Насирдин Байтемиров «Бунтарка и колдун»

Киргизский писатель Насирдин Байтемиров — мастер изображения сильных женских характеров в их становлении. В этой связи достаточно вспомнить общепризнанный шедевр киргизского и советского кинематографа «Поклонись огню», снятый по роману этого писателя «Памятник истории»(так в русском переводе, оригинальное название скорее «Свидетель истории»), посвященном трагически погибшей в двадцатые годы Уркуе Салиевой.

Так и в романе «Бунтарка и колдун» все происходящее читатель видит глазами главной ее героини, которую зовут Аруке. Обращаясь к своей памяти, она бережно восстанавливает события имевшие место почти полвека назад, создавая на их основе настоящий эпос.

Рассказ Аруке — это история ее юности, и одновременно исповедь. Исповедь, берущая за душу не только своей откровенностью, но и удивительной красотой изложения, причем даже тогда, когда речь идет о вещах страшных, а порой чудовищных. На протяжении всего повествования шестидесятилетняя рассказчица — ровесница 20 века- как бы обращается к молодым своим слушателям, очевидно принадлежащим к тому поколению, которое для нынешних молодых людей в свою очередь уже превратилось в историю, зачастую непонятную.

Я говорю «как бы», потому что не могу представить, что подобная исповедь может звучать перед какой-либо аудиторией, с такой искренностью рассказчица делится самым сокровенным. Поэтому склонен считать слушателей всей этой истории воображаемыми. И это мое читательское право.

Лет пятнадцать назад довелось мне прочитать роман Салмана Рушди «Стыд». Большого впечатления в художественном плане он на меня не произвел, но главная идея запала в душу(запишем это, как плюс автору). И нет ничего удивительного, что я к ней снова и снова возвращался при чтении рецензируемого романа.

Речь, собственно, о женской доле в определенных культурах, о том, что практически всё находится под запретом, практически всё порицаемо и осуждаемо. Стыд, стыд, стыд...

И дело здесь не только в сходстве нынешнего Пакистана и дореволюционной Киргизии.

Когда читаешь в новостях, как в наши дни в относительно благополучной Германии девушка из курдской семьи, становится жертвой своих родных — отца и брата, которые, «спасая фамильную честь», убивают ее за то, что она с кем-то встречалась, то начинаешь понимать , что убийцами двигал тот самый стыд.

То же видит читатель и в рецензируемом романе.

Родители Аруке — каменотес Ыбраим и швея Асыл — души не чают в своей единственной дочке, но еще в шестилетнем возрасте продают ее за мешок проса, швейную машинку и мясную кобылу баю Кашкоро, чтобы та позже стала женой его сыну. Потому что так принято. Иначе — стыд, а вот по сути продать ребенка — не стыд. Сам бай, добившийся положения через женитьбу на дочери богатого манапа. Его тесть, отдавший за первого желающего свою дочь, потому что та понесла в чреве своем от какого-то кула-раба, и альтернативой могла стать только ее смерть, дабы избежать стыда. Родившийся в результате этой связи сын Жайнак, которого Кашкоро вынужден признавать за своего, но которого, как впрочем и его мать, он ненавидит лютой ненавистью, и из которого однажды сделал полудурка, в припадке гнева слишком сильно ударив по голове, после чего поклялся женить его на дочери бедняка-букара, и тут как раз очень кстати подвернется семья Ыбраима с маленькой дочкой. Жена Кашкоро Макмал, которой в лице Аруке нужна не невестка, а служанка для самой тяжелой и черной работы. Сама выданная в тринадцать лет замуж Аруке, которая хочет, чтобы ее тюфяк-муж, который постыдно пытается спасти ее от побоев Кашкоро, сам начал ее избивать, тогда хоть будет за что его ненавидеть, так как ненавидеть без причины трудно.

Все это другой мир. Мир, живущий по иным законам. Мир, где в языке не было слов «любовник» или «любовница», да и самого признания в любви не существовало, где вдова переходила по наследству десятилетнему брату её умершего мужа, где девочка, отданная замуж, больше не могла видеть своих родителей, подобно жеребенку, отлученному от кобылы, да ей самой это уже и не было нужно.

« — Разве позволено мне будет петь в юрте при муже, свекре и свекрови, а, мама?

— Тебе ничего не будет позволено,— отвечала она грустно.— Но для киргизских жен аллах всюду создал холмы. Взбеги на холм, когда будет тебе трудно, и спустись на той его стороне, где нет людей. Там можешь петь. До аила песнь твоя будет доноситься, как стон ветра...»

Войдя в семью бая Кашкоро, Аруке доведется полной мерой испить горькую чашу. Тяжело читать, как побои превращаются в ежедневную рутину, без которой уже невозможно представить семейную жизнь.

«Все прошедшее время меня били, и я думала, что бьют. Но если камчой стегают лошадь, чтобы скакала быстрее, это не значит бить...»

Жалости заслуживают все герои и одновременно никто. Все персонажи — продукт одного и того же многовекового уклада. В книге напрочь отсутствует идеализация. Характеры выписаны с потрясающей жизненностью, ни один из них не выглядит ни лакированным, ни иррационально демонизированным...

Господа выглядят отталкивающе, но не менее отталкивающе показаны и рабы.

«Откуда приходят хитрость и лживость раба? От угроз и побоев, от вечной ненависти хозяев, от их грубости и от их жадности. Не могут остановиться — требуют больше и больше...»

и наконец

«Обмануть хозяина — вот мимолетное счастье раба.»

Так в жизни Аруке появляется Серкебай — молодой чабан из соседнего, враждебного аила бая Батыркула. Трагическая развязка становится неизбежной...

Не буду пересказывать сюжет, добавлю лишь, что первая часть заканчивается бегством бунтарки Аруке из ненавистного ей жилища. Прибежище она находит высоко в горах у старого охотника Токтора, бывшего каторжника, которого местные, побаиваясь, считают колдуном, и даже власти уважают за его мастерство и полезность. Будучи сам киргизом, но обрусевший за время пребывания в Сибири, он, построив удивительную для многих местных избу русского образца, селится в ней с дочерью своей Бюбюсар, зятем — казанским татарином Кадыром, потерявшим ногу на Империалистической войне, и тремя внуками. Компанию им составляет приходящий из леса прирученный снежный барс.

Кажущийся хеппи-энд первой части вопреки ожиданиям довольно быстро лишается какой-либо благостности в части второй. Да, поначалу живущая вместе с охотником его дочь, обучает беглянку Аруке грамоте и вообще премудростям нормальной человеческой жизни, где не нужно бояться побоев или домогательств. Но постепенно зреющий конфликт внутри небольшой общины заканчивается бегством дочери с семьей в город. Бунтарка и Колдун остаются в горах одни...

Несмотря(а может и благодаря тому) на весь свой трагизм рассказываемая старой Аруке история завораживает, порой поднимаясь до невероятных высот. Язык автора необычайно богат и поэтичен, что предопределяет высочайшее качество вышедшей из-под его пера прозы, сохраненное в переводе. Вплетенные в ткань повествования образ сказочной плакальщицы Акзыйнат — души киргизского народа, окруженная легендами фигура самого охотника Токтора, наконец, отношения героев книги с животными, которые являются полноправными действующими лицами повествования, выводят книгу за рамки обычного реализма. Если это и реализм, то тот, который принято называть магическим. Лишь обозначенный в первой части, он развернется во всю свою силу в части второй, перейдя ближе к концу, если не совсем в сказочную, то в притчевую форму с неожиданным финалом.

Отдельного упоминания заслуживают краткие аннотации, предваряющие каждую главу. Сами по себе они — маленькие произведения искусства.

«Глава вторая,

в которой Аруке, постигая вместе с грамотой сложность общения с людьми, узнает, что смелость может совмещаться с пороком, сказка идет об руку с правдой, а свет с тьмой. Обманутая, она в отчаянии останавливает время и солнце, отчего ненадолго слепнет, чтобы прозреть для нового понимания жизни».

Но вернемся к магическому реализму. Первая часть романа Байтемирова, которая называется «Бунтарка» впервые в русском переводе вышла в 1969 году. За два года до этого колумбиец Габриэль Гарсиа Маркес публикует «Сто лет одиночества» — одно из самых известных произведений в жанре магического реализма, а первые романы перенесшего в мир ислама этот же жанр Салмана Рушди появятся в конце семидесятых годов прошлого века, то есть значительно позднее. Я не буду здесь сравнивать художественные достоинства произведений этих авторов с романом «Бунтарка и колдун». Хотя бы потому, что не уверен, что сравнение будет в пользу Маркеса, и уверен, что оно не будет в пользу Рушди. При всем моем глубочайшем уважении к этим авторам. Речь ниже пойдет о другом. Учитывая неспешный советский книгоиздательский процесс и тот факт, что роман был изначально написан на киргизском языке, можно сделать вывод о том, что создан он был или одновременно с романом Маркеса, или даже еще раньше. То есть роман киргизского автора вправе претендовать на звание провозвестника вышеназванного жанра, даже если не во всем мире, то уж точно в Азии. Напомню, что даже «Буранный полустанок» Айтматова с его необычным для советской «большой» литературы фантастическим элементом, впрочем, ни в коем случае недостаточным для причисления к магическому реализму, увидел свет лишь в 1980 году.

Итак, с жанром, мы худо-бедно определились, теперь перейдем к фабуле.

Честно говоря, затрудняюсь, с каким произведением современной литературы этот роман можно поставить рядом. Тут копать, в смысле — читать, нужно глубже. Автор рецензии на «Отзовике», которая пару лет назад и открыла для меня Насирдина Байтемирова, за что я безмерно благодарен, называет роман «киргизским «Тихим Доном». Не имею ничего против, но мне кажется другое сравнение было бы еще более удачным. Если с каким-то произведением мировой литературы эту книгу и сравнивать, то напрашивается роман Виктора Гюго «Отверженные». Сирота при живых родителях и бывший каторжник, Козетта и Жан Вальжан, Аруке и Токтор. Сравнение, лежащее на поверхности, я не знаю другого слова, чем то,что стало заглавием романа великого француза, которое бы лучше охарактеризовало героев рецензируемого романа, но, пожалуй, на этом фабульное сходство и заканчивается. При общем духовном родстве Байтемиров создает совершенно оригинальное художественное полотно, непохожесть которого на книгу Гюго в фабульном плане, продиктовано прежде всего различием их миров. «Запад есть запад, восток есть восток и с мест они не сойдут».

Я очень ценю книги киргизского писателя Чингиза Айтматова, но если бы мне пришлось выбирать для каждой страны представляющую ее единственную книгу, то теперь для Киргизии это однозначно был бы роман Насердина Байтемирова «Бунтарка и колдун». Точно так же, как для Колумбии это был бы роман «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса, для России — «Тихий Дон» Михаила Шолохова, для Австралии — «Древо человеческое» Патрика Уайта, а для Египта — «Каирская трилогия» Нагиба Махфуза. И уверяю вас, книга киргизского автора не потерялась бы среди перечисленных произведений Нобелевских лауреатов, получивших эту премию в те времена, когда она еще чего-то действительно значила.

Книга действительно дивно хороша и однозначно рекомендуется к прочтению. Я бы даже сказал, в обязательном порядке. Думаю, равнодушным она никого не оставит.