт- скорей всего, в ней будет только зачин названного события, которое может и не получить продолжения далее и закончится перетиранием пары мыслей по названному поводу.

Последние три книги напоминают Путешествие Гулливера, что наталкивает на вопрос, а не заимствовал ли Свифт некоторые идеи Рабле, когда сделал своего героя великаном среди лилипутов и когда забросил его в свою собственную утопию — Лапуту? Так или иначе у Рабле встречается и сама Утопия, и несколько вариантов идеальных обществ, созданных на основе монастырей. В путешествии друзей и подданных Пантагрюэля к оракулу божественной бутылки обрывочность объяснима тем, что это могли быть судовые дневники Рабле-персонажа, который ведёт здесь повествование от первого лица и участвует в приключениях наравне со всеми. При этом чаще всего упоминаются ненасытный и неустрашимым брат Жан, учитель Пантагрюэля Эпистемон и пошляк, полиглот и пройдоха Панург. Пантагрюэль среди своих друзей выделяется редко, хоть он вроде и великан, чего зачастую и не заметно, пока к нему в рот не залезет магистр Алькофрибас и не увидит его внутренний мир, буквально описывающий этот микрокосм в масштабах макрокосма: внутри обнаруживается целый город с людьми.

Но как и все сатирические произведения, в этой великой во всех смыслах книге есть огромные минусы. Во-первых, её юмор действует только для того мира, где образованные люди с одной стороны ещё не отошли от приятия Божественных истин, но уже пресыщены вольностями церкви, досконально понимают идеалы христианской жизни и при этом подробно знакомы с достоянием античной мысли. Для них винегрет из языческой мифологии в контексте доверенной единственному Богу жизни и должен выглядеть смешно, но современник и вместе с ним автор комментария, использующий понятия и взгляды атеизма, отдаляется от этого плана восприятия и, по большому счёту, видит противопоставление научной мысли и религии, что видится не менее смешным извращением существования необразованной, атеистической прослойки мира. Не ухохочешься. Во-вторых, любая сатира берет от своей эпохи то, что находится на грани, перейдя которую, получаем гротескную и оттого смешную картину. Из-за этого здесь представлена только одна сторона того мира — та, над которой можно посмеяться. Такие книги, на мой взгляд, нужно читать в дополнение к тем, в которых есть то, на что можно посмотреть так же серьезно, как не столь веселые авторы той же эпохи, либо сопровождать пространным комментарием о том, что представляла из себя та самая, серьёзная, сторона. В-третьих, в «Гаргантюа и Пантагрюэле» присутствуют вполне себе разумные рассуждения, которые читателю профанному могут показаться столь же мудрыми, как этимология языка от Задорнова, когда простота конечных выводов кажется верной и неоспоримой истиной, потому что к ней прицеплено несколько аргументов и ходящих в народе мыслишек. В общем, это одна из тех книг, которая и просветить, и повеселить может только тех, кто прочтёт её в дополнение к знаниям об эпохе Возрождения и пониманию ее сокровенной мысли. Без этого карнавал будет походить на повседневное оправдание пошлости и раболепствование перед собственным кишечником.

Понятно, что через почти шесть веков спустя читатель и близко не поймет аллюзий средневековой Франции. Добавим к этому, что мы, русскоязычные, ещё и полностью зависим от адаптации текста переводчиками. Поэтому все выводы и впечатления от эпопеи весьма условны. Но тем не менее, её размах захватывает, даже не видя всех слоев аллегорий, мы чувствуем, что они есть. А, когда проводим параллели, например, с отечественной историей (время Ивана Грозного) и не видя даже отдаленных феноменов в нашей литературе, то поневоле проникаешься уважением к великаньему труду Рабле.

Но, в принципе, сейчас этот труд читается как сказка со знакомыми сюжетами (вон даже промелькнула притча, как мужик вершки и корешки делил) и особо ничто не выделяется, может, кроме, литературного хулиганства — как, например, тысячи людей утонули в океане мочи. Или подробном живоописании телесных увечий.

Кстати, этими сравнениями, синонимами текст изрядно нагружен. Как начнет перечислять однородные предметы Рабле, так на одной странице не помещается.

И ещё момент. Несмотря на признание произведение классическим, его почему-то не стремятся экранизировать, хоть оно достаточно киногенично. Сравните с сотнями выпущенных «Гулливеров», любопытно — почему?

Как-то раз во время оно,

Посеред симпозиона,

За бокалами с нектаром обсуждали мы Рабле.

И, прилично нанектарившись, пришли к выводу: Рабле — это голова, а «Гаргантюа и Пантагрюэль» — кладезь.

Правда, до начала диспута договорились учитывать, что мат и диамат — мощное оружие в руках пролетариата, с той лишь разницей, что мат розумеют все, стыдливо опуская очи долу, мол, неведом он нам, а диамат, совершенно чуждый и темный, впуливается в ширнармассы с кафедры куда, когда и кем ни попадя. Так же за данность человеку в его ощущениях приняли вопросы пола и отправления физиологических процессов, ибо без них ну никак невозможно.

Итак, Рабле — это голова. И не просто голова, а Голова с Большой Буквы. Широко образованный, владеющий греческим и латынью, английским и немецким, итальянским и испанским языками, доктор медицины (не так просто комментировать студентам-медикам «Афоризмы» Гиппократа и заниматься врачебной практикой), философ и богослов, ботаник и археолог — разносторонне образованный человек, имеющий право воскликнуть: «Odi profanum vulgus!»

Теперь буквально в двух словах о произведении.

О чем оно? Да о нас с вами, о нашем времени, хотя и написано в лохматом 1532 году (первая книга, естесственно). Почему? Стеб, циничный стеб потому как! Что в те времена далекие, теперь почти былинные, что в нашей светлой демократии.

Вот сколько в книге примеров испорченной латыни, кухонной, так сказать? Да не сосчитать. А сейчас что изменилось? Помните политика, который в консенсусе нАчал и прИнял что-то там? А сколько персонажей сейчас приходит с коучинга на коворкинг и отреплаивает чего там исчо? Олбанский, скажете — так нет, чтобы пользоваться олбанским, русский литературный знать нужно, и хорошо знать.

А знаменитый диспут Панурга с ученым-англичанином (вот он, мем!) ничего не напоминает? Или тяжба Лижизада и Пейвино?

Смотрите, как здорово телемиты решили проблему культурного роста над собой в самосовершенствовании! И читают, и поют, и шедевры создают, почти как нонешние креаклы — а вот работают на них другие, те, не имеющие свелых лиц (да простят мне не-расисты пережиток прошлого наследия).

И оракул Бутылки нельзя не упомянуть, ибо «In Vino Veritas» всегда и везде, как в пространстве, так и во времени. Расширение сознания никто не отменял.

И несть числа прмерам тем.

Вот и получается, что книга-то о нас, и актуальна она и сегодня. А потому рекомендована к прочтению. Настоятельно.