Фёдор Достоевский «Записки из Мёртвого Дома»

Странно, что у нас нет отдельных монографий об этом гениальном произведении. И вообще мало материалов, нет устоявшихся оценок. Поэтому каждый читатель остается один на один с текстом. Получает максимальную свободу для интерпретаций. Что и видно по нижеследующим отзывам.

Оставлю и свое сверхценное мнение (кстати, в этой книге Достоевский замечает, что одна из главных черт русского характера — самоирония).

Несмотря на то, что эта книга является первым художественным произведением в России о местах заключения, она не о каторге.

Это эпос о русском народе. Это «Война и мир» Достоевского. Коллектив простых тружеников — артель — живет и работает, принудительно, в военном лагере. (Тут даже есть свой Платон Каратаев — Аким Акимыч). Поэтому-то у Льва Толстого это было любимое произведение Достоевского, тут они сошлись на максимально близкую дистанцию в своих воззрениях.

Федор Михайлович прямо резюмируют в финале (устами рассказчика):

«И сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уж все сказать: ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват?

То-то, кто виноват?»

Не з/к, не маргиналы, а — народ!

(Тут он еще и своему вечному оппоненту Герцену руку протягивает. В общем-то все наши классики об одном писали, в одну дуду дудели, только на разные лады).

Вся книга построена на чудовищном контрасте между великой и могучей силой русского народа, его ширью, удалью и отвагой и теми чудовищными условиями, в которых он пребывает не одну сотню лет. Впрочем, убежден, что не было бы у нас ни тех сил, ни запредельной выносливости к невзгодам и бедам, если бы не те суровейшие испытания, которым подвергались русские люди из поколение в поколение. (Параллельно с чтением ЗМД посмотрел лекцию о нравах английской аристократии. И докладчик тонко заметил, что в окопах Первой мировой простые английские работяги и мещане сходили с ума от постоянного ужаса близкой смерти, а вот аристократы держались молодцом и бодрячком — они привыкли к пыткам и систематическим издевательствам в детстве в своих закрытых учебных учреждениях).

Преступление — это продолжение, темная сторона русской силы и удали. Ведь за любые достоинства приходится расплачиваться недостатками. А сузь русского человека, как желал Митя Карамазов, и что останется? Ветошка на ветру? О, очень многие бы хотели этого! (Кстати, первый очерк истории, характера и судьбы Дмитрия Федоровича есть в этих «Записках»).

Исполинская мощь русского народа явлена в книге и через великий, прекрасный и бесконечно богатый русский язык. О Достоевском идет справедливая слава, как о великом мыслителе. Но эти «Записки» являют нам и великого художника. Гения слова, который учится у народа и через призму своего таланта возгоняет наш язык до немыслимых поэтических высот. Эту книгу нельзя читать для того, чтобы узнать «что дальше случилось». Ее поэтическая форма и есть ее содержание. Именно впитывая каждое слово, читатель духовно и обогащается, а не узнавая полезную информацию об административных порядках в царствование Николая Павловича Романова.

Я вот все называю «Записки» книгой. Но это, конечно, роман. В самом широком смысле. Гений Достоевского расширяет границы жанра, делает его сильнее, разнообразнее. Прокладывает пути к таким далеким вершинам мировой литературы, как, например, Джеймс Джонс или Трумен Капоте.

В этих «Записках», как и в писавшихся параллельно «Униженных и оскорбленных», Федор Михайлович разрабатывает фигуру Хроникера, рассказчика, свидетеля и только лишь частично участника событий, апофеозом которой станут «Бесы» и «Братья Карамазовы». Это оказало прямое влияние на жанр во всем мире. «Улисс» Джеймса Джойса и «Чума» Альбера Камю лишь два ярчайших, но почти случайных примера.

Подытожу. Зачем же читать Достоевского и эти «Записки»? Без «Мертвого дома» труднее понять вершины творчества нашего гения. Это фундамент «великого пятикнижия» и прочих гениальных вещей. От этого Федор Михайлович оттолкнулся, чтобы воспарить в высь мысли и духа.

Если хотите понять историю России, дух, мудрость и изъяны русского народа, как модно сейчас говорить его «культурный код», читать Достоевского строго обязательно. Он был одним из лучших и умнейших людей России за всю ее тысячу с лишком лет. А равняться надо все-таки на лучших!

Если же вы манкурт без памяти, ломоть отрезанный, быстро истаивающая снежинка, то тогда, конечно, не стоит тревожить свое эфемерное бытие книгами Федора Михайловича Достоевского.

П.С. Примерно половину книги я прослушал прямо-таки в конгениальном исполнении Бориса Плотникова, нашего любимого доктора Борменталя. Он потрясающе талантливо передает язык книги. Особенно сильно прямую речь персонажей. Веришь без сомнений, что это говорит не рафинированный московский интеллигент, а крестьянин, мещанин, солдат. Прослушайте хотя бы в его исполнении вставную новеллу «Акулькин муж», плачь Достоевского о русской женщине, поэму о силе ее духа. Просто потрясающий силы произведение! Все-таки советская школа актерского мастерства — это Школа!

ЮПД. Оказалось, что я закончил прослушивание ЗМД в день памяти Бориса Григорьевича Плотникова! Он умер 2 декабря 2020 года. Бывают же такие «странные сближения»... Вечная память великому артисту!

Как отметили некоторые уважаемые рецензенты, «Записки из Мертвого Дома» — книга уютная. Ужасы, которые в ней подробно описываются, даются с «домашней», «примиряющей» интонацией, в стиле «и так люди живут». Если некоторые главы, скажем, «Преступления и наказания» и «Записок из подполья» буквально тошнотворны по физиологизму и напряжению (сон Раскольникова о забитой насмерть кляче), то здесь, в почти документальном повествовании о филиале ада на земле, царит почти фланёрская расслабленность.

Зачем Достоевский это делал? Он большой писатель и умный человек, так что списать на литераторский промах эту интонацию не удастся. Это сделано сознательно. Мне кажется, для Достоевского «Записки из Мертвого Дома» были своеобразной автотерапией. Превращая в литературу, в беллетристику, собственные болезненные воспоминания, терзающие, разъедающие душу подробности своего падения, Достоевский «остранял» свою травму, переводил личные кошмары в категорию литературных фантазмов. Как можно судить по дальнейшей жизни Достоевского, терапия удалась. Этот гений вылечил свою психику, нашёл способ вернуться к самому себе из Мертвого Дома.

Другими словами, «Записки из Мертвого Дома», по моему мнению, писались не для публики (как «Идиот»), не для денег (как «Игрок»), не для начальства (как «Дневник писателя»), а для самого себя в первую очередь. Возможно, это единственная книга Достоевского, где он решается показать своё собственное лицо, не позируя и не кривляясь — именно потому что эта книга — зеркало, в которое он смотрит, отодвигая от себя свои собственные воспоминания, смешивая их с выдумкой и там самым обезболивая.

Поразителен контраст «Записок из Мертвого Дома» с «Островом Сахалином» Антона Чехова. Чехов писал свою книгу не для себя, а для читателей. Он не видел себя одним из каторжников, он смотрел на них со стороны (хоть и с очень близкой дистанции) и заставлял смотреть читателя. Поэтому «Остров Сахалин», при всём спокойствии интонации, намного страшнее и беспощадней, чем «Записки из Мертвого Дома» с их посылом «и здесь люди живут».

Любопытна динамика публикаций этой книги. С приходом к власти И.В.Сталина Достоевского, разумеется, сразу перестали публиковать — это неудивительно, Иосиф Виссарионович не любил тексты Фёдора Михайловича. Потом, после того, как Н.С.Хрущёв выпустил с каторги сотни тысяч заключённых, книгу несколько раз переиздали массовым тиражом, чтобы, так сказать, смягчить шок от появления на улицах советских городов огромного числа бывших заключенных. При Брежневе книгу не печатали совсем — только региональное издательство в Петрозаводстве, известное своим нонконформизмом и эксцентричностью, решилось на публикацию. А вот с приходом к власти Ю.В.Андропова «Записки из Мертвого Дома» оказались вновь востребованы, что прекрасно рифмуется с внутренней политикой Юрия Владимировича, собиравшегося «закручивать гайки» и психологически готовившего население Страны Советов к подобному обороту. Ну, а с середины 80-х уже никакой особенной логики в публикациях не наблюдается — публикуют, если есть настроение и спрос, потому как — классика.

Тяжелая, объемная и очень правдивая вещь. Взгляд на острог изнутри, картина жизни каторжан, отношения их с «внешним миром». Достоевский ведет повествование от лица женоубийцы, неразговорчивого (по первым строкам) и нелюдимого человека. Представляется он сперва о стороны, как его видят другие, те, кого он встретил по выходе из острога, а после — мыслящим, рассудительным и честным человеком.

Он убийца! Да. Он убил жену! Да. И он честный и душевный человек? Да...

Как тонко и как незаметно преподнесена эта мысль: нельзя судить о ком-либо по одному его преступлению. Да, преступление это всегда нарушение существующего уклада и порядка, почти всегда нарушение общепринятых понятий о чести, правде, верности, жизни и смерти. И вот за этим «почти» разворачивается целая история. История о людях из всевозможных слоев общества, занимающих ранее различные социальные ниши, имевшие или не имевшие вес в обществе, вызывавшие и не вызывавшие уважение, все эти люди объединены теперь в одно общество, все кажется равны теперь перед судом, законом, обществом. Кажется. Но не равны. Прекрасно, живо и ярко показано нам, насколько не равны эти искусственное соединенные в одно люди. И этот тонкий психологический момент раскрывается перед нами на фоне быта каторжан, описания их радостей и горестей, праздников в отроге.

Произведение в полной мере можно считать как документальным, так и художественным. Каторжане несут свой крест, изо дня в день повторяя установленный распорядок. Пот, кровь, грязь, боль — места для раскаяния почти что и нет. Осуждённые такие разные, но так близки друг другу от общей судьбы. Жизнь за пределами острога кажется простой и такой желанной. Так почему же часть из них продолжают свой преступный промысел?

Погружение в каторожную жизнь. Вот как бы я определил впечатление от книги. Путь дворянина от первого дня его заточения, когда его все считали за чужого, до снятия кандалов, когда с ним прощалась дружелюбно половина острога. Переживания человека, мысли о свободе и неволе. Книга раскрывает перед нами многообразие русских характеров.

Рекомендую прочесть всем, несмотря на то, что данный роман считается не самым лучшим у Достоевского и не все понимают его написание.

«Записки из мертвого дома» полны парадоксальности. С одной стороны — это записки человека, пострадавшего за народ, а с другой — впечатление человека, этот народ не особо и знавшего. Это ранний Достоевский, но в этих «Записках...» множество зарисовок, из которых впоследствии сложатся великие романы. Много интересных сюжетов и наблюдений. Даже для этнографа найдутся любопытные зарисовки, как то — что русские люди не моются, а парятся, предпочитая выводить грязь с помощью пота, а потом обливаться водой.

Вот эта книга — где главное реализм! А реализм 100-процентный! Ведь описывает, то что сам видел, что во снах постоянно являлось ему, от памяти чего, может быть, сам хотел избавиться. Ради этого реализма — это именно так и интересно. Этим произведением Достоевский принес нам всем ту мрачную тюремную жизнь нам, и поставил её перед нами, чтобы мы сами могли в нее погрузиться! Это круче любой фантастики! Такое не нафантазируешь. Это правда, от того, кто там жил. Еще раз я (с детства влюбленный в фантастику) повторяю: это круче любой фантастики! Прочитайте, не пожалеете.

Выскажу непопулярное мнение: «ужасами» каторжной жизни тут и не пахнет. Естественно, тут уже любая оценка будет сугубо субъективной, для кого и одно неласковое слово может стать смертельным оскорблением, а для иного и камера смертников — санаторием.

При прочтении ловил явные и удивительные параллели со своей армейской службой, на которую поступил с равнодушием и покинул, пожалуй, даже с некоторым сожалением, так как привык. В этом плане крайне показателен отрывок из произведения:

Стоит отметить, что местами повествование излишне нудное: сократить бы на треть повторы и словесные нагромождения и было просто идеально. Несмотря на это, материал дает колоссальную картину разреза российского общества в 19-ом веке. Откровенно говоря, ныне уж не сильно и изменился люд, лишь матерится грязнее...

Достоевский-автофикшн

«Конечно, иные и в остроге не скоро смиряются. Всё еще сохраняется какой-то форс, какая-то хвастливость; вот, дескать, я ведь не то, что вы думаете. Но кончает тем, что все-таки смиряется.»

У русской тюремной прозы богатая традиция. Было время, когда я недоумевала, зачем интеллигентные и явно неплохо обеспеченные дядьки из среднего класса читают и обсуждают в сетях разного рода тюремные мемуары. Сейчас не про Солженицына, Шаламова и Евгению Гинзбург, в широких кругах интерес к лагерной прозе угас так же скоро. как загорелся. Теперь именно об уголовниках: как человек туда попадает, как избегает возможных ошибок, которые могут уронить его в тюремной иерархии, как постепенно адаптируется, встраиваясь в ту жизнь.

Думала: зачем вам? Теперь понимаю, это ментальная прошивка. Когда не уверен, что завтра не заберут на войну или в тюрьму: неважно, насколько законопослушным ты был, неважны твой возраст, род занятий и состояние здоровья — ты в любой момент можешь оказаться среди людей грубых и злых, в положении человека, лишенного свободы и привычного комфорта, вынужденного подчиняться жесткому распорядку. Тогда лучше заранее готовиться, а болезненный интерес сограждан к пенитенциарной системе, показанной изнутри, не только объясним, но отчасти обряд ритуальной магии: смотри, Мироздание, я уже прошел это виртуально, не заставляй проделывать в реальности.

«Записки из мертвого дома» тюремная проза от русского классика. Человека. который прошел четырехлетнюю каторгу и на себе ощутил стальную руку государства. По сути автофикшн, который Федор Михайлович обернул в форму рукописи-найденной-в-бутылке. Никого этим не обманув, речь о том, что сам он испытал и пережил в свои каторжные годы, да он и не ставил цели ввести в заблуждение. Все, кто есть кто-то знали подоплеку тогда, как и теперь. Просто эта форма представляла публике не «политического», пострадавшего за идеалы, а вполне заслуженно отбывавшего наказание убийцу, так было удобнее, наверно.

Александр Петрович Горянчиков, небогатый дворянин, оказался в каторге за убийство жены из ревности, его «Записки...» не роман или повесть, скорее эссеистика: отчасти хроника, отчасти философствования на тему несвободы и особенностей национального характера. Здесь много портретных зарисовок, впоследствии использованных автором в художественных произведениях. Вот так я туда попал, вот так обживался и обустраивался, такие люди были вокруг, так работали проводили свободное время, так ели и пили, так был устроен острожный бизнес, так наказывали палками или плетьми, так болели, так праздновали, так устраивали театр.

Не люблю Достоевского. Был период в юности, когда много читала его, теперь не могу себя заставить. Его мрачность. безнадежность, утрированная страстность в соединении с тягой к расковыривани душевных ран — все это, мне кажется, для молодых людей. Очень молодых. Для подростков, с их болезненной чувствительностью, мрачностью и неприкаянностью в мире, который кажется не принимает и никогда не примет.

Если бы не аудиокнига в исполнении Игоря Князева, я совершенно точно не взялась бы за эту вещь. Но пройти непростой путь в обществе умного тактичного спутника совсем не то, что пройти его одной. Затем и берем непростые книги в исполнении любимых чтецов, с ними это легче.

Блестящее произведение. По праву становится понятно почему Федор Михайлович популярен по всей нашей земле. С главным героем по ходу произведения мы проходим все чувства, тяготы и лишения человека в те времена. Не хочу спойлерить, так как это творение должен прочесть каждый. Главная суть, которую я вынем для себя, это то насколько может быть сильным человек, как морально так и физически. К прочтению!!!

Удивительным образом, вопреки тяжести описываемых обстоятельств и личности автора, текст, можно сказать, уютный. Тяжело читать только одну главу, в которой описывается жестокое обращение с женщинами. Остальные главы, хоть и описывают суровый каторжный быт, то ли несут на себе отпечаток какой-то извращенной романтики, то ли просто отражают тот факт, что жизнь была тяжелой, но не невыносимой. Каторга стала для людей вторым домом, частью их судьбы, в которой нашлось место для человечности и частичек свободной жизни. Свобода здесь ценится превыше всего, но последняя глава, в которой Горянчиков выходит на свободу, оставляет скорее ощущение если не тоски, то привычки к быту и солидарности автора с теми, кто еще остается в остроге.

Люди и являются центральной темой книги. В книге хорошо подмечены черты характеров каторжан. Причем откровенно «плохих» людей наблюдатель Горянчиков почти не находит. Стоит отметить тот факт, что Достоевский, как и ГГ, на каторге частью народа так и не стал. И взгляд на все происходящее, хоть и изнутри, но, в каком-то смысле, отстраненный, с исследовательским интересом более сложного существа.

Собственные постоянные заглядывания вперед в поисках конца главы намекают на затянутость и излишнее многословие книги. Достоевский в целом грешит подобным, и к этому надо быть готовым. Читать, тем не менее, можно и даже нужно. Во-первых, интересно узнать, что же ФМ вынес из своих каторжных лет, во-вторых, книга дает вполне реалистичный, даже документальный, взгляд на то, как была устроена каторжная жизнь в Сибири в этот исторический период.