Г. Ф. Лавкрафт «Серебряный Ключ»

Наверное, могла бы получиться небезынтересная вещь с таким сюжетом, если бы была она построена не в форме сухого описания событий, а в виде художественного текста, рассказывающего о герое, его мыслях и переживаниях. А так — эмоционального чтения не получается.

Знаю, что меня не поймут. Знаю, что мне непременно захотят объяснить разницу между чувственным и логическим восприятием — как бы тупо это не звучало. Но, откровенность за откровенность.

«То, что вы только что сказали — одна из самых безумно идиотских вещей из тех, что я когда либо слышал. Каждый в этой комнате отупел».

Нет, я понимаю, что в те времена бегущего семимильными шагами прогресса человек легко мог запутаться в огромном количестве сиюминутно рождающихся научных открытий, новых теорий, философских направлений, духовных поисков под неустанным гнетом желающих на этом заработать. Но попытаться это объяснить через уход в себя? Уверяя, что нужна другая логика? Что наука опровергает постулаты веры, несмотря на то, что научное знание — основа религиозной теории?.. Почему? Почему?! Почему поклонники Лавкрафта, видя в тексте слова наука, логика и рациональное, считают будто бы Лавкрафт понятие имеет о науке, логике и рациональном? Это же просто закольцованный поток сознания. Есть в мире какая-то неразгаданная тайна — найти её можно только если не искать. Хотя все пытаются запретить искать. Эти — то, эти — сё. Кто эти? Дайте социальный комментарий. Покажите и докажите свою точку зрения. Что наш — теперь уже великий и с данного момента в высшей степени неуважаемый мною — автор может сказать по этому поводу? Ничего! У него просто нет средств выразить собственные мысли. Он их уже сформулировал — только не на бумаге. Чтобы понять творчество Лавкрафта нужно погрузиться в особую атмосферу чувственного восприятия (извините, опуститься). Замечательная отговорка: будем искать глубинный смысл творчества без привязки ко времени написания. Автор то многогранный, произведения вне времени. А по итогам, всё сводиться к тому, что Картер изначально обладает истиной в последней инстанции. Учиться, понимать, вникать. Зачем, если можно высказать свою теорию непостижимости — без логики, правда, но... Даже Мировая Война стала для Картера всего лишь легкой встряской.

«Чак Норрис. Скажи спасибо, что живой.»

Вступление к рассказу — это просто бессмысленная и беспощадная графомания. Наталкиваясь на некоторые выражения, у меня в голове тут же всплывали шутки и анекдоты. Надо было выговориться. Это просто больно для мозга. Не потому, что автор откровенно высказывает свое непонимание окружающей действительности. А по тому, что у меня извилины распрямляются. Либо так, либо Лавкрафт сам устал нести этот бред. Дальнейшее повествование о биографии Картера читается совсем неплохо. Опять же, я не понимаю людей, считающих нужным объяснять логичность происходящего или связывать его с другими произведениями. Всё вполне самостоятельно и понятно. Ну, это просто красиво, потому в объяснениях и не нуждается. Вот это и есть настоящее чувственное восприятие. Можно же было показать путь становления героя и без всей этой псевдосоциальной псевдофилософии. Или нельзя?

Потому, что... БАЦ! И Пьяный Мастер сносит четвертую стену. Еще абзац и... БАЦ! Заделывает её обратно. Вот это бескомпромиссное писательское мастерство. Как говориться, на все деньги. Зачем? Лавкрафт знает Картера? Лавкрафт — и есть Картер? Картер — сон Лавкрафта? Лавкрафт — очередной рассказ написал? Ответ, кстати, очевиден. Недавно, с дуру, решил осилить «Красное колесо» Солженицына. Не смог. А «Серебряный ключ» — смог. Слов здесь меньше, а ощущения те же. Думал перечитать рассказ, чтобы точнее сформулировать свое отношение. Но дальше вступления продвинуться уже не сумел. Перегорел. Уже не интересно, смотришь мимо раздражающих вещей. Мозги, просто, не включаются. Роза пахнет розой, как ты её не назови. Вот это — выражение чувственности или логики?! Классик это написал или не классик?! Видишь красоту — стремись понять. А еще кто-то утверждает, что этот рассказ не относится к лавкрафтианским ужасам.

Рассказ лучше читать в паре с «Воротами серебрянного ключа» иначе не совсем понятно. Я, кстати, понял, в том смысле, что так как Картер-ребёнок и Картер-взрослый оба активируют ключ в гроте, (одна пространственная точка, но разные временные) их сознания замыкаются друг на друга и Картер-ребёнок на подсознательном уровне получает информацию о будущем. То что Картер взрослый ничего не помнил о ключе можно объяснить, тем что после вневременного контакта он-ребёнок кое что позабыл (например из-за перегрузки разума) или же, что контакт был не с «прямым» прошлым, а с параллельным миром слегка отстающим во времени. Интересно, как интерпретировал текст сам автор.

Сюжет здесь отходит на второй план перед описанием мировоззрения и переживаний героя. Я до сих пор думаю, не скрываются ли за эти мысли и взгляды самого автора? Не описал ли он в Картере себя? Если это так, то понятно, почему Лавкрафт стал моим любимым писателем буквально с первых прочтённых рассказов и твёрдо занимает это место уже больше 10 лет. Мы с ним очень похожи.

«Сновидческий цикл» Лавкрафта, в основном посвященный скитаниям Рэндольфа Картера, является связующей нитью, прочно сочетающий между собой сюжетные линии из, как изначально может показаться, совершенно различных историй. Пример тому отличная повесть, своим объемом более походящая на роман, «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата». Однако «Серебряный ключ», что примечательно, особенно много в правило сочетания творений Лавкрафта в один самостоятельный, самобытный мир не привносит, лишь вновь упоминая о предке Рэндольфа, то бишь его загадочном деде, который особую роль занимает в «Истории Чарльза Декстера Варда». Но тем и помогает это творение проникнуть новому читателю в коллейдоскоп мира Лавкарфта. То есть, если пожалуй и есть творения, с который следует начинать «Сновидческий цикл», то это «Серебряный ключ». Он довольно прост и вместе с тем повествует о событиях, не переполненных коллизиями или отстраннёнными сюжетными ветвями. Сюжет прямолинеен и личностный конфликт героя, завязанный на его ностальгии, на горечи по былому и утерянному, знаком если не каждому, то многим, почему проникнуться печалью героя, понять его стремления найти и испытать нечто новое в жизни, совершенно не трудно. А концовка так и вовсе в не привычных для Лавкрафта тонах оставляет тому же читателю некоторую надежду, являясь чем-то радужным, мнообещающим ввиду того, что в обрамлении специфического стиля Говарда поверить в происходящее на страницах легко, а значит и подумать, что не всё утеряно для себя лично — также не тяжело. А это уже не совсем привычный Лавкрафт.

Да, атмосферы хмурого Провиденса, темные лесные массивы и застывшая на века красота разрушающейся Новой Англии присутсвует, перемежаясь с загадочными протуберанцами мира существ древних, ужасных и невиданных. Но это крайне немного и автор толком не заостряет на этом внимания, в большей степени конценрируясь на концепции, чей потенциал, кажется, раскроет далее. Но творение небольшое и саспенс так и не наколяется до предела, формируя пространные чувства в финале. А продолжение истории Лавкрафтом же было дано лишь спустя пять лет, почему и итог довольно странный: хорошо, аутентично, в рамках написательского стиля, но не всё же не свосем Лавкрафт.

Хотя эксперименты тоже необходимы и кажется мне, что это был один из них.

Очень понравилась концовка и было бы очень досадно если бы не было продолжения. А так рассказ выступает своего рода прологом происходящих далее событий. Само исчезновение Рэндольфа Картера из реального мира покрыто тайной, а место его возможного пребывания так и манит читателя поскорее взяться за продолжение.

Крайне необычно и неожиданно видеть, что из-под пера человека, подарившего нам мифы Ктулху и «Историю Чарльза Декстера Варда» выйдет такой пронизанный романтизмом и эскапизмом рассказ. Он пропитан мечтами об ускользающем, несбыточном, легкой грустью и печалью, отчего напрочь выбивается из типичного ряда лавкрафтианских сказок. В том и прелесть.

Интересный рассказ — своеобразная философская основа параллельной реальности и вдохновляющая составляющая для подражаний.