Владимир Сорокин «Метель»

Эээх, надоть бы кой чо сказать и про эту наичудеснейшую историйку. Дело то в том, чо все мои потуги читать барина Сорокина оборачивались конфузиею. Ну никак не радовали душу мою историйки про любовь Марины, голубое сало, норму, Теллурию. Да чаво судить и рядить, весьма расхваленные истории про опричников осударевых и Кремль сахарный меня совсем никак не увлекли. Ну не мой это писатель – голова сорочья, решил я сам для себя! Тем и дорога моему сердцу эта книжица, кою открыл я совершенно случайным образом. Наткнулся на нее и пропал на весь вечер, с головою провалился в этот удивительный, сказочный мир, где везет настоящий русский дохтур Гарин вакцину в село, пораженное эпидемиею. Ох и удивителен тот мир, вся дичь наша русская тут наизнанку вывернута: тутова вам и великаны, и карлики, и витаминдеры имеются; чай да водка соседствуют с пирамидками, что посильней пейотля будут; на столе с самоваром рядом стоит голограмма с государем императором, слоненок игрушечный ходит, мотает хоботом и поет «Лав ми тендер». А вот верстовых столбиков как не было, так и нет, дураки и дороги-с, никуда не денешься, стало быть, пропадать путникам в пути. Оченно уж этот мир мне понравился, да и вообще, история эта вышла быдто образец Великой Русской Литературы (именно так, все с большой буквы), здесь тебе и дорога и путники, и снег и метель, и ночь и звезды, и хозяин и работник, и дух и тело, и жизнь и смерть, – все имеется. Пушкин, Толстой, Соллогуб, Блок, (чаво ж тута перечислять, всех то я не читал, не привелося), вот таперича к ним и Сорокин добавился. Вписал имя то свое в великую Традицию и в Историю, вот и вся недолга. Кстати, очень уж я ждал продолжения этой истории, а вот дождался и опплевался, «Доктор Гарин» супротив «Метели» вышел дрянь дрянью и присоединился к вышеупомянутым «Теллуриям» и «Нормам». Стало быть, есть что то особое в ненастье в пути, где и борются порядок и хаос, подлинное и мнимое, светлое и темное, а токмо так, видимо, и свершается духовное преображение героя. Или его духовная гибель. В этом то и назидание нам, читателям.

От меня писателю низкий поклон, глубочайшее признание и 10 баллов!

Предчувствие Теллурии

- Эй, пошел, ямщик!

- Нет мочи. Коням, барин, тяжело.

Пушкин «Бесы»

Как он все угадал: доктор Гарин, едет в Долгое, он должен быть там с вакциной, его ждет Зильберштейн, который привил Вакцину-1, а он, Гарин, везет Вакцину-2. Есть мнение, что сюжетов в мировой литературе не тридцать шесть по Польти и не шесть по Воннегуту, а всего два: «Илиада» и «Одиссея», война и странствие, в таком случае «Метель» «Одиссея». Постмодернистская повесть, вневременная и современная, в стилистике и традициях русской классической прозы от Пушкина до Чехова. Рада, что не прочла раньше, теперь, в преддверии «Доктора Гарина», о котором говорят как о продолжении, явился повод. Если честно, «Гарина» я уже начала и да, по крайней мере в части «мы пришьем ему новые ножки, он опять побежит по дорожке», все сходится. Но по порядку.

Простая история, доктор едет-едет сквозь снежную равнину, порошок целебный людям он везет, уже не старте натыкается на серьезное препятствие — у очередного станционного смотрителя нет лошадей. Хотя да, совершенно неясно, отчего не продолжить поездку на тех казенных санях с ямщиком и лошадями, на которых он сюда добрался. Тайна сия велика есть, а магия текста такова, что абсурдную, в сути, ситуацию принимаешь как должное, не задаваясь вопросами и отключая логику.

Так или иначе, ехать подряжается хлебовоз Перхуша на самокате в пятьдесят лошадиных сил. Буквально. То есть, стандартная характеристика транспортного средства сто, сто пятьдесят лошадей здесь овеществляется. У Перхуши табунок в пятьдесят лошаденок, всякая величиной с куропатку. Это, сколько могу судить, первая манифестация мультивселенной Сорокина, которую с людьми и животными привычного размера делят гиганты и крохи. Как если бы свифтовы Лилипутия и Бробдингнег сосуществовали в одном пространстве, только не с Англией XVIII века, а с Россией рубежа XIX-XX.

Вообще, эффект потрясающий, когда писатель известный равно с эпатажностью и ниспровержением устоев, как замечательный стилист, обращается к сказочным реалиям мужичка-с-ноготок, колобка, репки, Джека-бобовое зерно, помянутых доктора Айболита и Гулливера, совмещая все с естественностью «как тут и было». То есть, читатель не задается вопросами, откуда взялись великанские кони, размером с трехэтажный дом, равно как маленькие лошадки Перхуши или, к примеру, витаминдеры с их живородящим войлоком.

Позже, в «Теллурии» будет объяснено, что история с размерами результат генных экспериментов, а умное тесто продукт высоких технологий. Выходит это будущее? Но отчего тогда в антураже и декорациях царской России? Дай ответ. Не дает ответа. Да он и не нужен, по большому счету. Довольно радости от встречи с ясным прозрачным стилистически безупречным литературным русским. Так а дальше-то что было? Ну, нанял он того мужика с пятью десятками крохотных коняшек, а потом? И поехали в Долгое. Дорога не задалась с самого начала. Не успели отъехать, сломался один из полозьев, напоровшись на пирамидку из чрезвычайно прочного прозрачного материала.

Там несколько таких разбросано под снегом. Позже доктор пожалеет, что не поддался порыву забрать с собой, эти пирамидки окажутся новым продуктом витаминдеров, стоимостью в небольшое состояние, утерянными по ротозейству одного из них. Стоп, а это еще кто такие? Специальные люди, разрабатывающие, синтезирующие и торгующие измененной реальностью. Наркобарыги, что ли? Ну, можно и так сказать, хотя в космогонии людей-потеряшек Сорокина эти вещи не для запретных удовольствий, скорее способ самопознания, который в «Теллурии» наследуют гвозди.

Кое-как подлатав возок эластичным бинтом, останавливаются заночевать на мельнице, где вполне себе обыкновенная и вовсе не прекрасная мельничиха замужем за лилипутом мельником, к тому же бранчливым сверх всякой меры. Перхушина бы воля, он бы к ним ни ногой, но когда такое дело... Ему, Перхуше, вовсе не следовало бы соглашаться на эту поездку. Вообще-то я хотела озаглавить этот текст «Мужик и мудак», склонившись к более политкорректной версии, однако сути это не меняет. Как мы ненавидим напыщенного пустозвона доктора, как сочувствуем ямщику. Что не отменяет нелестного для нас факта отношения книжных людей к категории Гариных. Умеет Владимир Георгиевич предъявить зеркало в котором ты, какой есть. За то и любим. Ненавидя.

Удивительно светлая и милая повесть, написанная чудесным русским языком.

Можно рекомендовать детям для внеклассного чтения — многие откроют для себя прелесть родного языка.

Пожалуй, со времен «Школы для дураков» — вторая книга так приятно поразившая именно своим языком.

Странное дело, читать было интересно и даже увлекательно — почему-то все время хотелось читать дальше. Но когда чтение закончилось, возник вопрос: «А зачем я это сделал?...» И не только от безысходности и тоски концовки, но и от ярких и почему-то «гаденьких» образов (типа совращения доктором хозяйки или насравших в колодец великанов), которые в памяти засели, а лучше бы это место было предназначено для чего-нибудь другого...

Оценил очень высоко за феноменальный, тонкий русский язык, которым написана книга. Такого прекрасного языка, ошарашивающего, право, со «Школы для Дураков» Соколова не помню. Удивительно изящная маленькая повесть, но прочитайте — равнодушным не оставит.

Конечно, весь цикл «История будущего» — это весьма приглаженный, медийный ВГС, вещи не такие уже яркие, не режущие глаз, осознанно пишущиеся в ротацию, в эфир. Здесь нет диссидентствующих шлюх, запекаемых в духовках Машенек, всевозможной нездоровой фагии или расстрела детей безвестным снайпером. В цикле куда проще увидеть что-то своё, родное, трендовое. ВГС заслужил право писать такие вещи, свой magnum opus у него создан уже давно.

Но даже на фоне «Теллурии» или «Сахарного Кремля» «Метель» выделяется своей практически девственной белизной. Разумеется, здесь не обошлось без пригоршни запоминающихся, броских образов, на которые ВГС такой мастак, но в целом это очень ровное, спокойное, даже меланхолическое произведение, ближе к концу сползающее в неразличимость сна и яви подобно тому, как в метель не отличить неба от земли. Метель сильно перекликается с рассказом Льва Толстого «Хозяин и работник», где абсолютно такой же сюжет — едут двое по равнине сквозь снег.

Особенно интересно то, что это, кажется, единственное произведение у ВГС, где можно вытащить немудрёную мораль — и она вовсе не про «забывшего расставить вешки», как тут пишут в самом заплюсованном отзыве, нет.

На мой взгляд, мысль сия проста и незатейлива.

Самая светлая вещь Сорокина, с простой и чистой моралью.

Светлая и холодная, как свежевыпавший снег.

Интересное чувство, когда читаешь Сорокина и не ждешь, что в следующем абзаце кто-нибудь кого-нибудь беспричинно порежет бензопилой. Спасибо предварительно прочитанному отзыву. Тот редкий случай, когда от спойлера была польза. Тем не менее местом действия является сорокинская Россия будущего, так что про мракобесие и вещества тоже будет в достатке. По сюжету герои вроде бы сражаются со стихией. Но вовсе не так, как герои Джека Лондона. Местная заснеженная глушь страдает не столько от стихии, сколько от неустроенности. Как замечает главный герой, банальные редкие вешки вдоль дороги свели бы на нет все приключение, описываемое в тексте. Да и сама глушь получилась не такая уж и необитаемая, а голодные волки в ней, наверное, самая мелкая неприятность.

Не сразу понял, про что книга. Вещь практически полностью повествовательная. Нет в ней того ключевого абзаца, который содержит главную мысль. Нужно дочитать и обдумывать целиком. Но спустя некоторое время после прочтения получилось сформулировать. Если коротко, то у Сорокина получилась книга про некое фантастическое время, когда «маленьким легче выжить». Причем и в прямом, и в переносном смысле. Маленькому человеку или животному легче прокормиться. А обычному человеку с маленькими духовными запросами можно подсунуть примитивный социум для их удовлетворения. Его и подсунули. И все довольны. Так большинство людей уменьшилось в культурном смысле. Даже интеллигенция в этом сословном обществе не соответствует технически развитому миру, а тоже провалилась куда-то на двести лет в прошлое. Причем провалилось только в позитивной части: культурная сторона этой интеллигенции взята из прошлого, а антикультурная — из будущего.

Книга ИМХО получилась довольно депрессивная. Многие авторы отзывов заявляют, что им удалось прочесть быстро и за один присест. У меня так не получилось. В реальной жизни настроение человека — это вещь, которая довольно сильно зависит от погоды. Ну, по крайней мере у меня. Так что с книгой вообще получилась двойная беда: нескончаемая плохая погода + вся остальная социальность, которую главный герой емко описал словом «блядство». Но в общем и целом это не худшее, что написал Сорокин.

Я могу ошибаться, однако мне кажется, что повесть “Метель” – это один из лучших выборов, который можно сделать, собравшись начать знакомиться с творчеством Сорокина.

Не разу не брав в руки не одного произведения автора, я часто слышал о нём как о человеке, тонко чувствующем таковую “русскую душу” и способного притом на глубокий анализ социальных и политических течений. Рецензенты и критики чуть ли не кличут Владимира Георгиевича современным классиком, а я и одного текста не знаю – не дело. Однако теперь знаю, и пожалуй могу лишь согласиться с теми, кто столь благосклонно относится к творчеству Сорокина.

Какой-то особенно чёткой мысли по поводу того, как можно описать впечатления от текста, или как можно описать сам текст, на удивление нет. С чувственного пьедестала воззрения сразу вспоминается глобальная наполненность повести таким знакомым и вместе с тем стыдливым, что ли, духом простой русской беспечности. С ним каждый человек обширных просторов северной Евразии вынужден встречать мракобесие своей природы и своего общества, с ним каждый человек и живёт проще да веселее. Однако с ним же голова куда меньше занимается чем-то кроме первичных надобностей быта. Думаю, не читай я до сего момента Солженицына, подобный опыт восприятия стал бы первым для меня: столь проникновенным, чувственным. В этом, кажется, и кроется тонкое умение понимать и описывать обыкновенную личность с обширных прерий России: кажется – простое дело, а по правде и не каждый справится, чтоб доверительно, чтоб так знакомо и понятно.

Подобным образом идёт построение и фантасмагорического мира Сорокина. Как мне известно, этот мир имеет место быть в нескольких произведениях автора. Однако я видел его лишь в одном, пока что, по крайней мере. И информации, полученной в “Метели” уже вполне достаточно, чтобы сказать, насколько этот мир близок современному русскому, а может и русскоязычному, обществу. Дело тут опять же в тонком умении понимать и преподносить. Владимир Георгиевич на основе личностных воззрений на современное общество формирует свой фактурный мир, который вместе с явственным футуризмом являет социальный атавизм как нечто само собой разумеющееся. Плохо это, или хорошо – считать читателю под эгидой полученных впечатлений. Но что это факт – прослеживается однозначно. Сочетая традиции неведомого будущего, о котором мы может только предполагать, и царской России прошлого, Сорокин создаёт нереальный коктейль. Одновременно такой, как говорится, “свой”, и вместе с тем пропитанный чем-то свежим, даже не так – относительно незнакомым. А “относительно” потому, что каждый сюжетный поворот, каждое важное для сценария событие как-то смутно, сквозь мглу аллюзий, являет нечто знакомое, нечто злободневное и широко обсуждаемое. И в этом есть ещё одна прелесть. Один лишь финал чего стоит – столь тонко и вместе с тем толсто подчеркнуть одну из важнейших, по мнению автора, проблематик сегодняшней России – это надо уметь.

Однако в целом, о чем рассказывает “Метель”? А вот здесь сложнее, ибо через призму перманентного пути через не успокаивающуюся стихию, Сорокин рассказывает обо всём и сразу, что беспокоит русский, или, опять же, русскоязычный народ. Это и темы отстранённости политических верхов от народа, наркомании, подспудного разврата, сокрытого под мишурой из веры и благопристойности. Всё это выглядит особенно уникально благодаря тексту, старательно стилизованному под культуры 19-20-го века. То, о чём рассказывается и то, как рассказывается, формирует дополнительный пласт восприятия. Это что-то новое, оригинальное и до сего момента незнакомое. И это всё несмотря на простой, если не сказать заезженный сюжет, который уже встречался у классиков не только иных народов (Джек Лондон), но и русских – Лев Николаевич Толстой. С последним вообще крайне много текстовых и тематических соприкосновений, в чём видится только подтверждение ранее описанной темы общественной стагнации.

И вот из этого чётко выходит финал. По нему “Метель” представляет из себя каждое второе драматическое произведение, так или иначе затрагивающее русский народ и Российскую державу. Это грустно, это злободневно. Последняя сцена – вообще отдельный момент для панихиды и рукоплескания. Тут даже не столь занимательно то, насколько “в лоб” подаётся аллюзия на реально происходящие события, а то, сколь эти события аутентичны и для сегодняшнего дня, а ведь с моменты написания прошло уже около 10-ти лет… Под таким углом посмотришь, так и задумаешься: а может и не столь фантасмагоричен мир, изображённый Сорокиным в его цикле “История будущего”? Может действительно, это – будущее. И не некое, в параллельной вселенной, а наше? Те же просторы, те же проблемы и недомолвки. Детали разные, а суть одна… Делать с этим что-то надо. А вот что? Это подумать следует. И повесть-то не наставляет. Лишь рассказывает. А думать – это уже читателя задача. Он побывал в метели, почувствовал, каково оно, а дальше уже за ним.. за нами.

проза, русская классическая проза!

сколько преступлений против вкуса, здравого смысла, а если верить Варламу Шаламову, то и против человечества, совершено именем твоим!

за короткий, в общем-то, период, примерно с 1830 по 1890-е годы русские писатели создали абсолютный канон, отлили в граните эталон того, как надо писать о России и что такое Россия.

Россия — огромное, неприспособленное для жизни пространство, на котором однако умудряются жить мужики (хорошие и плохие), баре, они же интеллигенты, чиновники ранжированные по табели о рангах, купчины, военные, околоточные, и какие-то совсем уж непонятные люди, несомые через заснеженные просторы ветром.

в этой литературной России все всегда куда-то спешат, но никуда не успевают, потому что на самом деле им никуда не нужно, всегда метет снег, а разговоры случайных попутчиков, обычно глубже по мысли чем вся библиотека какого-нибудь скучного немецкого профессора.

давненько не читал я такой злой пародии, хотя сам автор так «Метель» и не позиционирует.

признаться, я не большой фанат сюрреализма, психоделики, постмодернизма и тому подобных игр с текстом, я все-таки ценю традиционный нарратив.

но в «Метели», которая написана совершенно классическим «русским-литературным» языком, (хоть сейчас в хрестоматию) элементы этих стилей глаз не режут, может быть именно из-за того, что изложены по-чеховски.

поначалу, пока врач требует лошадей, чтобы доставить вакцину, а станционный смотритель, прибавляя вечное и загадочное «с» в большинству слов («как не понять-с, надо ехать-с») ему в том отказывает, кажется, что открыл не то случайно пропущенный в ПСС рассказ позднего Чехова, не то кого-то из крепких реалистов, больше всего гордившихся своей честностью. Вересаева, что ли...

но вот извозчик Перхуша, («Это был малорослый, худощавый и узкоплечий мужик лет тридцати с кривыми ногами и непомерно большими кистями рук, какие случаются часто у портных. Лицо его, востроносое, заплывшее со сна, было добродушным и пыталось улыбнуться.») идет запрягать лошадок, которых оказывается пятьдесят, потому что они малые — с куропатку размером, и каким-то образом катят «самокат», орудуя ногами под капором.

да и эпидемия боливийской «чернухи» это вам не тиф, это зомби-зараза, от которой мертвые восстают.

но странным образом, эти и другие приметы чуждого жанра совершенно не разрушают цельно-монолитное, классическое-российское время и пространство, в котором нашим героям предстоит проблуждать двое суток.

в книжной России новейшие фантастические технологии удачно соседствуют с исконно-посконным бездорожьем, даже верстовых столбиков не сыскать.

потому и заплутают Гарин с Перхушей.

Сорокин выносит на свет божий, протряхивает закостенелые клише Великой Русской Литературы.

за счет всего-то навязчивого повторения (автор не глумится нарочито, как будто и не пародией занимается, за бережной стилизацией) они предстают тем, чем являются — таким же комплектом штампов и механических приемов, как многократно осмеянные «типовые наборы МТА».

представитель народа, ловкий, сметливый, добродушный, чуть с хитрецой? находящий радость в своем нелегком но нужном труде?

а вот вам Перхуша.

постоянные, обстоятельные рассуждения интеллигентного персонажа, который будто в уме колонку ведет?

сильно, что тут скажешь.

главный пародийный прием это, на самом деле не «маленькие» и «большие» люди, не зомби и не «посмотрим радио».

а просто докручивание привычных, традиционных для русской классики сюжетных схем до предела, до упора.

знаете, там герои после пережитых трудностей или какой-нибудь очередной проведенной на заснеженной станции ночи переживают катарсис?

с Гариным оно случается, будьте покойны.

несколько раз подряд переходит от озлобленного раздражения к умилению и обратно.

и снова от умиления к раздражению.

насчет отношений «народа» и «ненарода», есть такой мотив — братание по причине пережитых вместе тягот, или громкая ссора из-за того, что тяготы вскрыли непримиримые противоречия в образе мыслей.

так вот, Гарин будет несколько раз переходить от восхищения перхушиной сметкой и добрым намерениям к ненависти на рукосуйство и раздолбайство мужика.

и от «выпьем, братец» к «вот тебе му**к в рыло».

снова «прости, брат» и снова в рыло.

а в ответ снова и снова «это барин, ничаво».

впрочем пересказывать сюжет дело зряшное, кому интересно, тот сам прочтет, благо вещь небольшая и читается быстро.

хочется только добавить, что текст для автора довольно мягкий.

есть у Сорокина слава мастера эпатажа, мол у него «едят г**но и друг друга».

ничего такого в «Метели» нет, разве в паре мест матерщина проскочит, но реалистично, в таких ситуациях (на морозе пытаясь пчинить поломавшееся средство передвижения) люди так и говорят.

и постельная сцена есть, грубоватая, но без извращений и безумия, случайные связи они обычно так и происходят ))).

ps. конечно, Традицию никакой Сорокин никаким ее травестированием не убьет.

это, наверное, никому не по силу. после «Хижины в лесу» киношники не перестали снимать ужастики с затравкой «группа молодых людей поехала на природу». так и после «Метели» в русских «толстых» журналах исправно выйдут новые рассказы о том, как в селе Нижняя Верховка погорела изба с детишками, как Иван загремел в арестантские роты, а Кузьминишна, мать его, спилась и пошла по дорогам.

и метет метель, и не проехать, да не больно-то и нужно.

Произведение входит в условный цикл «История будущего», и являет собой стилизацию под классическую литературу серебряного века, отсылая к повестям Пушкина и Толстого.

Это очень сложное произведение, несмотря на скудное развитие, представляет собой многогранную мысль автора о неизменчивости русского человека. Вроде и будущее, а как был крестьянин без прав — так и остался. Даже само наличие этого сословия (которое никуда и не исчезало) говорит о многом.

Сюжет повести такой. Доктор Гарин спешит в село Долгое, едет туда на перекладных. И как только заезжает сменить лошадей, разыгрывается сильная метель. Ему приходит на выручку простой мужичонка, согласившись по доброте душевной доставить доктора в Долгое с вакциной от болезни с симптомами зомби.

Всю оставшуюся повесть они пробираются сквозь пургу, преодолевая не только природу, но и противоречия между друг другом, а так же необычные обстоятельства их, казалось бы, обычного приключения.

Сорокин добавляет в повесть мифических героев, сопутствующих всему циклу, что добавляет больше сумбура.

На мой взгляд, главная мысль заключается в исключительном неравенстве между людьми в России. Добро так и не будет востребовано, а зло искоренено.

Собственно, «Метель» написана в мире толстовской «Кыси». Понятно, что сорокинский слог со своими особенностями плюс китайцы со времен «Голубого сала» бегают, но всякие там пьющие на мелких лошадках мужики да карлик-мельник — все идейно оттуда. Приятно читаемая повестушка без чрезмерной стилизации может быть рекомендована для первого знакомства с автором. С одной стороны, все достоинства Сорокина наличествуют, с другой — все же в лайтовом облегченном виде. Нет содомии, капрофагии и насилия, а, впрочем, к зрелости Сорокин тематически попростел и стал чураться острого эпатажа. «Теллурия» в этом смысле никак не сравнится ни с «Голубым салом» ни с «Сердцами четырех». «Метель» ни капли крышу не сносит, приятна во всех отношениях и достаточно просто же забывается. Метафизической подкладки ( метель как символ там заплутавшей России и проч.) настойчиво советую не искать.

В глухой русской провинции заезжий врач везёт вакцину по бездорожью, через метель. На санях, запряженных лошадьми, с ямщиком. Это не прошлое, а будущее, уже известное по антиутопической дилогии «Сахарный Кремль» и «День опричника», и разрастающаяся эпидемия «чёрной» носит вполне апокалиптический характер. Довезёт врач вакцину, проедут сани — страна спасётся. Нет — так нет.

У них там всего три телеканала — я ещё помню, когда было три канала — и телевизоры в деревенских домах чаще служат мебелью, чем средством развлечения. Детей-то нет, да и как развлекаться, замерзая в снегах в потоке горячих грез — наркотических, алкогольных, идейных — неважно. Вокруг умирающего великана рыщут падальщики: смышлёные китайцы, дилеры, волки, зомби с когтями, рвущие землю-мать изнутри. Снег как метафора огня — ...гениально. Или, может, реальный огонь последнего лета был метафорой снежной смерти, метели?.. Ведь опричники не важны, они — мелкий симптом, на них свет не сошёлся клином. В третьей книге антиутопии Сорокин наконец вложил перст в рану, показал, где свет сошёлся, кто виноват, что бесконтрольно бушует огонь, нашествие зомби, распад, всеобщая гибель. Не опричники, не РПЦ, не глупый врач и его простодушный ямщик, не дилеры и не китайцы и даже не извечная надежда на авось. Виноват тот, кто не поставил вешки вдоль дороги. Не позаботился, чтобы кто положено их поставил — хотя обязан был это сделать. Можно, как раньше делала я, извинять его тем, что один он не мог побороть коррупцию и распад — но тогда уж не стоит лепить из него сакрального Государя. Я это говорю как человек, всей душою желающий видеть на его месте сакрального Государя. А интересно, этот Государь отбрасывает тень?..

Чернухи, которой когда-то скандализировал всех Сорокин, в «Метели» нет. Видно, стало не до того. Эта книга — шедевр настоящего мастера слова, она страшна и прекрасна, а снег реален, он никакая не аллегория. Снег забивает глаза, рот и нос, залепляет лицо, укрывает дороги; читая, метель чуешь телом. Как саван. Когда душа замерзающего вылетает в окно огня, огонь наконец-то является нам без маски — но как там было у вражеского поэта? —

Some say the world will end in fire,

Some say in ice.

From what I've tasted of desire

I hold with those who favor fire.

But if it had to perish twice,

I think I know enough of hate

To say that for destruction ice

Is also great

And would suffice.

(c) Robert Frost

«Степь, да степь кругом,

Путь далек лежит,

В той степи глухой,

Умирал ямщик…»

Как думаете, что бы произошло, приди в голову Тургеневу или Гончарову фантазия отвлечься от бытописи «Дворянского гнезда» с «Обрывом» и взяться за сочинительство альтернативной реальности? О, да. «Метелей» a la Сорокин в школьных программах прибавилось бы преизрядно. Небольшая, нехарактерная для него повесть – суть полная и достоверная стилизация под хрестоматийную прозу 19 века. Даже названием. «Метель» есть и у Толстого, и у Житкова и, само собой, у Александра Сергеевича.

Любая сорокинская книга – перформанс. Грандиозный и фееричный. Перед ним всегда стоит надевать скафандр, запасаясь кислородом: вдруг до конца шокового прочтения не хватит? Но не в этот раз. Дыхание затаивать не пришлось.

Классически неспешное повествование увлекает истинно современным сюжетным драйвом в сочетании с совершенными невозможностями. Пугающие, баснословные пирамидки, через смертельный ужас, дарующие восторженную радость жизни, вмерзший в сугробы великан и крошечные лошади, умещающиеся под капором самохода в количестве 50 штук. На фоне среднерусского говорка и полных плеч мельничихи – как хотите, а я сразу Одинцову вспомнила: «Экое богатое тело!» — крутиться кукольный человечек и по первому слову вырастают шатры посреди заметенной степи.

Именно благодаря удивительно емкой и точной бытописи, вера в происходящее сильна чрезвычайно. Еще слыша в ушах подвывание ветра и ежась от нескончаемо летящих всю повесть в лицо снежинок на одной странице, на следующей уже сидишь, замерев, в котле с закипающим маслом, невольно поджимая на ногах пальцы.

Финал вполне соответствует по-классически расслабленному действу: Небо расчистилось, солнце, взойдя, заискрилось на бескрайних снегах, заплутавших доктора с возницей, наконец, нашли…

Прочитал... Точнее не прочитал — проглотил. Потому как не читаются такие произведения, нет. Они проглатываются влет, с необычайной легкостью.

Итак, чем же вновь порадовал нас Владимир Георгиевич? И порадовал ли?

Ну, начну со второго — порадовал, и очень. Ну, а теперь подробнее. По идее, сюжет повести не блещет оригинальностью. Доктор спешит к больным, гибнущим от какой то малопонятной заразы. Как на грех, погода не радует, и героический доктор и не менее героический ямщик, преодолевая сугробы, страх и лень, спешат на помощь. Банальщина? Да конечно, банальщина полная, если б не автор. Автор, сумевший наполнить этот незатейливый рассказ множеством таких приятностей, что иначе как с восторгом, читать эту небольшую (к сожалению) повесть не получается.

Фантазия автора просто безгранична и нестандартна. Альтернативная реальность, в которую он последнее время любит помещать Россию интересна своей нестандартностью и какой то нелогичностью.

Сорокину, как мне кажется, превосходно удался в этой повести тот самый «Русский дух». Дух страны, в которой изощреннейшие технологии соседствуют с махровым бездорожьем, где желание человека напиться, соперничает разве что, с его желанием сделать доброе дело ближнему, что не помешает, напившись в следующий раз, сделать этому же ближнему уже что то вовсе не доброе.

Ну и традиционно, Сорокин показал себя как блистательный стилист, настоящий волшебник слова.

В общем, нужно закругляться, потому как говорить про это произведение можно долго и восторженно. Итог. Прочитал с просто огромным удовольствием, чего и вам всем желаю.

Сугубо личное мнение: не впечатлило. Какое-то чувство вторичности после блистательного «Дня опричника». Те же приемы фантасмагории, те же вездесущие китайцы, те же необычные наркотики. Написано красиво для красивости. Я считаю В.Сорокина лучшим на данный момент российским писателем и заданный им уровень предыдущими произведениями чрезвычайно высок. В «Метели» же я не увидел главного — для чего написано это произведение, в чем его мораль, что нам хотел сказать автор. Но читать, конечно, надо, хотя бы для того, чтобы насладиться удивительным языком произведения.