Сегодня кхшеры держали темп. Навьюченные добычей, они, тем не менее, шли быстро, колонной, по отвесной, гладкой скале. Но Старшая все равно подгоняла соплеменников, скорее по привычке, нежели по необходимости:
— Не зевайте, сонные зимние мухи! До темноты осталось всего ничего! А когда свет погаснет, я не дам даже крошки всесущего за ваши вялые, ленивые задницы!
Рыжий карабкается по темно–коричневому камню, почти сливаясь с ним ржавой своей мастью. Толчок — он перекидывает вверх мускулистое тело. Изо всех сил цепляясь за почти гладкую поверхность, нащупывает крошечные выступы, на которые можно поставить ногу. Тяжелый груз, в три раза превосходящий вес собственного тела, подпрыгивает за спиной, давя на плечи. Но Рыжий не стонет и не жалуется, а наоборот, молодцевато поигрывает мускулами, потому что сзади идет Рада — красавица с тонким станом, и огромными, чуть влажными глазами. Она украдкой поглядывает на Рыжего снизу вверх, и от этих взглядов у него замирает сердце.
А внизу жадно распахивает зев пропасть, заполненная водой. Вода пахнет смертью миллионов братьев и сестер Рыжего, сорвавшихся со скалы.
— Осторожно! Впереди Игрушка Богов! — предупредила Старшая.
— Странные они, эти Боги, — проворчал Рыжий, — понатыкали везде Игрушек непонятно для чего.
— Они любят красоту! — прошептала Рада. — Посмотри, какие дивные цветы нарисованы на скале! Разве не чудесно идти по лепесткам и стеблям?
Рыжий даже замер на мгновение. Эти светло–бежевые, огромные кляксы, усеивающие скалы, оказались цветами. А он даже и не заметил. Нет, странные все же существа эти женщины! Непостижимые, как Боги, и радуются непонятным вещам. Что значит красиво? Еда — это красиво, потому что она силы дает. А с нарисованных цветов какой прок? Их на зуб не положишь, да и натруженным ногам все равно: по лепесткам идти или по коричневому фону — резвости да ловкости все равно не прибавится.
— Эх, нам бы крылья! — весело закричал брат Рыжего, идущий впереди.
— Нам бы лучше пожрать, — проворчал сзади кто‑то из старших.
Да, это было бы хорошо! Рыжий даже зажмурился на минуту, представляя огромный кусок всесущего, щедро политый сиропом. Мечтая о еде, он не заметил, как груз зацепился за край огромной металлической конструкции, торчащей из скалы. Кхшеры называли эти сооружения Игрушками Богов. Игрушки бывали разными по форме, и назначение их оставалось загадкой для всех. Объединяло непонятные громады лишь одно: все они время от времени оживали, повинуясь непостижимой прихоти небожителей. Рыжего дернуло назад, ноги соскользнули со скалы. Он перевернулся над пропастью, беспомощно, как тряпичная кукла, барахтаясь в воздухе. Над колонной прокатился тихий вздох.
— Всем оставаться на местах и держать темп! Рыжий, не бойся, я иду к тебе! — Старшая перекинула свой груз на чужую спину. Ее ноша всегда была самой легкой, потому что если кто‑то срывался, то она спешила на помощь бедолаге. Остальные продолжали идти, не сбиваясь с темпа.
Но в этот раз Старшая опоздала. Рада, опередив ее, поднырнула под Рыжего снизу, крепко обхватила руками, и чуть приподняла. У Рыжего закружилась голова. Их тела были крепко прижаты друг к другу, лица соприкоснулись. Рада прижалась губами к его губам, и Рыжий почувствовал живительную свежесть сиропа в пересохшем рту. Она поила его — уставшего трудягу, передавая свою силу. Они перешли на Неслышный Язык, и на Рыжего обрушился неведомый, сокровенный мир, заслонивший собой все привычное: полушепот — полувскрик, жаркое дыханье, милые глупости, которые торопливо бормочут в темноте. Сполохи рассвета в Ее глазах, первого рассвета вместе, и первого заката, когда солнце тихо умирает, но тебе все равно. Впервые в жизни ты не боишься, потому что уже не один.
-… и никогда больше не выйдешь на охоту, никчемный слабак! Я тебе это обещаю! — крики Старшей вырвали Рыжего из мира грез, и вернули на землю, вернее, на скалу.
Рада, отстранилась от него, и молчала, потупившись.
— Вы, двое, не просто груз несете. Вы несете запасы всесущего — жизнь для всего племени! — Старшая сделала эффектную паузу, чтобы все присутствующие почувствовали важность момента. Кхшеры, как по команде, втянули головы в плечи и понурились.
— Жизнь… — пронеслось по колонне.
Старшая зорко оглядела соплеменников, проверяя степень осознания важности момента.
— Рада и Рыжий будут строго наказаны на вечернем совете племени, — коротко бросила она, и полезла вверх по скале.
Старшая всегда возглавляла колонну. За ней шла группа бойцов. В середине — молодежь с наиболее важными грузами. Замыкали колонну старики. В случае вражеского нападения Старшая и бойцы принимали на себя первый удар, давая возможность остальным уйти с добычей и благополучно доставить ее домой.
И сейчас Старшая первой почувствовала запах воды. Она посмотрела вверх, надеясь, что это всего лишь дождь. Но надежды растаяли еще до того, как она набрала полные легкие воздуха, чтобы криком предупредить остальных. Неродившийся крик горьким комом вспух в горле. Небо вдруг превратилось в море, и начало падать на скалу.
Кхшеры, захлебываясь, срывались в пропасть, один за другим. Рыжий всегда отличался быстротой реакции. За это Старшая даже хотела сделать его бойцом, но совет племени, по достоинству оценив его недюжинную физическую силу, выбрал для Рыжего работу носильщика важных грузов. До того, как его накрыло стеной воды, Рыжий успел зацепиться одной рукой за выступ Игрушки Богов. Второй рукой он ухватил Раду, ухватил в последний момент, когда она уже почти оторвалась от скалы. Они оба что‑то кричали, но за грохотом воды ничего не было слышно. Вода не была чистой, дождевой, как обычно — она была ядовитой, с невыносимым, острым запахом кислоты. Вода жгла. Жгла нестерпимо, страшно, так, что кожа, дымясь, моментально сходила клочьями.
Рыжий, изнемогая от боли, держался из всех сил. Рада висела на его руке над пропастью, и молча качала головой, словно говоря:
— Отпусти!
— Нет! — Рыжий упрямо мотнул головой.
— Отпусти! — она разжала пальцы, но он перехватил ее руку за кисть.
Вокруг умирали их браться и сестры. Вот сорвался со скалы Ленивец, захлебнулась криком и водой Резвая, ухнул вниз Обжора. А Рыжий все держал Раду. Обе руки онемели, мышцы рвало судорогой. Задыхаясь и отплевываясь, Рыжий поднял голову вверх. А вдруг это скоро закончится? Должна же вода иссякнуть! Это просто не может продолжаться вечно! И тогда он увидел Лицо Бога. Кто сказал, что Боги красивы? Лицо было бледным, уродливым, с двумя огромными ямами, в которых прятались глаза. Рыжий задохнулся от отвращения и выкрикнул:
— За что?
Боги никогда не отвечают на вопросы. Но Рыжий сам все понял. Он вспомнил старинную легенду кхшеров о зависти Богов, рассказанную долгим зимним вечером, когда снаружи бушует непогода, и всем членам племени раздают по лишнему куску всесущего, обильно политого сиропом.
Боги не терпят тех, кто силен, умен, красив и ловок. Боги завидуют всем тем, кто выделяется из серой массы, потому что умницы и непокорные смельчаки — нет, не равны небожителям, но похожи на них. А Боги не терпят соперников. И тогда они насылают на них мор и глад, страдания и испытания, болезнь и смерть. Мытарства — это не вехи жизненного пути, как думают многие, не лестница в небеса. Это зависть Богов.
Уродливое, огромное, белое лицо за стеной воды спокойно наблюдало за тем, как умирают кхшеры — лучшее из всех племен в этом мире. А Рыжий смотрел на Лик. Смотрел, когда уставшая рука соскользнула с Игрушки Бога, но онемевшие пальцы так и не разжались. Смотрел, когда они с Радой полетели вниз, в пропасть.
Рыжий просто хотел, чтобы Боги знали: те, кого Они убивает, тоже смотрят на Них.
Ключ никак не хотел проворачиваться в замке.
— Боже, только не это! — простонала Рита.
Только сломанного ключа в замке ей сегодня и не хватало! Хотя интуиция — этот вредный червяк, денно и нощно прогрызающий норы в сердце, уже язвительно и противно захихикал, что застрявший в замке ключ — это логическое завершение отвратительного дня. Неприятности вообще имеют скверную, шакалью привычку сбиваться в стаю. И если с утра почтовый ящик смачно плюнул в тебя письмом с дурными известиями, то будь уверен на все сто, что Госпожа Удача сегодня решила продемонстрировать тебе свою филейную часть.
— Ну, пожалуйста! — обратилась Рита к вселенной, осторожно орудуя ключом в замке.
— Ладно, хватит с тебя на сегодня, — проворчала вселенная, и ключ, передумав выходить на пенсию, щелкнул, отпирая замок.
Рита зашла в дом, и с наслаждением захлопнула дверь. Безумный день, но без женитьбы Фигаро, остался снаружи. Дом улыбнулся ей покоем. Все вещи занимали привычные места. Как хорошо, что есть в этом суматошном мире то, что никогда не меняется!
С утра срываешься с постели, придушив ненавистный будильник. На ходу глотаешь кофе, мчишься, лихорадочно пытаясь сэкономить несколько минут, которые тут же бездарно тратишь на глупости: Фэйсбук, Твиттер, ЖЖ, эсэмэс. Все стремительно меняется каждый миг: новости, люди, события, рекламные щиты на трассах. Но среди этой суеты, там, вдалеке, тебя ждет твой дом, в котором каждая мелочь лежит там, где ты ее оставил. И это создает сладкую иллюзию того, что ты хоть что‑то контролируешь в этой чертовой, сумасшедшей гонке.
Кофе, сигарета и пять минут тишины — это все, что ей сейчас нужно. Но сначала скинуть босоножки, и пройтись босиком по прохладному полу. Вот это счастье! Как же ошибаются мужчины, по наивности своей полагающие, что женское счастье прячется в коробочках с подарками, или заключается в романтических ужинах со свечами и в последующих ночах любви. Просто они никогда не ходили на каблуках в жаркий, летний день!
А Рите пришлось ходить сегодня очень много. Шеф с утра был не в духе, и, естественно, наорал на подчиненных, загрузив их работой, как Золушку. Рите досталось больше всех, потому что она была подругой жены шефа. С утра начальство сцепилось с супругой, но вынуждено было спешно ретироваться перед мощным натиском неприятеля. По закону сублимации, проигрыш на семейном поле боя шеф немедленно компенсировал полной победой над подчиненными. Он понимал, что вечером его жена и Рита разложат войну по стратегическим винтикам, обсудят все подробности, и придут к обычному выводу: все мужики, конечно, козлы, но есть такие, которые козлее остальных.
И плевать было шефу на то, что у Риты два высших образования, и в его фирме — она ведущий специалист, на котором все держится. Он заставил ее мотаться весь день по объектам, как самого обычного работника, которыми офис набит под завязку. В полдень машина Риты застряла посреди трассы. Девушка два часа прождала застрявший в пробках тягач. Потом выдержала жесткую схватку с механиками автосервиса, которые увидев «бабу за рулем», немедленно взвинтили стоимость починки до небес.
«Баба за рулем», с честью оправдав два диплома технаря, доказала, что машинах разбирается на вполне приличном уровне, и знает не только, где в машине находится бардачок с косметикой, но способна перечислить все названия запчастей, о которых другие женщины говорят: «эти блестящие штучки». После этого Рита своих ходом добиралась до объектов. И когда она вечером вернулась в офис, мышцы ее лица сами собой сложились в такую гримасу, что даже шеф не решился с ней спорить.
Рита прошла на кухню, взяла чайник, подошла к раковине, намереваясь наполнить его водой, и невольно поморщилась: по коричневому, украшенному светло–бежевыми цветами кафелю над раковиной, шустро передвигалась муравьиная колонна.
Этим летом муравьи заполонили весь коттеджный поселок. Соседи жаловались друг другу, что от проклятых насекомых просто житья не стало, и травили муравьев всем, что под руку попадется. Рита тоже жаловалась и соседям, и мужу, но так… для вида, чтобы не заподозрили в пособничестве вредоносным тварям или в придури. Но на самом деле она жалела мурашей. Крошечные трудяги напоминали ей ее саму. Она также упрямо карабкалась по жизни, изо всех сил цепляясь за гладкие стены, и таща на себе непомерный груз.
И когда муж Риты Андрей, вооружившись средствами массового уничтожения вредителей, решительно подступал к раковине, над которой пролегала по кафельной стене муравьиная дорога, Рита бросалась ему наперерез:
— Зачем ты? Отдай мне! Я сама потом полью! — она отнимала у мужа вредоносный баллончик с распылителем.
— Рит, да я просто помочь хочу. Тебе же некогда. И потом не женское это дело — охотиться. А я же мужик все‑таки. Если мамонтов не застал, и на медведя не ходил — так хоть на муравьев схожу. Тащи, жана, ружжо — муж на охоту пойдет! Где моя охотничья собака? Нету? Ладно, на безсобачье и кошка — русская борзая. Мурка, к ноге!
Кошка, презрительно фыркнув, неспешно удалялась на диван. А Рита улыбалась, и, обнимая мужа, увлекала его в сторону от раковины, используя метод переключения внимания противника, испытанный многими поколениями женщин.
— Тебе на охоту нельзя! У тебя патронташа нет, а без этого охотнику — ну просто никуда! Я тебе его на двадцать третье февраля подарю, тогда и пойдешь.
— А носки? — не соглашался Андрей. — Как же я потом весь год без носков?
— И носки, и патронташ, все подарю, — Рита увлекала его все дальше и дальше от раковины.
— Такой расход семейный бюджет не потянет, — шептал муж, забыв о ненавистных муравьях.
— Ссуду возьмем, целевую, — Рита украдкой смотрела в сторону раковины.
Мураши все так же, колонной, продолжали ползти вверх, даже не подозревая о нависшей над ними угрозе.
Но сегодня все было по–другому. Увидев муравьев, Рита не почувствовала обычной жалости. Наоборот, гнев, тихо копившийся весь день, незаметно, корешок за корешком прораставший в сердце, вдруг раскрылся хищным красным цветком: ярким, нестерпимо горячим. И Риту прорвало.
Почему она должна всех всегда жалеть: нищих у метро, больных родственников? Кто жалеет ее саму? Она всегда все может, все успевает, никогда не плачет. Рабочая лошадь, нет, муравей. Муравей, которого травят все, кому не лень.
— Рита, дай! Рита, помоги! Рита, спаси! Ты ведь добрая, щедрая, смелая! Как же мы, сирые и убогие без тебя?
Но думают‑то они по другому: не добрая, а добренькая, придурошная, то есть. Сама своих слез боится, вот и помогает всем, кто попросит. Не смелая, а по — юродивому бесстрашная. От скудости умишка происходит это бесстрашие, как у городских сумасшедших, которых злые и жестокие дворовые пацаны уламывают сунуть пальцы в розетку. И дура Рита тянет, толкает, карабкается, помогает. А бывшие несчастные устраиваются в жизни получше нее, а потом ей же снисходительно и говорят:
— Ну, не хотела бы, так и не помогала бы. Тебя ж никто не заставлял. Сама рванула на амбразуру, сама и пулю получай!
И сейчас, глядя на этих бестолковых мурашей, Рита почувствовала, что амбразура давно стала больше, чем она сама. И что давно пора подумать о себе. Ей через год тридцатник корячится. Не девочка уже. Пора повзрослеть: расстаться с фантазиями, начать заботиться о собственной персоне. Она часто завидовала тем, кого сама же и опекала. И этим мурашам завидовала тоже. У нее ведь нет, и никогда не было Того, Кто Незримо Хранит, и отводит беду до того, как она случится. Поэтому с мурашей Рита и начнет.
Она открыла шкафчик под раковиной, достала ведро и жидкую хлорку — о том, что муравьи от нее гибнут, Рита давно вычитала в интернете, но никому не рассказывала.
— Здравствуй, взрослая девочка! — прошептала она, щедро плеснув хлорки в ведро.
Поднеся ведро к крану, она собралась открыть воду, и вдруг заметила, что один из муравьев, более рыжий, чем его собратья, буквально огненной масти, зацепился за винт в основании крана. Добыча рыжего мураша была гораздо больше, чем у других. Огромный, — по сравнению с весом самого насекомого — кусок корки хлеба застрял в резьбе винта.
Много раз Рита просила Андрея не оставлять крошки на мраморном столе для готовки, в который была вмонтирована раковина. Но муж всегда об этом забывал. Вот тебе и первый пример наплевательского отношения. Казалось бы, такая мелочь: после того, как делаешь бутерброд, просто взять тряпку и обмахнуть мраморную поверхность. Так нет же! Говорит, что любит ее, заботится, все для нее делает, а на самом деле обычный эгоист, как и все остальные. Она ему не домработница! У нее, между прочим, два высших образования!
Рита поднесла ведро к кафельной стене, и вдруг увидела, что муравей, идущий вслед за рыжим силачом, подполз к нему, подхватил, чуть приподнял, и освободил застрявшую корку. И на минуту ей вдруг показалось, что это не муравей, а муравьиха — или как там они называются, эти мураши женского пола? И что вроде бы у насекомых там что‑то похожее на романтическое объятие.
Рита помотала головой, отгоняя наваждение.
— Тебе, родная, нужно писательницей быть, — часто шутил муж. — Вечно ты ерунды напридумываешь, и сама же нее веришь.
— Долой фантазии! Это просто муравьи, насекомые, нет у них ни романтики, ни объятий, ни охов–вздохов на скамейке! — громко напомнила Рита самой себе, и плеснула водой на стену.
Плеснула раз, другой, постепенно вошла в раж. Смыть все! Избавиться от ненужного, вредного, пустого и мелочного! Начать все сначала! Для себя, для Андрея, детей завести в конце–концов. Пять лет женаты, и все некогда. Да, точно! Дать себе поблажку, поменьше работать, придумать хобби, или просто распуститься, как Наташа Ростова после замужества, и бродить по дому простоволосой и в халате. Полюбить дамские сериалы — мозгов, конечно, поубавится, зато нервы будут в полном порядке.
Но почему ей все время кажется, что рыжий мураш неотрывно смотрит на нее?
Рита так увлеклась уничтожением себя, прошлой, а заодно и вредных насекомых, что даже не услышала криков соседей. Не почувствовала она и страной суеты, творящейся вокруг уютного коттеджа, и очнулась только тогда, когда ворвавшийся в кухню Андрей вырвал ведро из ее рук.
— Там… — он поперхнулся, закашлялся, с досады махнул рукой, не в силах говорить, схватил жену за руку, и молча потащил к входной двери.
Они вышли на лужайку. На ухоженную маленькую лужайку, которую Андрей собственноручно подстригал каждые две недели. Напротив их дома аккуратными рядами стояли такие же, как у них, коттеджи. А над коттеджами вспухала огромная волна. Небо превратилось в море, и это море начало опрокидываться на землю. Люди на лужайках возле домов застыли, зачаровано глядя на сюрреалистичную картину, которой просто не могло быть в реальности.
За минуту до того, как волна обрушилась на них, Андрей обнял Риту, крепко прижав к себе. А ей показалось, что там, за толщей воды, виднеется огромное, уродливое, белое лицо. Оно было чудовищным, потому что не было похоже ни на что, до сих пор виденное. Кто сказал, что Бог красив? Этот Лик даже не с чем было сравнить. Он просто был другим, чуждым настолько, что разум человеческий не в силах был это принять и описать.
— За что? — выкрикнула Рита.
Но Божество молчало, спокойно наблюдая за тем, как они умирают.
Андрей еще крепче прижал ее к себе, заслоняя от ужаса надвигающейся смерти. Но Рита вывернулась из его рук, и продолжала смотреть на Лик.
Она просто хотела, чтобы Бог знал: те, кого Он убивает, тоже смотрят на Него.