Ноам Веневетинов «План D накануне»

» — ...предательство, замки, ангст, оранжаду, корыстные, демоны, афатик, только я, Павия, суп на плите, Брокгауз и, рецептор, в Двине, мембранный, потенциал, графство, оптический, Волластон, завязывайте, частная, дробный, дробью, мой рыцарь, рыцарь, рыцарь.» Веневетинов, стр. 322

»... как же так, Боже мой, ну отчего, отчего всё вышло настолько глупо и это понятно только в конце?» Веневетинов, стр. 90

«... исследовательская составляющая чтения: читатель как настоящий ученый работает не только с архивом Плана D, но и с внешними источниками, чтобы уточнять детали, сверять данные, искать ошибки, иными словами, подходить к тексту романа критически.» Из рассказа редактора о книге

Читать нижеследующее рекомендую, имея под рукой предмет обсуждения. Для начала несколько неожиданный совет. Начните чтение со стр. 400. От этого опуса можно ожидать чего угодно, но меня особенно удивило и порадовало чудесное и, главное, абсолютно точное описание тюремного цикла Пиранези (мне кажется, так мог бы написать только Аркадий Ипполитов). Это вторая известная мне столь явная отсылка к этому циклу, первая встретилась у Сюзанны Кларк. Только это российские тюрьмы, детище российской власти. Почему эти тюрьмы находятся в Тайнинском, где самый красивый в мире храм? И находятся ли они там на самом деле? Это вопрос к соавторам (см. ниже). Может быть, хотели расположить преддверие Ада по-соседству с преддверием Рая.

Цитата, выбранная мной в качестве первого эпиграфа, впервые с начала чтения романа навела меня на мысль, что написан он искусственным интеллектом (ИИ), человек только внёс потом некоторые необходимые, по его мнению, дополнения и поправки. Перечислю некоторые такие места.

Фамилию Бергсон дважды исправил на Брегсон {стр. 26, обычно фамилии исторических личностей в этой книге не перевираются}; в слове кАстелянство А заменил на О; плавки с подтяжками почему-то названы лИотардами (кто-то написал И вместо Е); понавтыкал во многих местах совершенно неуместные матерные слова и выражения, их в среднем гораздо больше одного на каждые 10 страниц; описание таинственных цвергов из Зоббурга оставил только в примечании мелким шрифтом и ещё мельком они упомянуты в другом месте (и очень интересно, что это за цвергские безе, которые кушает трибунал; вкуснятина, должно быть), а жаль, — зверьки интересные, если судить по их занятиям; имя японского самурайского клана Тайра переделал в Тайро; вставил лишнюю букву р в слова Малгожата {стало Малгоржата и не один раз} и Дорпрофсож {стало Дорпрофсорж}; на стр. 540 утверждается, что «Разделить на четыре: это всё-таки же на пять.» — окружающие строки мешают сделать правильный выбор (же или не), нет ли здесь намёка?; на стр. 606 среди парижских картинок упомянуты «портреты Пете в обрамлении женских туфель», мне кажется, я знаю что-то ещё об этом Пете — не маршал ли он?; на стр. 231, где упоминаются партизанские отряды в России, исправил даты — 1812 на 1813 (какие партизаны, когда Наполеона выгнали из России) и 1919 или 1943 на 1913 (партизаны перед Первой Мировой?); среди многих «эпох гениальности»{стр. 388} есть шестая, закончившаяся в 322 году до н. э., мне кажется, что ИИ назвал правильную дату — 323 год — в июне этого года в Вавилоне умер Александр III Великий, называемый также Македонским — а появление в книге неверной цифры это результат «плодотворной» деятельности доработчика текста; о каком «тридцать третьем Риме» говорится на стр. 807?; на стр. 790 упомянута «передовица «Солькурской правды» от 17 марта 1937-го года, в которой сообщалось о деле врачей».

Итого уже четыре исправленные даты; может быть отсебятина такого рода кому-нибудь и нравится, мне — нет. Как это сейчас модно говорить, она контрпродуктивна.*

«13 января 1953 года, в газете «Правда» вышли редакционная статья «Подлые шпионы под маской профессоров-врачей» и сообщение ТАСС «Арест группы врачей-вредителей». В этих материалах рассказывалось о раскрытом органами госбезопасности заговоре группы врачей, которые были агентами иностранных разведок и хотели избавиться от руководителей СССР.» (это из интернета, по этой теме океаны материала). Зачем надо было врать ещё и тут? Или речь идёт о деле Солькурских врачей? Кстати, Солькурск это Курск с точностью до секунды широты и долготы, и зачем он (единственный город в книге) переименован, желательно пояснить в следующем издании, снабжённом подробными комментариями. По-моему, соавторы пересолили. Тем не менее невозможно не обратить внимание на необъятную эрудицию соавторов, их знакомство с самыми разнообразными свидетельствами современников и участников едва ли не всех когда либо происходивших на Земле событий. Вот сценка из Отечественной войны 1812 года (стр. 687). Французская кавалерия атакует партизан: «За двадцать шагов партизаны достали пузыри со схваченными бечёвкой горлами, швырнули в них, всё долетело, взорвалось, и стало понятно, что внутри нечто смрадное, по-маленькому напополам с по-большому, кони почуяли вонь и начали отворачивать.» Соавторы как бы говорят: «Да, мы умеем воевать, но не хотим, чтобы опять». Они серьёзные и очень квалифицированные историки.

Есть и пятая дата, с ней немного сложнее (стр. 336): «Секенера ругал с пирамиды гиксосов.» Секенера это, как обычно, либо опечатка, либо авторская правка. Царь Секененра Таа погиб от тяжёлых ран в расцвете сил в сражении с какими-то врагами, возможно, это были гиксосы. Его мумия хорошо сохранилась. В перечне на стр. 814 Древний Египет упоминается только один раз, в 2102 году до н. э. (Мемфис). До нашествия гиксосов оставалось ещё без малого пятьсот лет. Возникает подозрение, что список на стр. 814 написан столь же небрежно, как и вся книга.

Естественно, книга содержит и обычные орфографические ошибки, на которые в рядовой художественной литературе внимания не обращаешь (если их терпимое количество), но к этой книге отношение особое. Вот пара примеров: стр. 543: «... отблески лежали и на его лице, ещё мокрого от слёз ...»; стр. 492 — «смотреть в след составу — становятся на колёса вразнобой, вереница уходит на Берлин ...».

Коротко говоря (и чтобы было понятно соавторам), в этом фолианте «грамотность на уровне флемованных дорожек», т. е. близка к уровню его разумности, а должна быть намного выше этого уровня. Скажу иначе (инженеры поймут) — уровень шума для такого сигнала (текста) должен быть практически нулевым.

Вот ещё маленький отрывочек, от которого за версту разит нечеловеческим происхождением:

«Когда налётчики подходили к дому, мимо их отпавших витрин с большой ловкостью ушёл из виду мальчишка, словно укравший у Босха кисти, у Генриха II макет церкви, у Белинского идею статьи «Ничто о ничём» и мнения о «Песнях Мальдорора» у сюрреалистов ХХ века, чем на малость задержал их признание.» Не говоря уж о том, что налётчики (не домА на улице) как-то связаны с витринами, а был ли мальчик, который так чудесно выглядел, что ему подошло бы имя Гаврош-Кибальчиш, или налётчикам он приснился всем одновременно?

Этот набор слов (возвращаюсь к эпиграфу) абсолютно бессвязный внутри и ни с чем не связанный снаружи, сильно смахивающий на переписку Алекса и Юстаса, да ещё и имеющий в тексте статус отдельного самостоятельного отрывка (из таких отрывков-абзацев состоит весь роман) мне показался чем-то вроде побочного продукта деятельности ИИ.

Встречаются в книге и другие, во многом сходные, но несколько более осмысленные словеснопоносного вида отрывки. Вот один такой:

« — Тогда выходит, — всё острил Вердикт, — что случайная встреча, как ты говоришь, это свидание ...

— А любая смерть — самоубийство (а планета Земля — горшок для Иггдрасиля, Вульгата — система мира, разделочная доска — алтарь, Шмалькальденская война — братоубийство, марш солдат — макабр, рождение Коперника — второе пришествие, Переяславская ночь предсказана в рекламе, Нёф-Бризах — упавший с орбиты замок, Гото Предестинация — брелок на ключах, кёльнская вода — улика, Адмиралтейские Ижорские заводы — порталы в иной мир, Анджей Костюшко — космополит, отмена судебной пытки — заговор иноверцев, Рейнский союз — празднество блудных детей, Библия — революционный синопсис, разностная машина Бэббиджа — устройство для промывки судна Обломова, Аккерманская конвенция — дым из вишнёвой трубки, чтоб на земле прекратились войны — неверное целеполагание, Хун Сюцюань — созванивался с Иисусом, сюзеренитет — ростовщическое отцовство, Исаак Ньютон — сон Земли о себе самой).»

Костюшко на стр. 363 сыщик называет Тадеушем, как все привыкли его называть; здесь тоже видно вмешательство человека в сочинение ИИ; полное имя Костюшко — Анджей Тадеуш Бонавентура.

Величина текста, заключённого в скобки, может показаться излишне большой, но в книге есть место, где в скобках находится без очень малого две страницы слов, сама же фраза очень короткая; это уже на грани издевательства; следующий шаг в этом направлении приведёт к открытию скобки на первой фразе толстого тома и закрытию на последней фразе, и подзаголовок будет у этого произведения «Роман в скобках»; это не показалось бы издевательством, т. к. не было бы замечено.

Произносит всё это некто Принцип, бандит и убийца, да к тому же рогатый (он убивает какого-то бывшего агента ударом рога в живот), но не Гаврила. Этот перечень неожиданных, часто парадоксальных, определений и ассоциаций тоже, как мне кажется, результат машинного творчества. Хотя и человек из группы «статистов с одинаковыми вскрывшимися гардеровыми» (этот набор слов можно увидеть на стр. 285) мог такое придумать ... часа за два-три.

Приведу кусок ещё одного имеющего смысл отрывка того же вида (что-то сикамбрическое в этом всё таки есть):

Чувства: из резонансных окон слышно рычание — выражают требование выпустить их на свободу.

Радикальное сомнение: где должна находиться столица, какие из столиц, в которых я побывал, были перенесёнными?

Элементы страха: подлежат тайному отслеживанию.

Хорошая смерть: она не на пути, которым идёт время.

Жезл правосудия: вот на чём явно виден блеск самоубийства.

Привилегии: их не счесть за окнами, освещёнными изнутри ночью.

Инструкции: порождают карикатуры на власть.

Боль высвобождает истину: как и всё остальное.

Аура ремесла: тогда им хватит и на вторую кружку.

Социальные связи: больше контрсоблазна, чем соблазна.

За закрытыми дверями: лично я никогда не расслаблялся, что делал мир — не знаю.

Чёрная магия: участвует скорость света.

Профессиональная лень: я только в начале пути.

Деньги: повидал их немало, хотя никогда не старался.

Убийство, коему виной страсть: не мне их судить.

Предательство родственника: не понял — он меня или я его.

Грамотность: она даже в море может пригодиться.

Вдруг направленный верным глазом всё увеличивающийся потенциал вытеснил его душу из тела, с изумлением, довольно быстро оправившись, он понял, что в его останки вселился дух Рагнара Лодброка.

Метод — стал вспоминать Рагнар: при помощи него можно определить мужское или женское начало преобладает в том или ином человеке.

Грани: всегда обращал на них внимание, всегда делали жизнь сносной.

Фенрир: чудовище?, шум кошачьих шагов?, рыбье дыхание, птичья слюна? Это серьёзно? {конец цитаты}

Это мысли умирающего человека, который представляет, как умирает норвежский конунг, крестоносец Сигурд Йорсалафар и слышит его мысли. На стр. 814 можно найти дату (как ни странно, правильную) и место его смерти. Мысли современного человека и средневекового короля каким-то макаром перемешиваются, иначе трудно объяснить появление в этом потоке скорости света, инструкций и прочего мусора.

В книге много ярких, иногда страшных картин, одна только коллекция оригинальных самоубийств дорогого стоит (хотя в романе Веркина «Остров Сахалин» можно найти ещё оригинальнее). Вот одно из таких (стр. 274):

«В центре луга на заднем дворе из земли торчали деревянные колья с прикрученными верёвочными петлями. А. взял полную лейку, полил площадку между ними, присыпал опилками и лёг. Заплёл ноги, левую руку, растягиваясь; наконец он был готов.

Бамбук впивался, преодолевал, прорывался в силу заложенной в нём природы. Мучение длилось более трёх суток, в течение которых, когда он уже оторвался от земли, пришёл Циолковский. Он долго собирал стальную стремянку с тросами и противовесами, чтоб оказаться поверх одного из стеблей, растущего из него, он сам его выбрал при помощи определённого метода. Там, на высоте приходилось работать очень быстро, пока чаша в торце стебля ещё не ушла безвозвратно. Прикрепил утяжелитель, это несколько облегчило задачу. Арчибальд страдал в обрамлении колючей проволоки, молотков, трубок, клещей, латунных конструкций, отчасти оплетённый ими.

К концу второго дня сквозь рощу на поляну вышел Толя, остановился на краю. Угасающим взглядом он различил его и помотал головой, во рту перекатывалась кровь, под затылком немедленно оказался двухдюймовый болт. Кажется, он понял и скрылся из виду, пятясь, не переставая смотреть.»

Это стр. 274. Зовут Циолковского Константин Эдуардович, он учёный; Толя — сын Арчибальда. На стр. 332-333 немного рассказано о них в связи с методом лечения чудесами света. Есть один абсолютно непонятный нюанс — в книге мельком сообщается, что психиатрическая лечебница, где живёт Арчибальд Вуковар (и два его сына — Натан и Толя) существует главным образом из-за Арчибальда (он главный пациент). Как в таком случае можно было допустить вышеописанное?! Ответ у меня единственный — администрация лечебницы одновременно сама её потенциальный пациент. Ответ на другой, сразу возникающий при чтении этого отрывка вопрос, — что делает Циолковский около умирающего, — в книге есть, читателям будет интереснее, если они узнают это не от меня.

Вообще в книге масса увлекательно, даже талантливо написанных (иногда нарочито косноязычно) эпизодов. Это ограбление поезда группой разбойников (отцепляют почтовый вагон и цепляют его с следующему поезду); невероятно динамичная сцена на вокзале при посадке психов в вагон без дверей; сюрреалистическое описание расследования преступления в цирке — убийства Джеймса Бьюкенена, о присутствии которого в цирке никто не должен был знать;** длинный эпизод («словно это картина Джона Мартина») со странной процессией, несущей по узкой тропе гроб с драконом; сюрреалистическая (сюрреализм в книге чуть ли не сплошной) спортивная зарисовка на палубе ледокола; репортаж Вадима Синявского с соревнований гимнастов; «кинематографическая» полемика (на стр. 602-605 разговор продолжается при участии сценаристов, которые прямо названы один по имени, другой по фамилии — это Морис Слободской и Яков Костюковский), которую ведут некто Л.Г. (режиссёр, в котором сходу угадывается один из самых популярных комедиографов СССР) и маленькая девочка-вундеркинд (снова сюр, но такая девочка, Алиса Витальевна Жданова, в настоящее время учится в десятом классе одной из школ Красносельского района Санкт-Петербурга — это то самое редкое явление — одновременное падение с дерева нескольких сов); странное письмо (таких писем от разных людей несколько, одно другого поразительнее) от Евгения Пантелеймонова (Любимой Галочке), в котором он пишет о себе то в первом лице, то в третьем (это снова шутки от ИИ, или что?) ... и т. п.

Изредка попадаются особенно сильные картины, например, фантастический вариант расправы над главными подсудимыми Нюрнберга и воспоминания жителей Хиросимы о том, что они делали за несколько минут до взрыва (здесь нет ни малейшего поползновения к выкрутасам, органически присущим всему тексту книги, слишком они были бы неуместны; могут же соавторы, если хотят).

Эпизод с Синявским есть смысл привести целиком, это стр.95:

«Он размахнулся и швырнул камень, угодив ему в свод котелка. Второй ушёл под берег, Г. стоял, смотрел на импульс; швырнул ещё, то же самое, взял горсть и ударил как картечью между берегом и впавшим в ступор кладоискателем, тот поднял на него голову.

— Ну ладно, сами напросились.

Под неестественным углом он забросил обе руки за спину, начав копаться в ранце. Сзади донёсся хрип, будто это прокашливался некий механизм, разбуженный в недрах, путь ему один — из тьмы.

— ... буду вести я, Вадим Синявский, основоположник советской школы спортивного радиорепортажа, майор, член КПСС с 45-го года, — оглушительно разнеслось вслед за треском.

Вдруг он почувствовал неимоверное облегчение, более того, что сейчас прикоснётся к чему-то действительно значительному, что заслужил своим бесстрашием и упрямством.

— Денёк сегодня так себе, о, забыл, это Москва говорит; мрачноватый, ну да ничего, у нас все как один крепкие физкультурники, в свой день сразу после зарядки садятся за рюмку чая. Где установлены наши микрофоны, не скажу, команды выходят на поле, с высоким подниманием бедра, те, что полосатые — Динамо, у каких физиономии все в отпечатках разводных ключей — Торпедо, надеюсь, я наглядно объясняю радиослушателям. Так, так, так, капитан бело-синих даёт поджопник главному арбитру и резко замирает, как все, теперь тот не знает, может, это из Торпедо прилетело, насолить-то за чемпионат России он успел всем.

— Владимир Владимирович взялся за ранец, подкрутил тумблер ещё.

— Сальто Делчева, теперь назад Погорелова, Ковач, Гейлорд два, контр-движение Люкина, полтора назад, перелёт углом Маркелова, Квинтейро, перемах Штальдера, отпускание рук от грифа Воронина, контр-сальто Маринича, продев Адлера, итальянский оборот обратным хватом, другой, третий, перемах ноги врозь в вис Карбалло, да вы зае..ли ...

Подкрутил ещё.

— ... сразу перехожу к либретто, так что не обольщайтесь.

— ... а мы продолжаем нашу кампанию.»

Главное действующее лицо этого эпизода некий Владимир Владимирович, проводящий отпуск в Крыму («Уже выяснилось, что его зовут Владимир Владимирович, что ноша его тяжела, словно свободное падение, а миссия сложна, будто картечная система французских gendarme. При определённом стечении обстоятельств он мог оказаться опасен, как истинный обитатель лабиринта, не важно, что вознесённого на самый фальцет всех этих меловых и неогеновых толщ. Старался думать именно об этом, преодолевать свои чувства, в первую очередь враждебность, потом уже эту проклятую любовь к человеку как таковому.» стр. 43). Многообещающая характеристика, не правда ли?

Написано уже порядочно, а до заговора так и не добрался, хотя Владимир Владимирович может показаться неким проблеском. Первые признаки наличия каких-то спецслужб мне попались только на стр.106-107, где Готлиб Нараянович подслушивает интересный разговор:

« — Группа «Норд» желает держать концы под толщей до финальной парадиастолы, обмануть всех, весь мир, так что никаких шуток. Группа «Норд» состоит из двух постоянных членов с кодовыми именами Норд 1 и Норд 2, и двух сочувствующих — квазинорд 1 и квазинорд 2. Кроме того, существует группа оказывающих противодействие группе Норд*, группа «Нарвская операция». В ней четыре постоянных члена: НО1, НО2, НО3, НО4. Трудность их задачи состоит в разрозненности действий, они впервые объединились в группу только что, да и то не по своей воле, а одного из Нордов, квазинордов или НО. Один из квазинордов является вместе с тем и НО**. Норд 1 исполняет роль руководителя акта подлога, но, при более вдумчивом созерцании, главенство его под сомнением, поскольку сильное влияние на него оказывает Норд 2. Норд 2 — это серый кардинал фальсификации, однако Норд 1 положительно хитёр и, возможно, ведёт какую-то свою игру. Знает всех участников двух групп, кроме НО 3. Если бы он мог обличить его наверняка, то распрощался бы с пальцем скорее прочих. Зато точно всех знает квазинорд 1. Он владеет всеми необходимыми соотношениями, однако их всего немного, в частности то, что НО 2 гораздо более осведомлён, чем Норд 1, о чём Норд 1 знает, но силится представить квазинорда 1 более разговлённым простотой, чем он есть на самом деле. Что до квазинорда 2, то в иерархии полноты он стоит ниже Норда 1, однако информация его обширней, используя это, он влияет на высоту шкалы искажения особенным образом, более не пряча действительность, но запутывая, крутя потоками, не случайными, часто противоречащими друг другу, оклеивая отражающей фольгой крупицы истины. НО2 совершил для раскрытия правды самый решительный и потому виктимный рывок. Он отдал в распоряжение НО1 ультимативную филиппику, украденную у Норда 1, что раскрыло часть его фальсификаций и через него — часть фальсификаций Норда 2. В свою очередь, НО1 прекрасно со всем этим ладит, получив из данных, похищенных НО2 у Норда 1, наибольшую пользу и опубликовав с поясняющими сносками. Комментарии у них вообще краеугольный камень, все участники событий питают к ним необъяснимую склонность, всякий на свой манер, но трактует. Норд 2 обкашливает всю деятельность Норда 1, запутывая тем самым уже и без того, ни дать ни взять, лес.*** Квазинорд 1, в свою очередь, комментирует всё, что движется не по уставу колеи, не выставляя, однако, свои вещи напоказ, до них пока не может добраться даже НО3. С большим проворством нащупывает он взаимные сцепления и ориентируется вр всех этих квазикомментариях и криптосценариях, а также имеет редкую способность сидеть с продырявленной газетой сутки напролёт, в обнубиляции, и предугадывать, а, предугадывая, находить линии переброса между событиями, отдалёнными друг от друга сотнями лет и двумя минутами, а также менее осязаемыми расстояниями.

— А НО4?

— О, этот более занят сбором сведений без налёта той патины суррогата, кроме того, он не склонен подавать их в завуалированном виде, вообще в этом смысле хитрить и интересничать. Однако, быть может, это лишь вопрос выбора пути водворения, ммм ... мечты, чистопробности.

Готлиб замер на крыше уличных туалетных кабинок, боясь пошевелиться, боясь, однако, и того, что они решат договорить в движении.»

[комментарий

*) Здесь название группы потеряло кавычки, очевидно, по причине невнимательности автора.

**) Сочувствующий противодействующий, редчайший случай :)

***) Ключевые слова :). Это действительно лес. Лес в дремучем лесу, т. е. в книге.

Отрывок не очень большой, но наречие «однако» встречается в нём 6 раз. Причём не только в монологе персонажа, которого подслушивает Готлиб. Читатель начинает замечать некоторую косноязычность автора, старательно прикрываемую огромным количеством узкоспециальных терминов, каковыми книга буквально нашпигована.]

Возвращаюсь к заговору. На стр. 427-428 находится текст, из которого можно понять, как работает организация, описанная в подслушанном Готлибом разговоре много раньше. Здесь я расположил эти отрывки рядом, т. к. мне показалось целесообразным их чтение без разрыва в 300 страниц (т. е. через несколько дней):

«Число уже несколько раз уточнялось, просто посчитать не годилось, требовалось сверять прогнозы и отчёты, если кто-то оказывался лишним или кого-то недоставало, один становился другим, другой третьим, что порождало новые варианты будущего, в соответствии с которыми приходилось менять нечто, казавшееся незыблемым, далеко от середины цепочки, выявлять всё по-иному, по-иному прокладывать оси выполнимостей, сопоставляя те с индуктивной эмпирикой. Например, 27 января в 2 часа 18 минут пополудни криптоНО6 при содействии норда 3 и норда 6, а также НОхО7, НОхО8 и ОНгсО1 должен был арестовать учителя фехтования, скрывавшегося в Тюремном замке, вместо него привезли старика в разорванной мантии, заявившего, что он судья Коммерческого суда Артамон Васильевич Пасхалиев, а в случае, если тот действительно являлся Пасхалиевым, арестованный днём ранее коромысельщик с 1-ой Мещанской, работавший в окрестностях Ботанического сада, становился Саввой Сент-Олбансом, действительным статским советникои, начальником путевого департамента, что влекло за собой ещё большие трудности, в число которых входила смена вектора, до того ведшего в область подземных ходов, на апостольскую нунциатуру, сразу совершенно сбивался курс, уже избранный для допроса ребе Ицхока, что в свою очередь влияло на дело арестованного уже не важно кем и в какое время связного настоятеля монастыря А. с лондонскими букмекерами, на непричастность коего делался особенный расчёт, и если он оказывался причастен, даже через такое ничтожество, веский интерес к определённому каторжному централу преобразовывался в прямое доказательство против конкордата, усиливавшего влияние на печать и школу, поскольку в интересах его в Российской империи ходатайствовал также взятый под арест Пимен Мгербов, генерал от инфантерии и комендант Тюремного замка; просчёт относительно романа «Серебряные коньки» Мэри Додж переходил на необходимость поимки Вукола Бессудного, чьи приметы и местонахождение в комедии Александра Островского «На бойком месте» превращало журнал «Современник» в газету «Вести-Куранты», каковая метаморфоза сказывалась на личности арестованного вчера коммивояжёра, % его допрос, внесённый в таблицы и прогнозы, оборачивался тем, что приходилось отпустить преподавателя математики, арестованного выездной криптоНО12 в Нижнем Новгороде, его уже везли в Москву,% что в свете описанных событий становился в расчётах Робертом Браунингом, а если учитывать микуловского ребе, то и самим Генриком Ибсеном, основателем новой драмы, а арестовывать его не позволял тайный договор Российской империи с Норвегией.»

Это неприкрыто издевательское описание работы правоохранительных органов (как бы правоохранительных как бы органов) напечатано ещё и с недопустимой ошибкой. Я выделил знаком % несколько слов, которые, по-моему, должны стоять в скобках, но скобки пропущены.

Вернусь к заговору. Не буду раскрывать сию тайну, в основу которой положен полнейший литературного происхождения бред, а разочарование оным произведённое надолго отбило охоту читать дальше. Какой там Владимир Владимирович?! Он благополучно забыт. Но зачем был нужен этот грандиозный мыльный пузырь? Или, если хотите, это повешенное на видном месте ружьё? Но получилось интересно, этого не отнять.

Маленькое, но необходимое добавление.

Моя заметка посвящена технике изготовления этого толстого тролля, винегрета из десятков жизнеописаний, приправленного массой исторических экскурсов. Естественнонаучные «отклонения» очень редки, и тем более ценны (длиннющее описание механизма на стр. 51-52 — «... отофонам для эманаций, через змеевик, пускал темперамент» — никакого отношения к естественным наукам не имеет).

Вот одно такое «отклонение» (стр. 171):

«Весной Жайсан вскрылся и льдины с обратной стороны оказались красными, словно после прорыва вульфенита, гейзера киновари на дне; они пропитались кровью, которую за зиму недополучили их боги;»

Разве это не помогает составить верное представление о книге? Вульфенит и киноварь — минералы. Первый — молибдат свинца, второй — сульфид ртути. Тоже ведь пища для размышления — разновидность лапши для развешивания, приготовленная соавторами, один из которых алхимик.

Читая этот гигантский ребус, я почти всегда чувствовал себя как жирондист «брошенный в Антарктиде». Постоянно приходилось разбираться, кого имеет в виду автор (или ИИ) под словом «он» — кого из двух, а то и из трёх действующих в коротком отрывке персонажей. Попытки отличить гениального сыщика (см. мультик о музыкантах из Бремена, есть сходство в методах работы) Л.К.*** от Лукиана Карловича Прохорова тоже не всегда были успешными, но кое-как, через пень-колоду разбираться удавалось. А вот получить хотя бы отдалённое представление, полунамёк о том, что имеется в виду в некоторых особенно бессмысленных пассажах (а их много!), так и не удалось.****

Но это дело восьмое. Удалось самое главное — получить достаточно чёткое представление, о каком кануне (кануне чего) говорится в названии. И насчёт плана А, плана B, плана С и плана D тоже некоторые предположения у меня появились, хотя полной уверенности в существовании первых трёх планов у меня нет. Дело в том, что заговор мировой литературной закулисы (состряпанный русскими народниками, а дело было трудное из-за ложного немецкого следа) был раскрыт и заговорщики обезврежены. Это видно практически ещё до прочтения книги, если внимательно приглядеться (понимаю, что если бы не это моё замечание, никто приглядываться не стал бы) к стр. 814, где Петербург напрочь выпал из истории после 1881 года, а Москва точно так же исчезла на огромный срок с 1867 по 1955 годы. Три русские революции, марксизм-ленинизм, Гражданскую войну, коллективизацию и индустриализацию как корова языком ... Вот это МНВ так МНВ! Азимову понравилось бы, уверен. Зато заметное место в книге отдано сэрам, монахам и прочим психам, есть даже говорящий конь и читающая собака (о них очень мало, к сожалению) ... но получилось интересно, этого не отнять.

Глобальные задачи (это я о планах и канунах) каждый читатель должен решать сам. Если я обо всём этом напишу, читать будет не интересно (иногда спойлер допустим, но не здесь). Да я и так уже изложил моё вИдение происходящего в романе, пожалуй, излишне подробно. Подчёркну — моё и только моё. Однако, ребус есть ребус, что-то где-то я, наверняка, упустил (ну, к примеру, кто такой Лжедимитрий Прохоров со стр. 736, есть же ещё и Лжедимитрий Винников-Мур со стр. 200, не слишком ли много Лжедимитриев?; и что за орущие друг на друга оборванцы за бочкой на стр. 163?; кто там в позднем средневековье теряет сандалию размером со шкуру белого медведя, споткнувшись о шпиль и уронив его*****; писающая под себя Ева ... да тут много деталей, помогающих, а не мешающих ли?, понять целое), так что буду весьма признателен указавшим на такие упущения. Надеюсь, мои наблюдения помогут другим «отважным мореплавателям».

В итоге коллектив авторов ребуса одержал надо мной победу по очкам, причём, в нокдауне я имел удовольствие побывать в каждом из 22-х раундов, а от последней фразы эпилога поднялся только на счёте 9. И вот, немного оклемавшись, представляю на суд уважаемой публики свои впечатления.

*) Когда к таким фокусам добавляются типографские выкрутасы (это точно не ИИ), становится совсем уж противно. Вот несколько маленьких цитат:

1. «Полицию, полицию зовите, да ещё какое-нибудь общество на единорогов.»

2. «Тема чрезвычайно, хотя вам так не покажется, кроме того, она и относится не ко всем.»

3. «Там, в мире, где степь не сливалась с небом, рыцари вообще были столь плотно объяты горениями внутри себя, что уже из-за одного этого отдалялись от подвигов, делая, однако же, их обезьяны, но также не задумываясь.»

В этих трёх отрывках перед читателем поставлены два трудных вопроса (о каких обезьянах идёт речь? и как должна выглядеть эта фраза?) и два вопроса простых (какое слово пропущено? и какое слово пропущено?).

Опять вспоминается «аналог» этой книги — переписка Алекса и Юстаса. Шифровальщик был бы немедленно расстрелян. Нет?

**) Какой из многочисленных исторических Джеймсов Бьюкененов оказался в нужное время в ненужном месте, — это соавторы оставили на усмотрение читателя. Но первым приходит на ум 15-й президент США, бывший послом в России, и умерший на родине. Но дело даже не в этом. Зачем вообще в романе убивать президента США просто так, вне всякой связи с сюжетом (если в этом месиве можно различить какой-то сюжет)?

***) Кто-то, пожелавший остаться неизвестным, вынес на суперобложку следующие три фразы: «Частный сыщик с тяжестью всего мира на плечах. Его враг — сама интеллектуальная история человечества. Его единственный союзник... пепел, в котором видны следы».

Вынесший пожелавший ошибается. Сыщик не фашист, не мракобес. Его враги те, кто интеллектуальную историю человечества пытается использовать для остановки его истории. Глубина третьей мысли уступает только её темноте. Сыщик опирается исключительно на реальные вещественные доказательства, пример тому кухонная воронка в деле Бьюкенена.

****) Пример такого тупологизма, одного из многих (начинается он со слова это):

«Он заметил в руках одного из них странный инструмент, при помощи которого, скорее всего, его сейчас и имели. Орхидея и оса на приборе, никому не ведомом, на фоторужье или зоопраксископе. В нём и состояла причина, что того или иного посетителя не гнали с возмущением. Это не предусматривалось списком слов, ознакомление с которым вылилось в отдельный спектакль, где импровизации, являвшейся нормой, было несравненно больше, ещё больше только в момент, когда обнаружилось, что ординация во времена Тинисского периода запустила процесс эмансипации. Гетерогенность, связь, картография, незначительный разрыв, сознание как светозарный пучок и порнография как толкования слов апостола Павла о том, что во Христе гендерные различия упраздняются.»

Ещё тупологизм — «Ладно, подумал сэр, восполнит маета сегодняшнего дня, как будто христианизация Фландрии произошла за сутки или Иоанн Безземельный даровал владение Ирландией ему и сразу спросил, что он успел сделать;» (риторический вопрос — что восполнит маета?).

*****) Не Аякс ли это? Наблюдатель, который чуть позже видит собаку в космическом аппарате? Пронзительно печальная картина, кто любит собак лучше пропустить.

Особо крупных героев Рабле в этой книге точно нет. Но есть боги (возможно, Аякс один из них). Представление об их могуществе, их способностях у соавторов удивительно примитивное. Выше я упоминал об эпизоде с похоронами дракона. Теперь добавлю цитату: «С разных сторон на крышку спрыгивают Гуан-Ди, который тут же усаживается в позу лотоса, и Яровит — мостится боком на скат и свешивает ноги. До этого они висели на верёвках на скале в соответствующих местах. На них и сейчас ещё надета альпинистская амуниция.» Оставляю это без комментариев. Кстати, Яровит (один из богов войны) отец Герардины Фридриховны Неубау (а её мать Мария Анна Шикльгрубер, бабушка Гитлера) — до чего же причудлив ход мысли ИИ! Ну, это так, к слову.

PS1

А вот что меня окончательно добило. Это упоминание на стр. 596 двух фамилий — «и Презент с Лысенковым для них всего лишь ничтожества.» Это кто-то из киношников говорит, возможно Л.Г. Две фамилии РЯДОМ. Так я хочу спросить соавторов (не сомневаюсь, что оба — ничтожества, я тоже не в восторге от обоих) — если имеется в виду Исаак Израилевич Презент, то, будьте любезны, дайте мне знать (как хотите так и дайте), как зовут этого Лысенкова? Если Трофим Денисович, то не стоит беспокоиться. Понимаю, что это для вашей высокоидейной модностильной книжки совершеннейший пустяк, но количество, господа, количество ЭТОГО зашкаливает уже! Да оно ещё и матерщиной густо посыпано. Ну сказано ведь уже давно одним мудрецом — тщательнЕе надо работать! На этом Лысенкове закругляюсь. Надоело-то давно уже, но второе, беглое, прочтение всё же закончу.

Если эти ошибки (все мной упомянутые и другие подобные) с датами и фамилиями (и с орфографией) сделаны сознательно, то это просто примитив, в котором нет ни юмора ни сюрреализма. Мне кажется, такой выдающийся мастер и литературный фокусник, как Жорж Перек, оценил бы такие приёмы весьма низко.

PS 2

Монолог инопланетного военного корреспондента или просто наблюдателя, отступающего в рядах немецкой армии (стр. 701-702), на мой взгляд, один из лучших эпизодов романа. Нет, всё-таки не так уж всё глупо. Читать книгу стоит хотя бы из-за ста-ста пятидесяти страниц вроде этих двух. Но эта доля очень мала, а ведь такой могла бы быть вся книга!

В романе есть и другие эпизоды, где присутствуют научно-фантастические артефакты. Вот ещё одна цитата из многих, которые мне хотелось бы привести, но нельзя же цитировать половину книги. Это один из разделённых пробелами абзацев (выше я отмечал, что такова форма представления текста романа), стр. 721-722.

«Пинкертон сейчас — это тот же кролик, только за ним ряд преобразованных на пользу дела обнаружения систем, он собран. Перепевка в мифах, вероятность темперамента низкого пошиба и склонность к провиденциальной липе, туфте и обвесу, более развитые для причинения вреда конечности и процент выживаемости с учётом различия дефинитивных целей разведения. Тоннель — всего лишь начало, карлик прочищает горло, ловит экстаз, когда перебирает перескоки с платформы на платформу, во всех сторонах ему известны экзотичнейшие уровни. Начав преследовать, сидеть на хвосте, лицо позади привязано. Развевается хламидка, очень примерная, тихое дыхание впереди себя, его хорошо держат. Перелетает колодец, Теофельс за ним, бегут по двадцатиметровому профилю, который кран переносит над жутким, топорщащимся арматурой и могильными плитами фиалом, дно черно, залито нефтью или заряженной на воспроизведение чудовищ слизью, и всё это планируется отправить с планеты ещё кому-то, нуждающемуся, он пропускает трос через себя, держащийся за ним понимает, что нельзя останавливаться, сжигает ладони, чуть не летит в пасть ракеты, балку стыкуют с чёрным зёвом сопла, и они бегут по Китайской стене, сторожевая башня впереди открыта насквозь, на крыше сигнальный костёр увеличивается на глазах, застит портал, успевает опалить брови и ресницы; они несутся по скату звездолёта как сто крикетных полей, скачки в невесомости огромны, ботинки магнитятся к обшивке, он на ходу сморкается на сторону, зажав ноздрю, он не выдыхает, начинает мёрзнуть, да это и дыхание сбивает, до сего дня он был не больше, чем любитель; фигура впереди исчезает в люке, он ныряет рыбкой, куда угодно из этой очень враждебной среды, поле кукурузы, ограниченный обзор, початки как дубинки жандармов на допросе, он уже глодает один, теперь второй, приканчивает так, что два огрызка падают с обеих сторон, от чего он уже далеко, здесь уместна нора или копящие энергию круги, которые схлопывают всё органическое, оказывающееся в центре или на определённом вираже, провожатого хватает материализовавшийся из ниоткуда птеродактиль. Т. бежит один, переходит на трусцу, ноги сразу отзываются и давно полны свинца, смотрит вслед удаляющейся затейливой фигуре, держится за бока, тяжело дышит, уже далеко не носом.»

Это может послужить неким тестом. Кто сумеет определить место этого эпизода в романе, как он связан с другими эпизодами, кто такие Пинкертон и Теофельс, от кого они драпают, что такое темперамент низкого пошиба, что это за КАРЛИК (а не кролик?), который прочищает горло, почему лицо привязано позади, чей там звездолёт, на который они попадают через портал на Китайской стене, почему в звездолёте оказывается поле кукурузы, над которым летает птеродактиль, как можно бежать в НЕВЕСОМОСТИ большими скачками по обшивке звездолёта, если первый же скачок (с разрывом магнитной связи) приведёт к расставанию прыгуна со звездолётом навсегда... Так вот, кто сумеет, тот понял это произведение лучше, чем все, написавшие о нём на сегодняшний день.

Практические рекомендации для тех, кто рискнет посвятить N часов расследованию хитросплетений истории Новых Замков в романе «План D накануне» Ноама Веневетинова.

1. Вспомните все самые сложные книги, прочитанные вами ранее, и примите, что «План D накануне» сложнее. Даже так: НАМНОГО СЛОЖНЕЕ. Ладно, уступает «На помине Финнеганов» Джеймса Джойса, но и только. Роман невозможно «читать по диагонали» или пролистывать до следующего понятного эпизода (потому что их нет), очень трудно читать без запоминания и исследования деталей, однако и при самом внимательном, въедливом чтении легче не становится. Накопление опыта не упрощает работу с текстом, в книге словно бы включен автолевелинг – только вы приспособились ко всем приемам автора, как сюжет становится еще зашифрованнее. А в конце «Колосс на глиняных ногах» устраивает вам «Фонематическое насыщение» по самую «Спаржеварку».

2. В работе с текстом используйте установки «все связано», «все имеет значение», «все дешифруемо». Книга на 100% (остро)сюжетная, в ней описаны конкретные события, происходившие с конкретными персонажами в конкретных локациях и временах, между ними есть прямые причинно-следственные связи, а у действий героев – полноценные мотивировки. Оно все очень сильно засекречено и запутано, но не бессвязно. В нужных местах разложены ключи к пониманию, кто все эти люди, чего они хотят, что, где и когда они делают и что у них выходит. Разгадки регулярно спрятаны в ворохах загадок, но они есть! Ищите, не пренебрегайте ничем.

3. Читайте дальше! Старайтесь как можно меньше поддаваться соблазну FOMO вернуться назад и перечитать тот или иной эпизод, в особенности в первой-третьей частях, поскольку это мало чем поможет прояснить происходящее и замедлит продвижение по тексту. «План D накануне» устроен так, что в начале он наваливает гору непонятностей, смысл которых можно установить только по прочтении большей части книги. В романе очень важны постоянные мотивы, а для их выделения надо читать вперед. Примите, что очень многое вы упустите, потому что книга требует нечеловеческих ресурсов по запоминанию деталей.

4. Расчеты датировок сверяйте с Приложением на последней странице книги – списком всех локаций и дат. Удобнее его отксерокопировать и постоянно держать под рукой, вычеркивая те года и места, какие вы уже установили, чтобы было проще искать подходящие для очередного эпизода.

5. В гуглеже ставьте в приоритет Википедию и Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Во вселенной романа оба источника входят в число магических текстов, трансформирующих реальность. Поэтому, если в Вики у вас одна датировка, а на прочих сайтах другая – используйте датировку по Википедии. ЭСБЕ позволяет находить устаревшую информацию, отсутствующую в Вики, но значимую для истории Новых Замков. Еще вам пригодятся гугл-карты, на картографии в книге завязано многое.

5. По возможности ведите конспекты, а еще лучше – карточки по персонажам и событиям. У персонажей выделяйте особенности внешности, у событий выясняйте место-время. Не помешает составление генеалогического древа Новых Замков.

6. Учитывайте, что один и тот же персонаж может быть назван несколькими именами/кличками, а совершенно разные герои могут называться одним и тем же именем. Учитывайте, что в рамках одной главы тот или иной персонаж может быть показан в разные годы. Учитывайте, что сцена, прерванная на полуслове, может продолжиться спустя 200-300-400 страниц.

7. «Если не хочешь читать – бросай» («План D накануне», ч. 3 «Преданным – за так», гл. 11 «Действие третье», стр 386).

8. По завершении чтения по возможности (если силы все еще берутся) перечитайте первую часть «Монтаж аттракционов», ее события раскроются в новом свете.

«План D накануне» — масштабный историко-коспирологический роман с элементами научной фантастики. В центре история некоего рода Новые замки (аналог W.A.S.T.E., но другого рода деятельности). Начиная читать роман, читатель находится в прострации. Кажется, что истории ризоматически распадаются и нет никакой связи между жестким неймдроппингом, происходящим в разных временах событиях (а события разворачиваются в разных реперных точках времени с охватом в 600 лет с флэшбеками в более дальнее время и отдаленное высокотехнологичное будущее), но постепенно история выстраивается. Легче не становится, но по крайней мере читается понятней.

В начала 2010-х вышла знаковая работа Стивена Мура «Роман: Альтернативная история», в которой критик и исследователь показывает, что экспериментальная литература гораздо древнее, чем можно представить в результате навязанных (искаженных) представлений. Неизвестно как много читал Веневетинов, иной раз казалось, что он задействовал Вики, в другой — читал Канта, Платона, Аристотеля, Аквинского, других. Но стоит разграничить неймдроппинг как прием, и трансляцию мыслей и идей философов и писателей. Когда Веневетинов описывает время происходящего, накидывает исторических имен и персонажей, которые рисуют некую историческую рамку и обозначают точку на временной карте. Но... иной раз автор использовал протопипы реально существующих личностей, и они помогали двигать действие, как тот же Циолковский (идеи космизма тоже присутствуют). Интересно читал ли Веневетинов Шарова, по ощущениям — да. Секты, воскрешение мертвецов, фантасмагорическая деконструкция истории с привлечением исторических личностей.

Масштаб нарративного инструментария у Веневетинова грандиозен: полифония голосов, нелинейная ризоматическая структура происходящих событий, недоговоренность в духе Саррот, допросы в духе Робера Пенже, длинные предложения в духе Пруста/Джойса, есть даже часть, где поточный внутренний монолог без каких бы то ни было знаков препинания. И это при том, что Веневетинов ещё и киноман, в сюжете используются отсылки к фильмам, в том числе цитируются советские, например, Гайдая. Скорее всего это пришло в роман автора из американской литературы. Часто, читая какой-нибудь экспериментальный американский роман, можно встретить кинематографичные сцены или отсылки к кино. Кроме того Веневетинов использует словарь, превышающий список статистически общеупотребительных слов. Есть архаизмы, неологизмы, и термины из наук: амфиоболический, реактанс, биссектриса (кстати, довольно интересное употребление, никогда не задумывался, чтобы использовать математические термины метафорически или в повседневной жизни).

Но вернемся к роману. До определенной поры роман читается как историко-конспирологический. Есть некий род влиятельных серых кардиналов, что управляют власть предержащими (и не только королями). В какой-то момент появляются боги (не как некое трансцендентное, но как некие высокоразвитые существа с развитыми технологиями). И роман по масштабу начинает напоминать «Древо жизни» Малика или «Фонтан» Аронофски (древо Иггдрасиль в романе тоже упоминалось, правда, больше как метафора). В 1899-ом Готлиб, Гавриил и Герардина отправляются на поиски артефакта, хартии Елисея Новоиорданского, но боги во главе с Яровитом имеют свои цели и запустили цепь событий, начиная с убийства секретного агента. Цель богов — План D (не очень понятна идея плана, но местами есть упоминание о воскрешении мертвецов как в романе «До и во время» Шарова).

Несмотря на сложную структуру повествования, Веневетинов добивается вайба и держит читателя в напряжении до конца. А иронично-саркастичные вставки на разные темы, начиная от банальных каламбуров до весьма тонких юмористических сцен, приятный читательский бонус.

Не знаю станет ли культовым роман, да и важно ли это читателю? Но вернуться в мир Веневетинова захочется ещё не раз, как минимум, чтобы прочитать любимые сцены, как максимум, чтобы разгадать недоразгаданное.

«План D накануне» в первом приближении

У романа «План D накануне» Ноама Веневетинова нет первого приближения.

Его невозможно «пролистать» или пробежать глазами по диагонали из-за многоступенчатого синтаксиса: поверхностный взгляд просто не найдет в массиве слов грамматические основы предложений. Впрочем, будь синтаксис менее заковыристым, а описания людей, событий, предметов и пейзажей – не столь детальными, значительного упрощения чтения все равно не произошло бы, поскольку повествование переполнено действием и персонажами, состоит из множества неочевидно переплетенных сюжетных линий. Кто все эти люди и что за дела они творят? Это явно не та книга, которую берешь почитать в отпуск, а та книга, ради изучения которой берешь отпуск: ее или читать медленно и внимательно, или не открывать вовсе.

Если задаться целью придумать красивое маркетинговое название «Плану D накануне», то лучше всего подойдет, на мой взгляд, название «big data роман». Он состоит из огромного количества перемешанных на разных уровнях истории фактов, упорядочивать которые в непротиворечивую картину надлежит читателю. При этом данные в романе все-таки организованы в большие кластеры – части, главы, сюжеты – и расставлены в не вполне случайном порядке. Книга полнится описаниями разных хитроумных механизмов и сама таковым является, нужно лишь понять, как соединяются элементы текстового устройства и запустить его у себя в разуме. Цифровые нейросети и правда приходят на ум при рассмотрении дебюта Веневетинова но не в плане его сочинения, а в плане прочтения: быстро воспринять и понять роман под силу только компьютеру. Big data как она есть.

«Плана D накануне» во втором приближении: форма

При медленном и внимательном чтении «Плана D накануне» первой становится понятна его форма:

а) текст построен как ризома Делеза и Гваттари: в повествовании нет какого-то единого направления истории, а всякая относительно большая сюжетная линия постоянно, но непредсказуемо разлетается в стороны мелкими деталями или же прерывается другими линиями. Вскользь брошенное замечание может вырасти в долгий поясняющий пассаж, внутри которого легко способно возникнуть не менее долгое пояснение второго уровня;

б) текст построен как фрактал, причем не как «Бесконечная шутка» Уоллеса, где это скорее красивое маркетинговое название, а фрактал на самом деле: все его разнообразные элементы имеют одинаковое устройство, каждое предложение, абзац, параграф, глава, часть и весь роман в целом построены по закону уклонения от прямого повествования. Разве что уровень отдельных слов автор (почти) пощадил и не стал вставлять в них другие слова, как Джойс в «На помине Финнеганов».

Насколько я понимаю, ризома и фрактал – противоположности, поскольку первая непредсказуема, а второй предсказуем полностью. Однако синтезировать их в фрактал-ризому в рамках художественного текста вполне можно, достаточно добиться подобия каждой относительно крупной части целому и составить из таких элементов свободную композицию. С одной стороны, читатель будет постоянно погружаться в неизвестное и неожиданное, не следующее из рассказанного на предыдущей странице, с другой стороны, несмотря на разнообразие сюжетов, все они будут построены сходным образом.

Если позволить себе еще немного импозантных книжных слов, то «План D накануне» – это самоподобный хаос, где в одинаковой степени усложнены и запутаны все составляющие. При этом речь идет не о полной непроглядности, как в уже упомянутых «Финнеганах», напротив, усложнения и запутывания организованы с расчетом, чтобы читатель мог с ними работать, анализировать детали и воссоздавать историю, постепенно приходя к ее пониманию. Хотя выглядит книга как очередной (пост)модернистский монолит имени невозможности понимания, на самом деле она обращена именно к читателю, а не к себе любимому автору, филологам-мазохистам, ноосфере или никому. История романа такова, что требует ровно этой, ризомно-фрактальной, организованно-хаотической формы, но авторская интенция все же состояла в том, чтобы текст был прочитан до конца и как-либо понят.

Закон уклонения от прямого повествования реализован в следующих приемах:

а) сокрытие имен в духе традиций французского нового романа. Имена персонажей встречаются крайне редко, чаще они сокращены до первого инициала, регулярно действующее лицо попросту никак не называется. Автор как бы не дает читателю взглянуть в глаза герою, показывает лишь его поступки, учит различать персонажей по их поведению. В многофигурных сценах из-за этого регулярно возникает неразбериха. К примеру, в первой главе «Выбор пилотов» основные участники – авантюрист Готлиб Салем, циркач Гавриил Вуковар и агент тайных сил Герардина Неубау – одинаково обозначаются как Г.;

б) диалоги из недомолвок. Одни персонажи как будто боятся, что их подслушают, и выражаются так, чтобы понял лишь собеседник. У других оригинальность речи передает оригинальность мышления. Третьи донельзя ироничны и без сарказма слова сказать не могут. Четвертые просто ботают по фене. С одной стороны, таким образом автор скрывает не только лица, но и намерения героев, с другой стороны, дополнительно раскрывает историю через постоянные провалы коммуникации (если не между персонажами, то между персонажем и читателем);

в) стремительные скачки действия. Повествование чрезвычайно раздроблено, редкие эпизоды в главах занимают более 10 страниц, а в среднем через каждые три-четыре страницы происходит новый скачок в другое время и место. Крупные скачки хотя бы обозначены пустой строкой между эпизодами, но даже внутри абзаца может произойти монтажная склейка. Так автор скрывает время и место действия истории. В сочетании с а) зачастую трудно установить с ходу, тот же персонаж действует в следующем предложении, или это какая-то совсем другая история;

г) неточное употребление малоизвестной лексики. Вместо каламбуров Джойса на уровне слов Веневетинов предлагает фонтан узкоспециальных терминов, архаизмов, экзотизмов и прочих редкостей, которые в одних случаях употреблены верно, в других не вполне верно, в третьих – вовсе ошибочно. А это уже сокрытие непосредственно текста романа, где часть слов непонятно что обозначают, а часть использованы не в тех значениях, и их нужно восстанавливать читателю. Также это еще один из инструментов раскрытия истории через форму;

д) перегруженный синтаксис. Предложениями-страницами и предложениями-списками сейчас мало кого можно удивить, но в «Плане D накануне» у необузданных потоков второстепенных членов и ветвистых схем придаточных есть своя специфика. Они являются наиболее ярким формальным средством раскрытия истории, текстовым воплощением сверхплотного потока информации, в котором живут герои, и прежде всего центральный среди них – гениальный сыщик Л. К. Циклопические синтаксические структуры, скрывая основное действие, передают восприятие реальности персонажами, очень непростыми людьми, и саму реальность романа, заполненную под завязку лицами, событиями и заговорами (скрываемыми от читателя приемами а-г).

В романе используются и другие приемы, которые к закону уклонения от прямого повествования не относятся, простите за тавтологию, прямо. Во-первых, это вставки иностранных слов и диалоги на оригинальных языках. Скажем, если идет допрос на немецком языке, весь диалог написан по-немецки. Это скорее украшение текста, поскольку почти вся иностранщина переведена в сносках. Во-вторых, это анкеты. Персонажам время от времени приходится заполнять списки ассоциаций ради проверки их состояния ума тайными силами. Анкеты являются наиболее темными и открытыми для интерпретаций участками текста. В-третьих, это переиначенные обширные цитаты известных произведений XIX века, предупреждающих, что действительность «Плана D накануне» хоть и близка нашей во многом, но совпадает не вполне. В-четвертых, это загадочная вставная пьеса, раскрывающая ряд тайн основной истории, но и задающая к ней дополнительные вопросы.

И в-пятых, мой любимый прием романа – самоописание, в котором наиболее очевидно проявляется его фрактальность. Каждая подробная изложенная схема какого-нибудь механизма, каждый план чьей-то работы, будь то сыщики или налетчики, каждый список документов и каждый изображенный в книге документ – это буквально отражение всего «Плана D накануне»: множество деталей, которые каким-то очень хитрым способом друг с другом сцеплены, хотя с первого взгляда не разобрать, как это работает. Сюда же идут важнейшие из предложений-страниц, в которых максимально кратко, обезличенно и мнимо беспорядочно перечисляются события романа. Поначалу они выглядят как очередные калейдоскопические мелькания тел в фокусе повествователя, но затем, когда персонажи становятся узнаваемыми и без имен, вдруг обнаруживается, что мелькали-то вполне конкретные люди, и становится чуть понятнее (или наоборот, запутаннее), чем они занимались в том или ином эпизоде.

При редактуре я ставил себе цель отполировать все это богатство приемов усложнения, но не уменьшить его. Роман захватил меня не сразу, а где-то с сотой страницы, с главы «Пляж – это спуск», когда я понял, что начал врубаться в происходящее и как будто научился читать текст Веневетинова. На этом моменте мне удалось определиться с концепцией редактуры: сохранить и даже усилить хардкорность формы, прояснив содержание. И мне ни капельки не стыдно. Переписать эту книгу тривиальным языком невозможно, часть истории попросту исчезнет, поэтому выход был только в бережном допиливании хаоса до идеально завихренного состояния. Мы с автором проработали каждое предложение на предмет (не)точности синтаксиса, каждое редкое слово – на меру его (не)уместности, каждую темную сцену – на степень ее (не)просветляемости. Не менее 99,9% текста в печатной версии выглядит так, как задумывалось.

Как ни странно, Ноам Веневетинов при подготовке рукописи к изданию оказался куда большим борцом за упрощение книги, чем я. Он вырезал из нее около 200 страниц распыляющих внимание читателя посторонних эпизодов (как тот самый ростовой портрет Цверга) и наиболее сюрреалистических сцен, стараясь сбалансировать основную историю и ее постоянную расфокусировку, а также дописал по моим вопросам к тексту ряд эпизодов, проливающих свет на слишком туманные сюжетные линии. Я был против сокращений – усложнять так усложнять, лишь бы каждая буква в верстке стояла не просто так, – но автор, еще до меня радикально упростив роман, настоял на максимальном приближении текста к читателю. Да, эта книга очень старается ничего вам не рассказать и все от вас спрятать, однако с надеждой и даже жаждой, что вы найдете спрятанное и выудите из нее правду. Воистину, проза снежного человека, которому очень хочется жить среди людей.

«Плана D накануне» в третьем приближении: содержание

В 1899 году стареющий авантюрист и антиквар Готлиб Салем предлагает стареющему циркачу Гавриилу Вуковару, одному из самых загадочных членов рода Новые Замки, экспедицию в Крым для поисков легендарной хартии Елисея Новоиорданского. С собой им приходится взять нынешнюю хозяйку карты, ведущей к хартии, нестареющую Герардину Неубау, с которой Готлиба связывает многое и почти ничего хорошего. В день, когда они отправляются из Солькурска на юг, на метафизическом уровне один из нордов солькурянской Фабрики, Норд1671 по воле бога Яровита запускает механизм судьбы, превращающий экспедицию Готлиба в триггер событий мировых масштабов, финалом которых станет План D. Или нет.

При медленном и внимательном чтении «Плана D накануне» вскоре после формы становится понятным общее направление истории. Уже по списку приемов усложнения можно догадаться, что роман рассказывает о неких совершенно секретных страницах Истории с большой буквы – это ведь буквально книга-шифровка, которую читателю необходимо расшифровывать предложение за предложением, причем доступны только какие-то разрозненные куски архивных документов, часто с вымаранными строками. И это действительно так. Персонажи и их действия в книге вращаются вокруг нескольких артефактов мистического, археотехнического и внеземного происхождения, породивших ряд тщательно законспирированных сект и псевдокультов. На разных способах применения каждого из этих артефактов построено множество мелких и крупных заговоров, а их синтез в итоге приводит к тому самому Плану D. По крайней мере, я так думаю.

Подобно стилю текста история книги стремится спрятать от читателя как можно больше, вываливая на него громадные потоки информации. Не так часто, как хотелось бы, можно с ходу установить, чем конкретно они собираются заниматься и зачем (и это если оставить в стороне вопросы кто?, где?, когда?). Закулисные авантюры мелькают перед глазами, центральные персонажи часто становятся их свидетелями и изредка – исполнителями, подлинная тайная история мира происходит где-то на периферии зрения, и когда прорывается на передний план тем или иным отростком, у ее исследователей появляется несколько новых крупиц ценного материала, с которыми решительно непонятно что делать. Это буквально книга-заговор – заговор, в который читатель при желании может вступить на равных правах с персонажами и автором.

Вместе с тем «План D накануне» является необычным вариантом семейно-бытового романа, так как клубок конспиративных сюжетов подается сквозь призму жизненных историй нескольких поколений рода Новые Замки, основанного средневековым ученым Готфридом Невшательским. Готфрид кое-что открыл, и это кое-что обрекло его потомков на постоянное попадание в тайные дела сильных мира сего, причем речь даже не о королях, а о тех, кто над королями, и тех, кто над теми, кто над королями, вплоть до земных богов и неведомой Утраты, витающей высоко в небе. Генеалогическое древо Новых Замков весьма обширно, и ввиду особой роли рода в жизни планеты с ним связаны довольно неожиданные исторические личности. Общая паранойяльность книги способствует тому, что после пары сотен страниц каждый новый персонаж начинает казаться скрытым Новым Замком, что превращает семейную сторону истории в конспиративное индийское кино, где все друг другу дальние родственники.

Также «План D накануне» стоит отнести к исторической прозе, только если стандартные исторические романы стремятся изобразить события прошлого в как можно более организованном и удобном для чтения виде, чтобы читатель не только развлекся, но и просветился, то работа Ноама Веневетинова, как было сказано выше, представляет собой сборник документов о роде Новых Замков и ризоме заговоров вокруг хартии Елисея Новоирданского, фейерверков Навуходоносора и тульских зеркал. То есть текст выдает читателю не беллетризованную научно-популярную литературу, где все уже разложено по полочкам, а квази-сырую фактуру, требующую тщательного изучения и раскладывания по этим самым полочкам. Роман предлагает читателю ощутить себя в роли ученого-историка, исследующего тему Плана D и предшествовавших ему событий (включая Планы A, B и C). Себя я при редактуре ощущал скорее археологом, но мы с Ноамом уже выкопали из песка эти таинственные руины, вам же нужно восстановить их до города.

Большая часть событий происходит в XIX веке – преимущественно в 1867-м, 1878-м и 1890-х годах, однако не менее важны эпизоды времен Великой Отечественной войны и Нюрнбергского процесса. Вокруг них рассыпаны десятки сцен от времен крестовых походов до Отечественной войны 1812 года, автор в основном фокусируется на российской и европейской истории, поскольку в них Новые Замки внесли наибольший вклад, но легко может забросить читателя и в годы строительства Великой Китайской стены, и в годы жизни Иисуса Христа. Исторические факты Веневетинов использует как подсказки в тексте-шифровке, указывающие, когда и где происходят приключения очередных Вуковаров и Иессеевых, что побуждает довольно много читать об этих фактах в справочной литературе. Так усиливается исследовательская составляющая чтения: читатель как настоящий ученый работает не только с архивом Плана D, но и с внешними источниками, чтобы уточнять детали, сверять данные, искать ошибки, иными словами, подходить к тексту романа критически.

В-четвертых, «План D накануне» – это роман о кино. Кинематографическая теория от «Монтажа аттракционов» Сергея Эйзенштейна до «Кино» Делеза и практика занимают центральное место в событиях, происходивших после приведения Плана D в исполнение. История движения мира к Плану D завершается, но память о нем остается. Большинство центральных персонажей или кончает жизнь самоубийством, или отправляется по пути Гофтрида Невшательского, но род Новых Замков продолжает жить, и с развитием кинематографа у него появляется еще один инструмент для воздействия на мировое закулисье, чьи многоуровневые заговоры не исчезли после Второй мировой войны, а только преобразились. Также приемы кино во многом повлияли на композицию и стиль романа: нарезка сцен воспроизводит не только испорченные документы, но и работу монтажера – только изображения мы не видим, поскольку «камера» снимает не сами события, а что-то рядом с ними.

Наконец, в-пятых, «План D накануне» – это роман о силе печатного слова, о всемогуществе литературы. Устная речь здесь эфемерна, сбивчива, туманна, персонажи то не могут, то не хотят говорить ясно и вынуждены скорее угадывать намерения друг друга, чем узнавать их в беседе. Письменная речь, напротив, обладает мистическими свойствами. Слишком смешная рукопись Николая Гоголя убивает людей. Сюрреалистические сочинения контрамотного Льва Толстого позволяют управлять массами. Синтез «Леди Макбет Мценского уезда» Николая Лескова, «Путешествия к центру Земли» Жюля Верна и «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэролла грозит перевернуть Российскую Империю. Убийство Бруно Шульца подстроено ради похищения у него некой очень важной книги. Что уж говорить о пресловутой хартии Елисея Новоиорданского (до тех пор пока она не была скомпрометирована).

Сочетание пятого законного приема (скрывающий смыслы синтаксис), пятого внезаконного приема (самоописания) и пятой центральной темы (сила печатного слова) довольно прозрачно намекает, что «План D накануне» Ноама Веневетинова является магической книгой магических книг, изучение которой открывает человеку некие тайны бытия, конечно, если он приложит к этому должные усилия. На этот образ работают все обстоятельства издания – и полностью анонимный автор, о котором ничего не знает даже редактор, и возникшее ниоткуда издательство, и премиальное исполнение, и текст, с первого взгляда похожий на «Манускрипт Войнича», только без картинок. Книга-загадка о загадочных делах загадочных людей – пинчоноподобного аналитика Л. К., непростой немецкой девушки Доротеи Виманн, литературного террориста Серапиона Вуковара, короля криминальных авантюр Изамбарда, неудачника Готлиба Салема, хартофилакса Деукалайона, многоликого Венанция Иессеева и четверых его сыновей, а также секты тайлинов, инопланетян, богов Гуан-Ди и Яровита, рыцарей-хранителей зеркал, Фабрики нордов, десятков секретных организаций и сотен тайных агентов.

«План D накануне» в четвертом приближении: смыслы

Прежде всего надо подчеркнуть, что роман, имея свободную форму и довольно темное содержание, открыт для интерпретаций. Хотя я как редактор знаю все его сюжетные секреты (если Ноам чего-то от меня не скрыл в процессе), мои выводы по идеям книги являются всего лишь личным мнением одного из читателей, равным любым другим. Мы договорились с автором, что ни называть «правильные ответы», ни даже подтверждать, что некие «правильные ответы» существуют, я не буду. Только мой взгляд на историю.

На мой взгляд, «План D накануне» – это одновременно очень смешная и очень грустная эпопея об очень странных людях, которые очень усложняют жизнь самим себе и окружающим. Я намеренно повторяю слово «очень» столько раз, поскольку меньшего для описания романа недостаточно. Это роман-очень. Он служит домом всем любителям теории и практики заговора, всем талантам апофении и паранойи, всем умельцам следить из подворотни, пробираться в закрытые помещения, составлять и вычитывать тайные послания. И Ноам Веневетинов показывает, как в конечном счете бестолкова их жизнь. Все они вполне счастливы своими мировым заговорами – одни их затевают, другие их подозревают – но каждый из этих бесконечных Планов X даже в случае полного успеха не дает того эффекта, ради которого он разрабатывался. План D едва ли что-то смог изменить.

Лучшим вариантом для всех является отмена заговора из-за срыва какого-то из начальных этапов, поскольку так заговорщики хотя бы остаются в живых. Исполнение планов регулярно заканчивается смертью участников независимо от того, пошло все по намеченному или вкривь и вкось. Поэтому роман и посвящен в большей степени событиям, которые происходят накануне Плана D, поскольку – как я это увидел – автор подчеркивает, что только путь к цели, предвкушение ее достижения имеет смысл в человеческой жизни, а за достижением цели ничего нет, исполненный план эквивалентен смерти. Неслучайно в книге есть отдельная глава с изображением десятков самоубийств Новых Замков, стоявших за разными историческими событиями: это харакири потерявших свою судьбу самураев. Выжить может лишь тот, кто откажется от участия в совершенно секретной истории Земли.

Человеку, говорит в моей голове посредством «Плана D накануне» Ноам Веневетинов, не нужны эти авантюры с могущественными артефактами, не нужны секты с псевдокультами, тем более не нужны «высшие» силы вроде богов и инопланетян. Одна из моих любимых сцен в романе – сцена явления бога Гуан-Ди в концлагерь тайлинов, которые этому Гуан-Ди поклоняются. Тайлины в ужасе от материализации их демиурга немедленно организуют ритуал его изгнания из реальности. Потому что воплощенный бог им только мешает. Боги – один из источников земных загадок, но они втягивают смертных в исторические катастрофы от скуки и для развлечения, так что лучше с ними просто не связываться.

И можно лишь сочувствовать тем, кто без заговоров, авантюр, планов, интриг и подковерной борьбы не может обойтись. Это несчастные люди, лишенные простых удовольствий обычной жизни. Им не сидится на месте, им все время куда-то бежится, а что печальнее всего, таких людей много, и вот уже они собираются сначала в небольшие группы, потом во все более и более сложные криптоструктуры, апофенят и параноят поколениями, порождают династии тайных агентов невесть чего, и однажды кому-то из них обязательно удается исполнить что-то грандиозное – но грандиозным оно является только в их собственных глазах, а в действительности это или пшик, или ужасное и безумное злодеяние. Ноам Веневетинов как бы желает нам: пусть у каждого Плана D будет только его «накануне», а самого Плана D никогда не случится. Таков мой финал понимания фрактальной криптоэпопеи о судьбе мировых заговоров.

В завершение я хотел бы еще написать о наиболее важной лично для меня теме романа – теме семейных связей. «План D накануне» является глобальной, с размахом в 600 лет иллюстрацией того, как легко эти связи рвутся под влиянием малейших поворотов мировой истории. При этом, если начинать разбираться и копать свое прошлое, то вокруг может обнаружиться большое число дальних родственников, о которых вы не знали именно из-за слабости горизонтальных и вертикальных контактов между поколениями. Даже родные братья легко рассеиваются по странам, свести их вместе может разве что провидение, а внуки рассеянных и подозревать не будут, что где-то живут троюродные братья и сестры. Автор не дает никакого рецепта для соблюдения генеалогической целостности, кроме фантастического, хотя в этом он как раз абсолютно реалистичен: смерть – естественная преграда для обрыва семейных связей, и единственный вариант их сохранить – это Тасмания.