Аркадий и Борис Стругацкие «Далёкая Радуга»

Я немного читала книг Авторов, хотя два их произведения входят в десятку моих любимых. Сейчас с удовольствием наверстываю упущенное. Ни все книги нравятся одинаково, но, безусловно, практически каждая чем-то цепляет. Эти книги не для легкого чтения, их нельзя просто прочитать, забыть или отмахнуться. Они несут в себе большую смысловую нагрузку, непроизвольно пытаются поставить читающего на место героев и непременно остаются в памяти. В книгах обязательно присутствует романтика, что с головой выдает эпоху, в которую они создавались.

Вот и «Далекая Радуга», имея такое романтичное и поэтичное название, начинается легко и непринужденно со светлого, чистого и естественного чувства, перед которым все обыденное меркнет и не имеет смысла и значения, ради которого готов совершить самые безумные поступки и принять невозможное решение. И после такого легкого начала на голову обрушиваются серьезнейшие проблемы: кризис в науке, плохое обеспечение, извечные споры «Кто прав», невозможность договориться. Но как это бывает, должно произойти непоправимое, чтобы ученые пришли в себя.

Но перед ними встает еще более серьезный и очень неудобный вопрос – вопрос выбора. Какое принять решение, кто должен спастись: молодые, которые еще так мало жили, пожилые, у которых больше опыта и так мало осталось – разве можно это решить на митинге, когда так мало остается времени. Решение Леонида, кажется таким простым и естественным, если не брать во внимание каждого отдельного человека: Алю, которая только что встретила Марка, Женю, так болезненно относящуюся к своему сыну, известного художника, написавшего свою лучшую картину, Патрика, для которого наука – главное в жизни, Таню – молодую и красивую девушку, которую так любит Роберт или любого другого человека, жизнь которого важна и необходима для кого-то. Поэтому решение Леонида большое облегчение для всего большинства, кто движется согласно обстоятельствам. Он же решительно идет против обстоятельств, принимает решение сам и действует без оглядки и твердо.

Роберт тоже противостоит обстоятельствам, но по-своему. Его решение, высказанное Габе, кажется сумасшествием, но в тот момент оно для него было самым правильным, ведь он пытался спасти самое дорогое, что у него было. Его можно осуждать, назвать поступок безнравственным, но лучше его попытаться понять, хоть это и не просто – чем хуже Аля или любая другая женщина, которая больше не увидит своего ребенка. Ведь мужчины готовы на многое ради любимой женщины и нам не показали, какие способы испробовали другие люди для своего спасения или спасения своих близких – это не значит, что этого не было. Просто нам показали один яркий пример.

Должна отметить, что текст читается не просто спокойно, монотонно перебегая глазами со строчки на строчку, он читается, что называется «в лицах». Диалоги героев, слова, сказанные друг другу или вскользь, рисуют их облик, характер и эмоциональное состояние. Любая фраза, сказанная персонажем, не читается, она звучит, передавая тональность и интонацию. В связи с этим, картины рисуются в голове очень ярко, персонажи выглядят живыми, хотя и сказано о них совсем не много. Благодаря точно найденным словам, вложенным в персонажей, Авторам удалось показать катастрофу Радуги и катастрофу каждого человека в отдельности – из-за чего далекая Радуга уже не кажется такой далекой. И финал – это тихое и кажущееся спокойным ожидание неизбежного – производит сильное впечатление, до дрожи. Еще более это впечатление усиливает Камилл и его одиночество. В этот момент, мне кажется, было невероятно тихо вокруг, если не считать песни.

Книга невероятно трагична, она несет большой эмоциональный накал. Последний раз я так волновалась, когда читала «Поселок» Кира Булычева.

Хорошее это место — Далекая Радуга. Чистое, с нетронутой природой, немного пыльное и жарковатое, но это приятная, естественная пыльность и жарковатость.

И люди здесь поселились хорошие, как на подбор. Энтузиасты, ученые, влюбленные в свое дело без памяти, готовые просиживать дни и ночи ради поиска ответов. Добрые, светлые, жизнерадостные.

Я ничего не забыла? По-моему, ничего. Тогда почему я не могу заставить себя воспринимать этих людей, как живых? Почему же тогда страдания и тоска полумашины — Камилла кажутся более человечными и понятными, чем радостные восклицания и невинные шутки всех этих Алек и Танек? Почему мне хочется сочувствовать выбивающемуся из общего ряда Робину с его маятником-качелями от бескорыстного подвига к осознанной подлости?

Вот так-то. Все эти хорошие и славные ребята-ученые кажутся мне актерами из самодеятельности, устроившими бесконечный капустник, с шутками и прибаутками, идущими по жизни от одного эксперимента к другому. Без настоящих сложностей и трудностей, без мук совести или этического выбора. Может от этого свой научный поиск они воспринимают не как творчество и созидание, а как борьбу, сражение? В детстве не наигрались в казаки-разбойники? Вот так с шутками и прибаутками однажды они и взрывают целый мир, по-детски обижаясь на природу и обстоятельства.

А тут начинаются совсем другие игры, взрослые. Здесь нужно выбирать, кому жить, а кому — умереть. Как встретить свой последний час, брать ответственность, решать, действовать, а не говорить. И никуда не деться тогда от нормальных человеческих чувств и желаний: страха смерти, стремления спасти близких и выжить самому.

Черт, как все неоднозначно! Вот Роберт — «Молодость мира». Казалось все так просто: вот она черная овца в белоснежном стаде. Предатель, преступник, убийца детей. Но почему-то его яростное желание спасти любимую, страх, противоречие и позднее раскаяние много ближе, чем искусственное презрение к смерти и холодная отстраненность от чужих страданий всех вместе взятых героев — первопроходцев.

Или взять отголоски вечного спора физиков и лириков, вылившиеся в страстные монологи Камилла, и в которых больше человеческого, чем во всех разговорах и размышлениях увлеченных ученых и бесстрашных космолетчиков. Спор почти вечный, идущий до сих пор. Что важнее для человека — чистое знание, ясное и четкое восприятие мира и поиск абсолютной истины. Или более важно сохранить все то, что делает нас людьми: сострадание, милосердие, умение любить и сопереживать. Вот и попробуйте сами найти ответ.

Хорошая планета — Далекая Радуга. Несбыточная мечта, нездешний сон. Прекрасная, многоцветная и совершенная радуга, если смотришь издалека, распадающаяся вблизи на отдельные переливающиеся капельки, несущие множество вопросов и такое же множество ускользающих ответов.

На самом деле, это старая как мир и совершенно не фантастическая тема: как ведут себя люди в преддверье катастрофы. Люди, которые почти наверняка знают, что обречены, но все-таки на что-то надеются. Люди, которые пытаются спасти максимум из того, что составляет их жизнь.

А как хорошо и интересно, захватывающе все начиналось. Стругацкие умеют создавать удивительные миры, буквально несколькими черточками набрасывая здесь и там отдельные детали. Общая картина вроде бы и видна, но совсем не до конца — и от этого не создается ощущения, что все уже понятно и неинтересно. Наоборот, белые пятные и необъясненные места как раз и придают самое большое очарование. Когда начали осваивать Радугу и как вообще сложилось то общество, которое там сейчас есть? Что за таинственные спортсмены-смертники, в любую минуту готовые из потенциальной подопытной крысы превратится в кучку дымящихся кишок? И, наконец, что же такое эта таинственная Волна — а равно все «физические» термины, с ней связанные. Что такое Камилл, человек-машина, который умирает и возрождается? Море вопросов, относящихся к принципиальному устройству мира. И при этом никак нельзя сказать, что мир не прописан — напротив, все честно, мы знаем ровно столько, сколько знает большинство героев. Не самые «продвинутые» из них, но pov Ламондуа и не приводится. Все же создается ощущение, что совсем незадолго до катастрофы мир как-то стабилен, система взаимодействия в нем вполне понятна и реализуема, и не требует от героев безумных подвигов.

А потом случается нечто страшное, что разрушает привычную картину мира. И с одной стороны, это страшное привлекательно именно своей необычностью, тем, что оно выходит из ряда вон — но АБС не были бы социальными фантастами, если бы живописали историю именно с этой стороны. Потому что катастрофа показана ровно настолько, насколько она отражается в людях, населяющих Радугу. Ведь к концу действия повести погиб-то всего один Камилл, да и то он потом оказался жив, а остальные только находятся в преддверьи гибели. Еще *ничего не случилось* — но в сердце у героев и у читателя уже все произошло. Душа положена на весы, измерена, описана и убрана. Все решения приняты, дальше уже не важно. Сгорят ли все оставшиеся в подходящей Волне нового типа и останется ли один Камилл на засыпанной черным снегом планете — по сути, не так и важно. Образно говоря, они уже сгорели.

В этом «Радуга» — вещь совершенно нефантастическая. Объяснюсь, все поведение, и подвиги, и трусость и предательства, и склоки, и попытки спасти себя, и невозможность решить, кому жить, а кому умирать, совершенно идеально укладывается в рамки всех похожих конфликтов. Это осажденный город, который идет на сделку с осаждающими с тем, чтобы позволили выпустить женщин и детей, а мужчины остались там умирать. Это вообще вся история войн, по большому счету, когда надо чем-то пожертвовать, или кем-то. Вот народ говорит, дались им эти ульмотроны, глупые люди, не ценят свою жизнь. Не согласна, что вы. У Ницше есть отличная идея по поводу подобных жертв: он говорит, что человек, жертвующий жизнью во имя чего-то другого, будь то наука, отечество, ребенок — просто ценит одну часть себя выше другой. Ставит себя как ученого, патриота, родителя выше, чем себя биологическое существо. Не вижу в этом ничего ненормального, в общем. Никто не упрекал Бруно за то, что «она все-таки вертится» — хотя, казалось бы, ну какая разница, кто это признает, и стоит ли из-за этого идти на костер?

А проблема с тем, кого спасать — на самом деле не проблема. И нет там никакого специфического морального решения — оно лежит на поверхности, дело лишь в том, чтобы описать, как люди к нему приходят и его исполняют.

Очень сложно объяснить, почему «Радуга» кажется настолько потрясающей вещью. Это захватывающе интересный и грозный мир, в котором одновременно есть и нечто, граничащее с магией, и страшный риск. И все выписано настолько живо и достоверно, что в какой-то момент обитателям Радуги начинаешь завидовать — и продолжаешь до последнего.

«Сегодня ночью я воскресну в четвертый раз, один, на мертвой планете, заваленной пеплом и снегом...»

Камилл

Все-таки мрачноватые шутники эти Стругацкие. Оставить читателя и обитателей Радуги наедине с надеждой, при этом намекая что «все будет хорошо» (когда черным по белому ясно — Титаник утонет), — это жутковатый трюк. Страшная книга. Этакое собирание цветов в ожидании конца света. И Горбовский плещущий маслом на жаровню как ни в чем не бывало. Ему-то что! Легендарный межпланетник, кумир молодежи, мечта всех женщин, мужчина-жемчуг )) Отплясал свое, и умереть теперь не зазорно. В умиротворении.

Знаете какие слова я обнаружил в аннотации к изданию?

«история катастрофы и борьбы, подвига и беспримерного мужества».

Так вот. Повесть не об этом. Она о том ,как люди (пусть и двадцать второго века) не умеют ценить жизнь. Прежде всего свою. Они рады спасать засранные ульматроны и макулатуру, и другой мусор; молятся на них. Физики. Нуль их в орех клюнул!

________________

Хороший финальчик преподнесли мэтры. Не придерешься. «Печаль моя светла» — классик писал. Самая нелюбимая мной порода печали. Ой-ей.

Закон сохранения энергии: читая «амальтею» знаешь с самого начала, что «Тахмасиб» не пропадает. Выкарабкается. Как пить дать. И за ЭТО люди на Радуге обратятся в прах.

_______________

...А ЧТО ЕСТЬ КАМИЛЛ?...

Все больше и больше убеждаюсь, что книги Стругацких нужно перечитывать регулярно. Ведь насколько простой казалась мораль этой повести ранее! Правильные люди, кладущие жизнь свою на алтарь Отечества ( в расширительном смысле, Человечество), увлеченные своим делом ученые, готовые на все, чтобы спасти результаты своих исследований, но готовые пожертвовать и ими ради детей. Также было понятно, что научные исследования — вещь очень опасная, вести их надо осмотрительно, и вообще, семьдесят семь раз отмерь, и все равно отрезать погоди.

Но есть еще один уровень, пласт восприятия. Все персонажи в этой повести делятся на тех, кто движется вслед обстоятельствам, и тех, кто пытается решать сам и решает сам, обстоятельствам вопреки. Один — Леонид Андреевич Горбовский, решает грузить на свой транспортник в первую очередь детей, тем самым сняв бремя ответственности и с руководства колонии и с самих ученых, и с родителей. Второй — Роберт Скляров. Он тоже старается обстоятельствам противостоять. И пусть кому-то его решения могу показаться нравственно небезупречными, они и не могут быть таковыми в ситуации негодного выбора, но эти решения есть. И Роберт, по моему мнению, является на самом деле не браком системы воспитания, как пытаются представить это авторы (или делают вид, что пытаются представить:smile:), а ее несомненным успехом.

Пока есть люди, способные решать и брать ответственность на себя, у Человечества есть будущее.

Какой облик примет Зло в обществе всеобщего благоденствия? В благословенном мире, где нет социального неравенства, где от каждого по способностям – и всем поровну, где религия давно стала лишь достоянием истории развития человеческого общества, а место Господа всемогущего в душах людских занято наконец верой во всемогущество Человека – и вера эта крепнет день ото дня, питаемая новыми и новыми победами человеческого разума над силами природы? В мире, где люди подобны богам – и где зачастую так трудно быть богом?..

В Мире Полдня.

В мире благоустроенных планет.

В мире, где лишь сам Человек может стать Врагом человеческим, оставаясь при этом самим собой.

Далекая Радуга.

Книга об Ответственности.

Ответственности ученых за деяния рук своих; за благие намерения, ложащиеся булыжниками разбитых надежд, несбывшихся мечт и в одночасье изломанных судеб человеческих в мостовую дороги желтого кирпича, ограниченную с обеих сторон восставшими от земли до небес и неуклонно сближающимися стенами грядущих с полюсов планеты рукотворных Волн, заключенные в которых энергии призваны были еще больше облагодетельствовать человеческий род – а принесли своим создателям лишь мучительное ожидание неотвратимой гибели…

Ответственности людей за собственные поступки в условиях, когда проверяются на прочность все социальные институты, выпестованные в поте и крови темных веков человеческой Цивилизацией; когда животные инстинкты просыпаются вдруг в душах самых морально стойких граждан нового мира; когда под тяжким гнетом обстоятельств сами понятия этики и морали превращаются из абсолютных аксиом в труднодоказуемые теоремы с множеством решений, каждое из которых вдруг получает полное право на существование – и решения эти оказываются неожиданно трудными, а последствия их – ужасающе, вопиюще, душераздирающе понятными нам, людям современности, так и не попавшим в несостоявшийся Мир Полдня, но стремящимися туда всей душой…

Книга о Выборе.

Выборе трудном, неудобном и страшном. Выборе единственном, который и не выбор вовсе – и о том, «как все мы любим, когда выбирают за нас». О попытках уклониться от необходимости выбирать – уклониться разными способами, оправдывая средства целью… И каким же разным может стать этот самый важный в жизни выбор: остаться живым – или остаться Человеком? И Человеком тоже ведь можно оставаться по разному: спасая любовь, губя себя…Губя других…

Книга о Солдатах науки – и тех, кого призваны защищать от самих себя эти солдаты. Написанная во времена эпохального противостояния Физиков и Лириков, она в полной мере отражает бушевание терзавших просвещенную часть современного Братьям общества страстей, поиск идей и соревнование жизненных позиций сторон-оппонентов. Что правит нами? Чувства — или разум? Что важнее в жизни? Долг — или желания? Чем должны определяться наши деяния? Практической их пользой – или же сохранностью душевного покоя по их окончании? И Далекая Радуга ставит перед читателем те же вопросы, но предельно остро – так, как диктует экстремальная ситуация, требующая чрезвычайных мер как от нуль-физика, так и от поэта…

Книга о Цене. Цене, которую рано или поздно платит каждый из нас за жизнь, прожитую именно так, а не иначе – платит осознанием того, что уже никогда не сможет ничего изменить в будущем, чувствуя на себе давление среды, Фатума, Рока…Волны, сократившей будущее до одного-единственного дня, который надо прожить Достойно – чтобы унести с собой в неизвестность гордое звание Человека, оставаясь Человеком до конца… И хорошо, если уходя, не будет мучительно больно за прожитые годы…

Все ближе сходятся смертоносные стены; все меньше остается пространства для маневра; во все более жесткие рамки с каждой страницей ставятся хитроумным дуэтом физика с лириком все без исключения действующие лица разыгрываемой под небесами Радуги драмы, от главных героев до промелькнувших на заднем плане в единственном эпизоде третьестепенных персонажей – и напряженность, витающая между строк этой небольшой повести, растет и растет, грозя обернуться взрывом. Взрывом эмоций. Всплеском чувств. Бурей страстей. Но…

Но собственно взрыв авторы так и оставляют за кадром. Эмоции истощены, чувства притупились, страсти отбушевали еще в прелюдии к природной катастрофе, явив миру катастрофу социальную – в уютном микросоциуме Радуги и во вселенной души каждого из ее обитателей.

И авторы верны себе и бесконечно правы, оставляя финал повести открытым и завершая повествование идиллической сценой на пляже, с влюбленной парой на кромке прибоя, с уютно и покойно расположившимся в шезлонге Горбовским («Можно, я лягу?»), со звуками банджо и беспримерно нелогичным, но таким человеческим групповым заплывом за буйки – в нигде, в никуда, в никогда…

В Вечность.

В Бесконечность.

В Человечность.

Это самое странное произведение Стругацких из тех, что мне доводилось читать. Хотя сюжет достаточно типичен и прост, и непонимания не вызывает, тем не менее, ощущение странности и призрачности происходящего не покидает все время. Странные ученые со странным поведением... смешные энергопоглотители со странными названиями... приборы под названием «ульмотроны», предназначение которых до конца не ясно, и с типично совковым бардаком в их распределении.. странные песни и стихи, странный Горбовский, странный Камилл, и так до бесконечности. Возникает вопрос: если испытания нуль-физиков были так опасны, почему на планете не было звездолетов случай эвакуации? Тоже странно.

Персонажи не выглядят живыми; наиболее человекоподный из всех — Скляров, остальные все камиллоподобные) В конце, судя по задумке авторов, у читателя должно возникать сочувствие к героям, однако у меня оно так и не появилось.

Вообщем, не могу сказать, что испытала воторг.. У Стругацких ИМХО есть гораздо более сильные произведения.

Кажется единственная вещь Стругацких, которая мне не понравилась. Люди усиленно ищут возможности геройски погибнуть. Не предпринимают многих очевидных способов для спасения. Меня долгие годы мучил вопрос — почему не попытались они просто перепрыгнуть смертоносную волну, вышырнуть из корабля все, что там было и вернуться за следующими и так хотя бы несколько раз? Судя по тексту такая возможность была. Но поскольку авторы сразу отказались каких-либо возможностей, то и в повести ничего нельзя сделать. Подобная постановка вопроса мне глубоко противна. И, не отрицая право писателей написать то, что они решили написать, должен заметить, что я результатом недоволен.

«Мы всегда торопимся. Всегда нас что-то или кто-то подгоняет. Быстрее, еще быстрее... А нельзя ли еще быстрее? Можно, отвечаем мы. Пожалуйста!.. Нет времени осмотреться. Нет времени подумать. Нет времени разобраться — зачем и стоит ли? А потом появляется Волна. И мы опять торопимся.»

Чаще всего небольшие по объему произведения оказывались в моей читательской жизни абсолютно проходящим и не оставляли после себя ровным счетом ничего. Пустоту. Поэтому когда я взялась за чтение повести «Далекая Радуга» Аркадия и Бориса Стругацких, я особо ни на что не надеялась. Однако гениальные фантасты сумели меня удивить.

Начну с того что порог вхождения для чтения оказался достаточно высоким. Буквально первую половину книги было абсолютно ничего не ясно. Что происходит, где это происходит, и кто все эти люди, да и люди ли вовсе? Когда авторы, наконец, смилостивились над читателями и немного прояснили ситуацию, все стало на свои места.

Действие разворачивается в далеком будущем — человечество шагнуло вперед и постепенно начало осваивать Вселенную. Авторы переносят нас на планету под названием Радуга. Она является неким полигоном для научных исследований. Однажды эксперименты приводят к тому, что люди сталкиваются лицом к лицу с силами, находящимися вне зоны их контроля.

«Я старый научный работник и старый человек. Всю свою жизнь занимаюсь физикой. Правда, сделал я мало, я рядовой исследователь, но не в этом дело. Вопреки всем этим новым теориям я убежден, что смысл человеческой жизни — это научное познание. И, право же, мне горько видеть, что миллиарды людей в наше время сторонятся науки, ищут свое призвание в сентиментальном общении с природой, которое они называют искусством, удовлетворяются скольжением по поверхности явлений, которое они называют эстетическим восприятием. А мне кажется, сама история предопределила разделение человечества на три группы: солдаты науки, воспитатели и врачи, которые, впрочем, тоже солдаты науки.»

Повесть была написана в далеком 1962 году. С точки зрения современного читателя она кажется немного «совковой» и наивной — слишком много веры в светлое будущее и надежды на него. Мир повести утопичен — нет войн и голода, каждый свободен заниматься тем, что ему по душе. Однако люди-то, люди, остаются людьми — со свойственными им сомнениями, тревогами и заблуждениями. Бессовестное использование ресурсов, безрассудные эксперименты, конкурирующие группы ученых и неразбериха во всем: от снабжения до руководства. Вот и получается, что совершенные люди прекрасного и светлого будущего на самом деле не так уж и совершенны. Будем думать, будем ошибаться, будем людьми!

»- Никогда я этого не пойму. Почему они не могут относиться друг к другу терпимо?

- Это очень просто, — сказал Матвей. — Каждый воображает, что делает историю.»

Небольшая по объему повесть имеет удивительно богатую смысловую нагрузку. Причем все это было подано увлекательно и не скучно. Здесь много интересных размышлений и научных дискуссий. Правильно ли подвергать опасности жизнь целой планеты и ее обитателей? Всем ли можно пожертвовать во имя науки? Помимо науки мне очень понравилось, как в контексте апокалиптической ситуации авторы пытались тонко отразить советское общество. Где ни у кого нет желания выполнять задачи, выходящие за рамки ранее поставленных; где стремление решать проблемы, импровизировать или нарушать правила ради всеобщего блага означает возможность приближения личного и профессионального краха. Было множество моментов показывающих, как смирение и безразличие ко всему происходящему становятся связующим звеном всего общества. Овцы закланные! Как это знакомо.

«Вот мы совершенствуемся, становимся лучше, умнее, добрее, а до чего все-таки приятно, когда кто-нибудь принимает за тебя решение.»

Печальный финал интригует неопределенностью и приоткрыт для чуда. Повесть входит в цикл «Мир Полудня», и что-то мне подсказывает, что следующие книги цикла если не расставят все точки над «i» относительно судьбы Радуги, то уж во всяком случает немного удивят. Ну, а послевкусием перед глазами проплывает картина, где, увязая в песке, к морю спускались восемь испытателей. Справа от них была черная стена, и слева была черная стена, и оставалась только узкая темно-синяя прорезь неба, да дорожка расплавленного золота, по которой они плыли. А в голове слышался звон банджо и слова песни:

«Когда как темная вода

Лихая, лютая беда

Была тебе по грудь,

Ты, не склоняя головы,

Смотрела в прорезь синевы

И продолжала путь...»

Всем мира и добра!

Мне показалось, что это произведение знаменует переход братьев Стругацких к социальной фантастике. Аркадий Стругацкий называет «Радугу» последней повестью о «далеком» коммунизме.

Интересны рассуждения про белые пятна науки, как следствие распределения финансирования науки по успешным направлениям. Одно из пятен — Массачусетская машина, которая «начала себя вести» и ее через 4 минуты обесточили и замуровали. Один из создателей сказал: «Леонид, это было страшно».

Раскол эмоциолистов и логиков – парадокс Камилла, который снимается новым типом личности, являющимся синтезом эмоциолистов и логиков.

Что спасать во всепланетной катастрофе — передовых ученых или детей?

Горбовский со своим великолепным «Можно я лягу?» снял со всех груз сложного решения. Он решил, что спасать надо детей. Многие приняли это предложение. Тем более от Горбовского, который, казалось бы, как капитан звездолета, вне опасности и способен принять хладнокровно решение. А он остался со всеми, погибать! И знал об это сразу!

- Трусов и преступников не бывает, — сказал Горбовский. – Я скорее поверю в человека, который способен воскреснуть, чем в человека, который способен совершить преступления.

- Да, я понимаю, — проговорил он. – Мочь и не хотеть – это от машины. А тоскливо – это от человека.

Горбовский – это зовущий образ, достойный пример для подражания, абсолютно положительный герой. У меня он несколько ассоциируется с образом Аркадия Стругацкого.

Начинаю читать Стругацких в ожидании этакого «словарного комформа». Ожидания оправдались. Слог как всегда очень душевный. Простые человеческие отношения, разговоры за жизнь приятно читать медленно. Особенно если некоторые герои уже встречались в других произведениях авторов. Лаконично, но абсолютно достаточно и цельно получается.

Повесть об преступной халатности и безответственности ученых. Познание в основном направлении без учета побочных эффектов. Хорошая тема, но мне показалось важнее и интереснее тема людей-героев. Все же в критической ситуации раскрываются темные стороны души, стремление к самосохранению себя любимого любой ценой. Стругацкие описали настоящее фантастическое общество светлого будущего. Где люди разумны и крайне социально ориентированы. Совершают страшные, но очень адекватные и обдуманные поступки.

Я закрыл книгу, выдохнул и ещё некоторе время сидел не двигаясь. Очень эмоционально. И сломавшийся детский автобус.

Стругацкие очень хорошо копают в характерах и чувствах людей, четкими и немногочисленными штрихами создавая образы своих героев. Все просто и выверено, как будто бы это непосредственное наблюдение происходящего. Поэтому с первых же строк возникает странное чувство, как будто бы ты где-то уже встречал этих людей, общался с ними. Талант Стругацких многогранен и каждая из граней есть свое собственное, интимное для каждого читателя восприятие творчества знаменитых братьев. Может быть поэтому в моих личных ощущениях произошел эффект быстрого погружения в жизнь населения Радуги, с их постоянным вектором стремления к поставленной цели. Здесь каждый проникнут ощущением важности именно своего дела, заставляющим идти на хитрости и даже легкое вранье, чтобы получить энергоресурсы для исследований. Но тем не менее в разнообразии характеров и стремлений авторами четко передается единый порыв познания, составляющий основу жизни грядущего поколения (насколько приоритетно это стремление мы собственно и узнаем по ходу действия). А пока знаменитые фантасты берут читателя за руку и отводят нас в это грядущее, почему-то оказывающееся близким и знакомым. Как объяснить эту близость? Если говорят о генетической памяти предков, то может быть имеется способность мечтательной причастности нас, читателей настоящего дня, к своим воображаемым потомкам. И если реальность таких надежд дать не может, то на помощь как раз и приходит литература мечты, ведь так иногда называют научную фантастику.

Спокойное начало сюжета повести оказывается обманчивым и Стругацкие талантливо предают все нарастающую напряженность момента. Поведение людей в минуту опасности осмысленно и достойно и атака на Волну на последних «харибдах» является актом отчаянной храбрости, одинаково заслуживающей уважения и в каменном веке и в ожидаемом грядущем. Это качество вневременно, так как исходит из преодоления самого себя, своего животного страха в пользу приоритетного чувства долга, сделать что-то ради других. И постепенно писатели переходят от описаний самоотверженных действий населения планеты по спасению драгоценного оборудования и плодов своих трудов, к одному из самых сложных вопросов человеческой этики-проблеме выбора и способности сделать решающий шаг.

Оценить выбор Склярова очень трудно, это как пытаться решить задачу не имеющую решения. Любой вариант неизбежно оставит на душе чувство постыдного, неверно принятого решения. Как выбрать из обреченных детей несколько счастливчиков, какими критериями тут руководствоваться и как смотреть в глаза остальным? Решение было принято из личных соображений, на нерве стрессовой ситуации, когда нет времени для анализа своих действий. Тут скорее вопрос не к Роберту, а к читателю-а как бы ты поступил сам в этом случае?

Мнение Ламондуа-это превосходство максимальной практической пользы для человечества над эмоциями. Безусловно здесь попахивает черствой схоластикой, но все же эти мысли имеют право на жизнь как одно из оснований для выбора. Спору нет, познание является глобальной задачей для человечества, но получение знания без морали есть путь в никуда, в нравственный тупик. Так можно дойти и до печально известной формулировки: «Цель оправдывает средства». Идея гуманизма всегда должна быть отправной точкой любых действий человека, тем более человека будущего. Пусть сказанное не покажется излишне пафосным, когда данная идея становится нормой, красивые слова превращаются в конкретные действия в самых сложных ситуациях. И собственно выбор Горбовского в полной мере отражает превалирование этой истины, к тому же закрепленной индивидуальным решением капитана остаться на Радуге.

Для советской фантастики всегда был однозначен ответ на вопрос о важности человеческой жизни перед какими-то ни было целями, а особенно, если это касается детей. И это не является банальностью, это принцип позитивного жизнеутверждения, спасение своего будущего. И в этом смысле все доводы и сомнения вторичны. Но при этом стоит заметить, что никакая приверженность моральным принципам не умаляет заслуг добровольно оставшихся на Радуге членов экипажа звездолета, перешагнувших через свой инстинкт самосохранения. Как ни крути, всегда очень хочется жить, в любом возрасте и при любых обстоятельствах.

Но настоящий Человек всегда остается Человеком и слава тем, кто в последние минуты жизни не корит себя за проявленную слабость или подлость. И хочется верить, что все окончится благополучно и обращение «Внимание, Радуга!», как ленинградский метроном, будет поддерживать пульс все-таки не испепеленной Волной жизни.

По прочтении так и хочется сказать: эх, такую планету прос... Хотя, конечно, будущее развитого коммунизма авторов выглядит весьма привлекательно, в отличии от того же Ефремова, где меня несколько воротит и нагоняет сон от пропагандистских нравоучений. Тут люди все такие возвышенные, целеустремлённые и не имеют того меркантилизма и прущего Я, теперешнего нашего человека.

Радуга вышла произведением многогранным, философским. Авторы не поучают, но поднимают много разных вопросов, а читателю предстоит самим искать на них ответы. Вот например тезис развитого будущего авторов: «смысл человеческой жизни — это научное познание». Ну почему же так узко, так примитивно? Ну познание, а дальше что? Сегодня человек есть, завтра его нет, он участвовал в познании, его не стало, и где смысл? Он мог любить, он мог творить, он мог путешествовать и наслаждаться. И это не требует отказаться от познания, просто люди мира Полудня сводят радостно всю свою жизнь к одной машинной функции. Я не спорю с важностью познания, просто если цель существования свести лишь к этому, получится бессмысленная машина познания ради познания, робот-картограф обследующий вселенную сектор за сектором.

И авторы дальше сами себе противоречат, ведь когда встаёт следующая философская проблема — что есть самого ценного в жизни, без чего не будет будущего, что нужно спасти в первую очередь? Авторы однозначно отвечают — это дети. И даже результаты 20 лет важнейших познаний становятся на второй план. Значит всё таки дети в смысле жизни важнее познания? Или, не одним лишь познанием должен жить человек... Как то так.

Но зачем тогда отрывать такую важную составляющую жизни человека от родителей, создавать по сути детские лагеря с умными и добрыми наставниками? Человек не ответственен воспитать своё потомство сообразно собственному мировосприятию, а добровольно должен делегировать эту функцию добрым наставникам? Этот инкубатор воспитает армию воодушевлённых и одухотворённых, возвышенных людей будущего? В этом месте я лучше понимаю мир Геометров, который рисовал Лукьяненко в своём «Звёзды — холодные игрушки». А из других примеров фантастики мне тоже известно, что лучше всего может выращивать такой инкубатор — армию бездушных солдат.

Но на этом ненавязчивый коммунизм авторов не заканчивается. Далее обращают на себя внимание традиционные наши хаос и бардак. Это я про распределение ульмотронов, про то как отцепить кабель у соседа и притащить себе — мне ж нужнее, изворотливо выдать себя за пилота и т.д. Неужто авторы и в будущем, где никто ни в чём уже не нуждается кроме познания, не могли навести порядок с распределением энергии и ульмотронов? А хаос, как известно, плодит катастрофы: кто-то может делает важный эксперимент, а кто-то в это время ему силовой кабель выдернет, вот и пошла волна, которая потом смыла всю планету. А почему нет?

Из того же коммунизма растёт и этот гигантизм, повернуть реки вспять и т.п.; и наплевательское отношение к чужой жизни, сорение гигантскими ресурсами и т.д. Люди там — винтики большой машины, один упал, второй вдохновенно подхватит его ношу. Вот чем надо было думать, чтоб выбрать для таких экспериментов планету земного типа, со своей флорой и фауной, пригодную даже для курорта, насовать туда людей других профессий и направлений столько, что понадобилось уже организовывать и школу и ясли, принимать туда туристов и людей искусства; сама волна, её возникновение, тоже уже не новость; при этом из средств к спасению на планете один лишь небольшой грузовой челнок, да и тот оказался там случайно? Да уж, как и раньше, абстрактная идея продолжает оставаться ценнее отдельной человеческой жизни, заставляя героев книги легко рисковать ею, ради ненужных, да и не ценных, ульмотронов.

Из символов соцреальности поменьше, обратили на себя моё внимание окна научных наблюдательных пунктов, сквозь щели в которых свободно, как и в моём детстве, проходит шум, пыль и ветер; да система кондиционирования этого же объекта, которая не в состоянии понизить на нем температуру до комфортной и остаётся лишь ждать вечерней прохлады. И это всё атрибуты фронтира инженерной мысли мира будущего — на авангардной научной планете.

Теперь немного о морали. Большинство отзывов хоть и понимают поступок Роберта, но характеризуют его всякими некрасивыми словами. Мне в этом месте приходит другая мысль: а представьте как бы сцену посадки в последний звездолёт мог живописать маэстро Кинг? Тут уж мало крови бы не показалось, у него большая часть населения планеты могла свободно погибнуть ещё до прихода волны — просто в процессе посадки в звездолёт, тут уж было бы не до сантиментов с детьми, тут бы хоть среди таки попавших (выживших) на корабль оказался хоть один пилот. Ну а если серьёзно, Роберт неоднократно на протяжении повествования рисковал своей жизнью и показывал героизм. И спасая Таню он тоже думал не о себе, ради неё без раздумья готов был жертвовать собой, по моему это любовь, и в другом антураже все бы назвали это благородством. А вот мне стало интересно, как бы себя повели наши уважаемые критики, окажись они в схожих условиях со своими семьями: спасали бы в первую очередь своих детей или успевали бы переживать за чужих? А разместив своих на звездолёте, не попробовали бы остаться там сами, или ладно, будем считать, что каждый, который назвал поступок Роберта подлым или похоже, готов поступиться местом соседскому ребёнку, который курит и матерится за углом и гадит в подъезде и на стенах лифта (там была группа старшеклассников), но неужели вы не спасали бы свою любимую, мать своих детей? Ну ладно, любимую не теперь, когда любовь вошла в привычку и иногда хочется отдохнуть друг от друга, а тогда, когда юность кипятит кровь, когда вот она единственная любовь, ради которой хочется совершить подвиг?

Я честно скажу — я не знаю как бы поступил я, возможно, что под разное настроение и по разному. Потому я не могу осудить выбор Роберта (кто сам без греха — пусть первым бросит в меня камень), не могу и назвать его правильным, но точно не назову готовность пожертвовать всем ради любимого человека подлостью. А давайте усложним эксперимент. Все сходятся на том, что Горбовский показал себя в высшей степени благородно, но ведь не умаляя величия его поступка, можно сделать вывод, что вместе с тем ему нет ради кого жить, наверно (я основываюсь на тексте лишь этой повести), его никто не ждёт и не волнуется о нём. А пускай где-то из полёта его ждёт молодая жена с ребёнком, и он 5 лет добивался её любви, у них идиллия и она соль его жизни; а пускай жена и трое детей ожидают его на какой-то захудалой планетке и он знает, что они погибнут без него, или хуже — его дети попадут в рабство (ну да, это не мир Полдня, пускай это мир джидаев и Звёздных войн), что тогда?

Но книга очень глубокая, незаурядная, многоплановая, заставляет задуматься, как и многое у Стругацких, потому заслуживает лишь высокой оценки.

Сильная вещь и, при этом, вещь, которую хочется читать и перечитывать.

Братья Стругацкие в своих интервью не раз говорили о том, что фантастический элемент в их произведениях (как и в любой другой хорошей фантастике) призван всего лишь для того, чтобы более ясно и четко высветить проблемы сегодняшнего человечества. Вот и в «Далекой Радуге», при всей привлекательности фантастического антуража и увлекательности сюжета, главное — это две вещи: картинка мира коммунистического будущего и размышления о выборе, который мы, и каждый конкретный человек, и общество в целом, делаем практически постоянно.

В повести Стругацких таких выборов достаточно много, но в первую очередь обращают на себя два, вернее три таких места. О выборе того, что надо спасать на Радуге в первую очередь и говорить, в общем-то, нечего — конечно, это дети. Хотя обставлен этот выбор братьями просто великолепно — и выступление Ламандуа, и последующие слова Горбовского. А вот выбор, который приходится делать молодому нуль-физику Роберту Склярову — жизнь любимой женщины или жизнь нескольких незнакомых детей, гораздо более проблемен и мнения читателей в этом случае наверняка разойдутся.

Третий выбор, выбор Леонида Андреевича Горбовского, оставшегося на гибнущей Радуге, комментариев не требует. Он просто красив, как поступок сильного порядочного человека. Кстати, «Далекая Радуга» — книга, в которой образ этого обаятельнейшего человека раскрыт наиболее полно. Наслаждайтесь....

И о далеком коммунистическом будущем. С высоты нынешнего, более прагматичного и, даже, может быть, более циничного времени, его образ в повести выглядит достаточно «лубочным»: ученые-бессребреники, для которых не существует ничего, кроме их работы, выборное демократичное руководство, управляющее Радугой, поведение людей перед лицом надвигающейся катастрофы — во все это сейчас верится с большим трудом. Но, вот, только, почему-то, в таком «лубочном» мире очень хотелось бы пожить по-настоящему :).

И последнее. Хочется в очередной раз сказать братьям Стругацким «Спасибо!» за эту великолепную повесть, которую хочется читать, читать и читать и, чтобы, она никогда не кончалась и за тот светлый и добрый мир, который они нарисовали.

Книга переполнена эмоциями. Всё начинается как обычная история-катастрофа, но чем дальше вглубь, тем тяжелее читать. Тяжелее в душевном плане.

Главной мыслью, что я для себя увидел при чтении, оказался не тяжелый выбор, а его отсутствие. Почти все решения героев на протяжение всей книги не приводили к чему то абсолютно хорошему.

Так вот главной идеей этой книги я считаю отсутствие выбора. Когда от тебя зависит не твоя смерть, а то как ты себя убьешь: физически или эмоционально. Ты будто палач самому себе. При любом исходе ты мертвец. Просто выбери по какой половинке нанести удар топором.