Тан Тван Энг «Дар дождя»

Книга представляет собой многоуровневый рассказ в рассказе. Когда переходишь от уровня к уровню, а потом возвращаешься обратно, следуя за рассказчиком, постепенно теряешься во времени. Большая часть действия романа происходит в период Второй Мировой войны в условиях японской оккупации Малайзии, но иногда мы погружаемся ещё глубже, в 19 век, чтобы узнать, почему герой таков, какой он есть, и периодически возвращаемся в современность, чтобы увидеть, что делают с человеком память и время. Персонажи изображены очень реалистично: нет героев и анти-героев, их поступки не всегда вписываются в нормы высокой морали, ими руководят попеременно то эгоизм, то любовь к ближнему, который, возможно, этого не достоин. Сочувствие, осуждение, недоумение, гнев, вызванные теми или иными действиями и решениями героев, идут нога в ногу, никакой однозначности. В книге много жестокости, много боли и горя, поэтому читать тяжело; главный герой и те, кто ему дорог, к середине книги стали для меня очень близкими людьми, поэтому хотелось читать, одновременно оттягивая момент дочитывания и расставания.

Дебютный роман Тан Тван Энга «Дар дождя» критики неслучайно сравнивают с лучшими произведениями Сомерсета Моэма и Грэма Грина. Малазийцу Тан Тван Энгу удалось рассказать удивительную историю взаимоотношений юноши-полукровки Филиппа и его японского сэнсэя в лучших традициях британской литературы, не забыв при этом о собственных корнях и чисто азиатском менталитете. Главным героям этого романа суждено встретиться на Пенанге в преддверии Второй Мировой. И, хотя в этой жизни они еще ни разу не видели друг друга, встречаются они не впервые (те, кто знаком с идеей реинкарнации, явно очень близкой автору, поймут, что имеется в виду). Их отношениям не смогут помешать ни предсказание прорицательницы, ни все более явные признаки того, что намерения одного из них не так чисты и бескорыстны, как кажутся поначалу. Вторая Мировая война и начавшаяся японская оккупация расставят все по своим местам: зверства японской тайной полиции (аналога гестапо), свидетелем и непосредственным участником которых придется стать Филиппу, откроют ему глаза на происходящее, но так и не смогут разорвать нить, связывающую его сквозь века с его японским наставником.

Из всего вышесказанного можно сделать ошибочный вывод, что автор ограничивает широту повествования судьбами двух героев. Это совсем не так. Перед читателем разворачивается масштабное красочное полотно, полное отсылок к японской культуре и китайской философии. В романе находится место экскурсам в историю падения китайской монархии и легендам об одном из основателей дзен-буддизма. И, конечно, духовным практикам — неотъемлемой части того учения, которое преподает Филиппу его наставник. Книга оставляет удивительно противоречивое послевкусие: к горечи от всего произошедшего с героями примешивается уверенность в том, что все было предопределено и не могло сложиться иначе. Сладости добавляет надежда , что узел наконец разрублен, и дорога, по которой герои пойдут в своих следующих воплощениях, будет безупречно чиста.