Йозеф Сватек «Pražský kat»

Слово «kat» в названии по-чешски означает вовсе не «кот» — как, вероятно, можно решить, а имеет более мрачный оттенок, сближающий его со словом «каторга». Это еще один роман из серии книг о палачах (они же «каты»): то были сходные сюжеты, некогда захватившие умы нишевых беллетристов в конце XIX века в Восточной Европе, и где ещё не утихли к тому времени легенды о господаре Владе Цепеше. Приключенческие романы о «работниках топора» выходили тогда один за другим, и всякий раз авторы пытались уверить читателей в каких-то человеколюбивых чувствах, якобы им свойственных, а выбор профессии — злой рок или вынужденное стечение обстоятельств. Дескать, настоящие злодеи — вовсе не они, а другие — те, что вращаются среди светского общества. А вот получалось ли это у них или нет — вопрос неоднозначный. Например, в настоящем романе молодой человек выбирает данное ремесло чтобы попытаться вызволить из темницы возлюбленную, пользуясь «служебным положением» — скажем так, как минимум спорный способ спасения. Ведь может всё и ровно по-другому обернуться...

Чешский автор — редкий гость на моей полке. О Йозефе Сватеке известно, что у себя в Праге он считался автором второго ряда, сочинял в основном исторические книги, особенно его интересовал период 1620-х гг. (некоторые из них были переведены на другие языки, но совсем немного). Что ещё известно. Здоровьем пан Сватек обладал, судя по всему, отменным: имел восемь человек детей от первой жены и дочь от второй — что есть весомое тому подтверждение; а также, видимо, не бедствовал, раз был в состоянии всех их обеспечивать... «Палач Праги» — зловещий приключенческий роман о цыганском проклятии (усердие, с которым автор кропотливо описывает подготовку к финальным сценам бичевания на морозе оголённой спины одной из главных героинь романа — далеко не предел его фантазии)... Криволинейное мышление всех без исключения персонажей делает роман нешаблонным, отчасти. «Тот, кто однажды протянул мне руку, навсегда исключает себя из человеческого общества и больше не сможет покидать круг палача, который он избрал добровольно», — говорит старый палач Георгий в одном из центральных эпизодов первой части. «Вот вам моя рука! Я буду вашим помощником», — отвечает ему юный Ян Мыдларж...

Северная Богемия. Лесная местность к юго-востоку от старинного города Хрудима. В развалинах древней церкви, у скалы, размещается цыганская семья. Глава племени ищет шестнадцатилетнюю дочь — молодую да раннюю, красавицу Лею. Она выжидает возлюбленного — Яна, двоюродного брата дочери богатого хрудимского «патриция». Охота в окрестностях Крастеца считалась подходящим занятием для дворянского сословия. Заслуживали ли четверо борзых, но всё же еще не сильно провинившихся дворянских отпрысков той кары, которую уготовили им эти бродячие предки индийских народов? Автору, как говорится, виднее. Старая цыганка вступается против насмешек в адрес внучки, и гадает поочередно по рукам знатной молодежи: Адаму Запскому, беспутному юноше, которому свалилось имение («некоторые черты его лица красноречиво свидетельствовали о том, что он уже испытал немалую долю земных удовольствий...»); влюбленной в него Доротке, а также их общей подруге. Всем им старуха предрекает неминуемую смерть на эшафоте (причем одну из девушек должны закопать в землю живьем). На вопрос, кто же будет палачом молодых людей, цыганка указывает на четвертого — самого скромного юношу в этой компании, Яна Мыдларжа...

Да, вот так начало... За что? Почему? Понятно, что по законам художественного произведения, всё предсказанное обязательно должно исполниться. Не буду пересказывать, как именно это происходит, но поступки героев выглядят подчас немыслимо (цыганское пророчество, не иначе). В романе две скорбные сюжетные линии о замужестве двух героинь. Но если одна из них — более-менее традиционная «krimi příběh», то вот вторая... контекстно будто бы взятая из «Молота ведьм» Шпренгера и Крамера — прямо готовый сценарий для исторического фильма об инквизиции Хасинто Молины. Доротка выходит замуж за старого мельника Иржи Вонюру и, заручившись помощью местной колдуньи, прибегает к испытанному «народному средству» — отравлению. В итоге, впереди — полыхающий костер для одной, и земляная яма для другой. Некоторую интригу составлял вопрос, как именно господин Сватек собирается приводить в действие механизм цыганского проклятия — необходимо ведь последовательно свести сюжетные линии в логичную связку с оным проклятием. Не могу сказать, что автор проявил себя таким уж виртуозом, но по мере исполнения завещанного, предполагаю, что первые читатели книги перелистывали страницы с запотевшими ладонями: таки да, так оно и есть, Ян Мыдларж становится палачом с мечом или лопатой в руках ... И в чем вина Адама? Только в том, что он, Адам настоящий отец ребенка Доротки, а не старый мельник Вонюра. Но стоит ли это того возмездия, которое обрушится на его голову? Другой вопрос — мотивация цыганки Леи. Откуда столько ненависти к сопернице, почему она уходит в добровольное заточение и воспитывает чужого ребенка — одна из сюжетных загадок настоящей книги.

Кроме того, господин Сватек преуспел в описании интересующей его эпохи в истории Чехии. Время конфликтов протестантских сословий, смены королей, католических значков на фасадах домов (к слову, у Адама конфискуют имения за участие в сопротивлении Фердинанду II). Видимо, автор бывал и на месте пражского дома палача Яна Мыдларжа на берегу Влтавы со стороны Каменного моста, и проходил мимо статуи святой Варвары...

Итого: 7.5 из 10.0. Да, как было у кого-то: «палач, палач, подожди немного, кажется это мои друзья скачут издалека...». Наглядная демонстрация разницы чешской литературы тех лет от, например, более распространенной французской. Здесь тоже любят и ненавидят до гроба, но не пьют дорогих вин и не устраивают вечеринок с масками домино. Благородные дуэли не в почете. Вместо Булонского леса и цветущих садов Версаля всё внимание почтенной публики приковано к Малой стороне Старого города перед ратушей на Староместной площади...