Павел Пепперштейн «Странствие по таборам и монастырям»

По дороге из желтого кирпича

»...словно бы паря над всей страной в летающей самодельной хижине, пропитанной чем-то вроде хрупкого дачного уюта.»

Павел Пепперштейн — фигура для современной отечественной литературы культовая. Автор сильно не для всех, но тот, в чью кровь однажды проник медленный яд «Мифогенной любви каст», отравлен безнадежно, и не пропустит следующей книги. Тем более — после полутора десятков лет молчания. Даже зная, как непросто придется с этим чтением. Уникальный читательский опыт складывания слова «Вечность» из обломков и обрывков разной степени сохранности не проходит бесследно, требует подтверждения квалификации, и ты не можешь противиться — идешь искать за внешней повествовательной распыленностью и бессюжетностью иного уровня внутренней связности.

К слову о сюжете, представляющем заявленное в заглавии «Странствие по таборам и монастырям». Если исходить из того, что все многообразие сюжетов мировой культуры сводится к войне и дороге домой, «Илиаде» и «Одиссее», то здесь второе. Сквозной герой в галерее персонажей Цыганский Царь или ЦЦ (для друзей) — бывший детдомовец, не знавший своих родителей, в детстве услышал, что кто-то из персонала назвал его цыганом, и придумал сам себе это имя-титул. Выросши, стал математиком, «неправильным», не из тех, что доказывают теорему Ферма (или что там доказывают математики), а из тех, что квасят с приятелями-собутыльниками. Двое как раз заглядывают, чтобы с его помощью отнести киношникам письменный стол — образчик советской мебельной архитектуры, наиболее востребованной у реквизиторов. Дело в том, что в городе снимают немыслимо дорогой сериал о советском академике — род манны небесной для маргиналов — туда постоянно требуется массовка и аутентичные вещи.

Павильон, в который превращен советский НИИ, становится отправной точкой странствий, и первым монастырем, под который ЦЦ подводит себя (идиома «подвести под монастырь»), согласившись участвовать в авантюре со столом. Потому что, прежде подписав кучу бумаг о неразглашении, во внутренних лабиринтах здания он становится случайным свидетелем убийства режиссера из, подмененного боевым бутафорского, пистолета. Если я скажу, что кино очень похоже на сериал «Дау» (по мемуарам жены академика Ландау), который снимался с 2007 по 2019 годы в Харькове, то продолжать о прозрениях художников и флюидах, которые чуткие к предстоящим тектоническим сдвигам, творцы улавливают заранее — продолжать не понадобится?

Пытаться пересказать события или даже просто обозначить круг персонажей романа — дело безнадежное, их немыслимое множество, как локаций, так и персоналий. Скажу лишь, что сквозная тема здесь близнецовость. Особенность здешнего мифопространства в предельном, во всех отношениях, хардкоре: натурализм, плотскость, бестрепетное обращение к табуированным темам, виртуозные манипуляции с обсценной лексикой. Против опасений, это не ведет к десакрализации, скорее на глазах читателя происходит перемещение на иной качественный уровень сакрального. Когда прежде запретное приоткрывает на мгновение глубинный смысл, лишь с тем, чтобы окончательно захлопнуть створки: понял что-то, ухватил? Радуйся. Разжевывать никто не будет.

Лексико-семантический слой соединяет шокирующую непристойность с высочайшей поэтикой прозаического текста, филигранными стилизациями в соседстве с довольно посредственного качества стихотворными включениями — в них, как в роде буриме, зашифрованы послания здешнего оракула. Последнее роднит «Странствие...» с «Мифогенной любовью» и Советочкой, помещенной в голову героя по типу Метиды, заключенной в голове Зевса. Афина и здесь выглядывает из множества окошек вездесущей — нет. не кошкой, а Совой. Разгадывание пророчеств сопряжено с непременным гаданием по внутренностям слов и сложным переплетением семантических связей.

Референтность к литературным источникам, крайне сложная, часто немыслимо красивая, порой омерзительная, местами смешная сказка. Чистое ментальное наслаждение, хотя сильно не для всех.

Нравятся мне книги этого человека. Или правильнее написать «тексты»? Несмотря на все то, что там описано, они оставляют ощущение позитива и добра, что ли. В «Странствии...», конечно, не столько безумия и психоделии, как в «Мифогенной любви каст». Там не менее, это все же достаточно нишевая вещь. Такой чистый художественный жест в форме книги