Николай Животов «Среди шестерок. Шесть дней в роли официанта»

У писателя для «низших слоев читающей публики» Н.Животова имелся опыт «перевоплощений» — однажды я читал книгу, как он побывал в роли извозчика. Что ж, настал черед узнать, как он столь же скрытно овладел профессией «оффицианта» и «проинтервьюировал» своих новых «коллег».

Для начала — немного цифр по-животовски (шёл 1895-й год). На 644 трактирных заведения Петербурга приходятся всего 2 хороших трактира и «8 приличных». Вот это да... На естественный вопрос «почему?», возникающий при виде данной статистики, следуют столь же прозаические выкладки: держать дорогие заведения хозяевам попросту не выгодно — клиенты в них, как правило, и требовательнее, и внимательнее, да и «обставить» их (между прочим — одно из главных качеств официанта, по наблюдениям автора...) себе дороже будет — скандала не обернешься. В то время как у «серых» вертепов чудовищная оборачиваемость. Например, вот что творится в одном из них, на Невском проспекте, в первом часу ночи (!). В трактире 86 столов и за каждым сидит по 3-6 человек. «Стыд, понятие о приличии давно утрачены всеми. Дамы сидят на коленах у кавалеров, кавалеры ноги вытянули на колени соседям .. теснота доходит до того, что некоторые пьют стоя, прикинувшись к окну, зеркалу или органу»... Вот так цифра. Выходит, в заведении единовременно находятся около 400-500 посетителей (из них около сотни, по замечанию автора — падшие женщины), при том, что, численность населения в городе, напомню, была тогда раз в пять меньше нынешней. За полчаса, что журналист наблюдает за процессом, буфетчик отпускает 34 полных графина водки и несколько десятков бутылок разного алкоголя при минимальном заказе пищи со стороны публики — заказано всего шесть бутербродов и немного огурцов с соленьями на весь зал...

Автор много рассказывает о труде «шестерок» и о тех условиях, что ставятся перед ними при приеме на работу. Владыка «Нанкина», Петр Петрович, строго напутствует новичка: «Для меня гость дороже халуя... Хозяйский интерес соблюдать. Стараться нужно дороже товар подавать. Предлагать умеючи. В морду ли дадут, горчицей рожу вымажут — кланяйся и благодари. Понял?»... О своих новых «коллегах» Николай Николаевич также отзывается не особо лестно. «Особенно неприятно поражала их нечистоплотность. Сморкаются в руку, вытираются той же салфеткою, которой протирают гостям посуду. Нюхают табак и теми же пальцами сейчас ломают хлеб. Берут все из общей миски и туда же бросают свои огрызки, объедки. Между тем, среди этих четырнадцати шестерок есть прыщеватые, угреватые, болезненные, быть может и с дурной болезнью. Их никто не свидетельствует, хотя они ежедневно кормят и близко соприкасаются с сотнями гостей...». Как-то несколько брезгливо отзывается автор и о совместных обедах с дружественным персоналом: «Ели все из одной миски. Я захватил своей ложкой какой-то неопределенной жижи и с трудом проглотил. — Не хочется, сказал я, положив ложку.// Коллеги, однако, уписывали с аппетитом и выхлебали всю миску до дна. Меня командировали за вторым блюдом. Я притащил огромную сковороду жареного картофеля и каких-то мясных обрезков; повар не пожалел сала, которое испортилось, и его все равно надо было выбрасывать. Сковорода вся была залита жиром. До этого угощения я тоже не решился дотронуться, хотя очень скоро сковорода была очищена...»

С удовольствием отмечены и характерные приемы — как «оффицианты» подставляют лишние пустые бутылки — для счета — подвыпившим гостям («на 3-4 бутылки примазывается одна, а если в компании есть «дама», то и две.»). Под «дамой» имеется ввиду специальная помощница лакея, которая входит с ним в «стачку»... Между прочим, описанное выше стало почти классикой. Припоминаю, как несколько месяцев назад писали о скандале где-то на улице Рубинштейна, где также участвовали прекрасные дамы, оформившие в одном кафе заказы на немалую сумму, пользуясь благосклонностью случайных знакомых. Чем и вызвали, впоследствии, волну негодования со стороны оных знакомых — когда те увидели счета на оплату и посчитали итоговые суммы неразумными... Или вот, говорится еще про такой приём: «Они заказали крюшон, потом другой, третий. Угощали актерок каких-то. Мы им первый-то крюшон сделали как следует, а второй и третий на простом спирту из сорококопеечного красненького, с апельсинами и сахаром. Они и не расчухали, а взяли с них по семь с полтиной, да еще и обсчитали на четыре рубля в итоге...»

Между тем, обращение «Эй, человек!» (как было в старом советском фильме) — это же всё оттуда, из животовских времён («человек — нечто среднее между половым и официантом»). И ещё, без комментариев: «если бы этот гость, которому сейчас так мило подали желе, видел бы как шестерка пальцем равнял это желе и облизывал свой палец!...Или пресловутая салфетка под мышкой, которою только что отер пот на лице и протер тарелку для жаркого...».

Что же в итоге. Не буду пытаться проводить какие-то тривиальные сравнения с современностью (как говорится, выводы каждый делает сам — в зависимости от собственного жизненного опыта...), но то, что Н.Н.Животов был мужиком наблюдательным, спору нет. Без знания документальной литературы не бывает литературы художественной. Интересно, те авторы, что сейчас сочиняют т.н «ретродетективы» или же «фантастические» книги о путешественниках в прошлое, рисуя безоблачную атмосферу (никак не хочется применять устоявшийся термин, синоним чего-то низкопробного — как говорил Е.В.Витковский — того, за что платят по «три текилы за продукт»...) много ли они читали таких очерков? Если бы много, то, того и гляди, «исторические» описания выглядели бы естественнее и достовернее. А то в них ведь подчас, хоть сюжет разворачивается, к примеру, в 1890-1900-е гг, решительно никакого представления об эпохе получить не удается. Несколько месяцев назад попала мне случайно в руки одна такая книжка. У этой «успешной» (наверное, можно так выразиться, учитывая число изданий в базе Фантлаба -даже у иных классиков столько изданий не внесено...) писательницы в числе главной приметы того времени был разве что усиленно отмечаемый (чуть ли не на каждой странице) дореформенный алфавит с «ерами», который её героиня постоянно разглядывала на вывесках. По мнению автора, видимо, как самое нечто из ряда вон выходящее. А больше, пожалуй, и ничего... В общем, возвращаясь обратно: достаточно прямолинейный и откровенный обзор, представляющий еще одну сторону ценностей старого «непарадного» Петербурга.